I
Ночь ломала и выворачивала наизнанку. Было плохо настолько, что не хотелось жить. После нескольких попыток уснуть, я встал и заметался по комнате. Она и так была похожа на камеру, а теперь это был уже не тупик - западня. Темные переплеты окна, тускло-призрачный свет не то луны, не то фонаря освещал комнату. Вместо вещей - лишь их тени. И сам я казался себе тенью, и даже не собственной, а чьей-то, чужой. Пять шагов к окну, пять к двери. Рука тянется к ключу. Провернуть, открыть дверь и выйти. Подышать, покурить. Но рука беспомощно падает на полпути. Бессмысленно. Завтра надо встать пораньше; а если не высплюсь, не смогу скрыть своего состояния… Стихия, «вышедшая из берегов» не только рушит все на пути, вырывая с корнями деревья, сметая дома, но и затем несет это с собой… Надо уснуть. Подумать о чем-то хорошем… и уснуть. Что может быть хорошее…? Да… уж. Ну и пусть. Спать.
Утро. Глаза не открыть. Голова гудит. Чувствуется, что в ней что-то то ли перекатывается, то ли переливается ото лба к затылку и обратно. Что, брат? Тоже тупик…? Тоже западня? Не выйти…? …ну, посиди. Это не дольше, чем жизнь. Наконец, глаза открыты. С ними тоже что-то не так. Переводишь взгляд с потолка на окно, а продолжаешь еще видеть потолок. Так несколько секунд - и, вдруг, …окно. Затем смотришь на стол, но пока до него, видимо, очередь не дошла… Мозг взбунтовался. Во рту металлический привкус. Хочется сплюнуть, а не чем. Сантехники воду перекрыли. Хм, …шучу, значит оживаю.
Последнее время такое часто. Ночь водоворотом затягивает, скручивает и выбрасывает… Постоянное предчувствие чего-то, чего-то необычного. В воздухе висит знак вопроса... ? Настоящий, осязаемый. Неужели что-то произойдет? Предчувствие не должно обмануть. Надо встать и сделать шаг навстречу этому…
Наконец, я сползаю с кровати и пытаюсь встать на ноги. Осознание собственного бессилия мучительно. Пробирает смех и приходится упасть в кресло, чтоб не свалиться на пол. Это неизбежное решение, поскольку наваливается такая апатия, что моментально проваливаюсь в сонное небытие.
II
Проснулся я окрыленный. Наконец “это” произошло. То ли увидел вещий сон, то ли еще что-то, но время пришло. Вскочив с кресла и по пути глотнув холодного чая, я подбежал к двери. Дрожащими от нетерпения пальцами открыл замок и, распахнув дверь, …замер. Только основательно проанализировав, можно воспроизвести всю гамму чувств, которую я испытал, увидев “это”.
Бывает, когда мир воспринимаешь полностью в черных тонах, бывает он и радужных оттенков, иногда болит голова или зуб и тогда начихать на все, но тут было такое сногсшибательное зрелище, что вписать это в какие-то рамки просто невозможно.
За дверью стояли люди…?? Воистину понятие “человек” растяжимое. Они были похожи на людей, но только похожи, не более. Нет, не манекены, они были живые, или почти живые. Неподвижность и движение - сжатая пружина. Жизнь и обреченность. Их было много. Нет, они были везде. Сквозь них невозможно было пройти. Их вид вызывал странные ассоциации. Они колыхались и переплетались как травы в полях и в них, как в траве, казалось, что-то скрывается. Живое, не безликое. Но они не были травой, и поэтому вызывали чувство брезгливости и недоверия. Они стояли так плотно, что мне, чтобы выйти из комнаты, пришлось бы шагать по их головам. Это страшно - быть или чувствовать себя букашкой и, одновременно ощущать свое могущество. Я был потрясен увиденным, почти раздавлен.
Я решился. Решился почувствовать себя этой букашкой, которая ползет по травинкам и колючкам, переползает комочки земли, преодолевая все преграды на своем пути, воистину для нас, людей, смехотворные, а зачастую и вовсе незаметные нашему взгляду. Взобравшись на плечи первого, ближнего ко мне “человека”, я перевалился через него, упав на спину и, растянувшись во весь рост, улегся на чьих-то головах, плечах и руках. Тело мое как будто начало жить своей, отдельной жизнью. Мышцы стали конвульсивно сокращаться, будто я целиком и каждой клеткой испытывал ясные и однозначные позывы. Желудок, казалось, хотел вывернуться наизнанку и вытряхнуть из себя все, что в нем было, пусть он даже и был пуст. Но постепенно я успокоился и почувствовал, что все вокруг неуловимо изменилось. Я как-то особо стал ощущать тех людей, на которых лежал и которых мог видеть. Какой-то парень - переросток, из тех, кого прозвать “каланчей” проще простого, с длинным горбатым носом, вдруг примерещился мне в виде огромной клюки с массивной изогнутой рукоятью, сделанной как будто из черного непрозрачного янтаря, золотившегося по краям. И так непреодолимо было желание за “нее” схватиться, что я еле успел остановить свою руку, которая уже тянулась, чтобы крепко в эту “рукоять” вцепиться. Подо мной происходило что-то невероятное. Все неуловимо менялось. Я перестал различать людей. Они превратились для меня в символы чего-то. Каждый стал одновременно и человеком, и вещью, и идеей.
