Пивные истории все

История первая
Хорошо холодненькое

Василий не любил собак. Он любил пиво. Чему-чему, а этому его сущность противиться отказывалась.
Жаркий летний день своим началом ничего путного не предвещал. Банально выйдя из трамвая и смачно зевнув, Василий унылой походкой направился  к пивной точке, где, как он тайно и наивно считал, специально для него продавали холодненькое ладипостовское.
Отпуск есть отпуск. И пусть крабы подорожали, а корюшка дерьмовая и мелкая,  всегда в заначке найдется кусочек вяленой или соленой кеты, которую даже нанайцы в голодный год есть не будут, а к пиву сгодится. «Вам тут не Москва, а мы не «крутые» на джипах, так что нам и икра, и красная рыба еще еда. Если, конечно, селедки нет. Дорогая стерва стала!» – разумно мыслил Василий, пиная мимоходом колесо засидевшейся около ларька иномарки. 
Облом не заставил себя долго ждать. Пиво было, но не то. Не то! А всего лишь тарабаровское.
– Как же так, девоньки? – поставил он вопрос ребром, растерянно разведя глазами по сторонам, озрев моложавых продавщиц в недоглаженных халатах, где-то в глубине желудка осознавая, что им его проблема «по барабану».
Одна стервоза из торговой парочки встрепенулась, слегка расплывшись в улыбке:
– Бери, дядька, пиво. Холодненькое. Ладиповское все выпили – жарко больно. А то скоро и этого не будет.
– Да-а, – расстроился Василий и душевно почесал затылок.
Но печаль его была недолгой. «Эх, хорошо быть в отпуске! Есть время – есть выбор. Вот как пойду сейчас в другое место и там найду свое любимое... Не нравится – не пью», – гордо отрезвил он для себя ситуацию и попылил за угол, молодецки взмахнув пакетом с полиэтиленовой бутылкой из-под «Коки». Его горячий порыв вызвал ответную реакцию проходившей мимо драной кошки, которая испуганно метнулась в дыру подвального окна.
Как цинично говорили древние нивхи, «свято место пусто не бывает». Народец смышленый пошел, за пивом в том числе. Об этом Василий догадался почти сразу, как только увидел короткое подобие очереди, человек так около пяти, топтавшее асфальтную пыль около киоска со зверской надписью: «Попробуй настоящее пиво!» На соседствующей лозунгу эмблеме не хватало рядом с пивной кружкой только лихого красногвардейца в буденовке, зазывавшего добровольцев. «Ну и хорошо, что его нет, – мысленно обрадовался  Василий,  – а то бы добровольцы быстро все пиво выпили – знаю я таких».
Минуты ожидания любимого пойла погрузили его ненадолго в воспоминания. Он отрешился и даже не заметил дебильного нищенствующего мальчика в потертой кожаной куртке, просившего мерзким гнусавым голосом на хлеб.
Ведь когда-то очереди за пивом в этом болотном городе были огромны, люди приходили с ведрами целыми бригадами... И пока одна бригада не напьется, второй оставалось лишь биться в судорогах ожидания, а любителям-одиночкам, вроде Василия, вообще редко что перепадало.
«Вот ведь дожили до светлого времени пивного изобилия», – легонько оптимизировался Василий и обрадованно икнул, так как пришло его время платить деньги.
Василий не стал сразу закручивать бутылку. Некоторое время завороженно смотрел, как оседает похожая на мыльную ароматно-белая пена, затем сделал долгожданный глоток из горлышка. Возникшее во всем организме непередаваемое ощущение вызвало почти остановку сладостного мгновения...
«Как немного надо человеку для счастья, а вот пива почему-то всегда надо больше», – родил он внутри головы философскую мысль и, храня ее там же про черный день, отправился на квартиру, где деньги не лежали, но сытно пахло  рыбой. В душе же у него пело: «Эх, хорошо холодненькое!»
А люди ничего не замечали и не чувствовали. Они прели под душным солнцем, зевали на цены, прятали лысины в тень, кляли президента и жаркое лето города неизвестно чьей юности.


