Глава 5
Вечером следующего дня приятели встретились с американцами и вся компания под неизменным предводительством династии братьев Гороховых двинулась на место предстоящей сделки, которое уже никак нельзя было изменить. Это была «Лялька», а конкретно двор одного заброшенного особняка по соседству с почти забытым Богом домом, в котором жили наши друзья. По американским понятиям, дома такого состояния и возраста считаются трущобами. И на этот раз Толстому не удалось произнести ни слова за простым незнанием таковых. Всем верховодили всё
те же братья. Всё продолжалось каких-нибудь минут 10-20. Во время процедуры к ним подошёл один из целой толпы проходящих мимо подростков, которых в русском простонародье называют шпаной. Им оказался Сашка Черняк, соседский парнишка, живущий в одном подъезде с Гороховыми.
- О, здорово - сказал он, слегка заикаясь и протянул руку, чтобы с ним поздоровались. - Че-чево это вы тут де- лаете?
- Пошёл отсюда, Черна! - цыкнул на него Толя. - И шушеру эту уводи, понял, отсюда!
Ну и Черне ничего не оставалось делать, как покинуть место гороховской операции вместе с дружками. Тем временем Рыжий, уже успевший сбегать домой за шинелью, напяливал её на одного из американцев. Интересная получалась картина - американец в голубых джинсах и в белых американских кроссовках одел эту самую шинель и солдатскую зимнюю шапку, а сверху нацепил модный голубой рюкзак. По завершению взаимовыгодного обмена, сказав что-то типа «большое спасибо», американцы пошли в свою гостиницу. «Как они в таком виде в гостиницу пойдут? Их
же не пустят» - думалось Толстому, который на этот раз так ничего и не получил. Однако, Рыжего, да и Толю это, судя по всему, очень мало заботило, они даже ничуть не беспокоились. Ну как же, ведь для них операция закончилась успешно. Ведь за шинель, так хорошо подошедшую
американцу, Рыжий отхватил не менее модную в Союзе, чем пальто советского солдата в Америке, зимнюю куртку.
Незаметно закончился февраль, да и добрая половина марта уже пролетела. И вот в один из прекрасных весенних дней Толстый почувствовал в себе силы изъясняться на английском без помощи всевозможных посредников типа Гороховых или ещё каких. Он приехал на уже давно облюбованную им станцию метро «ВДНХ» и уселся на свою любимую скамейку в ожидании иностранных граждан, с которыми можно было бы поговорить по-английски. Это ему скорее нужно было для того, чтобы самому попрактиковаться в этом языке, так как перенять у Гороховых способность утюжить, или другими словами бомбить фирму, в полном
объёме он ещё не сумел. Долго ждать ему не пришлось и на платформу пришли двое немолодых людей - мужчина и женщина явно иностранного происхождения и стали вглядываться в
схематическое изображение этой ветки метро, тщетно пытаясь отыскать на ней нужную им станцию. Но вот пришёл поезд и иностранцы, за которыми последовал и Толстый вместе с
остальными пассажирами, вошли в один из вагонов. За ними закрылись двери и весь поезд, зашумев, двинулся с места и оказался в туннеле. Двое иностранцев, кое-как протиснувшись сквозь толпу битком набившихся в вагон людей, подобрались к приклеенной к стене карте-схеме всего московского метро и на этот раз стали вглядываться в неё пристальней прежнего. Толстый же, внимательно следивший за всеми их действиями, и теперь уже достоверно убедившийся в том, что они не знают дороги, то есть заблудились, точно тем же образом подошёл к ним и теперь уже отчётливо различал, что говорят они на самом что ни на есть чистом немецком языке. «Ага, значит немцы» - подумал он. «Ща, только смелости побольше наберусь, тогда...... Ой, а с чего начать-то? Ну, там, извините, откуда приехали, как
Москва. Ну, ладно. Была ни была». И, набравши побольше воздуха и выбрав момент поудобней, Толстый обратился к немцу:
- Извините? Вы говорите по-английски?
- Я - незадумываясь и, наверное, неразобравшись, утвердительно ответил немец. Однако, сразу поправился - Ес.
- Куда вы едите? - продолжал начатую беседу Толстый.
- Мы едим в центр. А вы?
- Я еду в центр тоже - коверкал слова, Толстый.- И я могу показать вам дорогу?
- O, спачибо, спасибо - воскликнул немец, расплываясь в улыбке. Он был такой же белозубый, как и его жена, ни на минуту не прекращавшая улыбаться всю дорогу. - Вы говорите по английски очень хорошо.
Так у них завязался разговор, за которым они незаметно доехали до станции «Тургеневская», как бы невзначай перешли на Кировскую, и в мгновение ока доехав до «Проспекта Маркса», оказались на свежем воздухе.