В левую лопатку стало что-то колоть, в поясницу уперлось что-то твердое, а ноги стали увязать, как будто под ними была трясина. Но вместо трясины ассоциативно возник в голове образ какой-то тягучей каши.
Медленно, ползком я стал пробираться по людской массе к выходу. Какое шоу, самое невероятное, может сравниться по впечатлениям с тем, что я ощущал!? Какие открытия я делал! Плечистый парень с бесхитростной, широкой улыбкой, этакий рубаха-парень, казалось, одним только взглядом потянул у меня все из карманов. Даже моя куртка готова была переползти к нему на плечи. Смурной же молдаванин словно похлопал по плечу, отодвинулся и прошептал:
- Давай быстрей! Я с ним разберусь!
Старушка - божий одуванчик оказалась крепче и устойчивей стальной высоковольтной опоры, а мужественный герой-любовник, окруженный какими-то пышногрудыми афродитами, издававшими при прикосновении к ним стоны и гулкое эхо, почти расплылся киселем. Встречались друзья, от вида которых на сердце становилось теплее. Попадались злые, но забавные, спокойные и страшные, веселые, от которых передергивало и поднималась волна раздражения и ненависти, маленькие, но бездонные, старые и глупые, грубые, но верные - всякие встречались на пути. По лестнице на первый этаж я скатился кубарем, получив от кого-то несколько тумаков, лишившись пары пуговиц и отчаянно захотев пить.
Пробравшись к выходу, я дернул дверь на себя, с трудом подвинул ее, слегка сплющив какого-то мужичка, как резинового. Он стоял у самой двери, согнувшись в полупоклоне с застывшей на лице услужливой улыбкой. В парадной был полумрак. Приоткрытая дверь впустила внутрь лучи вечернего солнца, и на секунду сумерки расступились. Мужичок оказался широкоплечим молодым парнем бравого вида. Тонкие, приподнятые по краям усики придавали его лицу смешливое выражение. Едва протиснувшись в образовавшуюся между дверью и косяком щель, я выскочил из парадной на улицу. С грохотом за моей спиной дверь захлопнулась.
III
...Тишь и пустошь. Ни души... Ни тела... Красноватое солнце золотило листья на деревьях. То ли лето, то ли осень. Спокойное и счастливое безвременье. Такие моменты радуют горечью воспоминаний. В такие моменты, кажется, все сбудется, приоткроется...
IV
Я выскочил в зеленый дворик нашего дома. Оглянулся и никого не увидел. Тишина. Только шорох кружащихся с ветром листьев. “Где же все?” - растерянно мелькнула мысль. К углу дома, дальше, на дорогу, бегом. Из-за строящегося напротив дома уже много лет улица была перегорожена забором с воротами. Асфальтом ее не закатывали. Я же бежал именно по нему, хотя и спотыкался о камни, бугры земли, которые словно накладывались на изображение ровно заасфальтированной дороги без всяких заборов и ворот. Стройка все же была: недостроенных три этажа, стоял на рельсах подъемный кран, в кабинке которого даже кто-то был, но все такой же неподвижный и безликий. Внезапно кран исчез, исчезли недостроенные этажи, горы строительного мусора, бытовки - все, что могло бы напоминать о том, что здесь идет строительство. Вместо всего этого вначале неверно, с искажением переливаясь всеми цветами радуги, возник многоэтажный красавец с пентхаусом, клумбами вокруг и парковкой, заставленной машинами. Затем медленно, словно нехотя, он исчез, возвращая все на свои места.
Бросившись к первому попавшемуся на глаза подъезду, я рванул на себя дверь и тут же уткнулся в чью-то спину. От нее словно било током. Казалось, ее владелец сейчас обернется и также молча, как стоял до этого, закатит оплеуху или заорет:
- Слепой, что ли?
Изо всех сил хлопнув по его заду дверью, я навалился на нее всем телом, пытаясь сдержать серпантин людских тел, уходящий по лестничным пролетам к верхним этажам. Мне показалось, что людская змея дрогнула и подалась на меня всей своей массой и сонмом чувств, словно я вынул пробку из бутылки, где был заключен Джин. Но дверь никто не пытался открыть, хотя даже сквозь нее продолжало бить током. Отпрыгнув от нее и отбежав подальше, я судорожно стал соображать: “Почему только в домах, в помещениях? Почему нет на улице... на свежем воздухе... под небом..., под небом..., а они под потолком...; не выбраться..., заперты в...”.
