Глава 7
Был у семьи Сумкиных старый добрый друг Георгий Моисеевич, всю свою сознательную жизнь проработавший преподавателем немецкого языка, по старой дружбе к которому частенько захаживал отец Толстого. Ну, правда, не так уж часто последнее время он это делал, так как
выпивать он бросил тому уже несколько лет как. Вот раньше зайдёт он бывалоче к нему, выпьют они на двоих, ну или там на троих, как получится, и веселей уже становилось на душе и поговорить о чём есть. В общем было зачем к старому другу в гости ходить. Ну а сейчас, вроде бы уже и незачем больше, кроме как просто так посидеть, поболтать. Да и Толстому особой надобности гостить у друга семьи, которого он с детства привык величать "дядя Жора", не было. Но всё же иногда он у него бывал. И вот как-то в один из этих тёплых апрельских дней, пришёл он к дяде Жоре какой-то финский порно журнальчик посмотреть. В это время в его
квартире находился один его, так сказать, ученик, который, как потом оказалось, бывал здесь чуть ли не каждый день, не столько по учебным делам, сколько чтобы лишний раз выпить. Когда дядя Жора вёл Толстого в дальнюю, смежную комнату, в которую иначе как через первую большую, где и сидел этот самый ученик, не попасть, Толстый как раз его и заприметил, так как видел первый раз. Да ещё этот ученик, только Толстый тогда ещё не знал, что это ученик, так представительно с ним поздоровался: "Добрый день" - говорит, привставши, что у Толстого, при виде ещё и его огромных как у Чапаева усов, сложилось довольно солидное о нём впечатление.
Журнал оказался действительно интересным, как и обещал по телефону Георгий Моисеевич, и после тщательного его просмотра, Толстый спросил:
- А кто там сидит-то у вас, дядя Жор?
- А, это мой ученик, приходит английским языком заниматься.
- Во, дядя Жор, а вы уже и английский выучили? - удивился Толстый.
- Ну так, уже более менее - засмеялся Георгий Моисеевич, покрутив рукой с растопыренными пальцами перед собой. Затем тоже спросил: "Ну как журнальчик?".
- Да, клёвый журнальчик. Молодцы финны, делают.
- Кстати, толковый парень - Георгий Моисеевич отвлёк внимание Толстого на сидящего в другой комнате - хорошо английский знает. Так что, если чего надо перевести, обращайся.
В общем так его дядя Жора расхвалил в смысле английского языка, что у Толстого появилось тайное желание познакомиться с ним и ввести в курс своего дела. Ведь, если он сам английский практически на уровне то ли бе, то ли ме знает, а этот вроде в совершенстве, так может полезным станет, если, конечно, заинтересуется. А такой приличный с виду. Из маленькой комнаты они перешли в большую.
- Ну что, Володь, перевёл? - спросил дядя Жора.
- Конечно, Георгий Моисеич - ответил тот, - чего тут переводить-то? Итак всё понятно.
- Ну, ладно, молодец. Вот, познакомьтесь. Это Саша. А это, как уже знаешь, Володя - представил он их друг другу и они пожали руки. Взяв письменный перевод Владимира, дядя Жора включил телевизор. Белый с чёрным сиамский кот, пройдясь по всему обеденному столу, прыгнул на колени к Володе, который почему-то его тут же согнал, при этом отряхнув брюки. Маленькая рыжая собачка Павлуша лежала свернувшись клубком на соседнем стуле и, поднимая то одну, то другую бровь, поглядывала на присутствующих. Это было самое дорогое сокровище дяди Жоры, так как породы она была необыкновенной, китайской, пекиннес называется. А под столом, также свернувшись в клубок и, поглядывая на всех, лежала, там было её место, простая дворняга по кличке Джерри. Ещё у дяди Жоры было несколько котов и кошек, которые в это время где-то гуляли или спали. По телевизору в это время не было ничего интересного. Дядя Жора пощёлкал
переключателем программ, после чего и вовсе его выключил. Так они с этим Вовой и познакомились и стали на первых порах, если можно так сказать, друзьями. И в скором времени после знакомства, рассказал ему Толстый про суть вещей. Так у Вовки даже глаза загорелись, так ему интересно стало. Да и не мудрено, если человек ни разу даже не слышал о деле о таком. А дело-то видать - хорошее. Только строго-настрого запретил ему Толстый валютными
операциями заниматься, чего и сам не делал. Вообще то, что делал Толстый, он считал абсолютно безопасным. Потому что разве можно, думалось ему, судить человека за то, что он
вещь у иностранца покупает? Ну, если она в магазине не продаётся, где ж её тогда ещё купить-то можно, кроме как у иностранца. Ну понятное дело - валюта. Вон они, валютчики
всякие, им-то ничего, ходят, меняют, нычки какие-то то там, то сям прячут. А если попадёшься, так загремишь на всю катушку. "Так что, - думал он - лучше без валюты
обойдусь". И мечталось ему о тех счастливых временах, когда любой советский человек сможет запросто носить в кармане и доллар, и два, и даже все сто. И никто его за это не посадит и выслеживать не будет. И сможет он с ними пойти в любую "Берёзку" и купить то, что заблагорассудится. И не будет в стране других магазинов, где как сейчас ничего нет, а будут одни "Берёзки" и всего будет навалом. "Эх, хорошо бы так - опять же думал он, - только в этой стране скорей всего такому не бывать, не может быть просто".