История вторая
Сон – пища мозга

Некоторые говорят, что утро вечера мудренее. Это кому как. Василию, например, утром хочется спать гораздо сильнее, чем упавшим в небытие вечером. Даже, если ночью не лают за окном голодными голосами собаки, не топают свои танцы, уподобляясь дикарям у костра,  удалые соседи наверху и не слышно на улице пьяных песен обкушавшихся алкоголем бессонных мужиков, поутру в организме ощущается утрата и ломота.
Те, кому с утра не за грибами и не на рыбалку, отправляются обычно на службу, что цинично называют работой. Делают это достаточно нудно и бестолково. Оставшиеся же дома более продвинутые граждане сознательно спят, создавая себе удовольствие и продляя жизнь.
Василий утром вставал на работу с трудом и чувством недовыполненного перед самим собой долга, туго продирая свое всплывающее сознание через заспанные глаза. В эти туманные часы его голова не ощущала избытка мыслей. Она была тупа и тяжела, мозги жили воспоминаниями о безвозвратно ушедших сновидениях. Реальность портила настроение и чернила желчь.
В то же время, возможность вздремнуть на рабочем посту доставляла ему мерзкое удовольствие, чувство справедливого отмщения  за неблагодарно низкое жалованье при его сложном и вредном для здоровья труде.
Он работал в психбольнице. Санитаром. Когда он подремывал, сознательные асоциальные больные в надзорной палате доходчивыми русскими словами и целенаправленными жестами тактично успокаивали возбужденных. Уговаривали их не шуметь, объясняя, что, если Василий проснется, то может слегка рассердиться и не пустить их в туалет курить. Правда, доктор при обходах иногда предупреждал его, что спать нежелательно, так как можно замерзнуть. Но Василий жалобами на здоровье не страдал, отвечал по-философски бодро, что не спит, а просто задумался. Санитар он был «от бога», больных никогда сильно не бил, садистскими расспросами не доставал, поджаливал, давая хлебнуть «чифирку», и даже пользовался справедливостью в оценке их поведения, за что те его крепко уважали и часто слушались.
Сегодня же он вставать не торопился, так как пребывал в состоянии отпуска. Однако выработанная годами проклятая привычка ходить по утрам на работу не давала ему покоя, рушила естество сна и посылала в голову кошмарные утренние сновидения.
Снилось, что он лежит в наблюдательной палате своего отделения, но уже не санитаром, а как простой шизофреник, у которого ягодицы вздулись от инъекций аминазина и глаза слипаются в нейролептической сонливости. На соседней койке покоится привязанный простынями к кровати его сменщик, санитар Володька, плюется и кричит дурным голосом, что хочет есть.
Рядом стоит в белом халате, изображая медбрата, один из дурашливых хроников, держит наперевес огромный шприц и ласковым голосом приговаривает:
– Не надо кушать подушку – козленочком станешь...
 Потом начинает, как из автомата, зычными короткими очередями стрелять из шприца вонючей мочой, хохотать, косить глазом в сторону Василия и петь на мотив гимна Советского Союза:
– Отлились Володьке Виталькины слезы...
Василия охватывает чувство первородного ужаса, и он просыпается охлажденный обильным потом. Озирается глупо по сторонам, но, узнав, наконец, обшарпанные обои и рассохшуюся мебель родной квартиры, облегченно вздыхает.
Полежав с закрытыми тяжелыми веками глазами и осознав всю бестолковость испытанных страхов, долго принимает решение о необходимости открыть органы зрения, сесть, а затем встать. Настроение ощущается никаким.
– Чертов дурдом, бросать надо это занятие, а то совсем свихнусь, – стандартно выругался Василий про себя и всех причастных.
Стало немного легче. Тут его, как всегда, осенило: «А не сходить ли мне за пивом?» Заклинание подействовало. Вокруг посветлело, обои засмотрелись новее и день за окном показался радостнее. И на возрожденный ум пришел поэтически окрашенный афоризм: «Сон – пища мозга, а пиво – его наслаждение!» День начался.


