Меня зовут Полночь. 2

Amarga
                *  *  *


До вечера мы с Вларом Дереком опрашивали крестьян, двигаясь по большой дуге с юга на восток. Заехали на несколько хуторов, посетили даже пару лесных заимок по дороге – ничего. Видно, сюда наш упырь не добрался еще.
-Он приехал с севера, - сказал я, - Из Найфрагира.
-Или с востока, с Кадакара, - Влар поглядел через плечо в лесную чащу, но там ничего кроме деревьев не было.  – И не пришел, а прилетел.
-Как он летает видел только лесоруб из Орешинки. Парень совсем мозги пропил, раз ему голые мужики по ночам мерещатся. Не знаю, может он с пьяных глаз к кому-то в баню вломился? Мне все-таки кажется, этот чужак – северянин.
Влар хмыкнул и покачал большой своей головой, обильно заросшей дерековскими каштановыми кудрями.
-Если это упырь, то он с Кадакара, поверь мне. Их там как собак нерезаных. Лютор пару раз ходил с контрабандистами по Горячим Тропам, он рассказывал. Там, на хребте Алхари и на Мангуле, этих вампиров до черта. Они летают, у них крылья. Сам его спроси.
Лютор. Лютор Дерек много чего рассказывал, он у нас путешественник. В то время, когда я еще у Раделя в страже служил, гонялись мы за бандой кадакарских ледяных горцев. Те здорово шалили в деревнях, жгли, грабили, крали детей. Они опережали нас на пару дней, оставляя за собой пепелища и трупы, но богатый хутор Дереков обошли, словно это не хутор был, а болото непролазное. С одной стороны, у Дереков семья огромная, плюс работники и слуги, более полусотни человек наберется, из них половина – молодые крепкие парни, отлично знающие, за какой конец держат окованную железом дубинку или тяжелый топор. Но мне все равно странным показалось, что Дереков не тронули. Я заподозрил неладное, хотя старый Иен, глава семьи, выделил мне помощников, и с ними своих сыновей Влара и Лютора, старшего и младшего.
Горцев мы загнали к самой Оленьей реке, где готовились перебить, когда Лютор сказал, что у них за мысом, скорее всего, стоят перевозчики. Мы свернули к мысу и успели захватить часть банды и всех украденных детишек. Без Лютора мы бы их упустили.
Потом, много позже, выяснилось, что Дереки состоят с горцами в противозаконном договоре. Они дают в Кадакар хлеб, вино и оружие, за то им позволяют перевозить  контрабанду по тайным тропам и не трогают часть раделевских земель. Горцы прогулялись по нашим деревням, нарушая договор, потому-то Дереки взъярились и пошли за мной.
Выяснил я это случайно, застав Лютора и его людей на лесной дороге с телегами, полными контрабандного барахла. Я был один и Лютор меня, наверное, убил бы, но мы в конце концов столковались. Тем более, что я и не собирался их выдавать. Дереки меня восхищали – они были дружны и очень богаты, примером своим опровергая общее мнение о Элейре, как о крае нищем и безнадежном.
Когда лорд Радель отправил меня в Снегири, я тоже вступил в договор и взял к себе управляющим Иена Дерека, старого прожженного лиса, чья верность была отдана семье и этой земле, а не лорду. Грамотный и толковый, Иен споро взял хозяйство в свои руки – и понеслось. Я-то во всех этих делах ни бельмеса не смыслю. А Иен смыслит – и еще как! – и везде успевает. Со спины старику не дашь больше сорока – так прямо он держится, так легко и сноровисто двигается. Где-то в тоже время мы сговорились, что я возьму в жены одну из Люторовых дочек, когда те подрастут. Девчонки у Лютора оказались на диво хорошенькими, я до сих пор не мог выбрать, которая из двух лучше.
Иен с сыновьями жаждали развернуться, одного хутора им явно не хватало. Возрождение Снегирей было как раз тем, чего требовала их деятельная натура. Тем более, после нашего сговора, они с полным правом могли считать Снегири своим.
Это они поднимали заброшенные земли, реставрировали замок, прокладывали дороги, помогали отстроиться переселенцам. За два года они превратили глухой угол в место, где можно жить, и жить неплохо. И ледяных горцев с тех пор у нас не видели. Правда, нам другой шушеры хватало с избытком.

Мы с Вларом миновали Червонный Бор и спустились к ручью, чтобы передохнуть  и напоить коней. От ручья я собирался двинуться на север, к Луховке. День складывался не слишком удачно – мы не узнали ничего нового.
Моя лошадь вдруг подняла голову и зафыркала, а вларовский мерин попытался встать на дыбы.
-Смотри! – ахнул Влар.
