Эта история, еще неоконченная, происходит в том же мире что и Золотая Свирель. Только лет эдак на тридцать пять-сорок раньше.
Увы и ах, я разбрасываюсь, надо, конечно, заниматься свирелью и не отвлекаться на всякое вокруг… но вот, припаяло – пишу :)))
Меня зовут Полночь
* * *
1119 год, Адеста.
Лорд Тиваль Семилуна утер ладонью пот и тяжело опустился на уцелевшую скамью. Трактирщик выглянул из кухни, шикнул на перепуганных подавальщиц и сам вынес для лорда запечатанный кувшин красного "рестаньо" на большом оловянном подносе.
Лорд Тиваль, откинувшись к стене, хмуро смотрел, как трактирщик отковыривает сургуч с горловины. Струя "алой парчи" потекла в бокал. Тиваль Семилуна поморщился - вино неприятно напомнило о только что пролитой крови.
-Промочите горло, милорд рыцарь. После такой работы самое дело холодного красненького хлебнуть.
Трактирщик услужливо пододвинул бокал. Вопреки ожиданиям, "рестаньо" оказался настоящим, нежно-терпким, как и положено, с ярким привкусом гранатов и цедры. Приятный сюрприз. Когда молодой Флавен вернется, надо сказать ему, чтобы позаботился наполнить фляги.
Некоторое время лорд Тиваль наблюдал, как неряшливый работник, орудуя совком для угля, сгребает в ведро щепки, черепки и слипшиеся от крови опилки. Второй работник вышел, унося обломки скамьи. На улице шумели и спорили - там Кайн Волчья Сыть и юный Риго Флавен объяснялись с подоспевшей стражей. Завсегдатаи, брызжа слюной и размахивая руками, пересказывали всем желающим "как мы его".
- Все-таки погорячились вы, господин, - неуверенно проговорил трактирщик. - А-ну, как не он это?
- Он, - отрезал Тиваль и залпом допил вино. - Оттор Ливьен, племянник лорда Горана. Мы, как-никак, соседи были. Я их бледные рожи в любой толпе отличу.
Работник, который собирал опилки, воткнул совок в темную от крови кучу. Махнув рукой в дальний угол, он спросил:
- Хозяин, а с этим что делать-то?
- А это милорду рыцарю решать.
Тиваль Семилуна отставил пустой бокал и взял со стола масляную лампу. В дальнем углу, среди раскиданных брикетов торфа, скорчился оруженосец Ливьена. Мальчишку помяли и отбросили в угол, когда тот сунулся на помощь господину. Видимо, помяли хорошо, раз он до сих пор в себя не пришел.
Лорд Тиваль наклонился, сгреб парнишку за волосы, встряхнул хорошенько и сунул лампу ему в лицо. Оруженосец зажмурился. Зашипел сквозь стиснутые зубы. Из разбитого носа у него текло, правый глаз почернел и заплыл.
- А, очухался, - пробормотал Семилуна, разглядывая перекошенную физиономию, вдобавок измаранную кровью и торфяной пылью. - Нет, это не Ливьен. Это не знаю кто. Темный какой-то...
Лорд Тиваль разжал пальцы и выпрямился, мальчишка мешком костей грохнулся обратно. Тиваль брезгливо вытер ладонь о край плаща.
На крыльце продолжались спор и крики. Если не угомонятся, придется всей толпой идти к лорду Адесты. Рыцарь опять поморщился. Он очень не любил лишний раз гнуть спину, даже перед высокими лордами.
Все дело в трупе. Городская стража не хочет ввязываться в дела нобилей. Заплатить им, что ли?
- А я думал, их всех перебили, - трактирщик взял со стола пустой бокал. Протер его замусоленным фартуком и поставил на поднос, рядом с кувшином.
-Теперь всех.
Лорд Тиваль вернул на место лампу, снова тяжело уселся на лавку.
- Предателя Горана Ливьена вместе с наследником прикончил молодой принц Эйрен еще в Ласковом Лесу. Марель Ливьен погиб на стенах Большого Крыла. Крит и Катин Ливьены казнены в прошлом году, в Катандеране. Ровару Ливьену срубили голову этой весной в Раките. Оставался его сын, Оттор. Он и был последним. Все, - Тиваль Семилуна звонко хлопнул ладонью по столу, и оловянный бокал затанцевал на подносе, - Кончилось гнилое семя. А еще носы задирали - дракониды, мол, древний род. Изменникам одна дорога - в пекло.
- А вы, видать, хорошо их знали, милорд рыцарь?
- Еще бы, - сказал Семилуна. - Еще бы. Соседи, как-никак.
Трактирщик состроил скорбную мину, покивал и попытался было налить вина в только что вытертый бокал. Лорд Тиваль отодвинул его одним пальцем.
-Чистый принеси. А передник свой стирай хоть иногда.
- Хозяин, - снова позвал работник. - Так что с этим-то делать?
Ливьенов оруженосец слабо копошился в углу, пытаясь подняться.
- За ночлег они заплатили, - отозвался трактирщик, направляясь в кухню за чистой посудой. - Пусть лежит, мы ж не звери какие.