История третья
О чудесах

Василий не обладал привычкой верить в чудеса. Почему-то последнее время его силы нудно подтачивала легкая тревога. Возвышенное чувство пребывания в отпуске подослабло и не могло вытеснить из тела ноющее беспокойство души. Василий расстраивался: уже половина отпущенного ему судьбой срока пребывания вне работы отошла в прошлое, а он никак не мог сподобиться начать ремонт. Огонь труда не возгорался ни под каким предлогом.
Солнце регулярно вставало и садилось, луна на небе успела полтора раза состариться, жаркое лето плавно перешло в бабье, отпускные прилично подтаяли, время текло – тяжесть забот усиливалась.
Будучи по жизни глубоко пивным человеком, Василий часто в минуты трудностей стимулировал себя народным заговором: «А не испить ли нам пивка?» Далее следовала реализация. Этим ему обычно удавалось вызвать порцию энтузиазма, после чего быстро что-то начать и иногда даже закончить.
Но сегодня этот фокус не срабатывал. То, что требовало ремонта, Василий называл залом. Оно хмуро синело пятнами неободранной извести, напоминая небрежно побеленную сердитыми дикарями пещеру. Так что исконно пивные слова бесславно уходили в древние стены.
Однако Василий не склонен был сдаваться. Пиво было под рукой, а стакан рядом. На ум в голову пришли слова известного философа, что количество обязательно переходит в какое-то там качество. Только, видимо, количества должно быть достаточно. Василий отчетливо понял это после принятия очередного стакана пива, когда вдруг ощутил прилив биологической энергии, направленной на обшарпанные стены. Окружающее поплыло, импульсивно был взят шпатель, и человек Василий ушел в трудовой транс...
Когда он вышел из состояния бессознательного поведения, то удивленно узрел, что стены очистились от сине-злобного набела, как будто их корова хвостом обшманала. В окружающей среде стоял известковый туман, в котором кружила странная белая птица, отдаленно напоминавшая местного попугая, а из мутного зеркала на Василия лупоглазо смотрело человекоподобное существо мужского обличия, сильно похожее на мельника. «Да-а, – смекнул Василий, – долго он в муке валялся». Но через несколько мгновений времени соображение вернулось, он узнал в мужике свою личность и почти осознал случившееся: «Вот это да! Прямо какая-то каталепсия!» Тревожность уходила из организма, растворяясь в окружающем тумане.
Интеллектуальный вывод Василия был сугубо однозначен: «Пиво чудеса творит!» Он пошел в ванную смывать с себя рабочий налет и отхаркивать набившуюся в легкие известь, пританцовывая и весело напевая:
– Ай-я-я-я-яй, убили негра! Убили негра, убили. Ай-я-я-я-я-яй. Ни за что, ни про что суки замочили!..
В кухонном приемнике «Русское радио» смачно подвывало и подстукивало ему.
Под звуки журчащей из душа воды вернулась с работы единоутробная жена Василия Лариска. Она остолбенело уставилась на картину все низвергающего ремонта, сотворенного ее заполошным мужиком.
Не выдержав окончания его мойки, Лариска стала стучать в дверь ванной и причитать:
– Что же это ты,  изверг, тут устроил, а? Чего спрятался? Держи ответ.
– Не мешай, недалекая ты женщина. Я смываю трудовой налет, – логично и уверенно держал ответ Василий.
– Чего-чего, а  трудового налета на тебе никогда не было и быть не может – все пивом смылось и в канализацию унеслось, – продолжала ворчать Лариска, но уже не так сердито – видать, что-то разглядела в результатах Васькиного сотворения.
– Ладно уж, выходи. Убирать мусор будем, – устало промямлила она и тут же испуганно вскрикнула, увидев высунувшуюся из зала напудренную результатами Васькиных усилий собачью морду.
– Собаку-то хоть выгулял, терминатор? – спросила Лариска, но вспомнила, что Василий не любил собак, и, взяв на поводок известкового монстра, пошла на улицу.
Гордо, грудью вперед, появилось из ванной туловище Василия, который восторженно заявил:
– То ли еще будет! Было бы пиво, а за нами не заржавеет.
До конца отпуска и ремонта оставалось еще много времени.