На противоположном берегу ручья, под соснами, на больших гранитных глыбах стоял человек в черном. Только что его там не было – и вот, нате вам, стоит. Высокий и прямой как копье – и безоружный. Ни меча, ни кинжала нет на щегольском поясе из серебряных звеньев, да и сам пояс смахивает на женский – на таком только гребешок да зеркальце носить. Откидные рукава крыльями полоскались у него за спиной. Длинные тяжелые, лишенные блеска волосы – целая чаща – черные в прозелень, словно подернутые патиной. Узкое лицо – белое как пепел, как известь, как первый снег. Глаза – будто угольные ямы. Губы застыли напряженно, брови сведены.
Северянин? Как бы не так! «Ежели бы ты его увидал, господин, сразу понял бы, что это упырь».
Я и понял.
Сразу.
Это упырь.
Кони бесновались. Упырь переводил взгляд с меня на Влара и обратно. От упыря по воздуху растекалась жуть. Словно запах, словно стон – плыла через ручей, на ладонях летнего ветра, черная душная жуть, выворачивающая нутро. Что-то в груди у меня оборвалось и повисло на ниточке. Я почувствовал, что сейчас закричу – и закричал:
-Эй, ты! Стой! Стой! Стой!
Вскочил на кобылу и послал ее через ручей, забыв выхватить меч. Кобыла завертелась в мелкой воде, рядом заржал мерин, заругался Влар.
Упырь смотрел на нас сверху, с отвесной гранитной глыбы. Ветерок шевелил его волосы, по лицу и одежде гуляли солнечные пятна. Он улыбнулся, не размыкая бледных губ.
Я пришпорил кобылу еще раз, она взвилась на дыбы, чудом не выбросив меня из седла – и все-таки пошла, храпя и танцуя, вперед, через ручей.
Упырь подпустил меня очень близко. Бледная улыбка словно отделилась от его лица и повисла в воздухе, а сам он смотрел серьезно и жестко. Он снял с руки перчатку, такую же черную как и вся остальная одежда, и поднял узкую белую кисть, тыльной стороной ко мне. Что за ерунда? Он мне знаки какие-то подает, что ли?
А затем я разглядел. Даже не разглядел – догадался.
Безымянный палец пересекала матово блестящая полоска белого металла, почти незаметная на светлой коже.
Перстенек Энери!
Я опять завопил и опять ударил пятками. Кобыла перебралась через мелкий ручей и стала карабкаться по мокрой гальке противоположного берега. Стволы сосен и высокие камни скрыли фигуру в черном.
Сзади разочарованно закричал Влар. Когда я объехал скалу, за ней, на розовой гранитной макушке, уже никого не было. Я продрался сквозь можжевеловые заросли, но за ними начинались елки и бересклет, и никаких следов черного незнакомца.
Успокаивая дыхание, оглядел лес. В бересклете свиристела какая-то птаха, ветерок трогал верхушки деревьев. Ну словно ничего и не было!
-Нужны собаки, - заявил я подъехавшему Влару, - Или, скажешь, он улетел?
-Нет. Просто спрыгнул на ту сторону. – младший Дерек запустил пятерню в буйные кудри, - Я это… был не прав. Эта тварюка не с Кадакара. Лютор говорил, те и впрямь с крыльями, а у тварюки крыльев нет. Ты заметил что лошади его боятся?
-Заметил. А где, кстати, его собственная лошадь? Говорили, он верхом разъезжает.
-Не знаю, может, за камнями привязал. А то и не было никакой лошади. Наши-то вон как перепугались. Лютор говорил, тех, кадакарских, не боятся. Ни лошади, ни козы, ни собаки. Наоборот, любят. А этого боятся. Я вот что думаю - собаки по следу не пойдут. Испугаются.
-А птицы – слышишь? – чирикают. Хоть бы что.
-Ну, то птицы. Они ж дикие. Упырю до этих птиц…
-А до собак?
-А до лошадей? – парировал Влар.
Логика, никуда не денешься.
-Проклятье. Тогда возьмем кого-нибудь из охотников-следопытов.
-Поехали отсюда. – буркнул Влар и передернул плечами, - Нам вдвоем его не словить.

Я ехал и думал, что мои люди снова оказались правы, а я снова ошибся.
Это он.
Упырь.
Он украл Энери и убил его. Эта тварь забрала платиновое кольцо, и у нее хватило наглости показать это кольцо мне. А Энери, Принц-Звезда, лежит сейчас где-нибудь в буераке, мертвый, обескровленный, добыча муравьев, волков и лис. Непогребенный, неотпетый. И, может, в ночи встанет вампиром, такой же бледной жуткой тварью, чтобы опустошать наши деревни…
Господи! Помилуй его несчастную душу, Господи, сжалься, возьми его к себе…
«Я отвезу тебя к отцу» - пообещал я Энери Эрао, угрюмому волчонку из затерянного в северных скалах форта. «Иди… к крысам, - рявкнул малолетний дикарь, с трудом подбирая слова чужого для него языка, - У меня нет… отца». «У тебя есть отец, - сказал я, - Есть. Запомни это».