* * *
1128 год, Этарн и Элейр.
Рассказывает Дикон Морено, двадцати двух лет, кастелян замка Снегири.
* * *
Зычный голос Мирна, капитана стражи, я услышал, не успев доехать даже до мостка через ров. Со стены мне приветственно махали Мирновы парни, а сам он разорялся во дворе:
-Господин кастелян вернулся! А ну, шевелитесь, ёк-макарёк, мухи сонные, Тави, гони к чертям этих проклятых курей, Райена, вели своим девкам идтить обратно на кухню, под ноги не лезьте, обормоты, расступись, расступись, вороты открывайти-и-и!!!
Ну что ж, вот я и дома.
Из калитки выскочил Влар, мой помощник, подлетел, вместо улыбки одарив меня гневным взглядом и ухватил кобылку под уздцы.
-Как? Почему ты один? Король-Ворон не дал тебе сопровождающих? Отправил в одиночку через весь их распроклятый север? Черт, черт, не хрена ж себе…
-Рад тебя видеть, Влар. Как наш раненый?
Спросил - и затаил дыхание.
-Гуля, гуля, - заворковал Влар и похлопал кобылу по морде, - Это ж я, чего ты фыркаешь, бестолковая, это ж я…
Створки дрогнули, разошлись в стороны, открывая внутренность двора и встречающую меня толпу. Молодежь радостно заорала, те, что постарше, заулыбались. Над гвалтом и ором словно флажок полоскался собачий лай. Я помахал им рукой и бросил Влару поводья.
-Ты что, оглох? Анн… как он себя чувствует?
-Оклемался Анн, - сказал Влар, ведя мою взмыленную лошадку к воротам, - Раюшка говорит, просто чудом выкарабкался. Теперь на поправку идет. Все время о тебе спрашивал. Мы ж не знали, когда ты вернешься.
Оклемался.
Все-таки ты выжил, Анн. Все-таки выжил.
Шум словно откатился назад, я смотрел на подбегающую ко мне Раюшку, смотрел на ее протянутые руки и не слышал, что она говорит.
Я так спешил. Устал как собака. Гнал лошадь. Боялся, что тот же Влар, встретив меня, отведет глаза и скажет: «Дик, сам знаешь, мы сделали что могли. Ну не живут люди с такими дырками в груди…» Но ты выжил, Анн, а я…
Не Анн, одернул я себя. Пора привыкать. Анарен Лавенг его имя. Или, эдак по-домашнему, эдак ласково – Энери.
Энери-Звезда, принц-изменник. Когда-то лорд Перекрестка, когда-то наследник Верховного короля. Теперь нищий беглец и преступник.
Я слез с лошади, Раюшка кинулась мне на шею, потом ее отодвинул Мирн Макарёк, потом Иен Дерек, мой управляющий.
-Рад вас видеть… - говорил я, с кем-то крепко обнимаясь, кого-то хлопая по плечам, кому-то пожимая руки, - Да, конечно. Соскучился, еще бы, а ты что думала? Расскажу, расскажу, только не сейчас. Эй, Тави, выводи кобылу… ну сам знаешь... Иен, уймись, все дела потом. Мне надо к Анну, у меня для него известие. Нет, ничего не нужно, ведро горячей воды и чего-нибудь поесть. Потом, все потом. Пропустите меня. Пропустите.
Почти бегом пересек холл, через две ступеньки – по лестнице, на площадке второго этажа остановился. Уставился на черное пятно копоти над факельным кольцом.
Ну и что я ему скажу?
«Я вез тебе сына, Анн, но не довез».
Не Анн. Анарен. Энери.
«Я вез тебе сына, Энери, но…»
Еще раз.
«Знаешь, зачем Король-Ворон забрал меня к себе в Химеру? Он пожелал, чтобы я привез тебе сына. У тебя есть сын, Энери, ему тринадцать лет. Ты не знал? Никто не знал. Знал Король-Ворон, больше никто. Теперь мы с тобой знаем. Я довез его до Раделя, и там оставил, потому что мальчик заболел в дороге. Не уследил, прости. Радель присмотрит за ним…»
Внизу послышались голоса, я тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и решительно двинулся в сторону комнаты Анна.
То есть, Энери.
И не буду я оправдываться. Да, не уследил. Но за ним поди уследи. Это не мальчик, это дьяволенок.
Постучал ради приличия, и толкнул дверь. Она не запиралась с тех пор, как Анна, залитого кровью, принесли сюда из большого зала после поединка с Королем-Вороном.
-Дик. Ну, наконец-то.
Не голос – шепот. Шепот и тяжелое хрипловатое дыхание. В комнате сильно пахло какими-то лекарствами, но я помнил медный, режущий ноздри запах крови. Он преследовал меня всю дорогу, туда и обратно, этот запах. Такой навязчивый – как будто до этого я ни разу не нюхал крови.
Анн полулежал на подушках, голые руки поверх одеяла, правое плечо и грудь перетянуты бинтами.
-Привет, Анн, – сказал я, - Или как тебя теперь называть?
-Для тебя – Энери, - он улыбнулся. Губы у него истончились и побледнели, и у краев их залегли сухие скорбные складки. – Ну что ты встал у дверей? Иди сюда.