История четвертая
Скука

В этот осенний четверг Василий скучал. Скуку он ощущал как нудный сон без потребного для организма желания. Даже пива не хотелось... Нет, не совсем так. От пива он бы, конечно, не отказался, но идти за пивом... на заходе солнца... Скука этого не позволяла, да и финансы не очень-то способствовали.
Можно было, конечно, глазнуть видик, но Василий уже все видимое и невидимое там перевидал, а сам ящик по казенным программам ничего путного и распутного не показывал. За окном журчали джипы, по радио «Европа плюс» передавали местную рекламу, вечерело.
– Ловко кривляются, – посудил Василий о слышимой  рекламе, – не сразу поймешь, где эти фиговины продают: то ли здесь, то ли в Москве – так голоса на столичные похожи.
Но старосоветские адреса магазинов и короткие номера телефонов указывали, что речь идет об отличном от московского городе.
Совершив эту догадку, он разумно вздохнул, задумался о своем, затем вслух продолжил процесс соображения:
 – А ведь я бы тоже смог работать на радио. Что я трепаться не умею? Они, небось, там каждый вечер немецкое пиво прямо из Баварии потребляют, деньжищи долларами гребут... Эх, мне бы... Я бы на такие деньги каждый день покупал буржуйского пива... и закусона, а на доллары... А чего на доллары? На них же ни хрена у нас не купишь – надо менять или ехать за кордон...
А-а, вспомнил. Можно купить валютных девок. Да-а... А как же Лариска? Как-никак, а она мне все же родня. Ну, в смысле жена... или где?
А девки те тогда кто мне будут? А вдруг попадутся непутевые, начнут пить, воровать – могут и разорить. От такого расстройства и инфаркт недолго подхватить.
Нет, на радио я не пойду. Зачем мне эти доллары? Да еще и неизвестно, какое там на них пиво продают. Вдруг кислое. Во, смеху-то будет, когда поедешь в загранку и купишь там на баксы кислого пива. Опозоришься так на всю Молодогвардейскую.
Василию стало смешно и весело, когда он представил себя в ковбойской шляпе в американском салуне, пьющего через трубочку кислое пиво.
«Так что это даже хорошо, что я работаю в психбольнице, а не на радио»,  – поразил сам себя глубиной логики Василий и порадовался существующему. У него явно стала подниматься самооценка и даже чего-то захотелось.
  По телевизору пропели петухи. Василий вздрогнул. Пора. Тщательные поиски старых заначек по карманам увенчались необходимой суммой. Василий полностью собрался на дело, и почувствовал, что что-то в мире изменилось. Вдумался в себя и обнаружил отсутствие скуки: «Как вовремя я про пиво подумал!»
Он не шел – он бежал, пыль дымилась под каблуками. Возвышенная самооценка гнала его дальше и дальше, прямо к намеченной цели. Успел он туда, куда стремился, за несколько минут до закрытия. Но пиво уже кончилось.
Тяжесть возвращения домой не могла сравниться даже с разгрузкой вагонов. Ноги не поднимались выше тротуара, голова тянула туловище вниз, обида заливала мозг. Еле-еле добрел до соответствующего проживанию подъезда. Сил подняться домой не было. Василий бездумно сел на ступеньки и тяжко загрустил. Все казалось серым и бессмысленным, взгляд утратил резкость.
Какой-то расплывчатый силуэт человека остановился перед Василием и пытался ему что-то втолковать. Сфокусировав глаза на объект, Василий узнал своего напарника по работе и друга по жизни  Володьку, который безуспешно тужился до него достучаться.
– Васька, ты чего расселся? Пошли, я пива принес, – в пятый раз с глупой улыбкой повторял Володька одну и ту же фразу, поднимая к лицу депрессанта емкость с живительной влагой.
Василий вдруг понял, о чем шла речь. Новость застала его врасплох, от неожиданности и поднимающейся к зобу радости потерялся дар речи. Василий поднялся, что-то промычал, обнял Володьку и заплакал.
– Да ты чего, Вась? – недоуменно пробубнил нежданный спаситель, похлопал друга по плечу, и они молча стали подниматься по лестнице.
Володьке тоже было приятно на душе: «Сердечный Васька человек, всего день не виделись, а он так мне обрадовался. Аж расчувствовался до соплей».
Вечер крепчал, в емкости переливалось ядреное пиво, надвигалась ночь.