Я солгал. Нет у тебя отца, Энери Эрао. 
Я убью эту черную погань. Поймаю его, привяжу к столбу перед замком и сожгу. Ясным полднем сожгу, и все увидят, как от него останется только дым и пепел. Клянусь тебе, господи, я сделаю это. Клянусь тебе, Энери Эрао.
Я сделаю это.
Я сделаю это, или пусть чертова тварь сожрет меня.


*   *   *

Указка в руке посеребренной статуэтки показывала половину четвертой четверти.
Маленькая фигурка ангела незаметно глазу поднималась вдоль колонны, ведя тонким жезлом вдоль длинного ряда цифр. С другой стороны в горестной неподвижности застыла вторая фигурка – этот ангел, склонив голову и прижав ладонь ко лбу, плакал настоящими слезами. Когда-то Анарен Лавенг заставил его плакать, на удивление всем наладив громоздкий агрегат, отмеряющий время. Энери называл его клепсидрой.
Клепсидру мне подарили Дереки. За молчание. За доверие. За то, что я сделался одним из них. Более сложного и ненужного сооружения я в жизни не видел. Одному Богу известно, откуда они ее приволокли. Контрабанда. Безумные деньги. Как она работает, никто не знал. Она стояла в моей комнате на почетном месте и поражала воображение своей бессмысленностью.
До тех пор, пока ее не увидел Энери. Он ахнул от восхищения и залез с головой в ее чрево, полное каких-то трубочек, колбочек и колесиков.
Через три дня она заработала.
С тех пор маленький ангел плакал, плакал, плакал, прижимая ладонь ко лбу, а его собрат катался вверх-вниз вдоль расписанной кривыми полосами колонны и щекотал указкой малопонятные цифры.
И ты плачь, сказал я себе, плачь, потому что твой друг, твой принц мертв. Тебе не впервой хоронить друзей и близких – плачь же. К потерям не привыкают – тебе ли этого не знать? Горе жжет хуже пылающего угля, слезы льются сами.
Но теперь слезы не шли. В груди саднило, сердце задыхалось от сухой ярости – убью мерзавца. Спалю живьем. Цепями – к столбу, пару кувшинов масла – в хворост, и огня, огня…
-Дик, - сзади подошел Иен и я вздрогнул, не расслышав его шагов. – Дик. Розалила кое-что нашла. Ты должен взглянуть.
Он повел меня вниз, в полуподвальный этаж, где была кухня.
-Розалила у нас умница, - на ходу рассказывал управляющий, - Сразу бросилась ко мне и никому, как она говорит, словом не обмолвилась. Но я все равно велел ей помалкивать. О таких вещах чем меньше людей знают, тем лучше. Погоди-ка.
Он вынул из кольца на стене факел и подал мне. Себе взял еще один.
-Теперь направо.
Мы прошли мимо пустой в этот час посудомойни к лестнице в подвалы. В глубоком проеме за углом ждала нас кухонная девчонка со светильником в ладонях.
-Покажи господину что ты нашла, Розалила.
-Это там, внизу, господин Дикон, – сказала девушка, - Надо спуститься.
Мы спустились на ледник. Девушка провела нас мимо бочек и ящиков к большой клети, где под слоем соломы и опилок с зимы хранился пиленый лед.
-Пройди вот сюда, господин, - позвала меня Розалила, - Это только отсюда видно. С этого места.
Я встал где она показывала – да так и застыл столбом.
Неподъемная клеть была отодвинута в сторону, открывая узкий проход к стене. Пол в щели замусорила солома вперемежку с осколками льда и камня. В стене зиял пролом.
Я протиснулся мимо клети и посветил факелом в дыру. Сквозняк распластал пламя, озарились низкие каменные своды и черный тоннель, ведущий в неизвестность.
-Я же велел обыскать все сверху донизу!
-Дырку трудно заметить, даже если окажешься рядом, – объяснил Иен, - Тем более, что раньше ее и в помине не было. Видишь? – он пнул осколок камня, - Ход был замурован. Никто не знал о его существовании.
Это упырь обнаружил ход и разломал стену. Вот как он вошел. Вот как он вышел. Я его убью. Господи, помоги мне до него добраться!
-Иен, Розалила, о ходе никто не должен знать. Мало ли что может случиться, и тогда этот тайный ход нам поможет.
-Да, господин, - кивнула девушка, - Господин Иен меня уже предупредил.