Принц, подумал я. Принц, итить. Распоряжается в моем собственном доме. За Анном такого не водилось, Анн всегда держался на полшага позади меня.
Я злюсь, что ли? На него? На своего друга?
Не злюсь. Злость срываю. А злюсь я на себя.
-Я привез тебе сына, Энери. Он сейчас у Раделя.
Принц Анарен Лавенг, лорд Перекрестка и государственный преступник, откинулся на подушку. Посмотрел на меня недоверчиво:
-Сына? – переспросил он, - Какого сына? Ты хочешь сказать, дочь? Сарсу?
-Сына, Энери. Сына. Твоего и твоей сестры.
Взгляд Энери остановился – и обратился внутрь себя.
Я не стал разглядывать его перевернутое лицо и отошел к окну. На подоконнике, за тяжелой портьерой, прятался кувшин с лохматым осенним букетом – сентябрики и золотая розга. Толкнул раму, отворил окно пошире. Неровные стеклышки переплета бросили на рукав золотистую рябь. Люди внизу уже разошлись, только где-то за кузней надсадно лаяла собака.
-Где… он? – хриплый шепот из угла.
-У Раделя, - повторил я, глядя в окно. – По дороге мальчик схватил лихорадку. Я не рискнул везти его сюда, оставил у Раделя. Лекарь говорит, ему недели три валяться, а то и больше.
-Я не знал, – пробормотал Анарен потрясенно, - Я не знал, что у Летты был сын.
-Король-Ворон держал его в одном из пограничных фортов как своего бастарда.
-Почему он отдал его мне?
Я пожал плечами. Почему? Ответов слишком много, но все они не те. Я устал от двухнедельной дороги с Севера. Злость прошла, я хотел есть и спать. Спать даже больше, чем есть.
-Почему, Дик? Что Ворон сказал, когда отпускал вас?
-Сказал, отвези парня отцу. Тебе, то есть. Раз уж ты жив остался.
-Но… почему он это сделал? Почему он отдал его мне?
-Не знаю, Анн… Энери. Отдал и все. Скажи ему спасибо.
-Скажу, когда встречу.
-Не думаю, что он будет мечтать об этой встрече.
Тень донжона перечеркивала двор наискосок. На треть двор был синий, на две трети – желтый. За конюшней, на старой навозной куче, перепревшей, с торчащей бахромой соломы, стоял петух. Гордо и одиноко. Он сверкал как драгоценность – золотом и сумрачным рыжим багрянцем.
От сияния заломило глаза, я повернулся спиной к окну. Анарен Лавенг смотрел на меня через комнату. Пепельные волосы разметались по подушке, глаза, обведенные синевой, казались темными. Господи, как же он отощал! Одеяло сползло, приоткрыв чистые полотняные повязки на груди и плече. Когда я уезжал, повязки все время мокли, женщины плакали и не могли унять кровь, а Энери горел от жара.
-Когда я смогу его увидеть, Дик?
-Недели через две, не раньше. Терпи. Ты столько лет вообще не знал о его существовании.
Энери отбросил одеяло и завозился, пытаясь сесть.
-А ну, лежи! – гаркнул я.
-Лежу, лежу, - он опрокинулся обратно, тяжело переводя дыхание, - Провалиться мне, никуда не гожусь. Лучше бы ты продолжал молчать.
-Молчал не я. Молчал Король-Ворон.
Проклятье! Два года ты жил под моей крышей, Анн, и я ведать не ведал, кто ты есть такой. Как бы мне было узнать в потертом, сером от пыли и пепла наемнике Энери-Звезду - любимца женщин, идола молодежи, завсегдатая турниров, блестящего поэта и рыцаря, лорда Перекрестка и наследника трона? Преступника и мятежника, пропавшего без вести в бою под Маргерией? Когда это все произошло, мне едва исполнилось десять лет.
Но с меня и взятки гладки, сказал Король-Ворон. С Раделя тоже. Что стар, что млад, сказал Король-Ворон, один не признал изменника по молодой беспечности, второй – по старческой немощи.
А вот сам Ворон Энери узнал. И чуть не рассек его пополам в поединке. А потом потащил меня к себе в Химеру, вручил сереброволосого мальчишку и велел отвезти отцу.
Анарену. Энери-Звезде, наставившему ему рога.
Примет ли Верховный король в Катандеране мятежного сына? Да еще с внуком-бастардом? Вряд ли. Вряд ли… Пять лет войны, когда вся страна перегрызлась насмерть, мало помогают укреплению родственных чувств.
Ну, это не мне решать. Пусть решают высшие лорды, совет, короли – а мы с Раделем люди маленькие. Мы как сидели в лесах, так в лесах и останемся. Мы вон даже великих мира сего в глаза не признаем. Одичали совсем.
-Дикени.
Он похлопал здоровой рукой по постели, я подошел и сел.
-Ты теперь тоже… изменник, - он все еще тяжело дышал. – И Радель твой.
-Радель ничего не знает.
-Но у него же…
-Бастард Короля-Ворона.
-Ясно. А сам Ворон?
