К самому себе.
Прими то, от чего отрёкся.
Ф. Пёрлз
Глава 1.
Ольга Владимировна – дородная темноволосая женщина средних лет – решительно толкнула дверь в комнату сына. В одной руке она держала пылесос, в другой – ведро с тряпкой. Разумеется, она уважала право Максима на свободу и независимость, но кроме прав есть и обязанности. Они договаривались, что он будет убирать свою комнату хотя бы раз в две недели, но этого не произошло. Пошёл уже второй месяц, а пыль продолжала безнаказанно оседать на мебели и паласе. Пора было положить этому конец. Сколько можно терпеть эту грязь в своём доме? Если Максим нарушил договор, то и она теперь вправе войти без разрешения в его комнату в его отсутствие.
Ей и в голову не приходило, что у Максима было своё представление о порядке. У него все вещи лежали на своих местах, и он всегда знал, где что искать. Аудиокассеты стояли ровными рядами возле магнитофона, каждая в своём подкассетнике, и он, в отличие от своих друзей, никогда не тратил по полчаса на то, чтобы найти нужную, прослушивая всё подряд. Он никогда не бросал свою одежду на постели или на стуле – всё аккуратно веша-лось в шкаф. Его грязные носки не валялись в углу или под кроватью – он сразу же уносил их в ванную. Максима нельзя было обвинить в неряшливости. Но на пыль он действи-тельно не обращал внимания. Это была мелочь, которая ему не мешала.
Ольга Владимировна оглядела комнату и покачала головой: кунсткамера, а не комната. Вся стена слева обклеена плакатами с изображениями рок-групп и разных кинозвёзд, на фоне которых особенно ярко выделялся Шварценеггер со звериным выражением лица. С ним соседствовала команда «Авангард», чуть ниже красовалась обнажённая девушка, принимающая душ, а слева – вырезанный из журнала заголовок «У нас секса нет!» Под ним располагались фотографии друзей («Как будто мало ему, что они здесь толкутся це-лыми днями!») и не очень похожий, но выполненный довольно неплохо в карандаше ав-топортрет Максима. Сын нарисовал его ещё в восьмом классе, правда, на этом его худо-жественные упражнения закончились.
Ольга Владимировна невольно задержала на портрете свой взгляд. Она всегда считала сына очень симпатичным: густые тёмные волосы, чёрные выразительные глаза… Как раз глаза ему удались, он даже блестящие искорки прорисовал, которые ей так нравились… Ольга Владимировна вздохнула: теперь Максиму шестнадцать, скоро совсем взрослым будет. Поди, уже с девчонками гуляет, да дома не рассказывает… Она методично выжала тряпку и стала вытирать пыль. Мельком глянула на поводок с намордником, висящие на гвоздике сразу у входа: собаки нет уже четыре года, а Максим всё ещё отказывается уб-рать и то, и другое. В его комнате вообще много разного хлама – начиная от старинных монет, которые он собирал с третьего класса, и заканчивая последним приобретением – целым ящиком всяких транзисторов, резисторов и прочих деталей. У её сына было мно-жество увлечений, но ни одно из них не переросло в серьёзное занятие, только комната захламлялась всё сильнее. Хотя на днях он заявил, что собирается поступать в политех на радиотехнический факультет, но нет никакой гарантии, что он не передумает.
Ольга Владимировна открыла нижнюю тумбу книжного шкафа – гм, паяльник, какие-то исписанные бумаги, настольная игра «Коммерсант», старая колода карт и ещё куча все-го. Можно половину повыбрасывать, так всё ему надо, ещё начнёт орать… Нужно будет заставить его сложить всё, как следует. А вот книги стоят в идеальном порядке, но это по-тому, что он их не читает. Преспокойно заставил их сверху фигурками от «Киндер – сюр-призов» - додумался тоже! Верхняя полка от книг освобождена – её занимают туалетные принадлежности. Он теперь всё прячет в своей комнате, как будто они с отцом собирают-ся у него что-то отобрать. И что у них за мания такая: отгородиться от взрослых и жить своим собственным мирком – непонятным и самодостаточным?
Нечаянно Ольга Владимировна что-то смахнула с полки. Это «что-то» живенько укати-лось под кровать, точно стыдливо пыталось укрыться от её глаз. Чтобы добыть «это», ей пришлось встать на колени и доставать сначала гантели, потом небольшую штангу. Нако-нец, «это» было извлечено. Им оказалась круглая жестяная коробочка с косметическим вазелином. Это был её вазелин. Он исчез с трюмо месяц назад. Она тогда подумала, что сама куда-то его сунула и не помнит, куда, а, выходит, его позаимствовал сын. И ничего не сказал! Интересно, зачем ему вазелин? Она открыла коробочку: почти пустая. Догадка пришла внезапно. От этой догадки её бросило в жар. Не может быть! Её сын занимается этой мерзостью? Да нет, конечно же нет! Зачем сразу думать о плохом? Подозревать его чёрт знает в чём! Наверное, ему этот вазелин нужен для каких-то других целей. Для ка-ких? Нет, чутьё подсказывало ей, что она не ошиблась. Именно для ЭТОГО он стащил у неё коробочку! Сколько же времени он этим занимается? Месяц? Год? А если у него это переросло в патологическую привычку? Надо срочно поговорить с Альбертом!
Ольга Владимировна еле дождалась прихода мужа. Пока он раздевался, она нервно хрустела пальцами в прихожей. Сын, видимо, ещё не собирался показываться домой. Те-перь темнело раньше, на дворе был сентябрь, а Максим продолжал болтаться по улицам до двенадцати, как будто лето. Уроки, поди, ещё ни разу за месяц не делал…
Альберт Максимович взял свой «дипломат» и прошёл в зал. Ольга Владимировна – за ним.
- Алик! – начала она. – Я нашла в комнате сына вазелин. – Она продемонстрировала коробочку.
Он снял очки и сделал такое лицо, будто мучительно пытался что-то вспомнить:
- И что?
- Как – что? – Ольга Владимировна возмутилась непониманием мужа. – Как это – что? Наш! сын! занимается! онанизмом!
Альберт Максимович поставил «дипломат» на стол, вынул из кармана пиджака носо-вой платок и стал протирать очки.
- И что в этом такого? – поморщился он. – Все парни в его возрасте занимаются она-низмом. Я в своё время тоже занимался. В чём проблема-то?
- Проблема в том, что он делает это давно! – выпалила Ольга Владимировна.
- Да ну?
- Да! Все эти странности в его поведении… Они больше года назад начались!
- Ну извини – ему же не двадцать, правильно? Начнёт половую жизнь и всё пройдёт. Здесь не о чем беспокоиться! – он смело и ободряюще посмотрел на неё, потому что всё равно не видел её без очков.
- А если он не сможет остановиться? – не сдавалась она. – Надо сейчас думать!
- От меня-то ты чего хочешь?
- Чтобы ты поговорил с ним!
Он развёл руками:
- А что я ему скажу? «Не трогай пиписку, а то отвалится!»?
Ольга Владимировна рассердилась окончательно:
- Тебе всё шуточки, Алик! Ты совсем не занимаешься сыном! У тебя его как будто нет! А я не хочу, чтобы потом люди тыкали в нас пальцами и говорили, что мы вырастили извращенца!
- Наш сын не извращенец, дорогая, - сказал Альберт Максимович тоном, дающим по-нять, что он больше не намерен продолжать этот разговор. – Ты, Олик, делаешь из мухи слона. А я устал и хочу есть. Давай, ты лучше накормишь меня?
Максим вернулся домой в десятом часу и, не поев, закрылся в комнате. Через минуту взревел магнитофон, исторгая гитарные вопли. Он не заглушал звук телевизора, но мешал смотреть фильм. Ольга Владимировна вообще плохо переносила рок, не считая его за му-зыку. Её хватило минут на десять, после чего она постучала к Максиму. Ответа не после-довало. Она толкнула дверь и заглянула в комнату: сын мирно спал на кровати, потру-дившись снять с себя только ветровку. Как он вообще умудрился уснуть при таком шуме? Она подошла к столу, на котором стоял магнитофон, прочитала надпись на пустом под-кассетнике: «Limp bizkit». Господи! Ну и музыка! Режут их, что ли? Если бы она знала, как этот магнитофон выключается, она бы немедленно сделала это. Но у неё был какой-то благоговейный страх перед современной бытовой техникой. Она осторожно растолкала сына.
- Чё? – спросонья он даже не сообразил, что мать зашла к нему без разрешения.
- Почему не разделся? Улёгся на покрывало!
- Ко мне сейчас придут, – он снова уткнулся лицом в подушку.
- Здрасте! Уже десять часов! Какие могут быть гости?
- Мама! – с раздражением сказал Максим, садясь на кровати. – Мама, выйди!
- Сначала выключи эту дрянь, - Ольга Владимировна ткнула пальцем в сторону магни-тофона. – Или хотя бы убавь.
Максим вытащил из-под подушки дистанционный пульт и сделал потише. Ольге Вла-димировне пришлось удалиться. В квартиру позвонили: это Славка с Игорем пришли иг-рать в карты. Максим пошёл открывать.
…
Равномерный стук баскетбольного мяча означал, что Антон сейчас пойдёт в атаку. Он спокойно приближался к ним, небрежно, но очень искусно ведя мяч. Неожиданно рванув вправо, он ловко обошёл Игоря, увернулся от Максима и угрожающе двинул к кольцу. Отобрать у него мяч было практически невозможно. Его зажали всей командой в угол спортзала. Он отдал пас назад, перебежал влево, поймал мяч, обманул Игоря, не отста-вавшего от него ни на шаг, и сделал бросок по кольцу. Мяч ударился о щиток и отлетел в сторону. Антон хмыкнул. Бывает! Он, считай, один играл против целой команды, забив уже с десяток очков. Они крупно проигрывали. Антон ходил на баскетбольную секцию и поэтому легко разделывался с ними. Даже неинтересно было.
Физрук дал длинный свисток, означающий, что урок закончен. Одиннадцатый физико-математический класс отправился в раздевалку. Они занимались в спортзале, потому что сегодня не повезло с погодой – с утра хлестал противный холодный дождь, - иначе был бы кросс «по пересечённой местности». Бегать Максим любил больше, чем играть в баскет-бол – особенно с Антоном. Но смотреть, как Антон двигается, как у него всё легко полу-чается, было занимательно. Сейчас тот стянул с себя влажную от пота футболку и остался в одних шортах. У него была очень красивая спина – ровная, гладкая, широкие плечи. Максим невольно уставился на неё, замерев на месте. Ему очень хотелось дотронуться до неё, провести пальцами по позвоночному желобку, но это было ненормальное и недопус-тимое желание. Оно и забавляло, и угнетало его. Антон надел рубашку, снял шорты, натя-нул джинсы, втянув живот, чтобы застегнуть их. Да, такую фигуру можно обтянуть. Ему идёт. Только нехорошо так пялиться. Максим отвернулся и стал одеваться сам. Антон ме-жду тем начал складывать спортивную форму в сумку. Они вышли из раздевалки вместе, но Максим чуть приотстал, чтобы лишний раз поглазеть на его походку – слегка вальяж-ную и раскованную. Антон даже не подозревал, что его буквально пожирают взглядом.
Следующим уроком была биология. Урок начался с проверки домашнего задания. Мак-сим ничего не учил, потому что отвечал на прошлой неделе и был уверен, что его не спро-сят.
- Нет желающих блеснуть знаниями? – учительница обвела взглядом класс, желающих не нашла и посмотрела в журнал: - Андрианов!
Максим вздрогнул так, как будто назвали его фамилию, и тут же отругал себя за то, что дёргается, как преступник, которого застали на месте преступления. Антон вышел к доске и, глядя в окно, стал перечислять доказательства эволюции. Он слегка раскачивался с пя-ток на носки, но отвечал довольно уверенно. Теперь на него можно было смотреть безна-казанно, чем Максим и воспользовался. Красивый мальчик. Самый красивый мальчик в классе – высокий голубоглазый блондин. Раньше он носил очки, но из-за того, что посто-янно разбивал их на секции, два года назад поставил линзы… и совершенно преобразился! Можно сказать, что именно тогда Максим и обратил на него внимание, хотя трудно было даже предположить, что его симпатии к Антону приобретут несколько нестандартную ок-раску. Он понял это только недавно. Разумеется, он не сказал себе: «Я – гомосексуалист» - это было бы слишком поспешное заключение; он лишь отметил, что Антон нравится ему сильнее, чем это необходимо для простой дружбы. Поэтому он и соблюдал дистанцию: он чувствовал, что если они начнут дружить, их отношения немедленно выльются во что-то греховное и неконтролируемое, особенно с его стороны, а он этого не хотел. Он не хотел сложностей и запутанности. Он хотел, чтобы всё было просто, как со Славкой, Игорем и Димоном. Они с детства были вместе, и ему никогда не приходило в голову оценивать их с точки зрения физической привлекательности. Они были свои в доску, почти братья, продолжение его самого. Антон же будил в нём что-то жуткое, запретное; Максим весь терялся, когда находился с ним рядом. Именно Антон был темой его фантазий, когда он уединялся в ванной.
Чёрт знает что! Всё это происходило против его воли, он ничего не мог сделать, чтобы остановить это. Оставалось лишь надеяться, что скоро всё пройдёт. От греха подальше он ограничил своё общение с Антоном до необходимого минимума…
…- Громов! Ты, кажется, очень внимательно слушал ответ Антона. Можешь ли ты что-нибудь добавить?
Максим встрепенулся и поспешно пробормотал:
- Нет, он всё сказал.
Учительница вздохнула и будто оторвала от сердца:
- Ладно, Андрианов, пятёрка.
Антон изобразил на лице что-то вроде снисходительной гримасы и сел на своё место. А Максим облегчённо вздохнул, как будто сам только что «отстрелялся».
Глава 2.
Нельзя сказать, что Максиму не нравились девчонки. Нравились. Ноги их нравились, груди, длинные волосы (если они были). Только пустой это был народ и скучный. О чём с ними можно разговаривать? О тряпках и косметике? О парнях, которые все козлы? О том, кто как посмотрел и где что сказал? Они вечно о чём-то сплетничают, секретничают. Он даже не представлял, что с какой-то из них у него могут быть серьёзные отношения. Пере-спать – другое дело, но ведь надо как-то уломать, найти правильный подход… И, главное, ни одна не возбуждала его так, как Антон.
Поэтому он здорово растерялся, когда 26 сентября нашёл в своей тетради по геометрии записку от Ледяевой Марины. Он вычислил её по почерку. Записка была короткая, всего пара предложений:
«Максим! Я уже два года смотрю на тебя, а ты не замечаешь. А мне просто хочется разделить с тобой своё чувство».
Урок сразу отошёл на задний план. Вот это история! Дождался, что девчонки сами на-чали проявлять инициативу! Он мог бы расценить это как прикол, но только не со сторо-ны Марины. Максим всегда отличал её от остальных девчонок, потому что в ней не было того жеманства, кокетства, вызова всем и вся, которые так раздражали его. Она была спо-койная и задумчивая, говорила мало. Она жила своим внутренним миром, к которому ни-кому не было доступа. Даже странно, что она написала ему. Что она в нём нашла? Ему было страшно неловко, как будто он получил незаслуженную похвалу. Он считал себя обыкновенным, ну разве немного более умным, чем другие… Ничего такого, что могло бы привлечь её внимание. Что же теперь делать? Если бы это была какая-нибудь другая одноклассница, он бы быстро взял её в оборот – ну, там всякие дискотеки, шоколадки, пи-во и прочее. Но это была Марина, которую он никогда мысленно не раздевал и даже не мог вообразить, что её можно где-нибудь зажать и потискать.
Максим осторожно обернулся назад: она сидела на предпоследней парте, склонившись над тетрадью. Светленькая, в очках, подстриглась недавно. Раньше всё с косой ходила – красивая такая была коса… Что же делать-то? На такую записку нельзя не ответить. Но что отвечать? Послать – не пошлёшь: вроде бы нет причины, а в то же время ничего осо-бенного он к ней не испытывал. Он её даже не замечал вовсе. Как он мог заметить, что на него смотрят, если он сам смотрел в другую сторону? Максим перечитал записку ещё раз. «Хочется разделить с тобой своё чувство». Она что – влюбилась в него? Просто не верит-ся: кто-то в него влюбился! Вот чёрт!
Когда прозвенел звонок, он специально стал копаться в сумке, укладывая учебник и тетрадь, чтобы дождаться, когда Марина будет выходить из класса. Как бы случайно он столкнулся с ней в дверях и заглянул ей в глаза. Она виновато посмотрела на него.
- Давай, отойдём к окну, - вполголоса произнёс он, чтобы услышала только она.
Марина кивнула, слегка порозовев. Они вышли в коридор и встали у подоконника. Максим понятия не имел, что ей сейчас скажет. Никаких готовых фраз не было – лишь одно желание как-нибудь разрешить ситуацию. Он открыл рот и с удивлением услышал собственные слова:
- Спасибо, что ты мне это сказала.
Он сам не ожидал от себя такого такта. Он-то ждал, что понесёт сейчас какую-нибудь чепуху, но не только не понёс, но добавил ещё более невероятное:
- Ты не против, если я теперь буду сидеть с тобой? У меня появится больше шансов заметить, что ты на меня смотришь.
Марина подняла на него пронзительно-карие глаза, и неожиданно озарилась чем-то светлым и добрым. Она всецело доверилась ему – он мгновенно понял это. И мгновенно почувствовал, что теперь несёт ответственность за сказанные слова.
Так началась их странная, породившая множество сплетен и домыслов дружба. Они повсюду были вместе: вместе дежурили в классе, вместе ходили из школы домой, иногда уроки делали вместе. Но при этом в их отношениях не было ничего такого, что обычно стремятся продемонстрировать публике – объятий, поцелуев и прочего. Они даже почти не разговаривали друг с другом. Это было молчаливое согласие, связывающее их сильнее, чем пустые разговоры и бесконечные развлечения. Девчонки недоумевали: никогда не друживший Громов ни с того ни с сего стал крутить роман с Ледяевой, на которую никто не обращал внимания. Что же он в ней нашёл? Там смотреть-то не на что! Непонятно, чем она его зацепила. Любовь у них, что ли? Народ вокруг хихикал, некоторые завидовали, но никто не догадывался, что Максим нашёл в этой дружбе спасение от своих будоражащих сознание мыслей и фантазий. С Мариной он чувствовал себя легко и естественно; ему не нужно было напрягаться, чтобы изображать из себя внимательного и предупредительного поклонника: всё получалось само собой. И чем больше он находился в её обществе, тем сильнее становилось его убеждение: Марина – самая замечательная девчонка на свете, хо-тя и не самая красивая. Почему никто этого до сих пор не понял?
В один из выходных дней они пошли гулять по берегу Иртыша. День был тёплый, но пасмурный. Они остановились у самой кромки воды и по очереди бросали в воду камеш-ки, она – маленькие, он – большие: буль! бултых! буль! Вода бесшумно проносила мимо них тоненькие веточки, размокшие листья, мелкий мусор, вздыхала и пенилась на песке. Со стороны речного порта медленно тянулась гружёная баржа. Марина сунула руки в карманы и побрела к прибрежным ивам, уже сбросившим листву. Загребая ногами шур-шащий жёлто-бурый ковёр, она села на толстое поваленное дерево и стала смотреть куда-то в одну точку. Она была необыкновенно привлекательна, когда так смотрела. Максим подошёл и сел рядом.