Кончился апрель, да и май подходил к концу, а Толстый всё работал на своём этом заводе, который считался почтовым ящиком. Секретности он был огромной. Громадный такой монстр по периметру окружённый колючей проволокой с текущим по ней электрическим током. Так что не дай Бог какому-нибудь вражине туда пролезть. Но всё имеет своё начало, и всему - свой конец. Вот и срок, отведённый Толстому в качестве обязательного для отработки на этом
заводе после окончания учебного заведения, тоже подходил к концу. И в этом самом мае, который тогда ещё не совсем закончился, умудрился Толстый подать заявление об увольнении. А по советскому закону о труде окончательно порвать с тем или иным рабочим местом, можно было
только по истечении двух месяцев со дня подачи заявления. Ну как же, может за эти два месяца работник одумается и передумает увольняться. Но и эти два месяца хоть и с трудом, но всё же пролетели и стал Толстый документы всякие собирать, да по начальникам разным ходить.
"Ну, - подумал он - наконец-то я на свободе окажусь. Наконец-то работу эту вонючую закончил, эти два года поганых оттрубил. Теперь отдохну мальца. Отпущу себя на вольные хлеба". И всё бы хорошо, только привела его эта, наверное, самая большая в мире бюрократическая машина к одному большому начальнику, который взял и не подписал одну какую-то важную бумажку сразу, а сначала уговаривать его начал - мол, не увольняйся ты, говорит, мол, нужный ты человек. Вот давай, например, ко мне в лабораторию старшим
лаборантом... Ну и в этом роде. Так Толстый даже испугался сначала - как бы не сломаться ему под натиском таким. Завербует, мол, сейчас ещё на два года и усё. Вот тогда куковать придётся! "Не, - подумал он - не охота мне ещё два года тут прозябать. Да хоть и год, даже, всё равно не охота". Ну и наотрез он ему, начальнику этому и отрубил, как отрезал. Делать нечего, подписал тот всё таки ему бумагу эту и дня эдак через три Толстый был уже, что
называется, на свободе.
Стоял в это время жаркий июль месяц. И вот этот первый свой июльский свободный день решил он посвятить утюжке и с этой целью, после довольно продолжительного шатания по центральной части города, забрёл он в самый большой во всей Европе универсальный магазин под названием
ГУМ. Однако, какому-нибудь простому европейцу или даже просто иностранцу, купить в этом большом магазине было и нечего. Ну не продавалось там то, что ему можно было бы купить. Это вообще. А вот в частности, на любителя, ну там отдельную какую-нибудь безделушку, сувенир какой-нибудь купить всё таки было можно. Вот и захаживали сюда и довольно нередко всякие иностранцы, больше, наверное, что бы на архитектуру здания посмотреть, очень уж она красивая, да пофотографировать. Да, как Толя сказал, ещё и значками они бывает интересуются, да пластинками музыкальными. Как раз мимо пластиночного отдела Толстый сейчас и проходил, поглядывая по сторонам. И вдруг остановился его взгляд на каком-то мужичонке, почти можно сказать с ноготонок, да ещё и с бородой. Стоял он около стенда, на котором были вывешены списки имеющихся в продаже грампластинок. И что-то такое сразу подозрительное, в смысле происхождения этого мужика, показалось Толстому. Пристально так вглядевшись, признал
он в нём американца. А так как тот чего-то из этого стенда выписывал в блокнотик, то Толстый как раз решил убедиться в точности своего определения, так как разбирали его всё
таки сомнения всякие: "А вдруг ошибся? А вдруг русский какой-нибудь?". Подошёл он значит к нему, вернее не к нему, а к стенду, около которого тот стоял, и сделал вид, что тоже его читает, а сам, скосив глаза, в блокнотик то и заглянул. Но не в смысле, чтобы прочитать, что именно он там пишет, а какими хотя бы буквами. И точно, смотрит, не по-русски бородатый пишет, а как раз примерно по-английски. "Ну, понятно, - подумалось ему - американец. Точно, так я и думал. Так, так, чего бы такое сказать? Наверное пластинки хочет купить, а денег-то русских нету". Предварительно извинившись и наведя справки насчёт английской лингвистики и места проживания незнакомца, Толстый сделал ему маленькое, но очень деловое предложение:
- Вы, наверно, музыкой интересуетесь?