-А кому придет в голову обвинять в измене короля Найфрагира?
-Так или иначе.
-Анн, не надо о нем беспокоиться.
-Энери, - мягко поправил Лавенг, - Меня зовут Энери. Мне осточертело это прозвище.
-Извини. Я хочу сказать, Ворон не беспомощен.
-Он – да. А ты – нет. Ты укрыватель.
Я встал.
-Ну, вот тебе еще один изменник за компанию. Чтобы не скучно было. Выздоравливай. Я пошел спать.
Анарен Лавенг вздохнул и прикрыл ладонью глаза. Я еще посмотрел на него – на руку его, когда-то аристократично-тонкую, а теперь превратившуюся в прозрачную костлявую лапку, обмотанную узлами вен, на перстенек из белой платины, который он раньше носил на мизинце, а теперь переместил на указательный, на едва зажившую ссадину под скулой – и когда успел оцарапаться? – на длинную как у подростка шею, на перечеркнутые бинтами ключицы. На веер сияющих волос, широко рассыпанных по подушке и ничуть не потускневших от болезни.
Что-то не так.
Что-то изменилось. Я ощущал преграду между нами, стеклянную стену, невидимую, но несомненную. Я был здесь – а он там.
Но размышлять об этом у меня не было ни желания, ни сил. Я мчался сломя голову, откровенно страшась не застать Анна в живых. Теперь я хочу спать. Думать буду потом.
Отстаньте от меня.
Я зевнул, чуть не своротив себе челюсть, потер лицо и повернулся, чтобы уходить.
-Дик, - шепот Энери поймал меня у двери. – Дик. Ты не сказал, как его зовут.
Наконец-то вспомнил, любящий родитель.
-Король-Ворон назвал его Эрао. Но твоя сестра дала ему твое имя. Его зовут Анарен. Энери Эрао, вот как его зовут.
-Я добьюсь, чтобы отец узаконил его. Он Лавенг, не кто-нибудь. Побольше Лавенг, чем любой другой.
-У короля есть наследник, знаешь ли.
-Я добьюсь его признания.
-Вряд ли, Энери. Ты и без меня все прекрасно понимаешь.
-Тогда мне придется самому это сделать.
Анарен убрал руку с глаз, охватив ладонью узкое свое лицо. Он смотрел на меня, и глаза его были как две серебряные монеты. Ладонь закрывала рот, но сказанного не воротишь. Он и не собирался отказываться от своих слов.
Узаконить бастарда королевской крови может только сам король.
Я перевел взгляд на потолок, на темные вощеные балки, на провалы тени, на паутину в углах. Во дворе лаяла собака.
-Ты пойдешь со мной, Дикон Морено? Я сделаю тебя нобилем. Высшим лордом. Я отдам тебе Этарн и Элейр.
-Иди в задницу со своим лордством, Энери. – сказал я устало. – В гробу я видел твой Элейр. Спокойной ночи.
-Сейчас чуть заполдень, балда, - Анарен Лавенг еле слышно засмеялся. – Катись в койку, ты ничего не соображаешь.
И я ушел.
Я и представить себе не мог, что вижу Энери в последний раз.
* * *
Этарн и Элейр – лесистые предгорья, холмы, озера, болота, заваленные галькой склоны, гигантские ледниковые камни, скудная земля, зверье, разбойники, бездорожье - отделяют центральные провинции от Найфрагира. На языке язычников-северян это слово означает «Предел Полуночи».
Подыскивая себе медвежий угол (а у меня были на то причины), я выбрал эту чертову глушь и завяз здесь накрепко. Нанялся в стражу старому лорду Раделю. Через год он отдал мне руины Снегирей – небольшого форта еще найльской постройки, из которого мы с ребятами вышибли очередную гулящую банду. Мои люди поднимали эту землю, строили дома, расчищали дороги, гоняли всякую мразь, коей у нас тут видимо-невидимо.
Да, они простецы, рыбаки и звероловы, все поголовно браконьеры и контрабандисты, и каждое поколение их заново подписывает древний договор с кадакарскими ледяными горцами. Вернее, договор этот устный, но выполняется он куда как строже всех этих на пергаментах писанных, королевской печатью скрепленных.
Я вошел в их братство как нож в масло – то ли повезло, то ли и впрямь оказался таким же, как они. Я сделался изменником и укрывателем задолго до того как встретился с тобой, Энери. Мне вообще не привыкать… изменником быть.
А старый лорд Радель на все закрывал глаза. Хотя, мне иной раз казалось он все-все знает и понимает. Помалкивает. Кивает. Делай, говорит, Дикени, делай. У тебя получается.
Кто его разберет, старика…
Анна мы привезли аж из Южных Уст, куда с помпой ездили продавать пушнину и варенье из северных ягод. Без перекупщиков, сами продавали. Вернее, это мои люди продажей занимались, я-то без дела по городу шлялся. По сторонам глазел. Подарки покупал Раделям и тем моим, что дома остались. Ну и гулял помаленьку, само собой. Ни единого кабака не пропустил. А веселые дома – через раз.