- Тебе не скучно со мной? – спросила Марина, не глядя на него.
- Нет, – он очень близко рассматривал её. – Я открыл тебя, как Америку.
Она чуть улыбнулась уголками губ:
- Это я тебя открыла.
Максим поддел ногой отполированный водою осколок кирпича.
- Не понимаю, что ты во мне нашла. В классе полно пацанов покруче.
- Например?
- Ну, Андрианов, например, - он отвёл глаза в сторону.
- Антон? – она пожала плечами. – Да, он красивый. И умный. И чувство юмора у него есть, с ним интересно общаться. Но ты никогда не замечал, что он будто снисходит к нам всем? Этакий налёт надменности?
- Нет, не замечал, - буркнул Максим.
Она помолчала.
- Может, я и не права. Но мне кажется – он испортится, и очень скоро.
Максим озадачился. Иногда они говорили об одноклассниках, и он заметил, что Мари-на умеет очень точно подмечать особенности каждого. Она практически не ошибалась в своих характеристиках. Неужели и насчёт Антона она права? В нём действительно есть какая-то червоточина? Впрочем, это вполне возможно, ведь не светлые же чувства вызы-вал в нём Антон, а тёмные, липкие, о наличии в себе которых он даже не подозревал.
Баржа, ворча, проползла мимо них. По реке побежали волны и стали лениво биться о берег. Постепенно вода успокоилась. По камням пронёсся чем-то озабоченный бульдог, следом плёлся его хозяин – худой, потрёпанный жизнью мужчина с усами. Он бренчал поводком и смотрел себе под ноги.
- Слушай, Максим, что-то мне холодно, - Марина встала. – Пошли, походим?
Он кивнул, и они отправились гулять по набережной.
Глава 3.
В октябре в кинотеатре имени В.Маяковского шла комедия «Чокнутый профессор». Наслушавшись противоречивых отзывов о ней, Максим с друзьями пошёл в воскресенье на дневной сеанс. Откровенно говоря, такой ерунды он ещё не видел, и за час тупой аме-риканский юмор настолько надоел ему, что он не дождался конца фильма и ушёл. Отпра-вился бродить по скверу на Партизанской. Было уже около пяти вечера. Он купил моро-женое и сел на скамеечку неподалёку от часовни. Мимо ходили люди, на асфальте, по-одаль, задиристо чирикали воробьи, шумел движущийся через мост транспорт. Максим ел эскимо и думал, как странно он запутался в себе и своей жизни. Раньше всё было просто: школа, друзья, общение; хотелось всё попробовать, всё испытать. Алкоголь, табак и трав-ка, к счастью, не прижились в их компании, по-серьёзному задымил только Димон. Они больше сидели у Максима – резались в карты на деньги или на щелбаны - или играли у Игоря в компьютер, но чаще просто слонялись по району. Одно время у них были «крутые разборки» за гаражами с пацанами из соседней школы. Тогда Максим приходил домой с фингалами, ссадинами и оторванными пуговицами. Но все эти проблемы, которые были у него тогда, казались теперь смешными и пустяковыми. Особенно в сравнении с нынеш-ними. Эти новые проблемы начались после девятого класса, летом, когда он вдруг резко вырос из своей одежды и стал замечать, что с организмом творится что-то непонятное. Появились прыщи на лице и спине и странное напряжение внизу живота. Он стал раздра-жительным, вспыльчивым, начал конфликтовать с родителями и учителями. Взрослые по-стоянно давили на него, лезли с нравоучениями и советами, а это тем сильнее выводило его из себя, чем меньше он представлял, чего же он хочет от жизни. В десятом классе ко всему этому добавились подозрения, что у него нетрадиционная сексуальная ориентация, и он до сих пор не ответил на вопрос: гомосексуалист он или нет? Положительный ответ был бы для него равносилен смертному приговору, а отрицательный он не мог дать в силу некоторых неоспоримых фактов. Поэтому он постоянно уходил от окончательного ответа. Теперь вот появилась Маринка… Казалось бы, у них всё серьёзно и замечательно, он ни-чего перед ней не разыгрывает: она прекрасно знает, что он её не любит. Всё честно и от-крыто! Но иногда ему казалось, что он бессовестно использует её, чтобы запудрить мозги не только себе, но и всем вокруг. Наверное, было бы правильнее не предлагать ей тогда дружбу, но дело уже сделано и идти на попятную поздно. Одни проблемы, куда не кинься!
Жизнь добавила ещё одну.
… Они стояли у бетонного ограждения набережной и смотрели на мутную и нетороп-ливую Омку. О чём они говорили – разобрать было невозможно, да Максим и не собирал-ся подслушивать. Он просто разглядывал их, потому что они случайно попали в поле его зрения. Стоящий слева был шатен лет двадцати пяти, красиво подстриженный, в длинном сером плаще с поясом, завязанным сзади, и белом шарфике. Второй больше походил на бандита – бритоголовый, мощный, в чёрном кожаном пальто. Говорил, в основном, он, а другой, не перебивая, слушал. Почему-то Максим решил, что они непременно должны быть «голубыми», хотя никаких оснований так думать у него не было. Ну стоят, разгова-ривают – что в этом такого? Теперь в каждой паре молодых людей ему будут мерещиться гомики? Максим посмеялся над собой, и в этот момент тот, который слушал, развернулся к нему лицом, прислонившись спиной к ограждению. Руки он держал в карманах и смот-рел себе под ноги. Теперь Максим мог подробно разглядеть его. Парень был симпатичен и необычайно хорошо сложен, ростом чуть выше Максима, смуглый, голубоглазый. В нём чувствовалась порода, как это называет отец. Его лицо было спокойным и невозмутимым, невозможно было понять, действительно ли он внимательно слушает или думает о чём-то своём. В его левом ухе Максим заметил маленькую серебряную серёжку и поразился: не-ужели и вправду гомик? Парень внезапно поднял на него глаза, и Максим чуть не пода-вился остатками мороженого. Так, его беспардонное разглядывание было замечено, пожа-луй, теперь не стоило смотреть на них дальше. Он тщательно скомкал обёртку от эскимо и кинул в урну, но не попал, так как не рассчитал силу ветра. Он поднялся, чтобы пойти ещё куда-нибудь, но заметил, что бритоголовый попрощался с шатеном и направился в сторо-ну проезжей части, где был припаркован чёрный «джип» с тонированными стёклами. Он сел в «джип» и уехал, а Максим, взглянув напоследок на парня в сером плаще, снова на-толкнулся на внимательный взгляд. Определённо, незнакомец его тоже рассматривал. Что-то ёкнуло у Максима в груди, он поспешно зашагал прочь и услышал сзади:
- Эй, парень!
Это прозвучало, как выстрел в спину. Он обернулся.
- Не подойдёшь?
- Зачем?
- Познакомимся.
Незнакомец сказал это очень просто, чувствовалось, что у него нет никаких задних мыслей. Пока Максим соображал, что к чему, взвешивал все «за» и «против», тот непри-нуждённо подошел сам. Вблизи он был другой и произвёл на Максима совершенно оше-ломляющее впечатление: он был настолько обаятелен и неотразим, что Максим остолбе-нел и даже дышать перестал. Пару секунд они молча смотрели друг на друга. Наконец, незнакомец представился:
- Богдан.
Максим пожал протянутую руку и ответил:
- Макс.
- Макс, - повторил Богдан и улыбнулся. – Замечательно! Ты к пиву как относишься?
- Нормально.
- Тогда по пивку?
- По пивку.
Разве мог Максим отказаться? Немыслимо было сопротивляться такому обаянию, да и не хотелось. Богдан купил две бутылки пива, и они пошли по набережной в сторону педу-ниверситета, где неделю назад Максим гулял с Мариной. Вскоре они уже разговаривали, как старые добрые друзья.
Максиму казалось, что он знает этого парня всю жизнь. Казалось, что между ними нет разницы в девять лет. Богдан рассказывал, что закончил факультет психологии в педаго-гическом университете, а теперь работает в частной фирме менеджером по кадрам.
- А ты куда собираешься поступать?
- В политех, на радиотехнический.
- В мужской коллектив!
Максим вздрогнул, потому что до сих пор по негласному договору они не затрагивали эту тему. Богдан искоса взглянул на него:
- Что?
- Ничего, - попробовал замять разговор Максим, но обмануть Богдана ему не удалось.
- Неправда, - сказал тот. – Я вижу, у тебя проблемы.
Некоторое время они шли молча. Максим колебался. Он понимал, что ему представил-ся уникальный шанс хоть с кем-то поговорить, выплеснуть наружу всё, что наболело. Бо-гдан идеально подходил для этого, но что-то внутри упрямо сопротивлялось, ведь одно дело думать о чём-то и совсем другое – говорить об этом вслух. Мысли ещё ничего не оз-начают: они невидимы, а вот произнесённые слова уже имеют и вес, и объём. Сказать о проблеме вслух – значит, признать её существование.
Богдан остановился и с высоты набережной посмотрел на Иртыш:
- Давай так: я сейчас буду галлюцинировать по поводу твоей проблемы, а ты будешь говорить «да» или «нет», идёт?
Максим подумал и кивнул. Богдан начал:
- Если я правильно тебя понял, ты ещё не знаешь, к кому тебя больше тянет – к мужчи-нам, или к женщинам. Но есть подозрения, что к мужчинам.
- Да.
- Гомосексуалистом ты быть не хочешь, потому что считаешь, что это плохо.
- Да.
- И ты думаешь, что ещё ничего не потеряно, что можно найти в себе лазейку и остать-ся таким, как все.
Максим поразился: как? Откуда он знает? Богдан, прищурившись, смотрел на него:
- Да или нет?
Вместо ответа Максим спросил:
- Значит, нет такой лазейки?
Богдан улыбнулся:
- В твоём вопросе заложен ответ. Твой ответ, Макс!
Максим опустил глаза. Нет, он не хотел верить своему ответу. Нет такого порока, кото-рый нельзя было бы преодолеть! Просто нужно очень много работать над собой. Собрать свою волю в кулак – и работать. Для того и существуют пороки, чтобы совершенствовать-ся.
- У нас есть два пути, - продолжил Богдан. – Первый – наступить себе на горло и жить, как живут все. Тогда это постоянная борьба с собой. Или второй – вслух объявить себя геем. Тогда это борьба со всем миром. Или – или, третьего не дано.
- Но почему?
- А мы избранные. Нам жизнь максимально усложнила задачу. Нас не защищают зако-ны, не признают социальные институты, линчует мораль. Нам постоянно приходится бо-роться за право быть собой. Это натуралам не надо напрягаться – за них всё решило обще-ство. А нам нужно доказывать, что мы люди, а чтобы доказать это, необходимо быть на голову выше всех. Примеры есть – Сократ, Платон, Леонардо да Винчи, Сальвадор Дали, Андерсен, Чайковский… Борьба нас многому научила.
Максим недоверчиво покачал головой:
- Тебя послушать, так это просто счастье – быть геем!
- Брось. Дело же не в том, что ты голубой, а в том, что ты не такой, как большинство. Ты бы мог быть евреем или шизофреником, или ещё кем-нибудь в этом роде, в любом случае твоё существование являлось бы вызовом для общества. Почему? Потому что они чувствуют, что ты избранный.
Максим хмыкнул:
- Как ты всё классно оправдываешь, Богдан!
Богдан уставился на него, словно только теперь разглядел:
- Хорошо, Макс, тогда докажи, что гомосексуализм – это плохо.
- А что тут доказывать? – пожал плечами Максим. – Это противоестественно. Это гадко и пошло.
Богдан не выдержал и прыснул в кулак:
- Ну ты даёшь! Ты всегда такой правильный?
Максим несколько напрягся.
- Ладно, это я так… Давно таких парней не встречал. - Богдан потряс свою бутылку и допил последнее. – Ты говоришь: противоестественно. А вспомни, сколько гомосексуа-лизму веков? Ещё в Ветхом Завете есть упоминание о нём – ну, помнишь историю про трёх ангелов, которые обернулись красивыми юношами и появились на улицах Содома?
Максим не читал Ветхий Завет, но поверил Богдану на слово.
- Ну, а если гомосексуализм существует столько же, сколько сам человек, стало быть он присущ его природе? Стало быть, не противоестественен? Психологи и психиатры, вон, причины ищут, теории выдвинули, а что толку? Гомосексуализм был, есть и будет, его нельзя вылечить.
Максим задумался. В словах Богдана, несомненно, было что-то рациональное. Богдан, наверное, очень давно думал над этой проблемой.
- На востоке вообще считают, что душа беспола, что она несёт в себе одновременно и мужской, и женский принципы. В одном воплощении мы можем быть мужчиной, а в дру-гом – женщиной. То есть по сути мы все бисексуальны. А любовь вообще не имеет ни возрастных, ни половых границ. Что же гадкого и пошлого может быть в том, что мужчи-на любит мужчину, а женщина – женщину? Как будто гетеросексуальную любовь нельзя опошлить!
Максим был потрясён. Никогда ни от кого ему не приходилось слышать таких вещей. Он сталкивался только с одной точкой зрения, которая осуждала гомосексуальные отно-шения, считая их извращением, или, на крайний случай, «терпела», что тоже являлось за-маскированной формой неприятия. Богдан оказал ему поддержку в принятии себя, но Максиму предстоял ещё долгий путь в этом направлении.
На прощание Богдан написал на листке блокнота свой телефон.
- Звони, если что. Я с шести до семи дома, - он вырвал листок и протянул Максиму. – Не теряйся, Макс. Я всегда буду рад тебе.
Глава 4.
Антону в голову пришла шикарная идея. Он поделился ею сначала с одноклассниками, которые поддержали его, а потом с матерью. Его мама – Альбина Петровна – была директором этой школы. Она вежливо выслушала его предложение, а после сдвинула брови:
- Какая может быть поездка, Антон? Выпускной класс, экзамены!
Но Антон заранее подготовился к длительной осаде. Он начал терпеливо объяснять матери, что они учатся последний год и именно поэтому им нужно съездить в Санкт-Петербург. «Мама, мы десять лет проучились вместе, а ничего интересного не было. По-том встретимся и поговорить будет не о чем. Мы же всего пару дней пропустим после ка-никул! Мама, многие ведь школы ездят, почему мы не можем?» К вечеру Альбина Пет-ровна сдалась. Она вспомнила, как сама в школьные годы ездила с классом в Киев. До сих пор это было одно из лучших её воспоминаний…
Всё было организовано очень быстро. Назначили руководителей группы, провели ро-дительское собрание. Из двадцати восьми человек, учившихся в 11 А классе, поехать мог-ли только пятнадцать, поэтому группу добрали в гуманитарном. Второго ноября, в первый день осенних каникул, тридцать школьников с сумками и рюкзачками, во главе с усатым физиком по кличке Брова и его женой Галиной Степановной, учительницей литературы, радостно оккупировали плацкартный вагон фирменного поезда «Иртыш». Радио на вокза-ле заиграло прощальную песню, и поезд незаметно тронулся с места. Впрочем, момент отправления никого не интересовал: все были поглощены тем, что занимали места и рас-совывали по углам вещи. Шла драка за верхние полки. Позади остался железнодорожный мост через Иртыш, впереди – почти две с половиной тысячи километров…
…
Максим сидел у окна и то рассматривал бегущие за ним однообразные пейзажи, слушая надрывающуюся Земфиру, то с любопытством наблюдал за одноклассниками. Они меня-лись на глазах. Вырвавшись из-под опеки взрослых и покинув родительский дом, они по-чувствовали долгожданную свободу и пошли отрываться, кто во что горазд. Половина па-цанов перепились пивом, купленным на станции Шадринск, Игорь с Витькой задымили, как паровозы, а Колесников со Степановым познакомились в соседнем вагоне с какими-то девками и безвылазно сидели у них. Но больше всех Максима удивил Антон: всегда веж-ливый и спокойный, он вдруг начал материться и пошло заигрывать с девчонками из гу-манитарного класса. Вместе с курящими в тамбуре Максим его тоже видел. Он сам как-то составил ему компанию. Они оба были начинающими и то и дело покашливали, но виду никто не показывал. «Вот так Антоша! - думал про себя Максим, разглядывая Андрианова сквозь пелену дыма. – Маринка была права». За этим недостойным занятием их застал Брова и дал хорошего нагоняя. Но их с женой было всего двое, а таких оболтусов –тридцать, поэтому уследить за всеми было невозможно.
Петербург встретил их мелким моросящим дождём и дующим со всех сторон промозг-лым ветром. Когда они уезжали из Омска, было намного теплее, поэтому все оделись по-осеннему. Здесь же с Балтики тянуло по-настоящему зимним холодом. После поезда сильно качало, платформа продолжала куда-то ехать, а в ушах стучали колёса. Группу возле Московского вокзала ждал «Икарус». Они сложили сумки и чемоданы в багажный отсек, забрались в тёплый салон и отправились на обзорную экскурсию по городу. Их с полчаса повозили по широким, чётко спроектированным улицам, в густом утреннем ту-мане торжественно проплывали роскошные здания - Иисакиевский собор, куполом те-ряющийся в вышине, Смольный, напоминающий мираж. В этом городе царила необычная атмосфера свободы, величия и русской загадочности.
Максим с детства мечтал побывать в Петербурге. Дома у них было много открыток с видами Ленинграда: когда-то и отец, и мать ездили в этот город по путёвке, поэтому Мак-сим и без экскурсовода знал, что и как называется. Он даже знал, что Иисакиевский собор строился сорок лет, а в основание Александрийской колонны было забито около шестисот свай. Но интересно было всё увидеть собственными глазами.
После экскурсии они поехали завтракать в старую столовую, находящуюся где-то в центре города. Обеденный зал был занят другой группой школьников, поэтому им при-шлось немного подождать. Максим стоял, прижав Марину к себе, и рассматривал огром-ную, на всю стену мозаику с изображением Адмиралтейства. Краем глаза он заметил, что Антон тоже обнимается с Танюхой из параллельного класса. Это больно кольнуло его. Неприятно было видеть, как его любимый мальчик оказывает знаки внимания девчонкам. Это было глупое и безосновательное чувство ревности, но избавиться от него Максим не мог. Он не выдержал и отвернулся. Он снова и снова задавал себе вопрос: почему он дол-жен всё это переживать? Почему Антон? Почему не Марина? Милая, добрая Марина, ко-торую он держит в объятьях… Никто, даже Богдан, не понимал его отчаянного, безу-держного стремления быть нормальным!
Из обеденного зала стали группками выходить чужие пацаны, смачно поглаживая свои животы.
- Эх! Хороша кашка! Сервис!
На завтрак действительно давали манную кашу. Это было многообещающее начало. Продолжение было не менее оптимистичное. Их привезли в гостиницу, располагавшуюся в спальном районе на окраине города. Это была гостиница типа общежития: коридоры-секции, двухместные номера. Часть группы поселили на шестом этаже, часть – на вось-мом. Максим сначала отнёс Маринину сумку к ней в комнату, потом пошёл к себе. Его соседом по номеру был Игорь, они договорились об этом ещё до поездки. Кое-как распа-ковав вещи и переодевшись, они решили выйти покурить на балкон, имевшийся в их ком-нате. Он был заклеен на зиму, но парни быстро исправили это недоразумение. В комнату пахнуло уличным холодом.