-Ты получишь награду, Розалила, - пообещал я, - Иен, позаботься чтобы эта славная девушка осталась довольна. Я хочу пройти по ходу и посмотреть, куда он ведет.
-Дик, лучше отложим это на завтра. Сейчас почти уже ночь.
-Под землей нет разницы, ночь или день… Вряд ли там сидит вампир. Мы с Вларом видели его сегодня у Червонного Бора. Иен, оставайся здесь и подожди меня. Если… ну, скажем, до полуночи не вернусь, можете идти меня спасать.
-Давай я тебя прямо сейчас спасу, - проворчал старый Дерек, - Кирпичом по затылку. Чтобы дурью не маялся.
Я еще какое-то время слышал его ворчание, пробираясь по темному тесному тоннелю, с факелом в одной руке и с кинжалом в другой, а потом оно затихло. Ход на удивление хорошо сохранился. Пол был чист, словно здесь ежедневно подметали, а редкие пятна скользкой плесени казались непросохшими после влажной уборки лужицами.
По ногам подуло, пламечко факела затрепетало и легло плашмя. Еще десяток шагов – и я увидел впереди полукруг ночного неба, припорошенного звездами. Путь перегораживала железная решетка. Ее прутья, рыжие от ржавчины, каждый толщиной в палец, были смяты и раздвинуты как занавес. На выходе ждал еще один сюрприз – выбитая из железной рамы дверь, толстенная, окованная бронзовыми полосами, она лежала снаружи, придавив собой кусты и молодые деревца. В зарослях лещины, прямо напротив подземного хода, зияла порядочная прореха.
Я выбрался на склон оврага и огляделся. Кажется, я знаю, что это за овраг. Я находился в паре фарлонгов от тыльной стены замка, около Жабьего ручья, питающего наш ров.
Проклятый упырь. Я поглядел на кинжал в своей руке – лезвие словило звездный блик. Действует ли на него холодное железо? Или необходимо серебро?
Черта с два – серебро! Вспомнился пояс на черной одежде пришельца. Не знаю, что за металл, но с виду – именно что серебро. По барабану ему это серебро…
В другой моей руке на сосновой палке кувыркалось пламя.
-Огонь, - прошептал я, - Огонь тебя сожрет, тварь. И выплюнет твои обгорелые кости. А я засею ими леса и овраги, на них вырастут папоротник, серые вешенки и вороний глаз. И ты никогда, никогда, никогда не вернешься на эту землю.

*   *   *


Утром я отправил Рохара из Лиска и его команду плюс своих пятерых в Горелый Острог, очищать его от разбойников. А сам Острог велел спалить, ибо пока есть кубло, змеи в него всегда заберутся.
Оставшихся людей разделил на четыре части. Влар Дерек с восемью ребятами поехали на северо-восток, в сторону Раделя. Мирн Макарёк и пятеро его стражников – на север. А я с четырьмя моими парнями и двумя охотниками из Луховки – к Червонному Бору и дальше, на юго-восток. В крепости осталось двенадцать мужчин, считая Иена Дерека и конюших мальчишек.
Не доезжая Шалой Горки мы встретили на дороге всадника, везущего перед собой в седле бледную как смерть девицу лет пятнадцати.
-Господин кастелян! – обрадовался мужик, - Тебя, видать, сам Бог послал. Я ж к вам ехал, Вербенку мою показать…
У меня сердце упало.
-Живая?
-Живая, тока дышит едва. Ее упырь тяпнул, вишь, вот сюды, прям-таки в шейку.
Я подъехал вплотную.
-Вербена?
Девушка открыла сонные глаза. Улыбнулась еле-еле.
-Зарен… - шепнула она, - Хочу домой… Домой. Здесь… ярко.
-Зарен – это я, - сказал мужик, - Вишь, господин кастелян, какие дела, малая-то моя… вот сюды прям-таки тяпнута. Прям-таки за ухом. Ента стервь под утро в окошко влезла, а что малая окошко незапертым оставила, так я спрашал ее, она ж молчит…
На бледной шее, в завитках рыжеватых волос я разглядел две бескровные ранки. Девушка закрыла глаза. Я почти не видел ее дыхания.
-Вербена. Вербена, очнись.
-Малая, тебя господин кастелян спрашивает, глазки-то открой, а, малыша моя?
-Да, – отозвалась девушка, не поднимая век.
-Вербена, я знаю, кто к тебе приходил. Такой высокий красавец, белокожий, черноволосый. Одет как лорд. Я прав?
-Да…
-Зачем ты оставила окно открытым? Ты ждала его?
-Да… - совсем умирающим голосом.
Она понимает что я спрашиваю, или просто повторяет свое «да» чтобы отвязался?
-Вербена, он тебе угрожал? Ты боялась его?