В одном кабаке песню услыхал. Вообще-то в пении-стихоплетстве дока я небольшой, но тут знакомая география послышалась. Песенка-то была не простая, а про рубиловку у Светлой Вельи, где я прямо-таки участвовал от и до. Подсел к певцу, поговорили. Оказалось, совместно мы в этом деле кровушку проливали. Только он с одной стороны, а я с другой. Анном он назвался, а сам был такой тощий, раздерганный, немытый. Волосья седые, морда вся в морщинах, и шрам через бровь, через скулу, аж до самой челюсти. Меч, правда, у него приличный был, и арфа маленькая. А так – ни лошади, ни железа порядочного, ржа трухлявая да обноски. Что за песни подадут, тем и кормится. Три дня я его за собой таскал, а потом к Раделю увез. Нужны мне в лесах наших хорошие вояки, что же добру зазря пропадать?
Кто знал, что это Принц-Звезда собственной персоной?
Справедливости ради скажу что он еще долго мне голову морочил шрамами на морде и сединой в волосах. Случайно открылось. Скромничал наш Анн, мылся всегда отдельно, при запертых дверях. Я думал, рубцы у него какие-нибудь особо страшные, вот и стесняется. А у него, оказывается грим на лице лежал и волосы он какой-то дрянью мазал. Осторожничал Анн, осторожничал, но и на старуху бывает проруха. Вылил как-то на себя ковшик кипятку, шрам отклеился и в кипятке растворился. Без шрама весь остальной карнавал ни к чему оказался.
Вышел из бани после помывки не Анн, а эльф какой-то. Волосы серебряные по плечам, лицо молодое, точеное, брови как нарисованные. Красота несусветная, одно слово. Так и так, сказал, шрам уплыл, придется мне со своим лицом походить. От недругов, говорит, я скрываюсь.
Да Бог с тобой, сказал я, тут недругов нет, тут все друзья твои, Анн, и я – первый из них. Разве знали мы что красавец сереброволосый – Лавенг-изменник? Ежели кто его узнал – ни слова не сказал. Ни мне, ни другим. И Радель помалкивал, хотя он-то наверняка должен был Энери-Звезду припомнить.
Да что там! Здесь, в лесах Элейра, в болотах Этарна, каждый от веку, от корня своего есть злодейский укрыватель и гнусный законов нарушитель. Нам тут или друг за друга держаться, стеной стоять, или не выжить.
Так-то, Энери.
Мы и стояли – против кадакарских ледяных горцев, против болотной чуди – они вроде бы люди как люди, только холодные словно мертвяки, против даже ингов белобрысых, которые вообще-то по морю плавают, как до нас добрались – одному Богу ведомо, против разбойников, самых обыкновенных, но почему-то никак не переводящихся… Стеной стояли, плечом к плечу, иначе затоптали бы нас.
А Короля-Ворона к нам сосед привез, Тамант Стесс. С турнира они ехали, из Ракиты. Как раз по нашим новым дорогам, напрямую, а не зигзюгами как прежде. Так и случилось, что сперва им на пути Снегири мои попались, до Раделя-то еще лиг тридцать на северо-восток.
Анн и Король-Ворон в дверях столкнулись. Прямо на пороге в большую залу. В зале и сошлись друг против друга. Вечером, при свете факелов.
А через три дня, когда выяснилось, что Господь милосердный сохранил изменнику жизнь, Ворон меня в Химеру увез. И мальчишку отдал. Энери Эрао, дикаря тринадцати лет, с волосами как серебро.
* * *
-Только эти следы и есть, - сказал старый Дерек, мой управляющий, - А больше ничего. Как сквозь землю…
-Это кровь. – Мирн Макарёк, стоя на четвереньках, поковырял ногтем пятна на полу.
Я и без него видел, что это кровь. Завялившаяся, засохшая. Пролитая на пол не меньше четверти назад.
Ночью.
Когда я спал. Дрых без задних ног.
В остальном комната выглядела так, словно Энери встал с постели и вышел за дверь. Дверь была открыта, но, как я уже говорил, ее и не запирали. В замке ночью находились человек сорок, и любой мог…
Смятая постель пуста и крови на ней нет, одеяло откинуто. Никаких следов борьбы. Только вот эти кровавые пятна.
Тоже странные. Будто кровь не из раны натекла, а из чашки выплеснулась.
В коридоре голосили женщины. Энери у нас любили – еще бы, такой пригожий, учтивый, ласковый, песни поет... А за окном, во дворе лаяла собака. Не кормят ее, что ли?
Окно. Окно тоже приотворено, прикрыто шторой. Кувшин с букетом сдвинут к раме, золотая розга замусорила подоконник. Я высунулся наружу и оглядел кладку стены. Не меньше пятнадцати ярдов высоты, забраться может разве только какой-нибудь невероятно ловкий скалолаз или ледяной горец. Но перед этим нужно ему крепостную стену преодолеть или ворота запертые.
Кто-то вошел ночью в эту комнату и похитил Анарена Лавенга. Может, убил его и унес тело.
Кто-то.
Кто-то оставил Энери Эрао без отца, меня без друга, а короля в Катандеране – без соперника.