Оборвав себя на мысли, я сломя голову понесся обратно: “...домой, к себе, зарыться с головой под одеяло и не думать ни о чем, забыть, уснуть и проснуться в нормальном, привычном мире. Страх - это же нормально. Это все не мое..., я не хочу верить...!”. Уже почти добежав до своей парадной, я замер на месте, словно уткнулся в невидимую преграду. Можно ли доверять глазам, которые сегодня так часто меня подводили?
На лавочке сидел старичок и беззубым ртом, громко причмокивая, обсасывал корку хлеба. Худенькие его плечи подергивались. Ежеминутно сглатывая слюну, он закашливался так, что его дыхание походило на сип сломанного духового инструмента. Над ним нависал худощавый верзила с лицом самодовольного, наглого недоумка. Он ощутимо ударил старика в плечо, дергая за волосы потрепал его затылок и захохотал. Лошадиная челюсть дылды затряслась в такт смеху. Неожиданно он тоже поперхнулся и зло сунув кулаком старику в бок, заорал:
- Ты, старый хрыч, зачем новую банку огурцов открыл, когда старая уже вторую неделю стоит, никто не ест!?
Было видно, что старику было и больно и отчего-то стыдно. Он, боязливо отодвигаясь, заикаясь, почти прошептал:
- Н-но там же все в п-плесени уже.
Дылда только пуще захохотал:
- Ничего, она полезна. Может хоть на старости лет покайфуешь. От грибов знаешь какой приход!? Сны цветные увидишь. Может, и вовсе не проснешься. Надоел ты мне.
Я, онемев, глядел на них. Жалость и злость комом подкатывали к горлу. Но, осознав нелепость ситуации, сфальшивив, дрогнувшим голосом закричал:
- Вы кто такие? Откуда?
Старичок тут же равнодушно и уверенно повернулся и, прищурившись, усмехнулся, глядя мне в глаза:
- Ты знаешь - кто. Спроси - зачем?
Еще не успели отзвучать слова, как старик и дылда исчезли. Я словно сморгнул с глаза соринку. Вместе с ними исчезло и чувство неуютности.
На их месте возникла другая парочка. По всему было видно, что стоят они тут давно и я услышу только финал разговора. Это были юноша и девушка. Он был худощав, одет в спортивный костюм. Чувствовалось, что разговор ему уже невообразимо надоел и он хочет быстрее уйти. Она - невысокого роста, пухленькая. Пунцово-красное лицо оттеняли длинные темные волосы. Девушка плакала:
- Ну, хочешь, я сделаю все, что попросишь! Я не могу без тебя, я тебя люблю! Не бросай меня! Хочешь, я стану на колени?
Нервно оглядываясь по сторонам, юноша прошипел:
- Перестань! Я уже сказал: не хочу быть с тобой, не люблю! Вообще, я опаздываю, мне надо идти.
Она вцепилась в его куртку и стала сползать вниз, пытаясь встать на колени. Молодой человек грубо схватил ее под мышки и посадил на скамейку. Судорожно вцепившись в него, почти в истерике, она продолжала:
- Я не могу без тебя жить. Дай мне нож, я перережу себе вены!
Парень встал, еле освободив куртку и все так же оглядываясь по сторонам, ответил:
- Делай что хочешь! Я ухожу!
Отвернувшись, он зашагал прочь. Вдогонку ему неслись уже другие слова:
- Будь ты проклят! Ты не уйдешь от меня! Да даже если и уйдешь, лучше, чем я у тебя никого не будет!
Затем, успокоившись, она встала, задумчиво взглянула на меня и спросила:
- А ты бы смог так поступить?
Неведомо откуда появившийся жар окутал лицо. Мочки ушей налились красной жидкостью, а прилипший к гортани язык одеревенел. Она продолжала на меня смотреть - как-то преданно, с надеждой. Взяв себя в руки, я откашлялся и грубо и зло буркнул:
- Да пошла ты к черту! Отстань, я тебе говорю! - и махнул рукой, то ли пытаясь оттолкнуть ее, то ли отогнать видение. Рука с треском вспорола воздух, прошла сквозь ее плечо, грудь, руку. Изображение тут же потускнело, черты лица стали неуловимо меняться, словно забываясь. То ли тень, то ли призрак шагнул ко мне и пропал. Голос ушедшего парня вывел меня из оцепенения.
- Как ты думаешь, она ушла навсегда?
- Нет, - ответил я.
- Да-а-а, не все такие. Уходя, люди забирают и часть воспоминаний, крадут их у тебя, но они вправе это делать. Не гони людей и не останешься совсем один. Не замыкайся. Без тебя их нет, но и без них - тебя.
Я стоял один и нервно вздрагивал. Капли дождя, падая с затянутого тучами неба, стекали с волос, продолжая свой путь под рубашкой. Продрогший и морально разбитый, я забился под козырек подъезда, привалился к стене и уснул.
95-03
СПб - Байкальск