(Навеяно результатами выборов в Государственную Думу РФ)
Неподалеку от изъеденного ветрами и холодными осенними дождями старого вокзала - здания с провалившейся крышей и разбитыми стеклами, стояла небольшая группка людей. Морщинистый старик, поеживаясь под глухими раскатами барабанящих по железнодорожному полотну крупных капель влаги, ниспадающей мутным потоком со свинцово-серого неба, глядел вдаль, высматривая то ли припозднившийся на несколько лет поезд то ли то ли просто пытался разглядеть за дрожащим ивняком и пожелтевшими холмами остатки прошлого. Последний поезд в эти края пришел сразу после войны, а тому вот уж лет двадцать - целое новое поколение успело вырасти, дабы в свою очередь передать эстафету бесконечного сизифова труда, именуемого жизнью, своим потомкам. Некогда над раскинувшимся близ станции ивняком, и домиками жителей этого холмистого края играли военные марши, цепляющие своими раскатистыми и бравурными ритмами что-то потаенное в душе, что-то что рвалось из глубин сердца на свободу, требовало выхода в виде жгучей и опаляющей экспрессии. И тогда в этих краях впервые появились грузовики, молотившие своими колесами непроходимую грязь здешних дорог, распугивая кур и мирно пасущихся у обочин дороги коров. С глухим мычанием животные схватывались и пускались наперегонки друг с другом, прочь от этих ненавистных глухих покашливаний моторов, выбрасывающих в воздух сгустки темного вонючего дыма. Грузовики были увешаны кричащими транспарантами и запыленными знаменами, с них соскакивали люди в черных мундирах и приставив к устам громкоговорители вторили своими речами будоражащим волю маршам. Дух нации - серьезное дело, вы самоотверженно работаете на благо нашей великой и могучей Родины, но только этого не достаточно, вы должны отдавать жизнь и все свои помыслы ради великой цели, ведь вы часть Нации, лучшая ее часть. Вы те на кого надеются и на кого уповают власти в своих начинаниях, вы принесете нам победу! Мы верим в вас! Говорят эти люди на грузовиках приехали из столицы, неведомого города, что раскинулся словно паутина, сетями своих узких улочек, островерхих старинных башен и гудящих заводских цехов. Но столица - это где-то там, за тысячами холмов, и сотнями миль, за Мраморными горами и полноводными реками, мы же здесь в окружении наших домов и семей, рядом с извечно зеленым хвойным лесом, березовыми рощами, ивняками, переливчато-синим озером, чья прозрачная гладь светится вечерами мерцающим волшебным светом. Но призывы все громче, марши все героичнее, душа все непримиримее и шире. И вот уже тянутся в захолмье на равнину первые поезда, и в них улыбающиеся, светлые лица, лица простых крестьян, еще несколько недель назад не знавших о своей великой миссии и принадлежности к славному народу победителю, народу чья многовековая и великая история автоматически дает ему право сказать свое громкое слово в истории новейшей, перекричать все другие народы, своим зычным басистым гласом, дать волю своему трепещущему и пламенному сердцу. Эти лица выглядывают из под черных козырьков новеньких фуражек, они прощаются с родными краями, с женами и детьми, ибо их ждет Путь Славы. Они надеются вернуться назад испив до дна чашу побед, вернуться совершенно другими людьми - полными самоуважения, чувства собственного достоинства, им надоело быть тварями дрожащими, которыми вечно кто-либо помыкает, даже такие ничтожные душонки как бывший мануфактурщик Иссак Зельбман, раскачивающийся ныне на ветвях одинокой осины, и чью шею, подобно тонким рученькам молодой возлюбленной, обвевает прочная пеньковая веревка. И сколько еще таких Зельбманов, Шпильманов, Гельдовичей будет подобно праздничным гирляндам украшать ветви одиноких осин и днища глубоких оврагов что примостились исподтишка в каждом яру, и над их иссушенными телами и телами их широкоглазых, застывших в немом крике ужаса и боли детей. Смотрите люди - Великий Народ торжествует.
Через несколько лет поезда вернутся, будет их правда в несколько раз меньше чем уходило с этой станции, и вагоны будут уже товарными теплушками, в которых обычно перевозят скот, и лица вернувшихся крестьян будут мрачными и понурыми, будто они за эти несколько лет постарели до такой степени что уже неотличимы от своих отцов и дедов. А вместе с ними на перроне сойдут чужаки, говорящие на малознакомом и непонятном языке, и в руках их будут штыки. И тогда военный переводчик, огласит манифест оккупационных властей - "После всего что вы причинили нам и нашим союзникам - вы наши вечные должники. Но мы будем относиться к вам гораздо лучше чем вы к нам - мы не станем сжигать ваших детей в газовых камерах." И начнутся бесконечные и унылые годы унижений, полу рабского существования и старики и дети и те кто оставил на полях боев, в тысячах миль от родного дома, свои ноги или глаза, начнут робко возмущаться - "мы что ли сжигали ваши дома и убивали наших детей. Мы честно воевали, как нам приказали. То люди в черных мундирах - их и судите..." Но в ответ на это победители лишь пожмут плечами и урежут пайки. И потянется бесконечная череда дней, сопровождающаяся постоянными проверками, и будут приезжать к ним в новых вагонах, сошедших с заокеанского конвейера лоснящиеся туристы с фотокамерами и экскурсовод тыкая пальцем в местных жителей будет с брезгливой гримасой сообщать вновь прибывшим - "Смотрите - эти люди убили 40 миллионов человек. Только население этой деревушки по нашим скромным подсчетам уничтожило восемь тысяч семьсот шестьдесят ни в чем не повинных людей". И туристы будут фотографировать собравшихся на станции местных, и морщинистого старика, у которого под Клюгенау шрапнелью оторвало два пальца на левой руке, и ребенка, родившегося гораздо позже войны, потом его фотографию разметят в ежегодном фото альманахе - "Потомок убийц" - такая подпись будет значиться под фотографией. Перед тем как вновь набиться в вагон и покатить дальше по маршруту "Дорога славы", разрекламированному всеми крупными тур-агентсвами зарубежья, туристы сунут ребенку горстку леденцов, а старику дадут несколько монеток, на которые он сможет запастись на целую неделю разбавленным спиртом, дабы смыть с себя ежедневное унижение, забыться припав к родной земле опухшим и посиневшим лицом. Но когда прохладный металл заветных кружочков истощиться, он как и сегодня, вместе с внуком и еще несколькими людьми вновь выйдет к зданию заброшенного вокзала и опять будет всматриваться в даль, туда где рельсы сливаются с вечностью, и ждать прихода очередного поезда.