Может быть, дело как раз в этом? Днем человек говорит крамольные речи, ночью исчезает бесследно, если не считать нескольких кровавых пятен на полу. Окстись, Дикон Морено. Большим пальцем обмахнись, если чертовщина мерещится.
-Мирн.
-Да, командир?
-Обыскать замок. Сверху донизу. Пристройки тоже. Пошли Барсука и Рафа в деревни, пусть поднимают людей. Прочесать окрестности.
-Да, командир.
-Потом вернешься и доложишь мне, что тут у вас в мое отсутствие происходило. Иен, - я обернулся к управляющему, - а ты отпиши Раделю, пусть проверит у себя.
С нашего друга станется рвануть сломя голову на встречу с сыном. Правда, он с кровати подняться без посторонней помощи не мог, куда ему сломя голову нестись.
Не знаю.
Не знаю…
* * *
А происходило у них многое.
В Горелом Остроге снова завелись лихие ребята, давно пора по бревнышку раскатать этот Горелый Острог, все руки не доходили, теперь вот заново всякую шушеру из норы выковыривать... Чудь болотная пошаливает опять, скотину крадет, дети в лес бояться ходить. А в ближней деревне – две смерти. Молоденькая девушка, красавица, померла ни с того ни с сего. Утром не проснулась. И четыре дня спустя Борга-Бондаря из-за поленницы выволокли – то ли он там с пьяных глаз от жены прятался, то ли случайно завалился, неизвестно. Только достали его уже холодного – а так ни ран, ни переломов, никаких следов.
Людям с этого страшненько стало. Лес-то он тут, рядом, сразу за забором. А в лесу нечисть. А на север от нас – Рубеж Полуночи, где нечисти этой не в пример больше, а на востоке – хребет Кадакарский, где нечисть просто кишмя кишит.
Теперь все на ночь запираются, лучину жгут и до свету носа не высовывают. Правильно делают. Пуганые они у меня, ученые.
-Упыря видели, - сказал Мирн Макарёк. – Два раза видели. Один раз ночью, другой раз – средь белого дня.
-Упыри, - перебил я, - средь белого дня не шастают.
-Этот шастает. Волос у него черный, одежа черная, а сам белый как молоко снятое. Страсть, говорят. Верхом разъезжает на черном коне. Оружия нет. Или не заметили.
-Да это северянин к нам какой-нибудь приблудился. Они все чернявые.
Я, правда, тоже чернявый… но я-то родом с юга, смуглый, а у северян кожа светлая, и, частенько бывает, с таким оттенком землистым, словно они из подземелья вылезли.
-Нет, - Мирн патлатой головой помотал, - Чего северянину по кустам шарахаться? Северянин к жилью бы вышел. А этот по лесам шарится. Прячется. Вынюхивает. Упырь и есть. Это он уволок нашего Анна. И кровищу по полу расплескал.
Мало ли зачем северянину по кустам шарахаться, подумал я. Может у него причины на то есть. Вот у меня были причины в глушь болотную забраться, и у Энери были причины лавенжью свою мордашку шрамами уродовать. Нам, конечно, до найфрагирских разборок дела нет, однако надо бы этого чернявого отловить, пока он к лихим ребятам не прибился. Да и со смертями этими странными разобраться. Может, действительно, нечисть какая повадилась…
Обыск ничего не дал. Анарен пропал бесследно. Что вкупе с пятнами крови наводило на мысли отчаянные: слишком все это попахивало мистикой, а как бороться с этой самой мистикой мне невдомек было. От людей моих толку немного – они уже уверились, что это упырь. А упыря требуется как можно скорее схватить, пока он тут всех не слопал, и сжечь, и непременно днем. С упырями я еще не сталкивался, но сказок наслушался предостаточно. В Кадакаре, говорят, твари эти водятся. По воздуху, говорят, летают, паскудцы.
Вместе с Мирном Макарьком и Вларом Дереком мы за день объездили четыре деревни. Я с головой ушел в насущные дела, только чтобы не думать. Потому что думалось всякое…
Хотели посмотреть на могилки Борга-Бондаря и девушки-красавицы, но выяснилось, что тех уже выкопали и сожгли, еще третьего дня. Очевидцы оказались не многим лучше – девятилетняя девочка и в стельку пьяный лесоруб из новых переселенцев.
Парня облили водой и растерли ему уши, но добились только невнятной ахинеи о том, как он в пятницу, поздно вечером, шел из трактира тропою долгой и извилистой, явно в поисках приключений. На кои и нарвался в лице какого-то голого бледного чужака со светящимися глазами и с вот такенными зубищами, и только полезная привычка закусывать чесноком спасла парню жизнь. В отместку упырь схватил его за грудки, поднял и приложил об стену. То, что голый чужак сделал это одной рукой, поразило лесоруба до глубины души, хотя на мой взгляд пьянчужку можно было и щелчком с ног сбить. Поэтому с той пятницы он пьет не просыхая и за кружку пива рассказывает всем желающим про голого упыря, который в ночи охотится на лесорубов, расшвыривает их по улицам одной левой, а потом улетает во тьму на перепончатых крылах. Намек про кружку я пропустил мимо ушей, а то к крылам добавились бы рога и копыта. Насторожило меня только одно – утром в субботу не добудились девушки-красавицы. Но это все-таки могло быть совпадением.