- Красота! – восхищённо сказал Игорь, рассматривая город с высоты восьмого этажа. – А ведь даже не скажешь, что это Питер, правда, Макс?
- Угу.
Игорь достал из кармана начатую пачку «Бонда», протянул одну сигарету Максиму, другую сунул в рот, чиркнул зажигалкой, и они оба прикурили. Максим выпустил струю дыма и сказал:
- А помнишь, как мы давали друг другу слово, что никогда не будем курить?
- Помню, - засмеялся Игорь. – Фигня это всё было.
Максим задумчиво понаблюдал, как тлеет его сигарета, и произнёс хмуро:
- Не знаю, как тебе, а мне дома курить не дадут.
- А ты не дома кури.
- А смысл? Я после Питера брошу.
Игорь пожал плечами: мол, дело твоё. Покурив, они зажевали табачный запах «Орби-том» и вернулись в номер.
Седьмого ноября группа поехала в Петропавловскую крепость. Добирались сначала на трамвае, потом на метро. В Омске метрополитен только строился, и многим была в но-вость питерская подземка. Сначала нужно было спуститься вниз по длинному-длинному эскалатору, где коренные петербуржцы умудрялись читать газеты, потом все дружно по-шли покупать жетоны, чтобы пройти через турникет на платформу. Пока оставшаяся часть группы толпилась у кассы, мальчишки, заметив, что на турникете нет контролёра, стали баловаться: проходить по двое-трое на один жетон. Это у них называлось «парово-зик». Изображать хвостовой вагон было прикольнее всего. Максим тоже попробовал. Он чудом спас спину, но ему зажало куртку. Впрочем, турникет его тут же отпустил. Пацаны хохотали, как ненормальные.
Петропавловская крепость оказалась, пожалуй, одним из самых интересных мест в спи-ске достопримечательностей. Больше всего мальчишкам понравилась тюремная одиночка, в которой раньше содержались политические заключённые. Они по очереди полежали на железной кровати с жесткими пружинами, постояли, гогоча, над отхожим местом, загля-нули в глазок надсмотрщика. В камере было очень холодно и сыро. Как здесь вообще могли находиться люди? Немудрено, что они подхватывали чахотку и умирали. Далее группу повели в собор святых апостолов Петра и Павла, в честь которого названа кре-пость. Максим мельком взглянул на золоченый иконостас, на строгие лики святых и по-чувствовал желание немедленно сбежать оттуда. Он не любил ходить в церковь, ему там всегда становилось не по себе. Он вышел на крыльцо и стал смотреть в небо, на свинцо-вые тучи, идущие со стороны Финского залива, дожидаясь, когда остальные тоже выйдут. Петербург явно не собирался радовать погодой, напоминая, что он всё-таки северный го-род и к тому же морской.
Во второй половине дня у группы было свободное время. Девчонки вместе с Алексан-дром Владимировичем и Галиной Степановной поехали в музей восковых фигур (как буд-то в Омске не насмотрелись!), а мальчишки под честное слово были оставлены в гостини-це. Едва за Бровой закрылись двери лифта, честное слово тут же потеряло своё магическое действие. Пацаны купили несколько бутылок водки и пива, закуску, и принялись отмечать годовщину Великой Октябрьской революции. Напиваться никто не собирался, это бы мо-ментально обнаружилось, однако и нормы своей никто не знал. Пили по кругу из одной кружки, а сколько туда наливали, определить было сложно. Вскоре всем стало жарко и весело. Витёк вытащил гитару, которую привёз с собой, и все хором заорали песни из «Сектора газа», «Мумий Тролля» и «Кино». Пиво и водка ещё оставались, но «догнаться» решили вечером, после того, как Брова сделает обход. Когда вернулись девчонки с руко-водителями, у пацанов уже был полный порядок, не считая раскрасневшихся лиц и неес-тественно блестящих глаз. Запах алкоголя заглушили кто чем: кто наелся чеснока, кто за-жевал жевательной резинкой. Максим, поддатый, но с относительно ясной головой спус-тился на шестой этаж к Марине, спросил, как они съездили. Она посадила его пить чай. Группу кормили три раза в день, последний раз – в семь вечера, но к одиннадцати часам снова зверски хотелось есть. Марина на этот случай запаслась пряниками. Но что-то в по-ведении Максима ей не понравилось. Возбуждённый он был какой-то, что ли? Чеснока зачем-то наелся… Она подсела к нему поближе и только тогда заметила, что он пьян.
- Максим, ты напился? – ахнула она.
- Не напился, а выпил, - поправил он. – Существенная разница! Мы просто отмечали седьмое ноября.
Но сквозь пьяную дурь он всё-таки понял, что она расстроилась. Он не знал, что в по-следние два года Маринин отец стал всё чаще прикладываться к бутылке, и дома случа-лись скандалы. Из-за этого Марина очень боялась, что её парень тоже окажется любите-лем выпить. Она совершенно забыла про чай. Максим растерялся, не зная, что ему делать. Самым простым решением было подойти и обнять её, но она могла его запросто послать, потому что не выносила пьяных. Не надо было сегодня приходить к ней. Он встал.
- Если тебе противна моя пьяная рожа, могу избавить тебя от неё.
- Да уж, пожалуйста! - истерично произнесла она. – Только это ничего не изменит. Я не понимаю, что с тобой происходит, что с вами со всеми происходит. Вы как будто с цепи сорвались – ты, Игорь, Антон – все! От тебя, Максим, я вообще такого не ожидала…
Максим почувствовал, как в нём нарастает досада на неё, и чтобы не сказать в ответ что-нибудь обидное, открыл дверь и вышел. В коридоре на него налетел Игорь.
- Так и знал, что ты здесь, - произнёс он, пытаясь отдышаться. – Там Брова крутые раз-борки затевает. Сказал всех пацанов позвать. Кто-то нас заложил.
- Да кто нас будет закладывать! – фыркнул Максим. – Ты на наши рожи посмотри!
Они пошли наверх. «Разборки» состояли в следующем: сначала Брова тщательно обы-скал все номера на предмет спиртного и пустых бутылок, даже в мусорницу в туалете за-глянул. Но всё это парни предусмотрительно спрятали на балконе. Туда он сходить не до-гадался. Затем они должны были по очереди дышать на него. Это была очень весёлая про-цедура, они еле сдерживались, чтобы не засмеяться, глядя, как он морщится от их чесноч-ного запаха. В итоге Брова ограничился строгим выговором и пообещал сообщить об их недостойном поведении родителям.
Вечером, около двенадцати, пацаны тихонько собрались в комнате Степанова с Колес-никовым и, разложив для маскировки карты, допили остальное. Максим, может быть, и не стал бы пить, но на душе было муторно после разговора с Мариной, а, главное, хотелось посмотреть, как будет себя вести пьяный Антон. Зрелище позабавило его: глаза Андриа-нова стали пустыми и осоловевшими, он очень быстро перестал связывать слова в пред-ложения и только хихикал, как придурок. В конце концов, он надрался так, что стал ва-литься на сидящих рядом. Его со смехом отталкивали, дважды он едва не падал на пол. У Максима у самого гудело в голове, но соображал он чётко. «Неужели я выгляжу так же, как этот кретин? – весело думал он. – Вот прикол!» Происходящее отдалилось от него; он наблюдал со стороны не только за одноклассниками, но и за самим собой. «Идиот! – гово-рил он себе. – Зачем ты так напился?» Он погрузился в свой собственный процесс веселья, и никто ему уже не был нужен. Начнись тут хоть светопреставление, его бы это не вывело из блаженного состояния. Он сидел и смеялся непонятно над чем не хуже Антона. Тут до него донёсся возглас Игоря:
- Оба на!
Он посмотрел туда же, куда и все, и увидел, как Антон пытается подняться с пола. Он собрался куда-то выйти, а ему ради смеха кто-то поставил подножку. А, может, сам зап-нулся.
- Готов, - подытожил Игорь. – Надо его вести спать.
Почему-то это дело поручили Максиму. Наверное, потому что он сидел с краю. Мак-сим рассмеялся так, что выступили слёзы. Антона? Ему? Целого Антона? Да с превеликим удовольствием! Он встал, и всё вокруг моментально закружилось и потеряло устойчи-вость. Они с Антоном обнялись и пошли к нему. Андрианов, видимо, был не столько пьян, сколько дурачился. Но всё равно он с трудом воспринимал реальность. Их так мотало по коридору, будто стены восстали против них, то и дело преграждая дорогу. С горем попо-лам они добрались до нужного номера. Антон вытащил из кармана штанов ключ, но никак не мог попасть в замочную скважину. Максим, ругнувшись, отобрал ключ у него и открыл дверь сам. Они ввалились в тёмную комнату, Максим на ощупь нашёл первую попавшую-ся кровать и свалил туда Андрианова. Пошарив рукой по стене, он включил настенный светильник. Картина с Антоном просто умилила его: его горячо желанный мальчик лежал, уткнувшись лицом в подушку, и издавал глухие, отрывистые звуки. Максим сел на край кровати и некоторое время откровенно разглядывал его. Парень был настолько никакой, что с ним сейчас можно было сделать всё, что угодно, и он бы не оказал сопротивления. Он даже вряд ли бы вспомнил об этом назавтра. Максим усмехнулся: неужели он не вос-пользуется ситуацией? Неужели его фантазии так и не станут реальностью? Сердце вне-запно заколотилось, волна желания шибанула в голову. Он задрал на Антоне свитер, фут-болку и, как ненормальный, стал целовать его спину. Кожа была настолько гладкая и при-ятная, что не хотелось отрываться. Он спускался всё ниже и ниже, постепенно стаскивая с Антона штаны. И тут в дверь постучали. Максим испуганно поправил на Антоне одежду и вскочил. В дверях торчала голова Игоря:
- Эй, ты чё тут копаешься? Уснул, что ли? Пошли, покурим.
- Иду.
Максим, спотыкаясь, выбрался из комнаты, и они отправились на балкон. Кажется, Игорь ничего не заметил. По крайней мере, ничем себя не выдал. От сигареты Максиму стало совсем плохо: никотин, алкоголь и гормоны смешались в один коктейль, и к горлу подкатила тошнота. Он перегнулся через перила балкона и его моментально вывернуло. К счастью, это не сопровождалось мучительными спазмами, он просто наклонился, и всё само полилось. После этого он добрался до своей кровати, упал на неё и провалился в не-бытие.
Пробуждение было жутким. Голова не отрывалась от подушки, тело как будто нали-лось свинцом. «Где я?» – была первая мысль, «Что со мной?» – вторая. Во рту пересохло так, что было трудно дышать. Постепенно память восстановила события вчерашнего ве-чера. Он по порядку вспомнил свою ссору с Мариной, ночную попойку, то, как он тащил Антона спать, и неудавшуюся попытку овладеть им. Последнее воспоминание вызвало в нём жгучий стыд и страшную головную боль. Господи, зачем он вообще проснулся? Он – мерзкий, гадкий, отвратительный! Он был противен сам себе. А ещё осуждал Антона за то, что тот распустился в этой поездке… А сам-то, сам!…
Максим нечеловеческими усилиями поднял себя с постели. Игорь тоже здорово маялся с похмелья. Между тем предстояла экскурсия в Эрмитаж. Брова, догадавшись об их пьян-ке после отбоя, никому не разрешил остаться в гостинице. Это была его изощрённая месть за нарушение дисциплины. Хмурые и злые, без обычного ребячьего оживления, парни вместе с группой поехали на Невский проспект, к Зимнему дворцу. Эрмитаж был выстав-кой, которую мама особенно рекомендовала посмотреть, подробно объяснив, где находят-ся самые интересные экспонаты. Но Максиму – увы! – было теперь не до этого. Он бес-цельно ходил по залам и чувствовал, что его мутит от ослепительной дворцовой роскоши. Он не видел ни мумию фараона, ни «Возвращение блудного сына», ни малахитовую ком-нату. Вместо этого он случайно спустился по какой-то лестнице вниз и надолго заплутал в лабиринте подвального этажа, где бесчисленными рядами стояли витрины с найденными при археологических раскопках предметами. Здесь было множество всякой мелочи, начи-ная от каменных наконечников для стрел и заканчивая старинными монетами. В другое бы время в Максиме обязательно бы ожил дух коллекционера, но сейчас он был озабочен лишь тем, чтобы где-нибудь не свалиться. Посмотрел, называется, Эрмитаж! Сам себе всё перепоганил. После часовой экскурсии группа побродила по окрестностям Зимнего двор-ца, сфотографировалась на его фоне, осмотрела внутреннее убранство Иисакиевского со-бора и вернулась в гостиницу. Максим сразу же завалился спать и почувствовал себя не-много лучше только вечером. Часов в десять к ним зашёл Антон. У него до сих пор были красные глаза, потому что вчера по пьянке он не снял на ночь линзы.
- Я вообще утром думал, что всё – звездец, никогда больше этот мир не увижу! – сказал он. Они принялись болтать с Игорем. Максим почти не принимал участия в разговоре, он напряжённо всматривался в Антона, пытаясь понять, что же тому на самом деле нужно. Он ведь не спроста пришёл! Его догадка подтвердилась, когда Игорь ушёл смотреть теле-визор в комнату отдыха. Антон тут же поменял интонацию и, не став ходить вокруг да около, спросил, прищурившись:
- Макс, это ты отводил меня вчера? Мне пацаны сказали.
Хитрый вопрос был составлен так, что не оставалось никакого ответа, кроме положи-тельного. Максим почувствовал, как кровать начинает гореть под ним. Неужели Андриа-нов что-то помнит? Не может быть – он был пьян в стельку! Что же он помнит? Что имен-но? Надо сделать морду валенком и наезжать самому. Максим сказал с вызовом:
- Ну, я.
Во взгляде Антона мелькнуло презрение:
- А ты случайно не пытался меня раздевать?
- Издеваешься? – Максим очень правдоподобно изобразил возмущение. – На кой мне было тебя раздевать?
- Ну, мало ли… Баюшки хотел уложить.
- Гонишь! Я был пьяный, но не настолько, чтобы делать, что попало!
Антон некоторое время молчал, а потом объяснил:
- Просто я такую фигню про тебя подумал… Но ты не бери в голову. Я напился, как свинья, мне могло показаться.
Он перевёл разговор на другую тему и вскоре ушёл. А Максим так и не понял, удалось ему отвертеться, или нет. Скорее всего, подозрения у Антона остались, но у него не было никаких доказательств, потому что не было свидетелей и вообще ничего не было. И всё же Максима мучило то, что он не только едва не совершил гнусное дело, но и смалодуш-ничал, не признавшись в этом.
«Никогда больше не буду так напиваться, - дал он себе зарок. – Потому что я перестаю себя контролировать». А ещё предстояло идти мириться с Мариной…
Эта поездка многое изменила. Максим окунулся во взрослую жизнь и понял, что детст-во кончилось. Петербург стал пограничным столбом между его отрочеством и юностью.
Глава 5.
Наводя порядок в своём шкафу, Максим наткнулся на телефон Богдана. В памяти сразу же воскрес его внимательный взгляд, его упрямая мальчишеская чёлка… Необычный всё-таки парень – интересно говорит, интересно думает. Такого при всём желании не забу-дешь. «Лучше бы я в Богдана влюбился» – горько усмехнулся Максим, потому что с Ан-тоном дело окончательно повисло. С одной стороны, Антон теперь стал мужчиной, при-обрёл некоторый опыт, и можно было бы попытаться предложить ему побыть активным в качестве эксперимента. Шансов, что Максима не пошлют, конечно, было мало, ну, а вдруг?… С другой стороны, своим трусливым враньём тогда, в поездке, Максим подрубил сук, на котором сидел, и теперь несомненно Антон пошлёт его ко всем чертям. Да ещё и разболтает всей школе. А такая перспектива не казалась Максиму заманчивой.
«Что я мучаюсь? – спрашивал он себя иногда. – Надо просто попробовать. Может, мне не понравится. Может, мне будет противно. Может, тогда пройдёт моё нездоровое увле-чение Антоном. Ведь я его просто хочу, мне больше ничего от него не нужно!»
Держа в руках сложенный вчетверо листок, Максим решил: или сейчас, или никогда. Богдан не откажется – он же просил его не теряться. На часах было двадцать минут седь-мого – значит, Богдан дома. Максим прикрыл дверь комнаты, снял с телефона трубку и набрал номер.
- Да, - раздался чужой и равнодушный мужской голос.
Максим слегка растерялся.
- А Богдана можно?
- Я слушаю, - так же равнодушно ответил голос.
Так это Богдан? Похоже, они оба не узнали друг друга. Может, он зря позвонил? Мо-жет, Богдан его уже не помнит? Подумаешь – поговорили разок, попили пива… Это ни к чему не обязывает. И всё-таки Максим неуверенно продолжил:
- Это я – Макс. Мы с тобой в парке познакомились два месяца назад…
Трубка секунду молчала, потом послышалась знакомая интонация:
- Всё, я тебя узнал. Извини, совсем закрутился. Как твои дела, Макс?
Да, теперь это был Богдан. У Максима отлегло от сердца.
- Нормально, а у тебя?
В трубке раздался смех:
- Давай, обойдёмся без дежурных фраз? Лучше выкладывай всё сразу. У тебя неприят-ности?
- Не совсем, - признался Максим. – Но это не по телефону. Я бы хотел с тобой встретиться.
- Чем скорее, тем лучше?
- Да.
- Завтра. Возле Маяковского, в семь. Сможешь?
- Да.
- Прекрасно. Буду ждать. Пока.
Максим положил трубку. Странная у Богдана манера разговаривать! Как будто мысли на ходу читает. Максим уставился в одну точку. Может, не ходить? Кто знает, что полу-чится из этой затеи. Он ведь видел Богдана всего раз – может, не стоит доверять этому парню? «Опять струсил? – пристыдил его внутренний голос. – Опять на попятную? Ты можешь хоть один раз принять твёрдое решение и не дёргаться? Или ты размазня?»
На следующий день, после школы, он наспех сделал математику, заглянул в учебник по физике, обнаружил, что читает и ничего не понимает, отодвинул его и пошёл в душ – на всякий случай: вдруг это сразу сегодня и состоится? К шести он уже был готов. «Приду-рок! – сказал он своему отражению в зеркале. – Ты бы ещё нарядился!» Он обулся, надел шапку, пуховик и пошёл на остановку. Он чувствовал себя так, как будто идёт на рас-стрел. Было уже темно, горели фонари, транспорт двигался с включенными фарами. В мо-розном воздухе за автобусами тянулись клубы пара. Потолкавшись минут десять в холод-ном троллейбусе, Максим вышел у Маяковского и нырнул в переход. На остановке стояла толпа народа, то и дело сновали маршрутные такси. Под самой крышей кинотеатра горела алая неоновая надпись в форме дуги «Маяковский». Максим стал читать афиши – «Поле битвы – Земля», «Патриот», «Вертикальный предел». Он приехал слишком рано, Богдана, конечно, не было в толпе. Интересно, как он выглядит в зимней одежде? Максим попы-тался представить, но у него не получилось. Потихоньку он начал замерзать: всё-таки де-кабрьский мороз был крепкий. «Ещё не поздно отсюда удрать», - мелькнула мысль, но, естественно, он никуда не пошёл.