-Нет…
-Нет? Не боялась?
Рыжие ресницы дрогнули, она моргнула и снова закрыла глаза.
-Сперва… испугалась. Потом… нет. Он… такой… ласковый…
Здрасте-пожалуйста, он еще и ласковый. Именно этого нам не хватало. Чтоб все окрестные девки толпами сбежались на такого ласкового.
-Зарен, - сказал я, - ты кто ей, брат?
-Не, - ухмыльнулся рыжий детина, - Дядька. Сеструха моя уж пять годков как в земле лежит, ребятишек ее я к себе забрал, своих-то у нас с бабой нетути. Жалко ведь малую, а то как эта стервь заново вернется и совсем ее заест? Вербенка-то страсть как на сеструху похожа, такая же дура, прости Господи, жаль ее очень…
-Поезжай в Снегири, Зарен, - велел я, - Скажи управляющему что я тебя послал. Пусть о девочке позаботится. Пусть ей дадут красного вина и печени обжаренной, и побольше. И запрут как следует. И окно пусть запрут. Поезжай.
-Боженька, да благословит тебя, господин кастелян! Благодетель ты наш! Век не забуду!
Мы ехали дальше.
Ах ты паскудец ласковый. Значит, под утро ты здесь шарился, к девушке в окошко лазал. Ну, держись, доберусь до тебя. И так тебя так приласкаю, жарко станет.
Жарко станет.
Я зажмурился и перед глазами полыхнуло пламя.

*   *   *

Через четыре дня нам пришлось вернуться с пустыми руками, если не считать обнаруженной на болотах охотничьей хижины, в которой недавно кто-то жил. Судя по тому как собаки скулили и поджимали хвосты, жил в ней именно тот, кого мы искали. Но очаг (Очаг! Он грелся у огня, этот упырь, подумать только!) давно остыл и следы, если они и были, затянула трясина. Мы вернулись в деревню, а там уже ждал нас гонец из Снегирей.
Гонца прислал Рохар Лискиец. Он спалил Острог как было велено и привез из похода пленных – тех самых разбойников. Я разозлился ужасно. Разбойников надо было перевешать там же, на воротах, а если ворота сгорели – то на ближайшем дереве. Я не лорд чтобы судить их. Таких как они я просто вешаю там где словил. Что за дурость? Мне претило думать что придется устраивать показательную казнь у себя дома.
Но пока мы доехали до замка я уже малость остыл. Сам виноват – не отдал четких приказаний. В следующий раз буду умнее.
Зрелище, которое встретило нас во дворе, озадачило меня еще больше. Сам Лискиец, пара его наемников, и мои Раф и Барсук гоняли по плацу полторы дюжины косматых мужиков, наряженных в разнокалиберное железо. Мужики были самого что ни на есть разбойничьего вида.
-Рохар из Лиска! – рявкнул я.
Рохар сунул меч за спину и подошел, белозубо улыбаясь.
-С удачным возвращением, господин кастелян.
-Что это за цирк, Рохар? Какого черта это отребье тут выплясывает?
-Тренируемся, командир. Эй, Корт Дебелый, поди сюда. Покажи господину кастеляну как ты гнешь подковы.
-Рохар, эти люди должны сидеть в подвале, в цепях, и дожидаться суда, раз уж ты их сюда приволок. Ты привел мне в крепость толпу разбойников, Рохар, ты соображаешь что делаешь?
Лискиец выпрямился и прекратил ухмыляться.
-Командир, эти люди – отличные бойцы. Зачем затаптывать в грязь то, что выгоднее положить в карман? Я сказал им – или идете со мной под руку Дикона Морено, или в расход. Кому охота в расход? Они будут служить тебе за серебряные монеты, командир. Точно так же как я и мои ребята.
Кусая губы, я оглядел неровный строй бывших разбойников. Обычные заросшие рожи, у Рафа с Барсуком не лучше. Вон тот, белесый, бык-быком, это он, наверное, подковы гнет. А вон тот, рыжий, худощавый, хитрюга из хитрюг, и глаз у него лисий.
-Здесь не все, командир, - продолжал между тем Лискиец, - С ними еще несколько подростков и две женщины. Женщин Раюшка взяла на кухню, а мальчишек…
-Эти скоты, - перебил я, - грабили, убивали и насиловали. И не говори мне что их нужда погнала на большую дорогу. Жажда легкой поживы их погнала. Это не солдаты, это бандиты. А то каторжане беглые. Ты хоть знаешь, кто они такие?
-Каторжан двое было, - сказал Лискиец, - Главарь ихний и помощник его. Обоих мы зарубили. А остальные сдались. Ну я им сказал – кто со мной, тот герой…
Я поморщился.