- О, да - несказанно обрадовался америкэн бой - классическая музыка, да - кивал он головой.
- И вы хотите купить пластинки?
- Да, пластинки, классическая музыка, да? - радостно кивал головой американец.
- А-а-а, м-м-м, - несколько замялся Толстый - А, вы не хотите сделать маленький бизнес?
- Да, - живо отозвался американец, лицо которого засияло, видимо в предвкушении чего-то милого его сердцу - но какой?
- Okей, okей, вы знаете магазин берёзка здесь рядом? - Толстый указал рукой в сторону гостиницы "Россия", которая в утюговской среде, иными словами в простоутюжье, величалась "Рашкой".
- Да, конечно - утвердительно ответил американец.
- Okeй, тогда, вы не можете купить мне там плеер а я вам дам русских денег?
- Okeй. Пошли - вдруг как-то неожиданно воскликнул американец и, к великому удивлению Толстого, они действительно направились в сторону упомянутого отеля. И когда уже показались белые стены этой гостиницы, ну вот они уже практически рядом с ней были, американец сказал, причём по-русски: "Покажите денги на лицо". Тут Толстый и испугался весь. Ведь денег то у него было всего-то 110 рублей. И от ощущения своей бедности ему даже стыдно стало. Но делать нечего. Так, краем уха, показал он их, мол в кармане лежат. А у американца этого так значит глаза как будто бы и на лоб вылезли: "Откуда у вас столко много
дэнег?" - говорит, и опять по-русски. Это, значит, по его американскому менталитету, ну вот, значит, раз русский - значит до того нищий, что даже 110 рублей никак иметь не имеет права. А у Толстого кроме этих 110 рублей больше денег и не было. Нигде - ни дома, ни в сберкассе, ни, даже, в швейцарском банке.
Ну, глаза - глазами, деньги - деньгами, а подошли они тем временем к этой самой пресловутой "Берёзке".
- Ну вот, Майк, - по дороге до гостиницы Толстый успел узнать имя американца - вот она "Берёзка", вот щас как войдёшь туда, ну, то есть, внутрь - он сделал жест, дающий любому собеседнику понимание того, что тот должен сделать - И там, внутри, они и продаются.Понимаешь? А я буду тебя ждать здесь.
- OKей, - сказал Майк и бодрой походкой скрылся за дверьми магазина.
Одна минута проходит - Толстый ждёт; вторая минута проходит, третья, четвёртая, а его всё нет и нет. "Куда это он пропал? Что он там делает так долго? Повязали его что ль там?" - думалось ему. Ещё минут пять прошло, перенервничал весь Толстый. Вдруг смотрит, выходит Майк, руки разводит и к нему.
- Извинитье - говорит - я нигде, ни нашол никакой плейеры там.
- Эх - раздосадовался Толстый - ну как же, как же, вот, входишь ты, ну, кам ин, значит, и сразу, вот прям здесь их и продают.
- Да нет, нету нигде, я везде смотреть - отпарировал Майк, опять разводя руки и пожимая плечами.
- Эх, - раздосадовался ещё пуще прежнего Толстый - ну, что ж делать? Ну пойдём я тебе покажу. - И Толстый было двинулся в сторону дверей, пытаясь увлечь за собой Майка, но тот, почему-то, не сдвинулся с места.
- Как? - пришёл он в крайнее изумление - Вы разве можете туда войти?
- Конечно могу, ну что ж делать. Давай. Пошли, Майк.
И толстый первый вошёл в двери интершопа. Сразу справа от входа размещался небольшой отдел, где и продавались те самые плееры. Ассортимент был представлен двумя цветами -
красным и чёрным. Увидев их, Майк спокойно сказал "окей", и покивал головой. Затем он решил поинтересоваться какой из них предпочитает его партнёр по бизнесу.
- Какой вы хотите? - спросил он.
- М-м-м, - опять замялся поставленный перед нелёгким выбором Толстый - да-давай красный.
- ОКей? А, а я на улице бу-буду ждать - он явно волновался, ведь сейчас могла впервые осуществиться его давняя мечта о музыкальной шкатулке с наушниками, которая до сегодняшнего дня была просто неосуществимой. Более того, ему казалось, что все немногочисленные посетители магазина вместе с несколькими продавщицами буквально вперили в него свои глаза и следят за каждым его движением, вслушиваясь в слова. По слухам поступающим от известного источника, каждый из них мог быть переодетым и хорошо законспирированным спецом, который только и ждёт удобного момента, чтобы схватить его и посадить практически ни за что. Постоянное ощущение находящейся рядом опасности, конечно, выводило его из равновесия и
приводило в волнение. Но он старался особенно не проявлять его внешне.