Богдан появился на остановке ровно в семь. Он был в коричневой дублёнке и норковой шапке, подтянутый и аккуратный. Он шёл, держа руки в карманах, и хмуро смотрел себе под ноги. Максиму показалось, что он сам чем-то загружен, а тут ещё он со своими про-блемами… Увидев его, Богдан остановился.
- Привет, - он мельком оглядел Максима. – Тебя в этом прикиде и не узнать.
- Здравствуй, Богдан. – Они пожали друг другу руки.
- Давно стоишь? – взгляд Богдана немного потеплел.
- Давно, - поёжился Максим.
- Ну, пойдём, куда-нибудь зайдём.
Максим потоптался на снегу и спросил смущённо:
- А к тебе можно?
- Ко мне? – Богдан усмехнулся. – А что ты задумал?
Максим без церемоний ответил:
- Я хочу, чтобы ты меня трахнул, - и стал смотреть в сторону.
Выражение лица Богдана не изменилось, он только слегка улыбнулся уголками губ:
- Тебе это действительно нужно?
- Да.
Богдан покачал головой:
- Первый раз вижу парня, которым движет не любопытство и не желание.
- А что же мною движет? – посмотрел на него Максим.
- Нравственные терзания.
Максим опустил глаза:
- Желание мною тоже движет. Иногда.
- Надо полагать, - с лёгкой иронией сказал Богдан. – Ладно, идём. Я здесь недалеко жи-ву.
Через десять минут они уже поднимались по освещённой лестнице на второй этаж. Бо-гдан открыл двойную дверь, включил в прихожей свет и сказал Максиму:
- Проходи.
Он помог ему раздеться, сам повесил его куртку и шапку на вешалку и махнул в сторо-ну комнат:
- Осваивайся.
Жил Богдан шикарно: в квартире стояла красивая мебель, на стенах – дорогие обои с шелкографией, на полу – пушистые ковры с изящным орнаментом. Зеркальная люстра с хрустальными сосульками, аудио- и видеотехника, огромный аквариум с рыбками, свет-лые жалюзи на окнах… Всё было продумано до мелочей, и каждая вещь находилась на своём месте. От всего этого веяло чем-то богемным, недоступным. Максиму было нелов-ко. Он чувствовал, что вторгся без спросу в чужую жизнь, полную чего-то тайного и за-претного, жизнь, в которой всё было по-мужски серьёзно и по-мужски жестоко, которая завораживала, притягивала, как магнит, и в то же время пугала. Эта жизнь могла распах-нуться перед ним сейчас во всём своём откровении, и при одной только мысли об этом по телу побежали мурашки. Что-то так и защемило внутри, словно Максим готовился к са-мому главному своему посвящению…
Он походил ещё немного по залу и сел на диван. Вошёл Богдан в полосатом махровом халате. Его волосы были слегка влажные – он успел принять душ. В домашней обстановке он совершенно походил на мальчишку – сияющий, озорной, простой. И жутко волную-щий. Он подошёл к стенке, присел на корточки перед музыкальным центром и спросил, обернувшись:
- Ты что слушаешь?
- Рок. Бон Джови, Лимп Бискит…
- А как насчёт «битлов»?
- Пойдёт.
Заиграла музыка; Богдан достал из бара бутылку коньяка и два фужера. Сел перед Мак-симом на ковёр, разлил коньяк по фужерам и подал один Максиму. Они выпили молча, без тостов, большими глотками.
- Волнуешься? – Богдан в упор смотрел на Максима.
- Да.
Всё-таки он был очень красив. Ярко-голубые глаза блестели, мокрая чёлка смешно лез-ла на лоб, и он поправлял её рукой. А ещё от Богдана исходил какой-то едва заметный, но очень приятный аромат, и у Максима закружилась голова.
- Хочешь посмотреть мои фотографии?
- Хочу.
Богдан достал из ящика фотоальбом и сел на диван рядом с Максимом. Это были дет-ские фотографии, в основном, чёрно-белые. Вот Богдан, ещё совсем крохотный, лежит без ползунков в кроватке. А вот мама держит его на руках – серьёзного и насупившегося. А вот он с бабушкой и дедушкой, смеётся, в объектив не смотрит, потому что тычет куда-то пальцем.
- Ты был хорошенький, - пробормотал Максим, чувствуя, как бешено колотится сердце.
- А я и сейчас хорошенький, - заметил Богдан без всякой скромности.
Он сидел, закинув ногу на ногу, в слегка распахнувшемся халате, открывающем глад-кую смуглую грудь, - такой близкий, такой одуряющий… Всё в Максиме заполыхало ог-нём, джинсы стали тесными, жаркими, он весь напрягся и перестал смотреть в альбом. Бо-гдан отложил фотографии в сторону, взял его за руку и повёл в спальню. Посредине стоя-ла широкая кровать, накрытая шёлковым покрывалом. Богдан сдёрнул его, кинул в угол на стул, откатил оба одеяла и сел на белоснежную простынь.
- Иди ко мне.
Максим подошёл, Богдан начал его раздевать. В угол полетели свитер, футболка, джинсы. Максим остался в одних плавках… Богдан усадил его рядом с собой.
- Ты красивый, - сказал он.
Максим покраснел.
- Может, лучше ты меня? Начинать лучше активным.
Максим отрицательно помотал головой. Они с ногами забрались на кровать, встали друг перед другом на колени; Богдан взял его за руки, поцеловал их, потом наклонился и начал целовать в шею, в плечи, в грудь, приятно щекоча волосами. Всё, что он делал, бы-ло естественно и красиво, а не противно и пошло, как ожидал Максим. Максиму захоте-лось потрогать его волосы, но Богдан мягко отвёл его руки. Он продолжал исследовать его тело, ни разу не позволив прикоснуться к своему. Потом снял с Максима плавки и по-целовал там. И ещё, и ещё… Максим начал дуреть от возбуждения и, наконец, взмолился:
- Хватит, я сейчас с ума сойду!
Богдан выпрямился, поднял на него блестящие глаза, неравномерно дыша. Одной ру-кой достал из тумбочки, стоящей рядом с кроватью, баночку с закручивающейся крыш-кой, в которой был специальный крем, и пачку презервативов, положил перед собой. Раз-вязал на себе пояс и сбросил халат. Под ним ничего не было, если не считать красивое те-ло. Богдан тоже был на взводе. Максим уставился на его мужское достоинство и подумал, что таким, наверное, будет очень больно. Богдан вынул презерватив, ловко надел на себя; затем намазал на ладони Максима крем, убрал баночку, потянул его руки к себе, вниз, и предоставил сделать это самому. Когда всё было готово, он сказал:
- Постарайся расслабиться, хорошо?
Он за плечи мягко развернул Максима к себе спиной, поставил на локти и колени, по-гладил ягодицы, откровенно поцеловал между ними. Максим просто задохнулся от такой ласки. И тут его пронзила резкая боль. Он вскрикнул, дёрнулся, но Богдан удержал его за бёдра.
- Всё, молодец, - шёпотом сказал он и начал двигаться – сначала медленно, потом бы-стрее.
Максим зажмурился и стиснул зубы, но вскоре боль прошла, мешало только неприят-ное ощущение, что очень хочется в туалет. Потом прошло и это. Постепенно нарастало напряжение, требующее разрядки. Максим стал глубоко дышать и неожиданно поймал ритм, толчками приближающий освобождение. Богдан немного не попадал в этот ритм, и Максим невольно сделал движение ему навстречу. Тот мгновенно уловил это и перестро-ился на его темп… Они кончили почти одновременно и обессилено повалились на кро-вать: Максим – на живот, Богдан – на спину. Никогда Максим не испытывал ничего по-добного. Никогда ещё он не поднимался на пике так высоко и не обрывался в одно мгно-вение в пропасть экстаза. Он блаженно слушал, как млеет тело, и тихонько выравнивал дыхание. Богдан не видел его лица, потому что Максим лежал, отвернувшись от него, но если бы видел, непременно бы за него порадовался.
Прошло несколько минут. Богдан сел, снял презерватив, кинул под кровать, посмотрел на неподвижного Максима и, перевернув его на спину, склонился над ним. Максим сму-щённо улыбнулся. Богдан поцеловал его в сомкнутые губы.
- С тобой здорово, - сказал он, вставая с кровати.
Максим заметил на его руках тонкие длинные шрамы:
- Это что?
- Да так, вены резал в твоём возрасте. Подъём!
Недоумевая, что могло толкнуть Богдана на такой поступок, Максим поднялся. Богдан сорвал с постели простыню, скомкал её с многозначительной улыбкой и повёл Максима в ванную. Они вместе встали под душ, ополоснулись и начали баловаться, вырывая душе-вой шланг друг у друга, норовя запустить струёй в лицо. Они забрызгали водой весь ка-фель и огромное, до потолка, зеркало. Наконец, Богдан шутливо дал Максиму по шее:
- Ты, обормот! Ну-ка, вали отсюда!
Максим засмеялся, вылез из ванны, вытерся большим пушистым полотенцем и пошёл в спальню одеваться. Богдан поставил на кухне чай и явился к нему. Накинув свой халат, он сел на кровать, не сводя с Максима глаз. На того ещё никто так не смотрел. Обычно смот-рели сквозь или мимо, потому что были заняты собой и своими мыслями. Богдан же ВИ-ДЕЛ его – Максим чувствовал это. Между ними будто образовалась невидимая сокровен-ная нить, соединяющая их судьбы. А, может, она была уже давно, всегда, и они встрети-лись благодаря ей…
Они пили чай и болтали о всякой ерунде. Было уже почти девять, когда Богдан взгля-нул на настенные часы и сказал не без сожаления, но твёрдо:
- Тебе пора. Ко мне скоро придут.
Максим почувствовал неприятный укол внутри. Ему словно ни с того ни с сего дали по голове.
- Он, да? – ревниво спросил он.
- Он, - подтвердил Богдан.
Максим стал разглядывать свои руки.
- И давно ты с ним живёшь?
- Три года.
- Он бандит?
- Это допрос? – Богдан уловил ревнивые нотки в его интонации.
Максим бросил на него короткий взгляд, встал из-за стола, вежливо поблагодарил за чай и «всё остальное» и пошёл в прихожую. Накинул шарф на шею, надел шапку, схватил левый сапог, стал натягивать на ногу, сапог упал. Богдан стоял сзади.
- Ну что ты психуешь, Макс?
- Ничего, - зло ответил Максим.
Богдан развернул его к себе.
- Максим!
Тот сердито дёрнул плечом.
- Не уходи от меня вот так.
- Как?
- С обидой в душе.
- Какая тебе разница? – Максим резко сдёрнул с крючка пуховик, оборвал на нём ве-шалку. Это нисколько не взволновало его. Он быстро оделся и с шумом застегнул мол-нию.
- Думаешь, мне всё равно?
- Думаю, да. Открой дверь!
Богдан щёлкнул замком. Максим решительно шагнул за порог.
- Звони хоть иногда, Макс, слышишь? – крикнул Богдан ему вдогонку.
Максим не удостоил его ответом. Ну зачем он всё испортил, зачем?! Как будто оплеуху дал ни за что. А ещё психолог! Сам откровенно послал, а потом спрашивает, почему он психует. А что он должен испытывать? Максим едва сдерживал слёзы. За каким чёртом он привёл его к себе, если ждал своего мужика? Посмотреть захотелось, как мальчик будет корячиться? Урод! Поимел и выкинул на улицу, как использованный презерватив!
Сквозь пелену обиды до Максима доносился голос разума, который говорил ему, что он ревнует Богдана к этому мужику и потому бесится. А какое он имеет право ревновать? Богдан что – клялся ему в чём-то, что-то обещал? У него своя жизнь, свои взгляды на мир – какие могут быть претензии? Максим понимал это, но чувства были сильнее рассудка.
Он вернулся домой в одиннадцатом часу. Полтора часа, проведённые на морозе, не-много отрезвили его, но всё равно остался горький осадок. Он закрылся в своей комнате и завалился на кровать. Едва он закрыл глаза, как на полу затрещал телефон. Обычно он первый снимал трубку, потому что чаще всего звонили ему, но сейчас ни с кем не хоте-лось разговаривать. Он даже не пошевелился. Трубку с параллельного аппарата сняла ма-ма и через некоторое время постучала к нему:
- Максим, тебя!
Максим оторвал голову от подушки и крикнул:
- Скажи, что меня нет дома!
- Я уже сказала, что ты у себя! Это Марина.
Максим вздохнул и снял трубку:
- Алё.
- Привет! Ты что такой?
- Какой?
- Ну, усталый, расстроенный…
- Хреново мне, - признался Максим.
- Что-то серьёзное?
- Да нет… Так, мелочи… А у тебя как?
- Я не могу решить задачу по физике. Ты ещё не делал уроки?
- Физику – нет, но сейчас сяду. Я тебе перезвоню. Пока.
Максим бросил трубку и полежал ещё немного, думая о том, что ревность, пожалуй, самая глупая вещь на свете…
Глава 6.
Проблема, увы, не решилась. Ему понравилось, было очень здорово, и теперь он испы-тывал жгучее чувство стыда за испытанное им удовольствие. Ну нельзя получать его та-ким способом – нехорошо это, неправильно! Просто Богдан вскружил ему голову… Луч-ше бы изнасиловал! Навсегда бы отбил охоту продолжать подобные эксперименты. А те-перь из глубин полезли такие фантазии, что Максим всё время был в состоянии боевой готовности. Он не мог думать ни о чём, кроме этого, и тихо себя ненавидел. Теперь он рассматривал мужские задницы и сделал открытие, что в городе, оказывается, очень мно-го красивых парней. Его социальная природа упорно пыталась противостоять наплыву импульсов из бессознательного, но плотину моральных запретов постоянно прорывало. Максим уже совершенно измучился в борьбе с самим собой.
Тем временем приближался Новый Год. Двадцать девятого декабря уже точно стало известно, что родители Игоря уйдут к знакомым, и квартира будет свободная. Ему разре-шили привести домой свою компанию с условием, что будет соблюдён полный порядок. Игорь позвал Диму, Славку, Максима с Мариной, нескольких девчонок из другой школы и Антона, с которым сдружился после Петербурга. Максим понимал, что ему лучше не ходить на эту гулянку, тем более, что и Марина не хотела. Но он не мог придумать причи-ну, которая бы оправдала его отказ и не обидела друзей. События, как нарочно, развора-чивались так, чтобы столкнуть его с Антоном. Тогда он дал себе слово не напиваться, а заодно пообещал это и Марине.
Вечером тридцать первого декабря компания вовсю готовилась к встрече Нового Года. Девчонки доделывали салаты и бутерброды - на кухне командовала рыжеволосая Вика, которую Игорь пригласил для Антона; мальчишки поставили в зале длинный стол и тас-кали из комнат стулья. Игорь налаживал аппаратуру, Максим помогал ему настраивать колонки и между делом рылся в кассетах, которые народ принёс для дискотеки. Рока, ко-торый любил Максим, там, конечно, не было, зато были «Руки вверх!» и «Тату» с их лес-бийской темой. Максим усмехнулся: они понимают хоть, о чём поют? Свистят же, что «розовые», на самом деле ничего у них нет! В двенадцатом часу сели за стол. Рассчитывая на целую ночь, ребята запаслись большим количеством спиртного и закуски. Сначала все по очереди произносили тосты за старый год, вспоминали, что было хорошего и приколь-ного, а когда подошло время и по телевизору стали бить кремлёвские куранты, в потолок выстрелила пробка от шампанского, сбив несколько сосулек с люстры, и все, хохоча, ста-ли чокаться бокалами и поздравлять друг друга с новым тысячелетием.
Максим действительно умудрился не напиться, хотя все вокруг были навеселе. Девчон-ки раскраснелись и вели себя довольно раскованно; Димка завладел всеобщим вниманием, рассказывая бесчисленные хохмы; Антон сидел рядом с Викой и, видимо, щипал её под столом, потому что она всё время лупила его локтем в бок. Вика была очень даже ничего, но слишком независимая и своенравная. И накрасилась она сильнее, чем требовалось. Максиму не нравилось такое обилие косметики. Его Марина вообще не красилась. Она молча сидела возле него и, кажется, совсем не слушала, что говорили вокруг. Когда все пошли танцевать, она ушла на кухню ставить чай. А Максим любил подвигаться под рит-мичную музыку. Он затесался к танцующим и посматривал, как Антон пытается ухлёсты-вать за Викой. У парня было такое лицо, что сразу становилось понятно: он собирается переспать с ней этой же ночью. Забавный спектакль. И, главное, бесплатный.
Игорь с Димкой сделали Максиму знак:
- Выйдем, покурим?
- Вы что? – вытаращился на них Максим. – Я же бросил после Питера!
- Да ладно, - хлопнул его по плечу Игорь. – Одну-то можно.
Они вышли на площадку и закурили. С улицы доносился смех и пьяные девичьи крики. Оглушительно бабахнула петарда, следом – другая.
- Во, народ отрывается! – хмыкнул Димка. – Айда, посмотрим?
- В падлу одеваться, - сказал Игорь.
Они лениво пускали дым и стряхивали пепел на цементный пол. С улицы снова донёсся возмущённый девичий возглас:
- Дима, твою мать! Держи меня!
Пацаны заржали:
- Димон, иди, подержи тёлку!
Потом они вернулись в квартиру. Максим сразу же отправился в зал, чтобы заесть та-бачный запах и не дать Марине лишнего повода для обид. Уже никто не танцевал, Антона с Викой не было видно. Скорее всего, они закрылись в комнате Игоря. «Ни фига Антоша быстро работает!» – усмехнулся Максим. Он теперь не ревновал его к девчонкам, потому что тот менял их, как перчатки. Антон вёл себя с ними нагло и самоуверенно, тем не ме-нее, от поклонниц не было отбоя. Может, девчонкам вообще нравится такое обращение?
Стало скучно. Когда Игорь поставил «медляк», Максим пошёл искать Марину, чтобы пригласить её на танец и тем самым хоть как-то себя занять. Она стояла на кухне у окна, прислонившись спиной к подоконнику.
- Потанцуем? – весело предложил он.
Посмотрев на него, она слабо улыбнулась, поправила очки и покачала головой:
- Не хочется, Максим. Спасибо.
- Что-то ты совсем скисла, - Максим присел перед ней, стараясь поймать её взгляд. – Так и будешь здесь стоять?
- Нет, я приду. Просто они меня утомили.
Максим привлёк её к себе.
- Я побуду с тобой.
Она обняла его в ответ. Они молчали. Максим вернулся мыслями к Антону и стал га-дать, что они сейчас с Викой делают. Как далеко у них всё зашло? В ответ на его вопрос послышался гневный Викин крик:
- Да пошёл ты, козёл! Застегнись, а то всё видно!
Услышав это, Марина вздрогнула, а Максим обернулся. Из кухни была видна часть прихожей: Вика надевала пальто и никак не могла попасть в правый рукав. На её глазах стояли слёзы.
- Вика, ну ладно, ну чё ты? – успокаивали её Игорь с Димкой. – Ну куда ты сейчас пой-дёшь? Автобусы уже давно не ходят!
- Пешком дойду, недалеко!