-Рохар, они жгли и грабили моих людей. Эти скоты. Жгли и грабили моих людей.
-Ты сам себя заводишь, командир. – пожал широкими плечами Лискиец, - Потому как ни женщин, ни мальчишек вешать рука у тебя не поднимется. А вот Весель, вон тот рыжий, монашек беглый, знаешь что говорит? У человека, говорит, завсегда есть шанс исправиться, свернуть с дъяволовой дорожки на тропу праведников. Отчего же не пойти навстречу человечкам, а, командир? От тебя не убудет, а у человечков, глядишь, глаза раскроются. Да и тебе зачтется.
Рохар из Лиска был прав, паршивец. Куда их теперь? Гнать в шею – опять разбойничать пойдут. Казнить – поздно уже, отчалил кораблик. Сейчас их брать да вязать – без резни не обойдешься. Свои же роптать начнут – вроде прибрали к рукам разбойничков, к делу приставили, все хорошо, а тут приказ ни с того ни с сего – хватай, вяжи, вздергивай…
 Проклятье, ну и подарочек ты мне отстегнул, Рохар Лискиец!
-Хорошо. Уговорил. Отдам их Иену, пусть определит на работы. Лес валить. Доски пилить, камень возить, что там еще…
-Вот что я тебе скажу, командир. Дай мне недельку-полторы, погоняю их. Будет тебе новый отряд, пальчики оближешь. Сам взгляни, какой тут материал для нашего дела, парни друг с другом сработались, их только заточить правильно требуется. Заточить да развернуть куда следует. Сам мне потом спасибо скажешь. Дай недельку. А не приглянется результат – отправишь их лес валить. Не убудет от тебя, командир.
Я поглядел на Рохара – он снова улыбался, показывая мне великое множество очень белых зубов. У Лискийца плечищи – во! ручищи – во! в живот, как в ворота, можно тараном бить. А характер, похоже, веселый, незлобивый. К тому же он способен уговорить примаса андаланского продать свою тиару.   
Что ж. Может и справится Лискиец с этой бандой. Не справится – дам расчет. А бандитов, коли будут чудить, перевешаю. Женщин и мальчишек – нет, конечно, а вот этого белесого и вон того рыжего…
-Ладно, – я поморщился, сплюнул в пыль, - Бог с тобой. Ладно. Но под твою ответственность. Если затеют непотребство – не пощажу. Отправлю в пекло без разговоров. А тебя выставлю. И даже если на этот раз все пройдет удачно, впредь ничего подобного я не потерплю, Рохар. Ты меня понял?
-Понял, как не понять, – тот виновато развел руками. – Строгий ты, господин кастелян. Не побалуешь у тебя.
-Иди ты к идолам, Лискиец. Без тебя тошно.
Я оставил лошадь конюшему пареньку и ушел в дом.
Сюрпризы еще не кончились.
-Девочка, - сказал Иен Дерек, заходя следом за мной в комнату, - Рыженькая такая. Укушенная.
-Да, – вспомнил я, - Вербена. Как она, оклемалась? Я хочу с ней поговорить.
Иен развел руками, повторяя жест Лискийца.
-Она сбежала, Дик. Второго дня еще.
-Так… - я рухнул на кровать как был – в пыльных сапогах, в кольчуге, - Рассказывай.
-Да что рассказывать. Мы ее на ночь запирали, днем за ней никто не следил. Сутки она отлеживалась, потом выходит и говорит, мол без дела не могу, дайте работу какую. Девицы взяли ее на озеро белье полоскать. К вечеру собрались возвращаться – ан, новенькой нет. Покликали, по берегу пошарили – не нашли. Ну и все, канула девка. Может, домой вернулась…
-Иен, - вздохнул я, - Ты прекрасно знаешь, что не домой. Она что-нибудь говорила? Про упыря?
-Девки говорят – помалкивала. Они и так и эдак, и в шутку, и в серьез – не, молчит, только улыбается. Ты уж прости… не уберегли.
-Что тут прощать, Иен… Убежала девчонка к упырю. Ласковый, говорит, он. Ласковый…
-Приворожил, что ли?
-Черт его знает, – я сел. – Иен, где остальные? Влар, Мирн?
-Влар вчера приехал, ничего не нашел, Мирна нет еще. Влара позвать?
-Позови.
Влар привез сведения более чем недельной давности. Он доехал аж до самого лорда Раделя, предупредил его о напасти. Про упыря у Раделей слыхали, но очевидцы нашлись только в ближних к нам деревнях. Жертв, вроде, не было, но в одну избу упырь просто вошел как к себе домой, до икоты перепугав хозяйку и ребятню, вошел и взял пару одеял и кое-что из еды. А потом вышел – не спеша, не обращая ни на кого внимания.