История пятая
Автопилот

Василий купил автомобиль. Сдуру. Все давно знали, что он не любил собак, но чтобы полюбить этот потроганный даже классиками сатиры двигатель прогресса внутреннего сгорания... Да, не ожидали!
Но чего только в этой поганой человечьей жизни не случается. Да и приобретение-то Василий сделал себе далеко не самое престижное. Оно представляло из себя всего лишь старенький «Москвич». В простолюдии его обзывают «хорьком». Автомобиль действительно был такой же рыжий, грязный и вонючий. Оттого-то первым делом Василий решил его помыть, для чего купил три литра пива и бутылку автошампуня. Гараж и водительские права он купил раньше.
Все было применено своевременно и, как ни странно, по прямому назначению: шампунь по кузову снаружи, а пиво по Василию изнутри.
«Хорек» заблестел, Василий заулыбался. Улыбка была негромкой, но проникновенной. Володька, напарник по работе, продавший Василию автомобиль по сходной с телевизором цене, увидев эту улыбку, заговорил громко и с пафосом, так как пива сегодня не пил, а пил самогон.
Сложившиеся обстоятельства, повлекшие за собой состояние приятного опьянения, побудили его открыть рот и полувнятно изречь:
– Вот, Вася! И ты теперь стал автопилотом. Эх, сколько раз он меня выручал. Будь!
Речь была короткой и злободневной, как и сам Володька, неустойчиво стоящий с проникновенно серьезным лицом около гаража, широко расставив ноги, и курящий крупными резкими затяжками.
На некоторое время восстановилась пригаражная тишина. Володька еще раз приободрил Василия возгласом «будь», потряс поднятым к небу волосатым кулаком и, плавно покачиваясь из стороны в сторону, словно груженый корабль, поплыл от гаража. Василий уважительно подумал ему вслед: «Да, чувствуется автопилот в человеке».
Вдруг дверь соседнего гаража приоткрылась, и из щели выползла взлохмаченная похмельем голова соседа Петьки. Он две недели назад ушел от жены в запой и жил теперь в мотоцикле, от которого осталась только половина с коляской. Все остальное сгорело в винно-водочном угаре. Петька под видом ремонта разбирал мотоцикл и продавал за бесценок на запчасти.
– Васек, выручи, купи бензобак, – прохрипел раб алкоголизма.
Василий пренебрежительно откликнулся:
– В мотобаках не нуждаюсь. У меня теперь не мопед.
Петька обиделся:
–  Тоже мне автомобиль. «Хорек» на четырех колесах. Эх, ты! А ведь был на человека похож.
Матерно высказался и уполз обратно.
Подошло время загонять машину в гараж, но она упрямилась, как необъезженная кобыла, ревела, дергалась и не шла. Василий засомневался, правильно ли он это делает.
Володька уже скрылся, спрашивать совета было не у кого. Выпитое же пиво еще не выветрилось, и сомнения надолго не задержались.
– Вперед, автопилот, – раздался из груди Василия грубо рифмованный, как у американских команчей, воинственный клич.
Сказал и сделал это.
То, что произошло потом, смотрелось со стороны, как эпизод из дешевой американской киноленты. Мотор взревел, и машина одичавшей мухой влетела в гараж. Оттуда послышался металлический звук грома. Молнии, к счастью, видно не было. Причина звука была до глупости простой: так называемый водитель долго искал педаль тормоза, а с противоположной въезду стороны дверей в наших гаражах не делают, чем Василий был крайне возмущен.
Чудом уцелевший автопилот вылез из кабины и изрядно подверг осмотру морду своего покореженного стального монстра, сломавшего себе челюсти о стену гаража. Сгоряча хотел было подумать литературно: «Рожденный ползать...» Но не стал, так как разум встревожила крамольная мысль: «Неужели это я пива перебрал?» А ведь раньше он считал, что пива перебрать нельзя, так как столько денег и тары просто не бывает.
Василий проделал носом глубокий вдох и тяжкий до омерзения выдох. В воздухе явственно пахло очередным крупным ремонтом. За стеной, в соседнем гараже, ехидно смеялся алкаш Петька.


История шестая
Мысли

Иногда к человеку приходят философские мысли. Но далеко не каждый сознательный в себе индивидуум успевает об этом догадаться. Не был исключением из людей и Василий. В его периодами мыслящую голову философские мысли приходили регулярно, затем уходили, снова возвращались, иногда ночевали и даже снились по ночам. Объединяло их одно – пивное происхождение. И чем лучше было пиво, тем глубже были мысли.
Василий не знал, что это так красиво называется, а потому внимания туда не тратил. Жил в тягучей струе монотонного времени и незаметно провожал в историю двадцатый век. Неприятности судьбы он переносил стойко, злобности на людей не держал и умел находить в жизни радости существования, любил человечье общение и хорошее пиво.
Мимо городского берега текла большая восточная река, о которой в народе пели песни и плясали вальсы. Самые ловкие плавали по ней и ловили на еду и продажу красную рыбу. Рыбаки нередко тонули в пучине, так как часто рыбачили по ночам и в темноте. Из жадности.
Василий идеи жадности не понимал, ловить рыбу в воде не умел, поэтому брал ее на берегу за деньги или водку у рыбарей, которые еще не утонули и делали на рыбе свое благосостояние. Свершив сделку с браконьерами, он тащил, корячась и обливаясь потом, свой скромный улов на горбу в рюкзаке домой, где солил в ведра или прятал в морозильник, чтобы и голодной зимой было. Поесть и к пиву. Отсюда становился понятен сытный рыбный дух в доме.
Нынешняя осень заставила Василия обидно пролететь мимо рыбного изобилия в силу отсутствия средств для приобретения при заметном возрастании требуемых с него затрат. Хреновая зарплата стала. Только философствовать и осталось. Нужда костей не ломит – она сосет желудок и мозги. Возникают сложности с пивом.
Но человек не свинья – он пиво найдет. По этому поводу на кухне известной квартиры сидели двое. Вокруг стола разливался неторопливый душевный разговор. Уютно потрескивали и гудели водопроводные трубы.
– Древним грекам легче было философствовать – в смысле, тепло там в Греции. И оливки пожрать на деревьях растут.
Их бы замудрых сюда на мороз без шубы и оливок. Посмотрели бы мы на их рожи философские. Может быть, и пожалели бы. Да... Древние же, неразвитые. Кету ловить не умеют, – рожал Василий вслух глубокомыслие, сам себе удивляясь и поддакивая.
При этом со смаком поедал жареного карася и цедил через губы остатки пивного изобилия, тяжко понимая, что сегодня с пивом ушли последние карманные деньги.
Соответствующее поведение наблюдалось и у сидевшего за столом Володьки, другана Василия.
– Как ты прав, Вася! –  давал он отклик, разумно кивал головой, будучи глубоко согласным, но, затрудняясь запомнить и объяснить философии друга, бессмысленно разводил плечами.
Хотя Василий внешне сильно напоминал Сократа, Володька был далеко не Платон – записывать за доморощенным философом он не успевал. Эмоционально же сильно западал на это дело, и потом в другой компании ему очень хотелось выделиться мыслями. Тогда он обращался к Василию: «Ну-ка, Вася, поясни людям о жизни», – и сам с удовольствием слушал.
На фоне душевной беседы неожиданно для присутствовавших с потолка на стол упал жирный очумелый  таракан и, поведя усами, направился рысью к Володькиной тарелке.
Василий по этому случаю продолжил:
– Вот те насекомое. Живет ведь. Говорят, тоже пиво любит. И денег ему не надо. А мы без денег сдохнем, если этих самых тараканов кушать не научимся. Я всерьез слышал, что их теперь едят. Иностранцы какие-то там, а еще мартышки. И соседская кошка –  сам видел.
От очередной порции полученной информации Володька удивленно залупил глаза из орбит. Затем хладнокровно скинул усатого со стола на пол и лишил жизни.
– Как легко жил, так легко и умер, – философски пожалел Василий тараканье насекомое.
Володька подтвердил:
– Да, Вася. Мы им не тараканы, нас так просто не ухайдокаешь, – и погрозил кулаком куда-то вдаль за стену. В беседе наступил консенсус, и друзья закурили, задумавшись об истоках мироздания.
Вездесущее время потихоньку двигалось вперед. Пиво никак не кончалось.