- Давай, мы тебя проводим? Димон, одевайся.
Через пару минут все трое ушли. Антон перед кем-то оправдывался в коридоре:
- Да она сама весь вечер жопой вертела! И я же теперь виноват!
На кухню зашли девчонки с грязной посудой в руках. Они красноречиво переглядыва-лись. Максим чмокнул Марину в щёку и вышел. Антона в коридоре не было. Максим по-шёл в зал. Тот в гордом одиночестве сидел за столом и перебирал подряд все рюмки. Уви-дев Максима, он пояснил раздражённо:
- Перемазали всё своей помадой! Выпьешь со мной, Макс?
Максим кивнул и сел напротив. Ему стало любопытно: уж не потянет ли сейчас Антона на откровения? Он оказался абсолютно прав. Опрокинув стопку и закусив её солёным огурцом, Антон начал толкать речь:
- Ты, Макс, тоже считаешь, что я вконец распустился? – и ответил сам: - Конечно, счи-таешь! Все так считают. Все привыкли видеть меня образцом воспитанности, образцом правильности… А мне надоело. Надоело быть хорошим мальчиком. Я хочу быть собой. Я не могу больше изображать кого-то, кем не являюсь. Если я подонок, я хочу быть подон-ком, понимаешь? Я хочу жить так, как я хочу, а не так, как хотят другие, – он взглянул на полную рюмку, которую Максим всё ещё держал в руке и кивнул в её сторону: - Чё не пьёшь?
Максим залпом выпил и уставился на него. Парню хочется быть подонком? Ничего се-бе заявление!
- Ты разрешил себе быть плохим? – спросил он.
- Точно! – Антон обрадовался, что Максим его понял.
- Ну и как? – иронично поинтересовался Максим.
- Круто! Теперь я чувствую себя человеком!
- Интересно, а что чувствуют другие? Вика, например?
Антон неприятно рассмеялся:
- Браво, Громов! Ты собрался читать мне мораль?
- Не собрался, не бойся. Я не пастырь.
- А жаль! Между прочим, пастырь бы из тебя получился отличный: тебе бы легко дался обет безбрачия!
Максима словно током ударило. Он начал бледнеть и меняться в лице:
- Что ты сказал?
- А ты что – глухой? Мне что – на весь дом заорать? «Наш Макс – педераст, его краси-вые пьяные мальчики возбуждают!»
Слава Богу, никто не услышал. Максим поднялся из-за стола:
- А ну, пошли выйдем.
Антону стало совсем смешно:
- Что, Макс, правда глаза колет? Хочешь мне морду набить? За правду? А Петербург, помнишь? Я ведь не умалишённый, чтобы мне такое снилось! Мне, может, интересно бы-ло, до чего же ты дойдёшь!
Максим размахнулся и ударил его в левый висок. Антон грохнулся на пол вместе со стулом.
- Ты – гомик несчастный! – заорал он, вскакивая.
Максим послал ему второй удар, целясь по носу, но противник увернулся. Драться че-рез стол было неудобно, и они выскочили на свободное пространство. Зазвенели стёкла в серванте, задребезжала посуда, взвизгнуло потревоженное кресло. На шум драки сбежа-лись все, кто был в квартире.
- Эй, вы, – сдурели, что ли? – крикнул Слава и бросился разнимать дерущихся. Те, вце-пившись друг в друга, катались по полу, задевая ногами мебель. На попытки Славы раз-нять их они не реагировали. Наконец, с большим трудом ему удалось оторвать Максима от Антона и утащить его в комнату Игоря. Следом прибежала Марина. Максим, весь красный, как варёный рак, сидел на кровати, смятой известной парочкой, и вытирал рука-вом разбитый нос.
- Сейчас платок принесу, - сказал Слава и вышел.
Марина села рядом, не проронив ни слова. Максим не смотрел на неё: ему было стыд-но.
- Чего вы не поделили? – спросил Слава, когда вернулся. – Голову запрокинь!
Максим подчинился, и Слава стал осторожно прикладывать к его носу платок.
- Дай, я, - попросила Марина, и Слава уступил ей своё место.
Максим лихорадочно соображал: если Антон давно обо всём догадался, рассказал ли он кому-нибудь? А если рассказал, то кому? А не рассказал – то по какой причине?
- Чего не поделили, спрашиваю? – повторил Слава.
Максим, помня о печальном опыте Петербурга, решил, что лучше всего защищаться, говоря правду.
- Он меня гомиком обозвал!
- Фу, ты, - фыркнул Слава. – Я-то думал: что-то серьёзное! – чуть погодя, он добавил: - Хотя, если ты и дальше будешь себя так вести, тебя скоро все в этом деле заподозрят.
- Почему? – напрягся Максим.
Слава посмотрел на Марину.
- Я тебе потом скажу.
- Марин, выйди, пожалуйста, - попросил Максим.
Марина так же молча вручила ему платок и вышла. Кровь уже не текла и Максим не стал зажимать нос.
- Я что – похож на гомика? – с вызовом спросил он.
- Нет, Макс, просто ты до сих пор ни одну не трахнул, верно? Ты ведь даже с Маринкой ходишь, а не спишь. Это здорово подозрительно.
- Предлагаешь с ней переспать?
- Сам смотри.
Максим покачал головой:
- Она мне не даст.
- А зачем ты с ней тогда ходишь?
- Она мне нравится.
- Ну извини, - развёл руками Слава. – Выбирай сам.
Антон решил, что с него хватит на эту ночь, и собрался домой. Перед уходом он крик-нул из коридора:
- Эй, Громов, выйди на пару слов!
Он подождал Максима на площадке и, когда тот появился, сунул руки в карманы и ска-зал небрежно:
- Не бойся, Громов, я не собираюсь трепаться. Дело твоё. И Маринке тоже ничего не скажу: она – дура, так ей и надо! Но ты сволочь, понял? Я своим бабам прямо говорю, что мне от них нужно, а ты ей лапшу на уши вешаешь. Кто из нас больший подонок?
Он развернулся и не спеша стал спускаться по лестнице.
Глава 7.
С того самого вечера безудержное влечение к Антону стало постепенно угасать. Парень продолжал нравиться Максиму, но уже без того трепетного волнения в груди, от которого ударяло в голову. После новогодней драки Максим проникся к нему безграничным ува-жением – за то, что тот, отстаивая свою личностную автономию, не боялся быть собой в любых своих проявлениях. В отличие от него, Максима, продолжающего убегать от себя.
Теперь Максим был озабочен тем, как бы переспать с какой-нибудь девчонкой, чтобы об этом узнали все. Он хотел себя обезопасить. Для своих целей он мог найти любую «да-валку» – это не составило бы особого труда, но возникала проблема с Мариной: узнав про его похождения, она могла уйти от него. А этого Максим допустить не мог, потому что она была идеальной девчонкой для «прикрытия». В своей слепой любви к нему она не хо-тела замечать странностей в его поведении, не видела, что в нём что-то не так. Они ни ра-зу с ней не целовались в губы, не раздевали друг друга, не говорили об отношениях между мужчиной и женщиной, и она этого не требовала. Она или боялась этого, или просто пол-ностью передала инициативу в его руки, а он как бы «не посмел воспользоваться безгра-ничным доверием девушки». На самом деле, она его просто не возбуждала. Но в постель, похоже, предстояло тащить именно её, и Максим мучительно соображал, как это сделать.
Девятнадцатого января у Марины был день рождения, на который она пригласила Мак-сима к себе, где её родители и старшая сестра Лена наконец-то должны были познако-миться с ним и оценить её выбор.
- Только не превращай свои именины в смотрины, ладно? – попросил Максим. – Я ведь собираюсь к тебе, а не к ним.
В реальности же он шёл именно к ним, шёл с целью произвести на них благоприятное впечатление. Он догадывался, что мнение родителей играет для Марины большую роль. Главным было не переусердствовать в своём стремлении понравиться им, иначе это бы сразу бросилось Марине в глаза.
Всё получилось просто замечательно – Раиса Васильевна осталась довольна выбором дочери: мальчик симпатичный, умный, воспитанный; никогда ничего плохого она о нём не слышала. Она знала его маму по родительским собраниям – порядочная и целеустрем-лённая женщина, - и потому подумала, что ничего страшного не будет в том, если отно-шения между молодыми людьми начнут развиваться дальше. А Максим подумал, что примерно вот такой будет Маринка, когда достигнет бальзаковского возраста. Старшей сестре Лене понравилось его остроумие, а отцу – его умение держать себя на людях. Ока-залось, это очень просто – нравится людям, которые нравятся тебе. Даже Марину он оча-ровал в тот вечер своим умением танцевать. Он не топтался по ногам, как другие парни, не сбивался то и дело с ритма, не прижимался так, что становилось неприятно. Его движе-ния были ловкими и пластичными, он вёл её бережно и чутко, будто вокруг никого не бы-ло. В какой-то момент Марина радостно осознала, что согласна всю жизнь идти за ним. Это был самый счастливый её день рождения.
«Классно я всех надул, - усмехнулся Максим, добираясь домой. – Мне бы в театраль-ный податься – цены бы не было!»
Прошло несколько дней. Тянуть дальше было некуда. Он выбрал день, когда у них бы-ло пять уроков, и позвал Марину к себе на чай. Она уже дважды была у него в гостях, и каждый раз родителей не было дома. Поэтому ничего необычного в ситуации не было, Марина уже довольно свободно вела себя в их квартире. Они попили чай, помыли посуду и пошли в его комнату. Максим немного волновался, но решил честно рассказать ей, чего он хочет.
- Марина! Мы люди взрослые: тебе – семнадцать, и мне скоро столько же будет. Мы с тобой уже давно дружим, а до сих пор даже не целовались. Я хочу более близких отноше-ний, если ты не против.
Он ждал, что она скажет «нет», даст пощёчину, обидится и уйдёт. Но она только по-краснела, опустила глаза и тихо проговорила:
- Хорошо.
Никакой радости от её согласия он не ощутил. Наоборот, её покорность насторожила его. Он вообще боялся, что сейчас у него ничего не встанет, и он опозорится. Но деваться уже было некуда.
- Тебе можно сегодня, ты не забеременеешь?
Она подумала и, поджав губы, кивнула в знак согласия. Он взял её руку:
- У меня это тоже впервые. Будем пробовать вместе.
Она попыталась улыбнуться, но совладеть со своим напряжением ей не удалось. Мак-сим тоже чувствовал, что она нервничает, и стал нервничать сам. Всё получалось как-то нескладно, неестественно, как будто он принуждал к этому и её и себя. Но, в общем-то, так оно и было. Он задёрнул шторы, расстелил кровать, достал из шкафа старую про-стынь, сложил её вчетверо и положил сверху на свою. Марина всё это время сидела, не двигаясь, и неотрывно следила за ним. Он снял с неё очки, положил на стол – без них она стала совсем жалкая и беспомощная. «Дело дрянь, - тоскливо подумал он. – Ни фига у нас не получится». Он начал её раздевать, запутался в крючках на её бюстгальтере. Она не со-противлялась, но и не помогала ему, и Максиму всё время казалось, что он делает что-то не так. Когда вся одежда с Марины была снята, Максим тоже разделся и стал её целовать. Он никогда ещё не целовался, если не считать той близости с Богданом, поэтому при-шлось действовать экспромтом. Он чуть прикоснулся к её губам своими, легонько провёл по ним языком, потом обнял её за бедра и придвинул к себе. Она была ни живая ни мёрт-вая, Максим ни черта не возбуждался. Пришлось вызывать в памяти образ Богдана, его красивое тело… Он целовал шею и плечи Марины, а представлял, что это Богдан. Пред-ставлял, что он сейчас пойдёт ниже, ниже… Он приник к ней всем торсом. Наконец, орга-низм среагировал. Марина почувствовала, как в неё упёрлось что-то твёрдое и инстинк-тивно отпрянула. Он уложил её на спину, стал целовать грудь, живот, низ живота… и вдруг подскочил на кровати. Это не Богдан! Эрекция моментально пропала. Он смотрел на Марину, несчастную и покорную, и сгорал от стыда. Она не хотела этого, и он тоже понял, что не сможет ничего сделать. Он спустил ноги с кровати, сев на краешек, и закрыл ладонями лицо. Всё. Облажался, по полной программе облажался! Ему стало так мерзко на душе, что захотелось себя побить. Ну зачем было начинать, если заранее знал, что ни-чего не получится? Дурак! Идиот! И тут он услышал тихий Маринин плач. Он обернулся и увидел, что она рыдает, уткнувшись в подушку. Он недоуменно повёл плечами: она-то чего плачет? У него же не получилось! Или это от разочарования? Что-то не похоже. Он легонько тронул её за плечо:
- Марин, ты чего?
Она зарыдала ещё громче, а потом, проплакавшись, объяснила ему, что случилось:
- Максим, прости! Я не ожидала. Я всё понимаю, тебе хочется, но… Я не готова к это-му… Я дурная, да? Чего бояться? Все рано или поздно это делают. Только не знаю… Я не думала, что это будет так скоро! – и, спустя мгновение, спросила шёпотом: - Максим, ты меня теперь бросишь?
- Вот ненормальная! – воскликнул он, воспрянув духом: она обвиняет себя, а не его! Значит, ещё ничего не потеряно. – Дурёха! – Он стал целовать её пальцы на руках – каж-дый палец в отдельности. – Ну, не получилось, ну и что? В другой раз получится! Я сам виноват, потому что не спросил тебя, хочешь ты, или нет. Маринка, не переживай, всё нормально. Поверь, для меня в наших отношениях это не главное. Ты мне нравишься, а остальное придёт. Я подожду. Я готов ждать, сколько угодно!
- Правда? – взглянула на него Марина мокрыми от слёз глазами.
- Правда.
Она бросилась ему на шею.
- Максим! Я люблю тебя! Прости меня! Прости, прости…
Он успокаивающе гладил её по спине, ощущая прижатую к нему упругую грудь и ду-мал: «Господи, ну почему так? Она же красивая, привлекательная, а я не возбуждаюсь». Он помог ей одеться, неловко нацепил на неё очки, она засмеялась, сняла их и надела по-своему. Он проводил её домой. Больше Максим не предпринимал попыток переспать с ней или с какой-нибудь другой девчонкой, опасаясь провала. Ладно, что Маринка обвини-ла во всём себя – другая бы обсмеяла с ног до головы, а он бы этого не вынес. Нет, если уж родился голубым, наверное, уже ничего не исправишь…
Глава 8.
Весной пахнуло неожиданно – посреди тихого февральского дня. Пахнуло радостью и обновлением, ожиданием хорошего, доброго, светлого. У весны особенный запах – запах искрящейся капели и журчащих ручейков, свежего ветра и прошлогодней травы, запах жизни, проснувшейся к своему новому циклу. Бодро и весело чирикали воробьи, тенькали синицы, солнце застенчиво касалось всего вокруг ласковыми лучами.
У Максима по иронии судьбы с приходом весны начиналась депрессия. Именно в эту пору его особенно сильно одолевали мысли о том, что он живёт бездарно и бестолково, и будто подглядывает за жизнью из своего тесного мирка, заполненного смятением и хао-сом. Ему казалось, что у всех есть цели, стремления и понимание того, что им нужно, а он один подвешен в состоянии неопределённости. Он боялся, что навсегда останется таким бесполезным существом, не сумевшим найти себя и своё место в жизни. Он называл себя трусом и рохлей и очень жалел, что вообще родился. Мысли о самоубийстве тоже прихо-дили, но он никогда не предпринимал реальных попыток покончить с собой. Он был кре-щённый и свято верил, что самоубийство – это побег, за который его душе придётся горь-ко расплачиваться.
Нынешняя депрессия проходила тяжелее, чем предыдущие. «Я подлый, - говорил он сам себе, - я использую людей и никого не люблю!» Не хотелось ни с кем общаться, что-бы не замарать ни в чём не повинных людей своим «дерьмом». Зачем вся эта муть, вся эта грязь внутри, все эти фантазии? Всё перемешалось, как вода с песком, и уже не понять, где верх, где низ, где свет, а где тьма. Несколько раз Максим порывался расстаться с Ма-риной, но она начинала истерично рыдать, предлагать себя, цепляться за него, как уто-пающий за соломинку. Ему становилось жаль её, жаль, что она страдает ни за что, влю-бившись в извращенца. Ему самому было невыносимо тяжко оттого, что он достался са-мому себе – как хочешь, так и общайся со своей безобразной сущностью!
Депрессия продлилась до выпускных экзаменов, а когда они начались, думать стало некогда, и Максим постепенно вышел из подавленного состояния. Он решил, что потер-пит себя ещё немного – вдруг что-нибудь изменится?
Иногда они готовились к экзаменам вместе с Мариной, но чаще Максим был один. В квартире было душно, а во дворе, под рябиной, у него было укромное место, где никто не мешал, и всех было видно. Когда голова распухала от потока информации, он откладывал учебник, ложился на прохладную щекочущую траву и смотрел на облака – огромные-огромные, башенные, какие бывают только летом. Они степенно и бесшумно плыли по небу, меняя гротескные очертания, громоздясь и наваливаясь друг на друга. Во дворе в песочнице играли дети, шумно споря из-за какой-то игрушки, девчонки постарше прыгали через скакалку, мальчишки с криками гоняли мяч. Максиму было интересно наблюдать за ними и за проходящими людьми вообще. Как-то он стал свидетелем переезда в их дом но-вых жильцов. Они прибыли на двух грузовиках и долго таскали мебель и вещи на четвёр-тый этаж – как раз над их квартирой. Рабочими умело распоряжался высокий мужчина интеллигентного вида. Ему помогала его жена – стройная миниатюрная женщина с каш-тановыми волосами. Они очень мило смотрелись вместе, и Максим подумал, что у них, наверное, очень дружная семья. Несколько раз мелькнул светловолосый, как папа, маль-чик лет двенадцати-тринадцати, в чёрной футболке и длинных бежевых шортах. Он был в очках, периодически сползающих на нос. Родители поручали мальчику носить вещи по-легче – клетку с попугаями, настольную лампу в сером абажуре, бесчисленные связки книг… До самой ночи в квартире Громовых качались люстры и с потолка доносился гро-хот – новые соседи усердно расставляли по комнатам мебель…
Двадцать шестого июня, сразу после выпускного, Максим подал документы в Омский государственный технический университет. Главный корпус был солидный и довольно чистый внутри. На дверях кабинетов и аудиторий висели внушающие уважение таблички, туда-сюда сновали чем-то страшно занятые доценты и профессора. Атмосфера вуза была непривычной и немного пугающей. Ожидая своей очереди у столика приёмной комиссии, Максим изучал на стенде неподалёку списки должников по сопромату с угрозой деканата отчислить их, если к сроку не будет сдан зачёт. Он думал о том, что если поступит, сам скоро может оказаться в одном из таких списков.
Сдавать предстояло физику, математику и сочинение. С первыми двумя экзаменами он справился легко – в школе их так вымуштровали, что разбуди Максима посреди ночи, он сразу вспомнил бы любую формулу. Ему забавно было смотреть, как некоторые бедолаги пытались воспользоваться шпаргалками и как живо их выставляли вон. Зато с сочинением он испытал немалые трудности и тем не менее сумел количеством ошибок не превысить допустимые нормы. Двадцать девятого июля он был зачислен.