-Забрал еду? – поразился я. – Он что, ест еще что-то помимо крови?
-Выходит, так, - Влар поморгал большими дериковскими глазами и запустил пятерню в волосы, - Или у него где-то сообщник припрятан. Хозяйка сказала – взял миску с творогом, солонку, зелень и хлеб. Все в скатерть завернул, одеяла с постелей сдернул и ушел. Остановить его не посмели. Собака, говорят, только на следующее утро из-под крыльца вылезла.
А может, не сообщник. Может – сообщница. Какая-нибудь дурочка вроде нашей Вербенки. Или сама Вербенка.
-Когда это произошло?
-Да уж неделя как. А то и больше.
-Хм… А что селяне говорят, у них женщины не пропадали? Молодые девушки?
-Таких жалоб не было.
-Ладно, иди. Дождемся Мирна.
Попробовать поймать его на живца? Как ты себе это представляешь, Морено? Воображение тут же нарисовало черный ночной лес и рыдающую от страха юную поселянку, привязанную к дереву. Лучников за стволами. В кустах – Влара и Мирна с топорами и с дубьем, и меня самого с мечом наизготовку в тех же кустах… Бред.
Я расстегнул пояс, бросил его на пол. Стянул кольчугу и бросил ее поверх пояса. Посмотрел с отвращением на железо – надо бы заняться им. Стеганый подкольчужник вонял потом. Я содрал его и тоже бросил на пол. Сел на кровать, морщась. Все не так. Все я не так делаю.
В дверь поскреблись.
-Войдите.
Вошла Райена, кухарка. Косы ее были подобраны и уложены с помощью гребня высоко на затылке. В руках – стопка чистого белья.
-Дикени, - сказала она, - У меня есть горячая вода. Как насчет того чтобы сполоснуться?
-Ох, Раюшка. Это то что надо. Вели нести сюда.
Райена выглянула в коридор и крикнула слугам, чтоб несли бадью. Сама подошла и присела передо мной на корточки.
-Дикени, ты какой-то заморенный, – она ухватила меня за ногу и стащила пыльный сапог, - Мне не нравится как ты выглядишь, – она стащила второй сапог.
-Он опережает меня, – пожаловался я. – Послушай, ты знаешь все северные сказки. Что за тварь такая этот упырь, можешь сказать?
-Упырь – это вставший мертвец, - Раюшка отнесла сапоги к двери, вернулась, и, склонившись надо мной, принялась расшнуровывать рубаху, - Это ночная тварь, боящаяся света и огня, серебра и железа, чеснока и осины. Подними руки. Оу, ну и дух от тебя.
-Этот света не боится. Да и серебра тоже. Я сам видел.
-Значит, он не упырь.
-Влар думал, он прилетел с Кадакара. Но потом сказал что нет, не с Кадакара. У этой твари нет крыльев, зато у нее есть конь, черный как ночь. И она, то есть он, немного похож на северянина, но это не человек.
Вошли слуги с бадьей и ведрами. От ведер валил пар. Кухарка попыталась стянуть с меня штаны.
-Раюшка, да бог с тобой, я же не маленький. Тебе дай волю, будешь меня с ложечки кормить.
Горячая вода – великое благо. Райена выставила слуг, засучила рукава и взялась тереть мне спину. У Раюшки руки крепкие, мозолистые, но прикосновения такие нежные, что хочется закрыть глаза и ни о чем не думать.
Райена уверяет, что отец ее был настоящим северным бардом, и, сдается мне, это истинная правда. Во всяком случае, речь у нашей неграмотной кухарки стройная и ладная, и все сказки на свете Раюшке известны. Энери любил с ней беседовать. Говорил, у нее врожденное чувство языка.
Ей уже за сорок, но она все еще хороша. Найльская кровь сделала ее высокой и статной, подарила ей темные как обсидиан глаза и выразительное лицо, которое недруг назвал бы лошадиным, а я назову удлиненным. Раюшка молилась Единому, но и северных богов не забывала. Двое ее сыновей от разных отцов тоже были темноглазыми.
-Боги севера – это боги моря и льдов, – начала рассказывать она голосом ровным и чуть глуховатым, - Называли они себя морским народом. Некогда морской народ вывел найлов-северян из темных холодных глубин на пустой скалистый берег и обустроил этот берег так, чтобы люди могли жить на нем. Сами же боги тогда обитали на прекрасном острове называемом Стеклянным. Говорят что остров тот целиком был выточен из хрусталя, а иные говорят – из нетающего морского льда. Остров был волшебным – он находился сразу и в Серединной Земле, и в Сумерках, и за чертой Полуночи. И случилось так, что за Стеклянный остров началась война, война между морским народом и народом Сумерек. В войне той погибли многие из морского народа, погибли многие из народа Сумерек, но ни те, ни другие не желали отступить, не могли и победить. И тогда Королева Сумерек призвала в свои ряды смертных, тех, кто называли своим богом Белого Бога, Бога Единого.
