Перед ним лежал бумажный самолетик. Он снова посмотрел на него и вздохнул. Взял лезвие и со всей силой провел по запястью. Хлынула кровь, намачивая полы плаща, самолетик и пол. Он смотрел на нее и считал секунды до встречи с Мадлен…
Он прожил довольно долгую жизнь – уже тридцать лет было позади. Они были тяжелыми, эти тридцать лет, они утомляли, тянули его назад, мешали быстро, весело и уверенно идти вперед. Он, конечно, шел. Но уже не так уверенно, не совсем прямо и не так уж быстро, как хотелось бы. Да собственно, уже и не очень хотелось… Просто так было нужно, и он шел. Не радуясь, но уже и не злясь этому странному обстоятельству. И уж тем более не удивляясь. Удивляться он разучился уже давно.
Тридцать лет – это много или мало? Сильно или не очень? Сколько стоят тридцать лет жизни? ТАКОЙ жизни тридцать лет?.. Никто не знает ответа. И он тоже не знал. Он никогда не спрашивал себя об этом… Зачем? Все равно эти годы уже прошли, что уж теперь… Что впереди? А много дороги осталось впереди? – Эти вопросы ему были интереснее.
Он жил своей жизнью, не похожей на жизни миллионов других людей. Жил не так, как жить нужно было… А как нужно?
В пять лет он остался совсем один. Тогда он как раз очень остро понимал всю безысходность холодного и пустого одиночества. Страх разрывал его изнутри, когда он жался к мокрым и вонючим стенам кирпичных подвалов, где сытые толстые крысы сновали из угла в угол. Он мелко-мелко дрожал, когда на улице встречал вдруг облезлую побитую собаку, потому что уже тогда понимал, что его ждет та же участь. Он тогда не спрашивал – «за что?», и только вопрос «что будет дальше?» не давал ему покоя.
Шли дни, месяцы и годы. Он не учился в школе, потому что его не существовало в этом мире, среди людей, где есть школы. Многому его научила Мадлен – девушка, с ничего не выражающим взглядом, в вечно грязной кожаной куртке. Косуха и порванные на коленях джинсы – вот вся ее одежда. Она часто приходила в подвал, где он жил, приносила что-то из еды и начинала курить. К этому едкому густому дыму он привык еще с детства. Она сидела в углу и судорожно затягивалась. Потом выводила его на улицу и показывала вывески. Так он научился читать.
Однажды в подвал пришел кто-то. Он даже не понял – девушка это или парень. Существо очень странно выглядело – длинные темно-рыжие волосы, кроваво-красные губы, совершенно белое лицо, накрашенные длинные ногти, джинсы, кожаная куртка, грубые мужские ботинки и странные кулоны, кольца и браслеты в огромном количестве. Говорило существо грубым голосом, больше похожим на мужчину, чем на девушку. Оно прижало его к стене и сказало, что больше та девушка приходить не будет, потому что она живет теперь в другом мире. Он понял, что она умерла. Через несколько лет он узнал, что виной были наркотики, но могилу ее он так и не нашел. Ее не стало, а он научился ненавидеть. Кусочек его души умер вместе с ней.
В тот день он убил из рогатки нескольких голубей, а потом сильно ударил ножом какого-то паренька в подворотне. Ему было десять лет. Если бы нож не потерялся, он убил бы еще кого-нибудь. Но он застрял в груди того парня. Он потом не раз вспоминал лицо жертвы, оно снилось ему по ночам, оно виделось в прохожих… Но скоро и это прошло. Осталась только пустота, у которой нет лиц. И он жил дальше, если только то жалкое существование, которое досталось ему, можно было назвать жизнью. Но научился не плакать, не жаловаться, а только упрямо сжимал губы и шел вперед. Гордый.
Его били, и он научился давать сдачи, а иногда и нападать первым; его не понимали, и он научился молчать… В истерзанной душе росла и зрела ненависть ко всему миру, который с каждым днем все сильнее ударял по израненным душе и телу.
В шестнадцать лет он связался с группой девушек и парней, которые пообещали ему кров и еду взамен на талант. И он согласился. Они выступали вместе – девушки и парни играли на барабане и гитарах, а он пел. Им давали за это деньги и наркотики. Сначала его выручкой была только десятая часть денег, а потом ему стали давать больше, прибавляя к выручке часть наркоты. В девятнадцать лет он много раз хотел покончить с собой. Но к наркоте его организм относился очень странно – он мог не принимать ее в течении недели, а то и больше, а ломка не возникала. Он мог за раз принимать три смертельные дозы, но хуже ему не становилось…
В двадцать он устроился на работу официантом в кафе и снял чердак. Маленькое помещение стоило почти всю его зарплату, но он был рад и этому дому.
Он был странным человеком. Мог по нескольку недель не выходить из своей каморки, никому не открывать и просто лежать на полу, глядя в потолок. А мог уйти из дома на месяц или два, бродить по пустым ночным улицам, ночевать на кладбище, опершись на ограждение или крест… Порой несколько дней он проводил в лесу, питаясь тем, что попадет под руку…
Он сочинял стихи, но почти никогда не записывал их – знал, что никто не поймет его…
Жизнь текла своим чередом, и он уже почти смирился с одиночеством, полюбил его, нашел в нем то, что не могло дать ему общение… Но он случайно нашел могилу матери…
Она была небольшая, с крестом и криво прибитой табличкой, поросшая острой травой.
Он стал перед ней на колени и долго смотрел на надпись на кресте. Ни лицо, ни голос ему так и не вспомнились… Три ночи он провел, стоя на коленях у ее могилы… Зачем? Кто знает?.. Он и сам не знал этого. Ничего хорошего она не сделала для него…
Он шел по мосту, одетый, как всегда, в длинный до пят черный плащ, глядя себе под ноги. Лицо его скрывал капюшон. Навстречу ему бежал маленький мальчик, держа в руках бумажный самолетик. На борту было детской рукой написано «Мамин». Когда они поравнялись, мальчик дернул его за плащ:
- Дяденька, а вы не знаете, как его бросить, чтобы он далеко улетел?
Он повернулся к малышу, взял в руки самолетик и аккуратно положил на ветер…
Тот поднялся вверх, а потом стремительно понесся вперед, туда, куда дул ветер…
Мальчишка, широко открыв глаза, смотрел на него, пока он не скрылся за горизонтом.
Человека в черном плаще уже нигде не было.
Он вернулся на чердак и увидел застрявший в трещине окошка бумажный самолетик с надписью «Мамин» синим карандашом…