История седьмая
Зимние впечатления

О наступлении зимы Василий догадался самостоятельно. Смачным морозным утром он сонно торчал на трамвайной остановке и зачарованно смотрел на бездумно уходящие вдаль рельсы. Трамваем еще даже не пахло, когда на кончике носа возникло ощущение подмороженности органа.
Нарождающийся декабрьский день пудрил людям шапки и мозги снегом. Солнце застряло где-то на юго-востоке и не хотело вылезать из-за гор, пыжась и нелепо краснея. Городской пейзаж изрядно что-то напоминал.
Картина ожидания была грубо нарушена подползшим обшарпанным красным вагоном трешного маршрута. Громко зашуршали языками бестолковые пассажиры. Весело семеня конечностями, они лезли в вагон и выпадали из него обратно на остановку в силу переполненности транспорта. Василию спросонья на мгновение даже почудилось, что здесь толкаются за пивом, как в старые добрые времена.
Он почувствовал опаску и не стал рисковать телом, решив пропустить нашпигованного людьми электрического лося. Стал дожидаться следующего, наивно рассчитывая добраться до работы в душевной и физической сохранности.
 Как шутили суворовские солдаты, «наивность города берет». Возможно, им это и удавалось где-то в Турции, но у нас без наглости можно идти только в индивидуальный платный туалет, так как в общественный таких скромных не пустят даже во времена пивного потопа.
Внутренним ухом Василий услышал призывы организма к скорейшему переходу в тепло, чтобы не превратить свой нос в отморозок. Но в другом ухе возникло глубинное понимание сущности, что наш трамвай теплым местом не является. Возможно, что в иных городах, бразильских или японских, еще водились теплые трамваи и, может быть, даже зимой. Но здесь подобные организмы почему-то не прижились. И мало кто роптал. Даже кондукторские женщины не роптали.
Они только как-то странно всех спрашивали остывшими голосами:
– А Вы? Мужчина! У Вас?
Василию часто хотелось горячо, согревая окружающих, ответить: «Да, мы! У нас! – и спросить наперерез: – А Вы?»
Но, соразумея, что речь шла о деньгах, он опасался, что кондукторша эту шутку не поймет и расстроится.
Ведь Василий, хоть и не любил собак, к людям относился сочувственно, даже к кондукторам.
Ему временами казалось, что они тоже любят ладипостовское пиво и поэтому как бы спрашивают у всех: «А Вы... любите пиво?» В трамвае это звучало бы очень романтично...   
Но сущие реальности трамвайной жизни и так до краев полны приключений. Согреться в холод помогают лихие кондукторши со своей сакраментальной фразой, а также торговые женщины телесного вида, везущие утром в баулах свой китайский товар на местный городской рынок.
 Василий эту жизнь понимал и умел честно брать билет. Однако поездки в местном трамвае зимой ему радости удовольствия не доставляли наличием большого количества человеческого фактора, давкой, трением тел, денежными поборами и отсутствием хорошего пива...
  А короткие зимние дни тянулись дальше, трамваи продолжали греметь по кривым городским рельсам, зима катилась следом, регулярно заметая железный путь. Она лениво перевалила через новогодние праздники, отмерив людям выпуклую дату истории, и подсунула человечеству очередную пандемию гриппа.
Василий не расстроился. Он прочихался вирусом дня за два и продолжал ездить на работу, закаляясь в трамвайной суете и сочувственно взирая на скромных продавщиц трамвайных билетов, которые, по его мнению, явно страдали от недостатка пивного общения.
Зиму Василий любил не очень, больше он любил сентябрь. Но пришедший в календарь февраль напомнил ему о приближении весны. Даже март стал мерещиться летним месяцем. Дни расширились, солнце в окно грело душнее, стал чернеть на улице асфальт – видать, подсох. Кое-где в подкрышных пространствах объявились сосульки.
Ошибки быть не могло, Василий это нутром чуял: приближалась очередная пивная весна.