-Что-то я такое слышал… - я встряхнул головой, чтобы не заснуть. Брызги полетели во все стороны. – Такие рассказы ходят на севере о пришествии альдов?
 –Да, Дикени, и знаешь, я склонна им верить. Королева Сумерек призвала Лавена-Странника и его дружину, а за то, что те помогли ей победить морской народ, даровала им новые земли. Земли, что принадлежали раньше найлам и другим племенам. Земли, которые теперь называются Даром.
-А при чем тут упырь? – спросил я.
-Ну… - она взяла кувшин и, положив мне ладонь на затылок, заставила наклониться, - Можешь мне верить, можешь принять за сказку, но я считаю, что тот, кого ты называешь упырем, пришел сюда за нашим Анном. То есть, за Энери.
Горячая вода потекла мне на волосы, смывая отвар мыльного корня.
-Потому что Энери – Лавенг?
-Да, Дикени. Потому что он Лавенг. Боги мстительны и ничего не забывают.
-По-твоему, упырь – найльский бог?
-Дикени, у найлов осталось только трое богов. Две из них – женщины, а третий выглядит как покрытый каменной чешуей лось. Черный пришелец не бог, он их посланец. Жрец или колдун. Это месть, Дикени. Старая-старая месть.

*  *  *


Раюшка уже спала, а все спорил – и с ней, и сам с собой. Не вслух, конечно – про себя. Стоял у открытого окна, ежась от ночного холода, глядел на зубчатую кромку стены, на часового, сонно прохаживающегося меж двух факелов, смотрел на небо в разрывах туч, на глухую черноту леса за стеной, на ртутный блеск озера. Скоро осень. Воздух полон запахов тлена и дыма, влажный ветер приносит с севера режущее дыхание снега.
Скоро осень.
Я мало что смыслю в теологии, но старый капеллан из… из тех мест, где я некогда жил, всегда повторял: Един и Единственен Господь над нами, божества же иных племен – суть бесы и прислужники дьявола. Нет ни Волшебной Страны, ни полых холмов, ни подводного царства – есть ад и рай, куда смертной плоти путь заказан, и есть подлунный мир, где до времени мы длим существование свое. Вот и все, простому человеку большего знать не следует, остальное же – бредни, малефиций.
Получалось из этого, что черный пришелец – бес, и простыми средствами с ним, конечно, не справиться. Бесполезно гонять его по лесам, ни меч ни стрела тут не помогут. Надо вызывать священника. А лучше всего – ехать к Раделю и привезти священника от него.
Я усмехнулся во тьму.
Вот так, мой принц. Дьявол прислал за тобой своего слугу. И, конечно, не за то что ты Лавенг. Быть Лавенгом – не грех. Грех – вставать против своего отца, грех – любить свою сестру, грех – рожать от нее бастарда.
А мальчик – неужели он тоже проклят?
Худенький угловатый подросток со злыми черными глазами – с глазами северянина, не с твоими, Энери. С глазами Короля-Ворона.
Или у Летты Лавенги были черные глаза? Поди узнай сейчас…
Но Раюшка говорит – нет. Есть Та Сторона, Страна Сумерек, страна древних богов, есть Полуночный край, где Холодный Господин навеки запирает во льду отмеченные мраком души, и есть множество иных миров, неведомых, тайных, странных, куда даже сон не в силах открыть двери. И Серединный мир – лишь костер на поляне огромного леса, и если человечий взгляд не способен проникнуть за пределы освещенного круга, это еще не значит что там, во тьме, ничего нет.
И тогда получается, что черный пришелец явился чтобы ответить на зло, некогда причиненное королем Лавеном жителям Той Стороны – богам, бесам или просто волшебным существам… поди разбери, кто они такие. Не дело человека вступать в ссоры иных, ведь и память у них долгая и терпения хватает. И им все равно, кого ты любил и против кого восстал, им все равно что сам Лавен умер несколько сотен лет назад – если ты его крови, ты ответишь за него.
А откуда они узнали про Энери? Должно быть, от Короля-Ворона. Это и ответ, почему не тронули мальчишку. Не знали, от того и не тронули.
Я снова усмехнулся.
Не знали. Думали, что он бастард короля Химеры. Пусть так и думают. Пусть все так думают.
Но черная тварь, даже заполучив Энери, домой – в пекло или на Ту Сторону – убираться не спешит. Рыщет по лесам, убивает ни в чем не повинных людей. Всячески бесчинствует.
Я обязан ее остановить. Кем бы она ни была.

*   *   *