Девочку, видевшую чужака, мы нашли в самой дальней деревне. Она и ее маленький братишка хвостами таскались за матерью и со двора выходить боялись. Когда я начал их расспрашивать, мальчонка разревелся. Девочка была слеплена из материала покрепче.
-Мы за малиной ходили, господин, на Котову Падь. Возвращались уже к вечеру. А там, когда из ельника выйдешь, надо через поле пройти, чтоб к дороге… ну, мы вышли, до гривки дошли и сели отдохнуть малехо…
-Что такое «гривка», дитя?
-Ну, лесочек такой узенький на взгорке, посередь поля… Сели мы, а Волчик, это пес наш, вдруг уши настропалил и обратно на ельник смотрит. А потом как заскулит, как хвост подожмет, и в кусты, задом, задом… Ну, тут мы его и увидали.
-Чужака?
-Упыря, господин! Он по краю леса ехал, по тени. Мы с малым сперва не поняли, едет себе человек, один, лошадь у него чернющая, сам одет как барин, плащ у него так и лоснится, мехом отороченный, на голове капюшон, и лица не видать. А потом он на солнце выехал.
-Упырь?
-Ну да! Выехал на поле, остановился и на нас поглядел. Мы с малым в траве сидели, но он нас все равно увидел. Сквозь траву и сквозь кусты. Такая жуть, господин! Волчик удрал, а малой так напугался, что обезножел, я его еле доволокла на себе. Корзинки побросали, господин, налегке убегли. Еле спаслись.
-Так он нападал на вас?
Девочка озадачилась.
-Ну… он в нашу сторону ехал. К нам прямиком. Сцапал бы, но я убегла и малого уволокла. Говорят, он в Луховке девицу одну загрыз. Такой загрызет! Мы теперь дома сидим, не выходим. Страшно, господин, он ведь где-то по округе рыщет, чтоб ему провалиться, чтоб ему провалиться, чтоб ему провалиться, тьфу, тьфу, тьфу!
-Хочешь сказать, ты убежала от всадника, да еще с братом на закорках?
К чести моей собеседницы, она призадумалась. Почесала конопатый нос. Потом руками развела.
-Видать, убежала, господин. Раз упырь нас не сцапал.
-С чего ты взяла, дитя, что это упырь? Я думаю, это найл-северянин, путник мимоезжий.
-Мамка так тоже говорит. Так ты его не видал. А как увидал, сразу понял бы, что упырь.
-Да почему же упырь?
-Потому что жуткий. Черный. Жуткий. Страшный. Как увидишь, так сразу поймешь.
-Ты лицо его видела?
-Ну… плохо под капюшоном видно-то… Бледное у него лицо, как пепел бледное. Глаза как дырья черные. Страшенный!
Больше я из нее ничего не выжал. Оружия она не заметила, но это не значит, что его не было, под плащом-то. Одет, судя по всему, богато, верхом, но без поклажи и без спутников. Беглец из Найфрагира? Может, правда, упырь? Но ведь «выехал под солнце»…
Домой мы вернулись затемно.
В комнате у Анарена горел огонь, и я понесся прямо туда, с колотящимся в глупой надежде сердцем. Но увы, это оказался всего лишь мой управляющий, Иен Дерек, который разбирал немногие пожитки Принца-Звезды. Я увидел на столе маленькую арфу из черного дерева с истершимся от старости лаком, пакет с запасными струнами, стопку одежды, серый суконный плащ на шелковой подкладке, пояс с перевязью и кинжалом, отдельно – видавший виды меч и несколько потрепанных книг. Кровавые пятна затерли, постель заправили, завявший букет вынесли, комната сделалась чиста, аккуратна и совершенно лишена дыхания жизни. Иен листал одну из книг, подслеповато щурясь и водя по строкам пальцем.
-Что, уже чужое добро пересчитываешь? – набычился я, - Не рано ли?
-Уймись, Дикон Морено. – сказал старик. – Не ищи врага там, где его нет. Сядь и отдышись. Я решил посмотреть вещи, может какая зацепка обнаружится.
-И как? Обнаружилась?
Управляющий бросил книгу мне на колени. Дешевенький томик из тех, что печатают на деревянных досках для небогатых книгочеев. Часть текста смазалась и черта с два там можно было что разобрать.
-Это сборник легенд и песен, - сказал я, - Энери ее из Южных Уст привез. Что в ней такого особенного?
-Ровным счетом ничего. Просто сборник легенд и песен. Посмотри начало.
-«О Лавене-Страннике и о товарищах его, о великом слове и великом даре, и о прекрасной деве Невене, именуемой тако же Невеной, Королевою Кошек». – я ухмыльнулся, - Невена, Королева Кошек. Кто тут автор? Церковники шкуру с него спустили бы за такие слова. Автора не указано. Я так и знал.
-Интересная версия легенды о завоеваниях короля Лавена. – сказал Иен, поскребывая подбородок, к вечеру как всегда, покрывшийся седой щетиной словно наждаком (у всех Дереков волосы растут быстрее весенней травы) – Народная, так сказать, версия. Почитай на ночь, лучше уснешь.