История восьмая
Весенние ожидания

Февраль благополучно окончился. И людям стало казаться, что весна вот-вот наступит на них. Однако, принюхиваясь на улице, Василий не ощущал запахов морозной сырости и свежепочерневшего снега, обычно возникавших вслед за женским праздником.
Было похоже, что усталое солнце лишь слегка подогрело надоевшую всем зиму, отчего дни стали более длинными, но еще не весенними. Жители болотного города, забытого всеми партиями и правительствами, упорно ждали тепла. Страна же занималась ожиданием выборов нового президента.
У Василия сложились пивные затруднения в связи с нехваткой наличности при скудном жаловании. В народе поговаривали, что власти обещают прибавить. Типа на пиво, но в апреле. Приходилось ждать.
Коммунисты в разношенных бабушками листовках тоже чего-то обещали. Но было сомнительно, хватит ли этого на возмещение утраченного.
От таких головняков и мельтешащих по ящику рож слегка мутило и хотелось свежего кислорода. Иногда даже больше, чем ладипостовского холодненького. Тоска и бестолковка нагло вторгались в людскую жизнь. В распухшей от длинной зимы и нехватки витаминов голове Василия периодически стали появляться хульные мысли: «Неужели и к выборам весны с деньгами не дадут? Должны дать – всегда чего-нибудь давали».
Наконец-то местами стали заметны своим блеском на солнце асфальтные лужи. Но утренний мороз сохранял ледовое покрытие почти до обеда, подскальзывая прохожих и затрудняя безопасность уличного движения. День ото дня весны становилось больше. И хотя утренняя зябкость держалась, днем уже можно было по-летнему глотнуть пивка из бутылочки прямо на улице. Василий любил иногда воспользоваться этим типом удовольствия. Естественно, в меру присутствия в карманах знаков самоутверждения.
  Он, как в детстве, бродил по лужам – обходить их на городских тротуарах было бессмысленно и неловко. Бутылка пива в руке скрасила бы затраты мокнущей обуви, но это казалось роскошью. Лужи растекались вширь и вдаль, лениво стекали на мостовую и прятались в сливной канализации. Кислород в воздухе стал немного увлажненным и приятным на вдох, что помогало терпеть скудость жизни при недостатке живительного напитка.
Дома покоя тоже не было. Там дородные дядьки и тетки пугали с экрана людей своими громкими предвыборными речевками и обещаниями колбасного рая. Смотреть на них было противно, как на рекламу жевательных прокладок. Правда, иногда реклама все же радовала глаз пивной темой, но при проверке потреблением пиво часто не соответствовало по вкусу цене, сдираемой с пивца. При пустоте в карманах телевизионные бутылки раздражали, возникало желание их разбить.
На Васильевой работе, в психбольнице, где он упорно санитарил, опять объявили слух о выдаче очередной половины жалованья, объясняя это грядущим в воскресенье волеизъявлением россиян. Слух немного теплил душу и воскрешал надежды на достойную для пивного человека жизнь, но недолгую – пока деньги не кончатся. Это где-то на неделю-две.
Люди персонала даже улыбались, изображая радость на ртах, чем изрядно напоминали пациентов своего учреждения. При этом больные выглядели гораздо умнее – их так просто обмануть было сложно.
Василий тоже не очень верил, но приходилось – пива-то давно не пил вволю. Однако сомнения высказывал:
– Опять обманут. За что над народом измываются? Без пива голосовать не пойдем! Однозначно.   
  При этом он часто представлял, что если выйдет с этим лозунгом на улицу, то за ним потянутся другие, и образуется демонстрация. Дальше представлять было неинтересно, так как такую пивную и политическую процессию непременно разгонят по углам, и станет совсем не до пива.
Но заветный день неотвратимо надвигался... И всем на удивление, нищим на радость обмана не состоялось – все было выдано и роздано. Аж два раза. Можно было идти пить пиво. Ну а заодно и проголосовать.