- Ты учишься или работаешь? - продолжал разговор на английском немец. На что Толстый, немного подумав, решил, что лучше было бы хоть и первый раз в жизни, но соврать.
- Учусь, в университете.
- О, университет! А что ты изучаешь?
- Я буду инженером-математиком - соврал второй раз в жизни Толстый и попал в точку.
Господину немцу именно это и хотелось услышать. Он достал из кармана нечто похожее на маленький блокнотик в коричневой обложке и, показывая эту штуку Толстому, долго объяснял ему что-то непонятное. Потом он развернул его так, что Толстый мог понять, что это вовсе не блокнотик, а самый настоящий калькулятор в виде блокнотика и протянул его Толстому со словами: «Это тебе. Будешь считать». Ошарашенный таким внезапно подвалившим «счастьем», Толстый взял таки этот подарок, поблагодарив немца, естественно, от всей души. Тем временем они продолжали путь и, как в конце концов оказалось, нужно им было к гостинице
«Россия», куда они не спеша и подошли. Когда наступило время прощаться, немец вдруг вынул из внутреннего кармана довольно таки тугой кошелёк, раскрыл его перед носом Толстого и спросил: «Тебе какими деньгами заплатить - доллары, марки, франки?». И, действительно, его
кошелёк был набит до отказа всевозможной валютой. Но Толстый боялся иметь дело с иностранными деньгами, потому что в этой стране за имение на руках какой-нибудь хотя бы
небольшой суммы этих денег можно было получить не такой уж и небольшой срок тюрьмы - от трёх до восьми и более лет. Хотя раньше 10-15 лет назад за то же самое можно было получить и расстрел, то есть высшую меру наказания, которую можно было получить и, например, за
умышленное убийство. Даже такие, подаренные от всей души деньги, будь то один доллар, или сто, могли стать причиной заключения под стражу. И не было слов, которыми можно было бы доказать, что ты не верблюд, а простой человек. Поэтому он наотрез отказался от денежного вознаграждения, сказав: «Нет, нет. Никаких денег не надо. Извините. Я должен идти. До свидания». Удивлённому столь странным поведением русского, который не захотел взять в качестве оплаты деньги за добросовестно оказанную услугу, немцу ничего не оставалось делать как, убрав обратно в карман свой бумажник, пожать протянутую ему руку Толстого и сказать на чистом немецком языке: «До свидания, мистер» (это Толстый-то – мистер?!). После чего они пошли в сторону России, при этом до сих пор находящийся в состоянии изумления на неадекватное поведение их как нельзя кстати появившегося гида, бундес объяснял что-то своей жене, явно приводя в изумление и её. А счастливый Толстый (ну ещё бы: такой подарок подарили первый раз в жизни!) направился было на остановку троллейбуса, чтобы доехать до дома. Но на полпути он остановился. «А не поехать ли мне обратно на ВДНХ? Может ещё что-нибудь подарят?» - с иронией подумалось ему. Он спустился в метро «Площадь Ногина», благо станция находилась прямо под ногами. Минут через двадцать он очутился на своей любимой скамейке. И тут же, буквально он не успел даже присесть, на платформу пришли целых трое иностранцев и встали на краю. Толстый подошёл поближе и вслушался в их разговор.
Говорили они на английском. «Так, наверное американцы» - подумал он. Но тут его взгляд остановился на перчатках, таких модных бежевого цвета, которые один из туристов держал сложенными вместе в правой руке, как бы пристегнувши её к лацкану своей куртки. У кое-кого
из знакомых Толстого, такие перчатки уже были, чем они перед ним бывало даже хвалились. Ну и естественно за неимением ни то чтобы таких, а вообще каких-либо тёплых перчаток, Толстый уже совсем губу-то на эти перчатки и раскатал. «О, ещё и перчатки у него, может продаст,
спросить надо будет. Сейчас, только поезд приедет» - думал он про себя. Поезд как всегда приехал вовремя и они зашли в него. В пути у них состоялся примерно такой разговор:
- Извините - сказал Толстый. - Вы говорите по-английски?
- Да, конечно - посмотрел на него американец с перчатками.
- Из какой вы страны? - продолжал наводить дальнейшие справки Толстый.
- Соединённые штаты.
- Вам нравится Москва?
- Очень. Красивый город.
- А в каком городе вы живёте?
- Лос Анжелес - продолжал немного безразлично кивать головой американец. При этом ему удавалось улыбаться, но скорей всего через силу, нехотя.
- O, очень хорошо. O, мистер, У вас очень хорошие перчатки.
- О, да. Очень, очень хорошие - охотно согласился тот. - Очень тёплые.
- Извините, а не могли бы вы их мне продать?