-А толку-то сказки читать?
-Может, нет никакого толку, - согласился старый Дерек, - Просто от короля Лавена и Святой Невены пошел великий дом Лавенгов, к коему, как мы знаем, принадлежал наш общий друг.
-О да. – Я зевнул. – Ясен пень, это тебе каждый ребенок расскажет. О том, как Лавен-Странник со товарищи терпел бурю на кораблях, о том, как увидел огонь во тьме, о том, как вывел их этот огонь в Чаячью бухту, к устью Нержеля, а зажгла и поддерживала сей огонь юная дева по имени Невена, дочь найльского короля, в последствии названная Святой, ибо это Господь Бог надоумил ее зажечь на скале огонь и спасти мореходов.
-Где-то так, - Иен откинул голову, прищурился и смерил меня взглядом. Хоть я знал, что щурится старый Дерек сослепу, однако все равно почувствовал себя виноватым и неловким. – Где-то так. Но ты почитай все равно.
Я пожал плечами, взял книгу и ушел к себе.
Не одолел и страницы – смазанный текст рябил в глазах. Энери, зачем ты тратил деньги на такое барахло? Лучше бы сам сочинил что-нибудь про своего великого предка и спел бы нам вечерком. Какие у тебя песни были, Энери! О крови и стали, о любви, о потере…
Пора бы знать, что бог
Охотней бьет, чем дарит.
Я думал, что мое —
Так значит, не отнять...
Я мир держал в руке —
Прозрачный хрупкий шарик —
А он прожег ладонь
И раздавил меня.
Не задан был вопрос:
Я знал, что мне ответит
Насмешливо с высот
Глядящий на меня.
Вновь ожил мой очаг
И в дом мой рвался ветер,
Но сам я был лишен
И ветра и огня.*
* * *
-Командир, там пятеро верховых у ворот, все при оружии, одеты прилично. Кони у них хорошие. Говорят, наниматься явились. Здоровые лбы такие!
-Чьи они?
Вот обратная сторона хороших дорог: туда-сюда по ним начинают шастать какие-то подозрительные личности.
-Они без значков, – сказал Мирн, скаля зубы в рыжей бороде. – Наемники. Главарь у них не старше тебя будет, только росточком с осадную башню.
Мирн мужик простодушный и ляпнул такое не со зла, однако мне все равно захотелось отвесить ему подзатыльник.
-Ты меня ко всем дубам стоеросовым примерять будешь? Ладно, пригласи их в залу. Я сейчас спущусь.
Наемники. Что ж, я сам был наемником, и Анарен Лавенг тоже. Люди как люди, среди них разные встречаются. Посмотрим.
Посмотрел. Действительно, наемники, действительно, рослые ладные ребята, двое в стальных кольчужках поверх кожаных курток, остальные в двойной вареной коже с клепками и нашитыми кольцами. Капитаном у них высокий парень, русый, широкоскулый, с перебитым носом, с очень светлыми глазами. Меч у него оказался длиннее обычного и парень носил его за спиной.
-Рохар из Лиска, - представился он, - Мы слышали, у вас тут неспокойно и наши мечи не лишними будут. Ежели это так и ежели в оплате сойдемся, то располагай нами, - он помолчал, излишне внимательно разглядывая меня, а потом добавил: - Милорд.
Проклятье. Где этот Лиск? Черт бы побрал этих наемных бродяг.
-Наш хозяин – лорд Эмор Радель из замка Радель, а я – кастелян Снегирей, меня зовут Дикон Морено. – Наемник приподнял бровь, и я снова чертыхнулся про себя, - Плачу двадцать две архенты в месяц, стол и кров. Амуниция ваша. Если сойдемся, то милости прошу, дело для вас найдется.
-Двадцать две? – переспросил он, - Как, парни, пойдем под руку господина Морено за двадцать две серебряных монеты?
-Отчего не пойти, пойдем, - сказал один из наемников, рябой, в шлеме со стрелкой в виде змеиной головы, - Здесь больше никто и не даст, разве только сам Маренг из Доброй Ловли.
Ну, высокому лорду Этарна и Элейра такие как они даром не нужны, и наемники это понимали. Мы ударили по рукам.
Я позвал Мирна и передал их ему – расселять и вводить в курс дела. Завтра же отправлю ребят в Горелый Острог, пусть разбираются.
Проклятье.
Этот внимательный взгляд, эта приподнятая бровь. Я, может, залез в Богом забытый угол в надежде что никто больше не посмотрит на меня эдак… понимающе. Анну-Энери я давно уже простил этот взгляд – ну да, а вы что думали, тот ободранный менестрель из кабака в Южных Устах точно так же приподнял бровь, когда Дикон Морено подсел к нему за стол. Но кроме того первого взгляда – ничего, ни единого слова. Я был благодарен ему за молчание.
Все, проехали. Я провел ладонью по лицу, сжал пальцы, а потом вытер их о край рубахи.
Ненавижу.
-----------------------------------------------------------
* Стихи Ласа