Она боялась. Боялась по-настоящему, с дрожью в коленях и сладким волнением в животе. Но боялась она вовсе не моей упрямой ладони, сжатой в благодарность ее бедрами. Не широкой скважины в деревянной двери комнаты. Не обезоруживающего дневного света, знающего, что такое стыд… Ей было страшно утаить от меня какую-то часть себя, отдавшись не полностью - уж слишком ей хотелось принадлежать моим прикосновениям безгранично. Беспрепятственно. Идеально раскрыто. А еще она опасалась разочаровать меня, потому что не хотела разочаровывать ни в чем.
Она говорила:
- Я хочу быть полезной тебе всегда: если тебе понадобятся деньги - иметь возможность дать их. Если ты позвонишь и захочешь встретиться, чтобы я смогла сделать это в любой момент. Мне хочется быть для тебя нужной и лучшей во всем.
Таких женщин, как она, приводят из ресторана. Обязательно за руку. Ложатся с ними непременно на шелковую простыню. Ее соблазняют просто. Но это касается мужчин. Со мной все обстояло иначе. Ей было боязно испортить отношения между нами, свести особенность чувств в банальность постели. А еще она не хотела, чтобы я когда-нибудь написала о ней "трахалась она никак" (см. рассказ "Третья" этого же автора).
Я знала: любое неверное движение и она встанет, чтобы недовольно прогнать. Оттого так хотелось быть идеальной. Локоть наотмашь. Соскочила с кровати. Закрывает намеренно огромную дверную скважину тряпкой и… возвращается ко мне. Поддается.
Любопытство и закономерное притяжение тел пересилило этот никому не нужный страх в момент, когда запах коктейля и коньяка успел сродниться со стеноугольностью комнаты. Она билась в моих руках воробышком, я слышала метроном ее громкого сердца. Мне нравилось задавать ритм ее дыханию, ныряя все глубже в темноту выжданного вечера. Мне нравилось переступать через себя, сглатывая ее невыносимое упрямство. А еще я получала удовольствие от почти материального ощущения ее цыганского происхождения: чувство непримиримой свободы и порочного размаха передались ей по наследству от матери, пусть светло-русые волосы - приобретенная индивидуальность.
… Она говорит, что полюбила меня в тот момент, когда я выбросила на свалку около десяти новых электрических розеток просто потому, что они попались на моем пути во время избавления от мусора. Я же стала от нее без ума, когда она шла впереди по улице: волосы собрали в себе весь солнечный свет, шея притягивала оголенностью, походка возмущала самоуверенностью. Я догнала ее. Она мне улыбнулась и по-детски непосредственно предложила: "Давай знакомиться".
Зовут ее Алена. Фамилия - Неверояткина. Я училась вместе с ней на юридическом факультете. Поэтому с предметами "теория государства и права", "уголовный процесс" и "правоохранительные органы" у меня ассоциируются распивание алкогольных и слабоалкогольных напитков из пластмассовых стаканчиков на последней парте, незаметные для других соприкосновения коленей и колотящееся сердце при созерцании ее груди, заманчиво проглядывающей через обтягивающие кофточки.
Ночи, в которые она не бывает в ресторане, гостях или борделе, она проводит в клубе "Мегаполис". В прошлую пятницу она быстро идентифицировала себя с танцующими на сцене мальчиками в полосатых тельняшках - на ней сине-бело-полосатая кофточка. Каким-то непонятным способом запрыгнула на полутораметровый подъем сцены, даже не зацепившись за металлический бортик джинсами и не сломав каблуки. Влилась в поразительно быстрый танец - вприсядку. Пьяные зрители визжали. Она в ударе. Охранники тоже взобрались на клубную сцену и пресекли отчаянные танцы, схватив ее под руки и опустив обратно со сцены. Она, сопротивляясь, кричала им: "Что вы делаете? Ведь я же морячок!.."
Дома она носит желтую пижаму. Она коллекционирует пижамы. И хочет подарить пижаму мне. Вслед за розовыми часами.
Алена бывала у меня дома. Могли поругаться несколько раз. Она обязательно зашторивала окна: "Не люблю дневной свет". Нам нравилось разлечься на полу и разговаривать. Она привычно разливала на ковер пиво. И часто кричала: "Не смотри на меня так!"
Она экспрессивно ворчит на меня: "Впервые встречаю такого человека: ждешь разговора с тобой несколько недель, чтобы позвонить, наконец-то задать вопросы, так давно и сильно интересующие. Узнать, как ты. А ты говоришь, что тебе надо подумать. Или ничего не помнишь. Даша, почему ты вечно ничего не помнишь?! Ну что ты за человек?! Как ты еще свое имя помнишь - удивительно".
… И вот мы сминаем диванное покрывало. Прежде я не видела, чтобы отдавались так, как это делает она.
… У нее есть муж. Он просыпается по утрам и видит на полке в рамочке мою фотографию. Говорит:
- У меня такое чувство, что я сплю с Дашей.
А еще у нее есть дочка, которой через неделю исполняется год. Муж будет работать в этот день. Я единственная из приглашенных.