Оставался месяц до учебных занятий. Максим ездил на дачу – помогать родителям, хо-дил с друзьями на ночные дискотеки, часто бывал у Марины. Она тоже поступила – в пе-дагогический университет на факультет начальных классов. Все советовали ей идти на физику, но она сказала, что любит маленьких детей, и настояла на своём. Максим попы-тался представить её в роли своей первой учительницы, и получилась очень даже замеча-тельная картинка. Наверное, из неё и мать хорошая получится, и жена, только… не для него она, не для Максима.
…
Мальчика звали сложным именем Эдуард. Ему действительно было тринадцать лет. Они познакомились, когда Максим возвращался вечером домой с дачи, а Эдик катался на скейте перед домом. Друзей он ещё не успел завести, поэтому чаще всего Максим видел его одного или гуляющего с собакой.
- Привет, - сказал Максим, останавливаясь. – Дай покататься.
- А ты умеешь? – с любопытством посмотрел на него мальчик, взяв скейт в руки.
У него были красивые тёмно-карие глаза. Его взгляд поразил Максима: вроде бы пацан, а взгляд недетский. И такое ощущение, будто видит тебя насквозь. А ещё мальчишка был прехорошенький, и очки очень шли ему. Максим взял у него скейт, поставил на асфальт, одной ногой оперся о дощечку, а другой оттолкнулся. Ничего хорошего из этого не полу-чилось: он врезался в крышку канализационного люка и едва не упал. Сзади послышался заразительный смех.
- Что – прикольно наблюдать за начинающими? – спросил Максим, возвращая скейт мальчишке. – Как тебя зовут?
- Эдик. Эдуард.
- А меня – Максим. Я твой сосед, мы под вами живём.
- Я знаю, - кивнул мальчишка и снова улыбнулся так, что у Максима всё внутри заны-ло.
Дальше события развивались вполне предсказуемо: столкнувшись с Эдиком ещё не-сколько раз, Максим всерьёз им заинтересовался. Это было ещё хуже, чем в случае с Ан-тоном, потому что Эдик был младше на четыре года. Они часто сидели вечером во дворе, жгли костёр или гуляли с его собакой – умным и добрым спаниелем по кличке Брэм.
- У меня тоже была собака, - рассказывал Максим. – Шотландская овчарка, Джек звали. Я его сам растил, научил лапу подавать. Его сбила машина, ветеринары ничего не смогли сделать. Я недели две ревел…
Эдуард сочувствующе вздохнул и потрепал Брэма за ухом. Он очень любил свою соба-ку. Несколько раз он просил Максима рассказать ему о новой школе. Не стесняясь в вы-боре фраз, Максим дал полный расклад педколлектива. Особенно красочно он расписал Альбину Петровну, маму Антона.
- Такая стерва? – недоверчиво спросил Эдик.
- Да нет, просто на неё иногда находит. На всякий случай лучше не нарываться.
Эдик тоже иногда рассказывал о себе. Он вспоминал своих друзей, оставшихся в Амур-ском посёлке, откуда они переехали, о том, как прошлым летом они с родителями ездили в Германию к родственникам, говорил о своих увлечениях – книгах, стихах и животных.
- Ты, наверное, отличник? – спросил Максим, беспардонно его разглядывая.
- Не совсем, - скромно ответил Эдик.
Они смотрели на тусклые далёкие звёзды, отыскивая знакомые созвездия. Эдуард знал ночное небо, как свои пять пальцев, знал множество легенд и мифов, герои которых дали созвездиям названия. Максим слушал его, открыв рот, и никак не мог поверить, что такое бывает: ведь Эдуард мальчишка – смазливый сопливый мальчишка, - и в то же время он взрослый, намного взрослее его. Это что: дети сейчас так рано развиваются? Максиму по-стоянно хотелось трогать его, и он это делал под разными предлогами – то свою ветровку ему накинет, то про синяк на коленке спросит, то убьёт комара. Он видел, что его прикос-новения встречаются благосклонно, хотя чётко понимал, что Эдуард ещё не думает о сек-се, он сам в его возрасте был занят только хоккеем и гонками. Но Эдик порою смотрел так, словно понимал, почему Максим гладит его по спине или держит его руку в своей. В конце концов, Максим признался себе в том, что он его безумно хочет. Отделаться от это-го желания было невозможно. Напрасно он обзывал себя последним скотом и доказывал, что его действия будут расцениваться, как совращение малолетки, - его влечение к Эдуар-ду становилось ещё сильнее. Каждое утро он говорил себе: «Сегодня не пойду во двор», и каждый вечер приходил на лавочку. Надо было срочно куда-нибудь уезжать – на дачу, по-гостить к родственникам, но сама мысль об этом была невыносимой. Он ложился спать и думал, что комната Эдика, наверняка, находится над его комнатой, что Эдик сейчас тоже в постели – раздетый, укрытый лёгким одеялом. Лежит и мирно спит. А он спать не мог. Его вновь одолевали фантазии – тягучие, обволакивающие… Напасть следовала за напа-стью: едва он переболел Антоном, появился Эдуард. Но теперь к внутреннему безудерж-ному пламени примешалось ещё чувство вины за свою одержимость невинным созданием. Ситуация становилась просто катастрофической.
Совершенно потеряв голову, он пригласил Эдика к себе в гости. Это случилось в по-следних числах августа, днём, когда родители их обоих были на работе. Максим оправды-вался перед собой тем, что якобы просто хочет, чтобы пацан побывал в его комнате, поси-дел на его кровати, прикоснулся к его вещам. А потом бы он вспоминал об этом и… Он никак не мог унять стук сердца. Ему казалось, что оно стучит так громко, что Эдик тоже слышит. Но тот, совершенно ни о чём не подозревая, рассматривал картинки на стене – голую девушку, автопортрет.
- Сам рисовал?
- Угу, - выдавил Максим.
- Похоже.
Ну почему он ничего не видит?! Болван! Почему не посмотрит в глаза? Там ведь всё написано!
- А ты вообще ничего не видишь без очков? – спросил он как бы между прочим.
- Вижу, - отозвался Эдик. – Практически всё. В столбы не врезаюсь.
Максим улыбнулся и снял с него очки, положил на книжный шкаф.
- Какой ты интересный!
Эдуард открыто и доверчиво смотрел на него, всё ещё ничего не подозревая. Максим приблизился к нему вплотную и обнял за пояс. Он был выше и сильнее его. Пальцы сами стали вытаскивать из шортов Эдика края футболки.
- Ты что делаешь? – удивился мальчишка.
- Раздеваю тебя.
- Зачем?
Максим не ответил. Но, видимо, у него было такое лицо, что Эдик вдруг весь напрягся и покраснел.
- Не надо, ты что! – он попытался высвободиться из объятий Максима, но тот держал его крепко.
- Не бойся, - тихо заговорил Максим. – Я тебе ничего плохого не сделаю. Это не боль-но, правда! Это очень приятно.
- Нет, не надо, - отчаянно сопротивлялся Эдуард.
- Ты мне нужен, Эдик, пожалуйста! Я люблю тебя! – но уговоры не помогали.
Максим понял, что сейчас сойдёт с ума. И в этот момент Эдику каким-то образом уда-лось вырваться. Он бросился к двери, Максим поймал его за руку и грубо привлёк к себе.
- Ты никуда не пойдёшь, - ледяным тоном объявил он. – Ты не выйдешь отсюда, пока я не сделаю это.
- Пусти!
- Иди к кровати.
- Нет, пусти!
Максим толкнул его к своей постели и повалил на спину. Эдик отбивался, как мог, пришлось бить его в ответ.
- Не делай этого, пожалуйста! – зарыдал Эдик, поняв, что ему с Максимом не справить-ся.
Но тот уже не мог остановиться. Отчаянные протесты мальчишки жутко разозлили его и возбудили так, что он почти не соображал, что делает, хотя сдерживал себя, чтобы не бить по лицу. Наконец, ему удалось перевернуть Эдуарда на живот. Выкрутив ему руки, Максим стал одной рукой стаскивать с него шорты. Это было очень трудно, потому что пацан продолжал дёргаться и орать. Он дёргался до последнего и, только когда со второй попытки Максим со всей дури вошёл в него, вскрикнул, обмяк и сдался. Дальше всё про-исходило в жуткой тишине и довольно быстро закончилось.
…Максим с трудом приходил в себя. Эдик лежал рядом и плакал. Его худенькие плечи вздрагивали от рыданий, вся подушка намокла от слёз. «Господи, что я наделал? – вяло подумал Максим и сам ответил на свой вопрос: - Я его изнасиловал». Но эта мысль ещё не дошла до него во всей своей разящей ясности – он был слишком расслаблен для этого. Че-рез пару минут он приподнялся и сел, посмотрел на всхлипывающего Эдуарда, на его влажный, липкий зад, на неловко спущенные до колен шорты и подумал, что всё это вы-глядит отвратительно. Потом он увидел, что сам весь перепачкался, и ему стало совсем противно и тошно. Вот они, прелести гомосексуализма! Он слез с кровати, не стал застё-гивать джинсы, потому что надо было вымыться, и встал возле Эдуарда, не зная, что гово-рить, что делать. Он понимал, что уже ничего не исправишь, что случилось что-то ужас-ное, и оно может серьёзно отразиться на судьбе обоих. Он ненавидел себя в эту минуту – себя и свою безудержную похоть. И всё-таки он заставил себя сказать Эдуарду:
- Пойдём в ванную.
Эдик не шелохнулся.
- Слышишь? – Максим потянул его за руку, и мальчишка покорно поднялся. Максим снял с него всю одежду, повел в ванную, где разделся сам и включил душ.
- Лезь в ванну, - приказал он.
Эдик подчинился, словно робот. Максим тщательно вымыл его, потом себя, а потом на него лавиной обрушился весь кошмар случившегося. Он упал перед Эдуардом на колени и, как безумный, обхватил его за бёдра:
- Прости меня! Я не хотел! Я не понимаю, что на меня нашло! Я не хотел, правда! За-чем ты сопротивлялся? Я с ума сошёл! Но я виноват, я знаю. Пожалуйста, прости меня!
Он уже целовал колени Эдика, ноги… Мальчишка не двигался и отстранено смотрел на него. Он больше не плакал, ему было всё равно. Тогда Максим поднялся, выключил воду, вытер Эдика, оделся, принёс из своей комнаты вещи пацана, сам надел на него футболку, плавки, отдал ему шорты. Мальчишку начало колотить, как в ознобе, он никак не мог по-пасть ногой в штанину. Максим поддержал его за локоть, надел на него очки, поправил волосы. Эдик пошёл к входной двери. Максим опередил его, налёг на дверь спиной.
- Эдик, ты простишь меня? – подавленно спросил он. – Не сейчас, но хоть когда-нибудь?
Эдуард молчал, не глядя на него. Больше всего ему хотелось поскорее убраться из этой проклятой квартиры.
Нет, нельзя было выпускать его отсюда. Он сейчас пойдёт и всем расскажет, и Максима посадят в тюрьму. Но ведь не убивать же его в самом деле! Максим, постояв минуту, ре-шил, что делать нечего, открыл дверь и выглянул на площадку: никого нет. Тогда он вы-пустил мальчишку. Эдик что есть духу припустил наверх. А Максим остался наедине со своими мыслями. Сколько там за изнасилование дают? Пять? Десять? Чудесно! Сокамер-ники, как только узнают, за что он сидит, сразу же опустят его. Там насильников не лю-бят, а тем более голубых. Весёленькая будет жизнь! Интересно, когда за ним придут? Се-годня? Завтра? Зайдут и скажут родителям: «Здравствуйте! Мы пришли арестовать вашего сына по обвинению в изнасиловании». Тут-то их обоих и хватит удар! А потом им при-дётся менять квартиру или вообще уезжать из Омска, потому что все вокруг будут тыкать в них пальцами: «Вот те самые, которые вырастили этого извращенца!» Нет, это бред. Этого не может быть! Разве он мог так поступить? Набросился на пацана, как маньяк, на-верное, причинил ему страшную боль. И ведь даже нормального удовольствия не получил – так, кончил по-быстрому, сам толком не заметил…
Может, всё-таки пронесёт? У пацана ведь нет доказательств – он их смыл. А ещё думал, что не соображал тогда, - ещё как соображал! Единственное, что могут остаться синяки. Но это не проблема, главное, чтобы Эдуард никому ничего не рассказал. Тогда никто об этом не догадается. Но вот будет ли Эдуард молчать?
Нет, это конец. Это финиш. Если он сядет, вся жизнь покатится к чертям. И даже если не сядет, то не сможет жить с нечистой совестью. Лучше сразу повеситься или прыгнуть с крыши. А, может, напиться?
В кухне осталась со дня рождения отца бутылка «Штандарта». Её оставили до Нового Года. Ничего, перебьются. Максим взял стакан, открыл бутылку и за полчаса напился так, что едва стоял на ногах, держась за кухонный стол. В бутылке осталось меньше половины.
- Слабо ведь тебе, Макс, повеситься? – издевался он сам над собой. – Лучше алкоголи-ком стать, правда? Это проще. То же самоубийство, только медленно. И даже весело, и даже с песней!
Он попытался что-нибудь запеть, но все слова и мотивы вылетели из головы. Тогда он махнул рукой и пошёл к родительскому дивану. Однако диван с размаху ударил его в грудь и стал куда-то уезжать. Вся квартира стала уезжать, весь город, вся Вселенная…
Родители в тот вечер так его и не добудились.
Глава 9.
Второго сентября, вернувшись из университета, Максим узнал, что Эдик находится в токсикологическом центре. Его увезли туда с тяжёлым отравлением тридцатого августа – в тот день, когда всё случилось. Максим услышал эту новость от матери и стал белый, как мел. Все эти дни он жил в страхе, что его вот-вот заберут в милицию, а его, оказывается, ждал ещё более страшный удар. Максим почувствовал, что даже сердце перестало биться. Он, как подкошенный, рухнул на диван:
- Он жив?
- Да, его откачали, - Ольга Владимировна нахмурилась. – Не понимаю: нормальная се-мья, нормальный мальчик, и вдруг такое… Хорошо, мать чуть раньше с работы верну-лась…
Максим схватился за виски: теперь понятно, почему Эдуард до сих пор молчал – он просто тогда был не в состоянии говорить.
- Ты что? Тебе нехорошо? – спросила Ольга Владимировна.
- Да. Пойду, полежу, - прошептал Максим и пошёл в свою комнату.
Упав на кровать, он сжал кулаки и зарыдал. Зачем, Эдик? Зачем? Господи! Это он дол-жен травиться или вешаться! Он! Потому что из-за него всё зло! Он ничего хорошего не сделал, он только портит людям жизнь – Эдику, Марине, родителям. Нет, теперь ему не слабо повеситься. Сейчас мать уйдёт в магазин, а в ванной есть горизонтальная труба, приделанная отцом для душевой занавески, и бельевая верёвка. Всё будет кончено за счи-танные минуты. И никто больше не будет мучиться из-за того, что он есть.
Когда хлопнула входная дверь и в доме всё стихло, Максим встал с кровати, открыл дверцу шкафа, достал с верхней полочки мыло – пахучее, жасминовое… Посмотрел на фигурки из «Киндер – сюрпризов» и с ненавистью сгрёб их на пол. Стал сдирать со стен плакаты с изображением кинозвёзд, фотографии друзей, свой автопортрет, рвать в клочья. Споткнулся о телефон, стоящий на полу. Присел, машинально снял трубку и набрал ка-кие-то цифры. После длинных гудков послышался голос Богдана:
- Да, я слушаю.
Это было невероятно: Максим ведь выбросил эту бумажку с телефоном, он забыл этот номер! Случайность? Судьба? Максим вытер рукавом слёзы и сообщил буднично:
- Богдан, а я повеситься собрался.
- Макс, это ты? – голос Богдана был взволнован. – Что ты мелешь?
- Да так, мать в магазин ушла, дома никого нет.
- Где ты живёшь? – кажется, Богдан испугался не на шутку.
- Ты не успеешь доехать. И вообще ты не должен сейчас со мной говорить – ещё трёх нет. Ты ведь на работе, правда?
- Я в отпуске. Максим, что случилось?
- Какая разница? У меня всегда что-нибудь случается. Так и будешь вытирать мне соп-ли?
- Буду. Максим, я могу помочь тебе.
- Интересно, чем? Ты даже не знаешь, что произошло!
- Не знаю. Но я чувствую, что ты не случайно позвонил мне. Ты нуждаешься в моём участии. Если бы ты действительно хотел повеситься, ты бы не стал звонить по телефону. Значит, ты дал себе шанс. Не упускай его. Скажи мне свой адрес.
Максим начал сомневаться в правильности своего решения, потому что Богдан задел в нём нечто, запустившее механизм самосохранения. Или это сам механизм вывел Максима на Богдана? Положив мыло на стул, Максим произнёс:
- Можно, я сейчас подъеду к Маяковскому?
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Макс, я тебя жду!
Маршрутка довольно быстро докатила Максима до кинотеатра Маяковского. Он ехал и думал, что между ним и Богданом всё-таки существует невидимая связь, которую он по-чувствовал ещё тогда, в декабре. Она никогда не исчезала, просто он не осознавал её, за-нятый своими проблемами.
Богдан ждал его у ступенек перехода. Максим увидел его издалека – встревоженного, с растрёпанной ветром причёской, в белом спортивном костюме с синими лампасами. Он шёл и думал, что видит Богдана всего третий раз в жизни, а ощущение такое, будто это самый близкий для него человек. Никакой обиды не было и в помине, даже с трудом ве-рилось, что когда-то он мог злиться на него. Теперь он даже рад был, что позвонил ему. Он подошёл к Богдану, но в глаза смотреть побоялся. Богдан увёл его в сад Пионеров, они сели на бордюр фонтана. Фонтан был выключен, грациозный олень одиноко стоял на кам-не и смотрел в даль.
- Рассказывай.
Ни с того, ни с сего Максим вспылил:
- А ты священник, да? Грехи мне отпустишь?
- Я понимаю, что тебе плохо, - терпеливо произнёс Богдан. – Но я при всех своих спо-собностях не телепат. Рассказывай.
Максим внезапно ощутил острую потребность покурить. Ни сигарет, ни спичек у него не было, и он без особой надежды спросил:
- У тебя закурить не найдётся?
Богдан достал из кармана пачку «Парламента» и зажигалку.
- А сам?
- Я не курю.
Максим распечатал пачку, сунул сигарету в рот, чиркнул зажигалкой и затянулся. У не-го нервно дрожали руки, которыми ещё десять минут назад он мог надеть себе на шею петлю. Собравшись с духом, он начал говорить, произнося каждое слово с таким нажи-мом, словно избивал самого себя:
- Я изнасиловал одного пацана. Он пытался покончить с собой, но его спасли. Он сей-час в больнице.
Наступила пауза, в течение которой Максим боролся с душившими его слезами, а Бо-гдан, нахмурившись, молчал. Наконец, он спросил:
- Сколько дней он лежит?
- Четвёртый.
- И никто ничего не знает?
- Нет.
- Они что, не обнаружили следов изнасилования?
- Я сводил его в ванную.
Богдан пристально посмотрел на него и взъерошил волосы:
- Орёл, ничего не скажешь!
Они снова помолчали.
- Он откуда?