Прежде чем выйти из магазина, Толстый выразил Майку ещё одно пожелание. - Ну, и, это, пять кассет ещё к-купи, ладно?
- Окей, окей - безропотно согласился Майк и ещё раз улыбнулся.
Ещё минут через пять Майк показался в дверях магазина, в руке он нёс пластиковую сумку с символикой "Берёзки". Едва увидев его Толстый сорвался с места, дав понять Майку, чтобы тот следовал за ним. Через несколько минут они оказались в подземном переходе, где и было, по
мнению Толстого, безопаснее всего завершить сделку.
- Сколько я тебе должен - спросил он.
- Сто рубл - уверенно ответил Майк, протягивая пакет.
"Вот это да" - подумал Толстый. - "Здорово".
- Спасибо, Майк. То есть сэнк ю - благодарил он, уже пожимая руку Майка. Затем он достал из кармана весь свой небольшой капитал, отделил нужную сумму и протянул Майку, ещё раз поблагодарив его и собираясь прощаться. Но вдруг, совершенно неожиданно, Майк сказал: "Извините, вот у меня ещё синие джинсы есть" - он расстегнул небольшую висящую через плечо дорожную сумку и извлёк из неё названную вещь. Джинсы были совершенно новые, а на аккуратно пришитом лэйбле значилось "Jordah". При виде их у Толстого очередной раз захватило дух. Однако, он помнил об оставшейся у него в кармане наличности в количестве десяти рублей, поэтому начавшая было наполнять его радость, быстро сменилась на уныние. "Конечно, - думал он - какие-то гунявые десять рублей очень даже маленькая сумма и этих джинсов мне не видать". Преодолев некоторое смятение, он всё же спросил: "И, и, а, это, сколько, ну, они стоят?". Майк, в отличие от него, не колебался ни секунды: "Десять рубл" - с полным откровением произнёс он.
"Опять нормально" - с некоторым едва заметным удивлением подумал Толстый. Он робко извлёк из кармана оставшийся червонец и протянул его бизнесмену. После этого они наконец окончательно попрощались и разошлись как в море корабли, оба довольные столь удачно совершившейся сделкой.
"Вот это да, - думал Толстый, подходя к остановке троллейбуса - плеер небось классный.
Чёрт, посмотреть бы". - он развёл концы пакета в стороны и заглянул внутрь. Но он не успел вдоволь нарадоваться красотой лежащих там предметов, так как приехал троллейбус. В числе других пассажиров, которых было не так уж мало, он протиснулся в салон и прошёл вглубь, где было немного посвободней. По пути он ещё несколько раз раскрывал сумку и с любовью разглядывал вещи.
Однако, после приобретения этих милых его сердцу вещей, он остался, что называется, на нулях. Ни одного рубля не осталось, только несколько пятачков на метро. Решение пришло само самой, да оно, собственно, лежало на поверхности. Игрушку вместе с причиндалами, да,
пожалуй, и джинсы надо было продать. Но перед этим послушать, что ли, немного. Походить день, другой с ним. Да, и этому, Вовке-англичанину показать надо. Поймёт может, наконец, что к чему. Так всё и сделал. Вовка, надо сказать, в восторге был. Так и слушал бы без конца сто лет. Продавать не советовал и всё поносить просил.
- Во, Саш, - зычно баритонил он - вот это штука! Вокмэн написано. Ух, ты.
- А что такое вокмэн? - спросил Толстый. Вова поднял указательный палец вверх и торжественно произнёс:
- Вокмэн - это человек гуляющий.
Разглядывая плеер, Вова находил на нём всё новые и новые компоненты. "Во, и приёмник есть. Круто! Ух ты, и автореверс имеется". Наконец, он вставил разъём в нужное гнездо и напялил стереонаушники на себя. В плеере стояла кассета с записью британской рок-группы "Даэр Стрэйц". Вова, по-видимому, понимал слова и потому через некоторое время запел, раздувая собственные усы словно паруса: "Money is for nothing. Any chicks for free. MTV,
MTV". Ничего непонимающий Толстый смотрел на него пустыми глазами, по выражению которых Вова догадался, что ко всему вышеспетому требуется перевод. "Это значит, Саш, "деньги не нужны, проститутки - бесплатные". Это "Dire Straights" поёт, группа такая. Марк Нопфлер - солист". Напевшись и слегка потанцевав, Вова снял с себя наушники и незамедлительно обратился к Толстому с коммерческим предложением: "Саш, я тоже хочу. Возьми меня с собой
прогуляться. А? Я ж английский хорошо знаю. Авось пригожусь".
На этих последних словах он опять поднял кверху указательный палец, потряс им в воздухе и залился громким гомерическим смехом.
Comments?
Мнения, впечатления, рецензии приветствуются.
Спасибо.