- Нет - однозначно ответил американец.
- Ну мистер, Вы можете купить такие перчатки в Лос Анжелесе своём. Но это же Москва, Советский Союз, их здесь просто не продают.
После этих слов американец погрузился в некоторое раздумье, за время которого Толстый успел даже немного позабыть о существе вопроса. Но вдруг, совершенно неожиданно для Толстого, он энергичным движением протянул руку, в которой держал перчатки, по направлению к Толстому и произнёс: «Это подарок». Очередной раз слегка обалдевший Толстый, никак не мог отказаться и, взяв подарок и быстро поблагодарив дарителя, на следующей остановке вышел.
«Вот это да, за первый день и два подарка сразу» - думал он по дороге домой, которая минут через двадцать завершилась. Так как была суббота и все были дома, он первым делом решил похвалиться подарками отцу.
- Во, пап, смотри, блокнотик классный сегодня подарили.
Отец взял в руки поданную ему вещь и с выражением недоумения на лице произнёс:
- Ну и зачем тебе он? Иностранцы подарили что-ль?
- Ну да, примерчики всякие решать.
- Ххе - усмехнулся отец, раскрывая блокнот, видимо чтобы убедиться, что там ещё ничего не написано и блокнот хотя бы совершенно новый. Но, увидев то, что скрывалось под
суперобложкой, он не смог скрыть своё удивление: - Это чего, калькулятор что-ли? - не верил он своим глазам.
- Как видишь.
- Да не ври! - поднял он глаза на сына. - Как это тебе его подарили? Не может быть!
- Как, как? Да вот так вот, взяли и подарили.
В комнату вошла мать.
- О чём это вы тут спорите? - спросила она.
- Да, вот, смотри, Шуре блокнотик подарили, иностранцы - Борис Иванович протянул ей блокнот.
- Блокнотик? - переспросила она, беря предмет в руки. Затем она посмотрела на сына. - Ну вообще обалдел! Зачем он тебе?
- А ты разверни, разверни - на этот раз подтрунивал над ней муж.
Она развернула и, увидев калькулятор, широко раскрыла глаза.
- Вот это да! Калькулятор! Сколько денег-то заплатил?
- Ну сказал же подарили.
- Как это? Такие подарки не дарят.
- Ну вот, как видишь дарят. Вот ещё - Шура достал из сумки второй подарок - и перчатки подарили.
- Ни фига себе! Ну это вообще уже! Небось отнял у кого-нибудь. Признавайся! - как всегда пришёл к логическому выводу отец, осторожно натягивая перчатки на свои руки. - Да, хороши!
Дай поносить.
- Ну куда щас носить? Пятнадцатое марта уже. Теплынь-то какая. Уж не знаю даже как эти американцы-то их до сих пор носят. Зимние же. Настоящие тёплые зимние перчатки.
- Чьи хоть? - спросил отец, высвобождая руки.
- Дай посмотреть - отобрал у отца перчатки Толстый и вывернул обе наизнанку. Среди обильного искусственного меха, которым сплошь и рядом были они покрыты изнутри, он откопал маленькую пришитую бумажку, на которой значилось: «Сделано в Макау». - Во, в какой-то Макау
сделано. Где это такая Макау? - поднял он глаза на родителей. Сначала на мать, потом на отца.
- Откуда я знаю. Ты меня спрашиваешь? - отпарировал Борис Иванович, тогда как мама предпочла промолчать и ушла на кухню.
- Ну ладно, тогда хоть калькулятор мне, на работу отнесу - не унимался отец.
- Ну что ж с тобой сделаешь? - улыбнулся, соглашаясь Шура. - Только дай сначала мне-то побаловаться хоть.
- Ну вот ещё, побаловаться тебе? Сломаешь ещё?
- Ну да? Сломаю. Такую вещь не сломаешь, не советская же.
Раньше ни у Толстого, ни у его отца, хотя и работал он в математическом институте, не было никакого калькулятора. Ну ещё бы, ведь в тех немногих магазинах, где их и продавали в советском варианте, стоили они бешеные, относительно заработков честных советских людей, деньги - 60-70, а то и больше рублей, раскошелиться на которые ни Борис Иванович, как глава семьи, ни сам Толстый никак не могли. Поэтому и был проявлен с обеих сторон столь огромный интерес к этой довольно таки незамысловатой и отнюдь не такой дорогой на Западе, как, собственно, и на Востоке штуковине. Ну на том и порешили. Отнёс Борис Иванович этот калькулятор на работу, пригодился он ему там, а перчатки Толстый себе оставил, поди неизвестно когда ещё такие достать удастся. «Да и стоят они, наверное, рублей тридцать - размышлял он. - Что ж, я их покупать за такие деньги буду? Миллионер что ли?!».