- Сосед по подъезду.
- Сколько ему лет?
- Тринадцать.
Богдан схватился за голову. Максим проглотил комок в горле и сказал:
- Не знаю, как так вышло. У меня как будто замкнуло. Пригласил его в гости – и по-шло-поехало…
Он судорожно затянулся и выпустил дым.
- Вы дружили или так?
- Немного. Месяц.
Богдан поёжился, словно от холода, и уверенно произнёс:
- Не бойся, он тебя не заложит.
- Почему?
- Если сразу не заложил, теперь и подавно. Пацаны такие вещи не рассказывают. Вот что. Мне надо с ним поговорить. Ему наверняка требуется помощь. Мы поедем к нему в больницу.
- Когда?
- Завтра. Сегодня ты узнаешь у его матери номер палаты, где он лежит.
- Ты что! Я не пойду к ней! Я ей в глаза смотреть не смогу! Я себя сразу выдам!
- Не выдашь. Твоё беспокойство будет выглядеть естественным: ты переживаешь за друга. Подозрительным как раз окажется твоё равнодушие к ситуации, в которую он по-пал. Самоубийство – дело серьёзное, начнутся разбирательства – милиция, врачи и про-чее. На тебя обязательно выйдут – прежде всего через мать, поэтому ты должен запудрить ей мозги.
- Кошмар! Я не смогу.
- Делай, что я тебе сказал.
В восьмом часу вечера Максим на ватных ногах поднялся на четвёртый этаж и позво-нил в дверь. Ему было настолько дурно от чувства вины, что он не сомневался, что его тут же разоблачат. Дверь открыла мама Эдуарда – заплаканная и несчастная. Ой, нет, он не сможет ей врать. Не лучше ли сразу во всём признаться, вымолить у неё прощение? А ес-ли не простит? Тогда тюрьма. Тогда несколько лет ада. Горе родителей. Загубленная жизнь. Нет, он должен держать себя в руках.
- Добрый вечер, - сказал Максим и не узнал свой голос. – Вы, наверное, не знаете меня? Я – друг Эдика. Я сегодня узнал, что случилось…
- Да, да, проходи, пожалуйста, - пригласила его женщина.
- Да нет, я только хотел узнать, как он.
- Проходи, проходи, - женщина за руку затащила его в прихожую. – Ты Максим?
- Да.
- Эдуард рассказывал о тебе. Знаешь, я сама очень хотела с тобой поговорить. Чай пить будешь?
- Что вы! Спасибо, - Максима её гостеприимство резало больнее ножа. Несмотря на его протесты, она провела его в зал и усадила в кресло, а сама села напротив на краешек ди-вана. Мужа, по всей видимости, не было дома.
- Нет, я не знаю, что думать, - начала она и заплакала. Вынув из кармана халата носо-вой платок, она поспешно вытерла слёзы и продолжила: - Когда такое случается, в первую очередь думаешь, не виноваты ли мы, родители. Может, мы что-то упустили, чего-то не доглядели… Но одно я знаю точно: он не планировал это самоубийство. Не похоже. С ним что-то случилось.
Максим сидел, как на углях. У него было единственное желание – сбежать отсюда. Он физически не мог здесь находиться – ему не хватало воздуха. Но мама Эдуарда, занятая своим горем, не замечала его состояния.
- Максим, может быть, он тебе что-нибудь говорил? Что-нибудь такое, что могло бы тебя насторожить?
Максим сделал вид, что вспоминает.
- Нет, ничего такого. Обычные вещи – про друзей, про Германию…
- Может на него переезд так повлиял?
- Не знаю, мне показалось, что ему здесь понравилось.
Мама Эдика покачала головой:
- Он у нас странный. Никогда не поймёшь, что он действительно думает.
Максим осторожно перевёл разговор в другое русло.
- Я хочу поехать к нему в больницу. Это можно сделать? Меня пустят к нему?
- Конечно, - обрадовалась мама Эдика. – Только возьми с собой белый халат. У вас до-ма есть белый халат?
- Не знаю, - неуверенно произнёс Максим.
- На вот, возьми на всякий случай. – Она протянула ему прозрачный целлофановый мешочек, в котором лежал свёрнутый халат.
- Спасибо.
Максим разузнал номер палаты, их фамилию и каким транспортом лучше всего доби-раться. Прощаясь, мама Эдика добила его своей доверчивостью:
- У Эдуарда давно не было таких хороших друзей. Я очень рада за вас.
…
На следующий день они поехали к Эдику. Дома Максим нашёл ещё один халат и тоже взял его с собой. Шёл мелкий осенний дождь, всё вокруг размокло, машины с шипением проносились по сырому асфальту, на лужах образовывались мелкие пузыри. Небо сплошь затянуло тоскливыми серыми тучами; оно, видимо, загрустило надолго…
Максим назвался двоюродным братом Эдуарда – на всякий случай, но их пропустили без разговоров. В белых халатах они были похожи на студентов-медиков. Они отыскали нужную палату, но Эдуарда среди находящихся там пациентов Максим не увидел. Правда, несколько кроватей были пустые.
- Извините, а Эдик Гольдман здесь лежит? – спросил Максим.
- Здесь, - кивнул пожилой мужчина, сидящий у окна. – Он вышел.
- Спасибо.
Максим выглянул в коридор и увидел возвращающегося Эдика. За несколько суток тот сильно изменился: похудел, осунулся, появились чёрные круги под глазами. В нём на-прочь исчезло всё детское, потухла искорка ребячьего удивления всему вокруг. Он по-взрослел. Увидев их с Богданом, он не вздрогнул, не шарахнулся в сторону, а продолжил идти прямо на них, словно собирался пройти насквозь.
- Это он? - негромко спросил Богдан.
- Да.
Эдуард всё-таки остановился.
- Здравствуй, Эдик, - сказал Богдан. – Меня зовут Богдан. Я знакомый Максима. Я хочу поговорить с тобой.
- Прямо здесь? – уточнил Эдик.
- Да нет, конечно. Куда-нибудь уйдём. Максим подождёт нас.
Эдуард мельком взглянул на Максима, развернулся и пошёл в обратном направлении. Богдан последовал за ним. Они оба скрылись за углом.
Максим ждал их около часа. Сначала он слонялся по коридору, заглядывая в открытые двери палат, потом подошёл к окну и сел на подоконник. Снаружи по холодному стеклу стучали дождевые капли. Они торопливо стекали вниз, оставляя извилистые следы, и весь мир за окном распадался на крохотные изображения, отражённые искрящимися линзами. Максиму было плохо, его мучила неопределённость. «О чём можно разговаривать столько времени? – думал он. – По-моему ему уже ничем не поможешь. И вообще пацан ведёт се-бя странно, как ни в чём не бывало. Как бы он снова не траванулся…» Время тянулось бесконечно. Максим ощущал себя так, словно ждёт результатов сложнейшей операции. По правде говоря, он уже ни на что хорошее не надеялся. Наконец, Богдан окликнул его:
- Макс!
Они сняли халаты, спустились вниз. Уже на крыльце Богдан произнёс, глядя куда-то вперёд:
- А я тебя понимаю, Макс. Мальчик замечательный.
Они медленно пошли по асфальтовой дорожке. Богдан смотрел себе под ноги.
- Думаю, с ним будет всё в порядке. Он молодец. Он хорошо держится. А синяки не страшные, в глаза не бросаются. Так что не переживай, всё нормально. Сделай выводы и живи дальше.
- Нет, - покачал головой Максим. – Я себе этого никогда не прощу.
- В жизни всякое бывает, - возразил Богдан. – Просто ты не осознаёшь причину, кото-рая толкнула тебя на эти действия. Ты казнишь себя вместо того, чтобы прислушиваться к себе. На самом деле, ты продолжаешь подавлять свою природу. Ты запрещаешь ей любые приемлемые формы проявления, и тогда она находит неприемлемые. Малейшая брешь в твоём самоконтроле – и всё вырывается на свободу. С природой не шутят, Макс. Наша мораль ей по барабану. Её единственное стремление – быть. Даже хрупкий росток проби-вается через асфальт, потому что движим этим стремлением. Я не сильно заумно говорю?
Максим помотал головой и пнул пустой тетрапак из-под сока, валявшийся на дороге.
- И что ты прикажешь мне делать?
- Ничего я не собираюсь тебе приказывать. Ты сам себе набиваешь шишки, – они обошли большую прозрачную лужу, в которой отражались серые облака и плавали жёл-тые листья берёз. – По-хорошему, тебе надо найти постоянного партнёра. Только, если ты собираешься быть активным, необходимо соблюдать гигиену, иначе запросто занесёшь какую-нибудь заразу. И вообще в этом деле нужно быть очень осторожным: всяких при-дурков хватает. Я вон по молодости познакомился с одним подонком, пришёл к нему до-мой, а он не один. Они все были натуралы. Решили над голубым поприкалываться! Таки-ми матами меня поливали – до сих пор волосы дыбом стоят… Вены, вон, из-за них поре-зал…
Максим уловил скрытый упрёк в свой адрес. Но Богдан имел право упрекать его. Все имели право высказать ему своё осуждение.
Вдруг Богдан остановился. Его лицо вмиг стало каменным. Максим посмотрел туда, куда смотрел он, и увидел знакомый чёрный «джип» с тонированными стёклами, который медленно ехал вдоль тротуара навстречу им. Не доехав метров десять, он притормозил.
- Вот козёл! – мрачно проговорил Богдан. – Это он проверять меня приехал! Думает, я куда-нибудь налево пошёл. – Он сердито сунул руки в карманы плаща и стал чужой, хо-лодный… Ошеломлённый этой переменой в нём, Максим спросил:
- Почему ты не уйдёшь от него, ты ведь его не любишь?
Это вырвалось так, нечаянно… Богдан сверкнул глазами:
- Не твоё дело, Макс! – и тут же спохватился: - Извини!
Они помолчали.
- Извини, я сорвался. Должен признаться, что свои проблемы я решать не умею… Мне придётся сейчас поехать с ним. Обещай, что будешь звонить, что не будешь пропадать надолго. Хорошо?
- Не знаю, - буркнул Максим.
- Ну хотя бы сообщи свой телефон.
- Ты не станешь мне звонить.
«Джип» нетерпеливо просигналил.
- Ну ладно, пока, - быстро сказал Максим и пошёл на остановку, сдерживаясь, чтобы не оглянуться.
…
Эдика поставили на учёт к психиатру. Факт изнасилования не всплыл.
Глава 10.
Максим с головой ушёл в учёбу, чтобы не оставалось времени думать. Хорошо, что им много задавали: он был буквально завален чертежами по инженерной графике, задачами по математике, переводами по английскому. Нередко он чертил до поздней ночи, пока не начинали слипаться глаза. И всё равно оставались минуты, когда нечем было заполнить пустоту внутри. А она беспощадно напоминала ему, что он преступник, который не понёс наказания. Судьба уберегла его от тюрьмы, и теперь он жил как бы в кредит, авансом, он должен был оправдать своё безнаказанное существование, доказать, что мир не зря дове-ряет ему. Теперь он нёс двойную ответственность за свои поступки. Порою отсутствие наказания действеннее самого наказания. Максим стал гораздо терпимей к людям, к их несовершенствам, потому что сам был не без греха. Его больше не тянуло спорить с роди-телями, отстаивая свою исключительность. Наоборот, он заметил, что чаще всего они правы и хотят ему только добра. И вообще они были очень хорошими родителями. Ему могло повезти гораздо меньше. Он начал также дорожить чувствами Марины к себе, по-тому что это весь мир любил его в её лице. Он считал, что недостоин любви, а мир дока-зывал обратное. Он словно говорил: «Легко любить себя идеального и непогрешимого, но если в этом мире есть любовь, то она может любить не «за», а «вопреки»».
Максим стал чувствовать, что он меняется. Первым признаком этих изменений стала настоятельная потребность сделать в своей комнате ремонт. Её прежний облик больше не соответствовал состоянию его души. Все эти жуткие декорации опротивели ему, захоте-лось чего-то простого. Ольга Владимировна с радостью пошла навстречу его желанию. Были куплены новые обои и шторы. Книжный шкаф Максим с отцом утянули в комнату родителей, а на его место передвинули кровать. Стало гораздо просторнее и светлее. Обои тоже были светлые – слегка голубоватые, с белыми облаками, Максим сам выбирал. Из комнаты исчезло всё лишнее, чем он давно не пользовался, и она больше не напоминала кунсткамеру. Она приняла строгий и аккуратный вид.
Но главное изменение в своём внутреннем мире Максим заметил не сразу. Быть может, потому, что поначалу оно было спокойным и незаметным и совсем не мешало ему. Но с каждым днём оно всё решительнее заявляло о себе, и, в конце концов, Максим понял, что ему чего-то не хватает. Он будто что-то потерял – очень важное и нужное, - только что? Всё внутри начало ныть и болеть, как ноют кости к перемене погоды. Он слонялся из угла в угол и не мог найти себе места. И тогда к нему пришло осознание, озарившее его, как вспышка: не ЧЕГО-ТО ему не хватало, а КОГО-ТО. Богдана! Он влюбился! Едва он это осознал, как его чувство разгорелось с неистовой силой. Такое случилось с ним впервые в жизни. Был Антон, разбудивший его сексуальность, был Эдуард – багровое пятно на его совести, но никого Максим ещё так не любил. Он испугался. Он не хотел любить, попа-дать в зависимость от чувств, лишиться рассудка. Он внушал себе, что это так, очередной заскок, к которому не нужно относиться серьёзно. Просто Богдан очень много сделал для него, а он перепутал любовь с благодарностью. Скоро всё пройдёт, он переболеет, и жизнь потечёт, как прежде. Но ничего не проходило а, наоборот, приобретало всё более глобаль-ные масштабы. Максим постоянно думал о Богдане, вспоминал, как они впервые встрети-лись, как были вместе, как Богдан перепугался, узнав, что Максим собирается покончить с собой. Максим стал рассеянным, всё валилось у него из рук. «Господи, я пропал! – тоск-ливо думал он. – Нельзя мне его любить, он никогда не ответит взаимностью. А даже если и ответит, что это будут за отношения? Что нас ждёт? Насмешки? Презрение? У нас нет будущего!» Но разве можно остановить лавину? Любви нельзя сказать «стоп!» Максим чувствовал, что постепенно начинает сходить с ума, что его скручивает, как пружину, что внутри него нарастает критическая масса, которая вот-вот разорвёт его в клочья. Ему бы-ло так дурно, что хотелось выйти на балкон и орать оттуда на всю Вселенную.
Был телефон, был адрес. Но Максим запретил себе и то, и другое. Зачем травить душу? У Богдана своя жизнь, свой мир, в котором для Максима может и не быть места. Да, он помогал ему, но это не значит, что он испытывал к Максиму какие-то чувства. Он психо-лог, это у него работа такая. На месте Максима мог бы оказаться кто угодно, и Богдан по-мог бы ему точно так же. Поэтому не нужно было тешить себя иллюзиями.
Максим и не тешил, но жить стало невыносимо. Он всё носил в себе, ему не с кем было даже поделиться своими переживаниями. Безумная страсть начала пожирать его изнутри. В неё, как в топку, летели все его мысли, чувства, желания, она затягивала в себя, как чёр-ная дыра. Он выложил на этот жертвенный алтарь всё, что у него было, всё, чем он доро-жил, и тогда она стала требовать его самого. Она стала медленно разрушать его. Он понял, что эта любовь – наказание за все его грехи, превратившее его жизнь в ад. Он ходил каж-дое утро в университет, отбывал положенные два часа у Марины, возвращался домой, са-дился за чертежи и задачи. Но всё это не имело никакого смысла. Он делал это автомати-чески. Он общался автоматически, автоматически жил… И только когда его отчаяние дос-тигло предела, он решился позвонить Богдану. Трубка ответила равнодушными длинными гудками. Никто её не брал. Максим позвонил на следующий день – результат тот же. Не было ответа ни на утренние, ни на вечерние звонки. Богдан как в воду канул. Максим ис-пугался: уж не уехал ли он куда-нибудь? А вдруг насовсем? Это было бы слишком чудо-вищно. Так он хотя бы утешался мыслью, что они с Богданом живут в одном городе и мо-гут нечаянно встретиться. А если это разлука навсегда, Максим бы не вынес.
Он поехал к Богдану домой. Был конец октября, дул холодный ветер. Максим ёжился в тонкой куртке – он снова забыл утром достать из шкафа пуховик. Взбежав по лестнице наверх, он позвонил в дверь. Сердце бешено колотилось, в висках стучала кровь. Если сейчас Богдан вежливо пошлёт его, он бросится под машину. Потому что… Дверь открыл незнакомый пацан лет пятнадцати – светловолосый и кареглазый. Максим ошарашено ус-тавился на него: неужели Богдан балуется с мальчиками?
- Тебе кого? – по-хозяйски спросил пацан, надувая пузырь из жвачки.
- Богдана, - пробормотал Максим.
- А здесь такие не живут.
- А кто здесь живёт? – Вопрос был идиотский, и последовал такой же идиотский ответ:
- Мы здесь живём!
Из коридора раздался зычный мужской голос:
- Санёк, кто там?
- А, какой-то парень, какого-то Богдана спрашивает.
На пороге появился коренастый мужчина с плешкой на голове и волосатой грудью, проглядывающей из расстёгнутого ворота рубахи.
- Богдана, говорите? А вы не ошиблись адресом, молодой человек?
Максим отрицательно покачал головой.
- Видите ли, молодой человек, мы только два дня, как сюда переехали. Вы, верно, гово-рите о прежнем жильце?
- Да. Он не оставил вам случайно своего адреса? – Надежды особой не было, но вдруг?
- К сожалению, не оставил. Мы его вообще не видели. Когда мы приехали смотреть квартиру, она уже была пустая. Мы покупали квартиру через агентство. Здесь никого не было.
- Извините за беспокойство.
Максим поспешно сбежал вниз и вышел из подъезда. Удручённо сел на сиротливо стоящую лавочку и опустил голову. Значит, Богдан всё-таки уехал или перебрался на дру-гую квартиру. Но почему он не оставил адреса? Он не хотел, чтобы знали, где он, или у него не было такой возможности? Может, он вообще не подумал, что кто-то будет его ис-кать? Это очень похоже на бегство. По крайней мере, всё случилось внезапно. Но что про-изошло? Может, он поругался со своим козлом, и тот выгнал его из своей квартиры? Ведь это наверняка была квартира не Богдана – откуда у психолога, даже работающего в при-личной фирме, такие деньги? Тот мужик содержал его – это вне всякого сомнения. Но ка-ковы бы ни были причины его переезда, Максим не знал, где его теперь искать. Он не знал ни его фамилии, ни места и адреса работы, ни даже того, в городе он или нет. Никакой за-цепки – ничего! Он в отчаянии схватился за голову. Нет, он не нужен Богдану. Если бы был нужен, тот бы оставил свои координаты. А раз не оставил… Максим встал и пошёл, ничего не видя перед собой. Ему было настолько всё равно, что с ним теперь будет, что он шёл, не разбирая дороги… Мелькнул свет автомобильных фар, раздался истошный визг тормозов. Маршрутка остановилась буквально в паре сантиметров от него. Шофёр открыл дверцу и начал орать на него матом, но Максим даже не понял, что его ругают. Он тупо смотрел в лицо водителя и никак не мог сообразить, почему оно перекошено от ярости.
- Обкурился, что ли, мать твою?!
Максим пожал плечами и продолжил свой экстремальный путь. Домой он добрался на автопилоте: ноги сами привели его к дверям квартиры.
Утром тоска захватила его с новой силой. Он не знал, зачем встаёт, зачем одевается, за-чем идёт завтракать. Зачем? Он же труп! Все трупы: встают, одеваются, завтракают… Весь мир – большой и бессмысленный могильник!
Любовь выжгла Максима дотла. Но этот мучительный процесс был необходим ему, по-тому что это был процесс очищения. Страдание освободило Максима от тяжести вины, от ненависти к самому себе, помогло обрести внутреннюю опору. В глазах Максима появи-лось то тепло, к которому интуитивно тянутся люди. Богдан ещё тогда, при их первой встрече, почувствовал его в нём…
Глава 11.
Марина чувствовала, как Максим всё больше отдаляется от неё. Нет, он по-прежнему был внимателен и нежен с нею и даже сильней, чем когда-либо, но его мысли были не о ней. Одно время ей даже казалось, что он в кого-то влюблён. Она попыталась выяснить, кто её соперница, но вычислить ту ей не удалось: в группе Максима были одни парни, на дискотеки в последнее время он не ходил, а во дворе гуляли одни малолетки. На прозрач-ные Маринины намёки Максим не реагировал. Оставалось последнее средство удержать его: уложить с собою в постель. Эта перспектива больше не пугала её. Все однокурсницы жили со своими парнями, и она считала, что тоже созрела для этого. Тем более, что через месяц ей должно было исполниться восемнадцать. На свою ноябрьскую стипендию Ма-рина купила комплект красивого нижнего белья, подсчитала свои безопасные дни и при-гласила Максима на ужин. Просто так. Родители были дома, но их с сестрой комната за-крывалась на задвижку. Да и мама не стала бы заглядывать к ним – она была тактичная женщина и всё понимала.
Они выпили красного вина, Максим перепробовал все её салаты.
- Я тебе уже говорил, что ты классно готовишь? – спросил он, не делая при этом ника-кого особого комплимента, потому что Марина действительно была хорошая хозяйка.
- Да, говорил, - засмеялась она. – По-моему, даже раза два.
- Надо записывать, - покачал головой Максим. – А то я уже повторяюсь.
Марина отложила в сторону салфетку, Максим поднялся и галантно отодвинул её стул.
- Пойдём в комнату, - потянула она его за руку. – Потом всё уберём.
Он удивлённо смотрел на неё: какая-то она сегодня загадочная. И глаза блестят. Или это вино так подействовало?
В комнате стояло две кровати, Марина упала на свою.
- Иди сюда, - поманила она.
Максим подошёл и сел на краешек. Она внезапно обняла его за шею и уложила рядом с собой.
- Поцелуемся?
- Что это на тебя нашло? – спросил Максим.
- Тебе ведь интересно, правда? – игриво спросила она.
- Правда, - он был очень серьёзен.
- Поцелуй меня.
Он бережно обнял её и стал целовать. Неожиданно её губы приоткрылись, и он встре-тился с её языком. Это несколько смутило его. Она засмеялась и вырвалась из его объя-тий. Он сел на кровати, не сводя с неё глаз. Она закрыла задвижку на двери, сняла очки, медленно приблизилась к нему и стала расстёгивать на себе кофточку. Максим молчал. Кофточка мягко соскользнула с её плеч и упала на пол. На ней остался чёрный кружевной бюстгальтер, красиво оттеняющий её светлую кожу. Она сняла короткую юбку с боковы-ми разрезами, капроновые колготки и снова поманила его пальцем. Он встал и подошёл к ней. Она принялась раздевать его. Он пытался помогать ей, но она не приняла его помощь и всё делала сама. Джинсы свались с него, он вышел из них.
- Маринка, что ты делаешь? – возмутился он, поймав её руки, стаскивающие с него плавки.
- Я так хочу.
Она села перед ним на корточки, дотронулась руками до его расслабленной плоти и ос-торожно взяла в рот.
- Маринка! – он зажмурился, в голову моментально ударило. – Что ты делаешь? Пере-стань!
Но дело уже было сделано. Через пару минут они были на кровати. Он стал целовать её – всю-всю. Снял с неё бюстгальтер, трусики. Она страстно откликалась на все его дейст-вия. У них всё получилось.
Начался новый виток в их отношениях. Максим и не подозревал, что с женщиной тоже может быть хорошо. Марина была умница. Вся её скованность в постели улетучилась, как утренний туман, в ней появилось какое-то очаровательное бесстыдство, которое возбуж-дало его. Он стал потихоньку оттаивать. Душевная боль уже не была такой острой, а по-рою он и вовсе забывал про неё. Постепенно его бурная страсть к Богдану ушла, оставив лишь спокойное, как равнинная река, чувство. «Ну и что, что он никогда не будет со мной, - думал Максим. – Главное, что он есть на земле, и этого достаточно. А у меня есть Мари-на, она меня любит, и я, может быть, тоже полюблю её…» Но по ночам ему снился Бо-гдан, говоривший «Иди ко мне», и Максим бросался к нему, очертя голову. Они долго за-нимались любовью, иногда меняясь ролями. Богдан принадлежал ему весь, без остатка, Максим просто утопал в нём… Нередко после таких снов он просыпался посреди ночи и обнаруживал под собой мокрую простынь. И тогда он до утра не мог уснуть, ворочался, мучаясь от раздвоенности своей жизни.
Эдуарда он тоже однажды встретил, выходя из подъезда. Эдик как раз возвращался до-мой из школы. Он поправил съехавшие на нос очки и собрался юркнуть мимо него, но Максим остановил его за рукав.
- Чё тебе надо? – презрительно спросил Эдик.
- Ты простил меня?
- Слушай, отвали, а? Тебе мало, что я тебя выгородил? Мне столько врать пришлось – милиции, врачам! Мне даже перед матерью пришлось выкручиваться, почему мы с тобой не общаемся! Тебе мало? Я как вспомню, что ты под нами живёшь, что мне каждый день мимо твоей двери ходить – мне блевать хочется! Тебе прощения надо? На! – Эдуард пока-зал ему неприличный жест и побежал в подъезд.
Максим с горя снова начал курить – теперь уже основательно.
В начале февраля Марина позвонила ему и попросила срочно прийти. Он бросил все дела и через десять минут был у неё. Они закрылись в её комнате, она села рядом с ним на кровать и сказала негромко:
- Только ты не сердись, Максим, ладно? – она вздохнула. – Я беременна.
Новость была настолько неожиданной, что он растерялся. Он не знал, что и думать, не знал, хорошо это или плохо для него.
- Мы с тобой не пользовались презервативами, - стала оправдываться она. – Я просто высчитывала, когда можно. Но наверное, это не очень надёжный способ.
- Давно? – спросил Максим. – Давно беременна?
- Три-четыре недели.
- Ты уверена?
- Да. Я купила в аптеке тест, он показал положительный результат.
Решать надо было быстро. От ребёнка Максим избавляться не собирался – может, это был единственный шанс иметь детей, данный ему. Марине уже было восемнадцать, а в апреле восемнадцать должно было исполниться и ему. Март, апрель – два с половиной месяца. Это небольшой срок, ничего ещё не будет видно. Заявление можно подать уже сейчас. Он взял её руки:
- Марина, выходи за меня, - это получилось просто и естественно, как само собой разу-меется – никаких цветов, никаких речей.
Она виновато опустила глаза:
- Получается, что мы женимся по залёту.
- Это неважно. Главное, что мы ценим и уважаем друг друга.
Она уткнулась ему в плечо:
- Я люблю тебя, Максим.
С родителями возникли проблемы. Ольга Владимировна, узнав, что их сын собирается жениться, чуть дар речи не потеряла. Она не ожидала от него такой прыти. Марина, ко-нечно, девушка умная и порядочная, но она не единственная на свете. Ещё и не дружили, как следует, а уже жениться! И потом – восемнадцать лет – это слишком рано для мужчи-ны… Ах, она беременна! Ну, знаете ли… Далеко сынок пошёл! Чем же они там думали? Ни квартиры, ни работы, студенты оба! На родительской шее сидеть? С ребёнком? Мо-лодцы, ничего не скажешь!
- Могла бы и аборт сделать, - проворчала Ольга Владимировна.
- Мама! – крикнул Максим. – Ну что ты такое говоришь?
- А что я такого говорю? – стала защищаться Ольга Владимировна. – Это обычное дело, каждая женщина через это проходит… Ох, Максим, взрастили мы в тебе чувство ответст-венности на свою голову!
- Радуйся, что твой сын – мужик, - вставил отец, не отрываясь от своих конспектов.
- Я-то радуюсь, а вот ты проникся, что в сорок лет станешь дедом?
- Очень хороший возраст для воспитания внуков, - мирно сказал отец. – Радикулит ещё не мучает.
- Вот и жени своего сына! Только я не представляю, на какие шиши ты его будешь же-нить!
Максим запротестовал:
- Не надо мне никакой свадьбы! Распишемся – и всё.
- Да? А с обиженной роднёй мне потом отношения выяснять? Грамотный больно! Нет уж, собрался жениться – будем делать свадьбу!
Родители Марины отнеслись к заявлению дочери более лояльно. Тем более, что выбора у них не было. Конечно, она ухитрилась опередить старшую сестру, но теперь ничего не поделаешь…
…
Максим был уверен, что принял правильное решение. Другого быть не могло. Потому что есть установленные законы и правила, есть люди вокруг – с этим нужно считаться. Если бы каждый мог делать всё, что захочет, зачем бы тогда нужны были общество и ци-вилизация? Мы в мире не одни, у нас есть обязательства перед ним, и нельзя всё махом перечеркнуть. Нельзя быть эгоистом. Нельзя решать свои проблемы, жертвуя близкими. Да и какие проблемы? Что значат его проблемы по сравнению с тем, что творится вокруг? Наводнения, землетрясения, войны, терроризм… Да его проблемы – тьфу! У него нет ни-каких проблем! У него будет замечательная добрая жена и красивая дочка – обязательно дочка, потому что мальчика он не хотел: вдруг нетрадиционная ориентация передастся по наследству?
Максим посмотрел на себя в зеркало: да, костюм сидит идеально. Мама была права, ко-гда настаивала, что лучше сшить чёрный. Строгий галстук, белые розочки слева над кар-машком… Только, пожалуйста, сделайте лицо попроще, Максим Альбертович, а то можно подумать, что вы на похороны собираетесь, а не на собственную свадьбу. Он попробовал улыбнуться, но не получилось, его чёрные глаза оставались серьёзными. Видел бы его сейчас Богдан! Наверняка, он бы посмеялся. Ну и пусть. Он сделал свой выбор и был на-мерен держаться до конца. Он дал себе слово.
Внизу его уже ждала белая «Волга», украшенная воздушными шарами и атласными лентами, два раза прибегал Игорь. Кажется, снова слышались его торопливые шаги.
- Слушай, Макс, шевелись резче! Ты хочешь опоздать?
- Иду, не вопи. Дай попрощаться с холостяцкой жизнью.
- Вчера надо было прощаться, сегодня уже поздно.
Они спустились вниз, сели в машину и отправились выкупать невесту. Марина выбрала самый простой и незатейливый наряд: прямое облегающее платье и белые розы в волосах вместо венка с фатой. Максим похлопал ресницами и решил, что у Марины хороший вкус. Ему никогда не нравились рюши и прочая дребедень. Марина была просто прелестна. Он с первого раза угадал, в какой коробке находятся её туфли, и без труда преодолел все ос-тальные препятствия, разделяющие жениха и невесту. Со всей торжественностью Марина была вручена ему, и они со свидетелями Игорем и Таней поехали во Дворец бракосочета-ний. Все гости уже были там, с нетерпением дожидаясь их. Родственники невесты устави-лись на жениха, родственники жениха глазели на невесту.
- Как я волнуюсь! – шепнула Марина на ухо Максиму. – Столько глаз на нас смотрят!
- Не обращай внимания – здесь никого нет. Только мы с тобой, - он улыбнулся.
Началась церемония регистрации. Максим слушал довольно рассеянно, его больше за-нимало внутреннее убранство зала, Маринка в чудесном белом наряде – взволнованная и румяная, букет красных роз в её руках. Когда спросили, согласен ли он взять в жёны Ле-дяеву Марину Юрьевну, он ответил «да», когда попросили обменяться обручальными кольцами, надел тоненькое колечко ей на палец и предоставил для этой процедуры свою руку. Потом он поставил роспись в книге регистрации. Когда расписались свидетели, их с Мариной объявили мужем и женой, и они поцеловались. То и дело щёлкал фотоаппарат со вспышкой, фотограф просил смотреть в объектив. Подошли с поздравлениями родители, за ними – остальные родственники. Маринкин отец был уже навеселе и так расчувство-вался, что достал носовой платок и вытирал слёзы. Марине надарили целую охапку цве-тов, Максим взял у неё большую часть их и вручил Игорю. Всё было стандартно, как в обычный апрельский день.
На крыльце Максим подхватил Марину на руки и понёс к машине. Их обсыпали рисо-вым зерном, Марине попало за шиворот, она, смеясь, стала вытряхивать его. Им пред-стояло возложить цветы к вечному огню, отдать дань памяти погибшим воинам. Гости рассаживались по автобусам, украшенным яркими плакатами, которые рисовала Таня: «Кто куда, а мы на свадьбу». Марина, вытряхнув остатки зерна, села в машину и вдруг зажала рукою рот.
- Что – тошнит? – забеспокоился Максим.
Она кивнула.
- Сходить за минералкой?
Она снова кивнула.
- Давай, я сбегаю, - предложил Игорь, но Максим возразил:
- Я муж, а не ты. Отдыхай!
Он взял деньги и поцеловал Марину в щёку:
- Я мигом.
Он пошёл на мини-рынок, находящийся в соседнем здании. Было тепло, таял серый от городской пыли снег, текли ручейки, блестело солнце в прозрачных лужах. На рынке бы-ло шумно и многолюдно, сновали грузчики с тележками, играл магнитофон. Максим по-просил подать ему бутылку «Омской-1», торопливо расплатился и направился к выходу.
…Если бы можно было резко остановится на ходу, он бы, конечно, остановился, но он ещё метра два пролетел по инерции…
Они стояли у самых дверей, их толкали входящие и выходящие люди. Максим не верил своим глазам.
- Давай, отойдём, - сказал Богдан и за локоть отвёл его в более спокойное место.
Он почти не изменился, только вид у него был усталый и какие-то воспалённые глаза. Но он по-прежнему смотрел прямо на Максима - так, как умел смотреть только он. Мак-сим потерял дар речи. Он и рад бы был что-нибудь сказать, но спазмы перехватили горло.
- А ты повзрослел, - заметил Богдан. И признался: - Я был на твоей регистрации.
Это был удар ниже пояса. Максим почувствовал, как разом ослабели ноги. Он оглох, ослеп и перестал дышать. Они молчали. Когда Богдан снова заговорил, в его голосе явно слышались боль и отчаяние:
- Максим, я пришёл попрощаться. Мне нужно уезжать из города – этот придурок чуть не убил меня. Я хотел попросить тебя поехать со мной, но немного опоздал. Я пока нашёл тебя через университет, ты уже стал встречаться со своей девушкой. Ведь я ни фамилии твоей не знал, ни номера группы… Она беременна, да? Ты молодец: Марина будет хоро-шей женой. Я не хочу тебе мешать, Максим, я уважаю твой выбор. Я бы и не стал подхо-дить, но я стоял на крыльце и видел, как ты сюда пошёл… - Он перевёл дыхание и закон-чил осипшим голосом: - Я хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы всё у тебя было хорошо. Ну, пока. – Он пожал Максиму руку и поспешно вышел на улицу.
Максим понял, что умрёт прямо сейчас. У него так схватило сердце, что он не мог вдохнуть. Его сжала смертельная тоска, захотелось упасть на пол и больше не вставать. В голове не было ни одной мысли, кроме разящего осознания: БОГДАН ЛЮБИТ ЕГО! Гос-поди, Богдан его любит! Максим прислонился затылком к холодной стене и стоял так це-лую вечность, ни о чём не думая. Он не мог думать, он знал, что если начнёт думать, сразу же умрёт. И если сдвинется с места – умрёт тоже. Он только пытался осторожно дышать, превозмогая режущую боль. Сколько прошло времени – неизвестно. К реальности его вернул раздавшийся рядом глухой стук. Максим открыл глаза и увидел, что упала его бу-тылка. Он машинально поднял её и вспомнил, что его ждут в машине. Но он не мог пойти туда сейчас. С таким лицом? В невменяемом состоянии? Нет, это невозможно! Тем не ме-нее, его ноги, подчиняясь какому-то неведомому приказу, понесли его к выходу. Он шёл, точно зомби, ничего не видя перед собой, его шатало. И всё же он добрался до машины и даже изобразил что-то вроде шутки, постучав в окно.
- Кто там? – донёсся из салона повеселевший Маринин голос.
- Это я, твой недостойный муж, - кое-как ответил Максим.
Дверца открылась, и он бухнулся на заднее сиденье.
- Держи, - он подал Марине минералку.
- С тобой всё в порядке? – всполошилась она. – Ты совершенно белый!
- Сердце прихватило, - сказал он и остановил её рукой. – Ничего не надо, сейчас прой-дёт. У меня бывает иногда.
- Переволновался, что ли? – хихикнул Игорь.
- Язви, язви. – Максим махнул водителю: - Поехали.
Тот завёл мотор, вырулил на дорогу и погнал к проспекту Мира. Максим был совер-шенно убит. Он не представлял, как теперь выдержит весь этот кошмар, называемый свадьбой. Чтобы Марина не видела его лица, он отвернулся и стал смотреть в окно. На пе-рекрёстке их остановил светофор. Максим тупо смотрел на идущих по тротуару людей и вдруг снова увидел Богдана: тот сидел на полусломанной скамейке возле оттаявшего га-зона, широко расставив ноги и опустив голову. Максим понял: это всё. Это конец.
Он открыл дверцу «Волги», вышел на проезжую часть, пропустил встречную машину и перешёл на другую сторону улицы. Заметив его, Богдан с надеждой поднялся навстречу. Максим не выдержал и, добежав, обнял его, слёзы потекли сами собой.
- Что я наделал? – говорил Максим. – Что я наделал?
Богдан только крепче прижал его к себе.
- Ну вот, я ещё и реву, как маленький… - Максим попытался вытереть слёзы, но они продолжали литься: слишком много накопилось всего за последнее время.
- Смотри, - сказал Богдан спустя некоторое время. – Все вышли из машины.
Максим обернулся и сквозь пелену слёз увидел Марину, Игоря, Таню… Он мягко вы-свободился из объятий Богдана, сдёрнул с пальца обручальное кольцо и решительно за-шагал к ним. Как есть, зарёванный, он встал перед Мариной, взял её руку, положил на ла-донь своё кольцо, зажал в кулак и сказал:
- Маринка, я голубой, я его люблю. Я к нему ухожу. Прости, если сможешь.
Он развернулся и пошёл назад, к Богдану.
К самому себе.
Омск.
Август – октябрь 2001