История девятая
Гипноз

Пришла весна, и Василий стал иногда думать о бытии и личном здоровье. Временами к нему даже являлось странное желание бросить курить.
Вот тут-то на дежурстве прямо под эти мысли и прибежал поутру Володька, санитаривший в параллельном отделении больницы, и, съедая недожеванными окончания слов, сообщил:
– Слушай, Вася. Доктор Игорь Иванович всех кодирует гипнозом от курева. Забесплатно. Говорит, что осваивает новый метод лечения – ему тренироваться надо. Нас приглашал. Идем?
Василий раздумьями не отяготился – кто же откажется от бесплатного? Халява есть любимое занятие русского человека. Смена закончилась, и они пошли.
– Игорь Иванович, а мы к Вам. На сеанс, – бодренько входя в дверной проем кабинета, доложил Володька крупному, круто подстриженному моложавому докторку.
– Просим, просим. Проходите, садитесь на «диванчинг», – беззлобно улыбаясь, отреагировал тот, обозвав на английский манер мягкий предмет мебели.
Игорь Иванович был хоть и врач, но мужик веселый, с юморным прибабахом.
– Сейчас я вас буду немножко лечить гипнозом. Закройте глаза и расслабьтесь. Слушайте внушение и входите в транс, – выдал он установку для бестолковых и стал нудно гундеть о том, что курить – это как-то не очень, можно приболеть и... не выздороветь. При этом внушал гипнотическое усыпление. Друзья подослабли и слегка прикемарили.
– Так, вам хорошо. Вы в трансе. Курить вам больше не хочется. Потрите ладони и запомните, что вы бросили курить!
Василию действительно было хорошо – мягкий диван приятно грел зад, и тереть ладони совсем не хотелось. В ленивых мозгах расплывчато и туманно стали возникать приятные образы жизни, унося тело от действительности в мир грез и разврата. Пациент стал похрапывать и заваливаться на бок.
– Я же сказал войти в транс, а не спать! – рассердился стриженый психический доктор.
Разбуженный фразой Василий очумело уставился на гипнотизера и ответил с обидой в голосе:
– Да я не спал, да я...
Тут он окончательно проснулся и осознал, что находится не на дежурстве, а совсем по другому поводу.
Пришли мысли о насущном:
– Игорь Иванович, может, мы по пивку выпьем – крепче транс будет.
– Нет! Или бросать курить или пиво пить – третьего не дано.
– Наверное, мы негипнабельные, – зевая на пол-лица, научно вякнул проснувшийся рядом Володька.
– Очень похоже, что из той породы, – сочувственно расстроился Игорь Иванович и закурил взасос дорогую сигарету.
Спать больше не хотелось. Было понятно, что с кодированием случилась конфузия. Что поделаешь, халява – она и есть халява.
– Вот и подлечились. Спасибо, – иронично попрощался Василий, покидая мягкое место.
– Заходите еще. Можно с пивом, – не потерялся в ответе Игорь Иванович.
Непутевые пациенты были довольны, что курение их не оставило, и, выйдя из больницы, весело отправились в сторону пивного ларька. Вокруг наблюдалась теплая весенняя погода, деловито сновали люди, хотелось курить.
Привычным движением Василий достал любимую сигарету и... стал бессмысленно тереть ее в ладонях, приговаривая:
– Я бросил курить, я бросил курить...
От неожиданности такой манеры поведения у него на лице умерла улыбка и возникло выражение остолбенения. А когда и Володька, опасливо косясь по сторонам, медленно потащил из пачки сигарету и... тоже начал тереть, бормоча при этом что-то несуразное, Василий почуял в уме расстройство психики.
Он импульсивно метнулся к киоску, купил пива в бутылке, хлебнул из горлышка и сунул Володьке в рот, приказав зверским «гипнотизерским» тоном:
– Пей, быстро пей!
Опорожнив посуду, друзья выждали паузу молчания, немного очухались и боязливо закурили... Все было в порядке.
– Ну и Игорь Иванович! Силен гипнозом, – подивился Володька чудесам психотерапии.
– Но пиво все-таки сильнее, – задумчиво выдохнул вслух Василий сокровенные мысли и посмотрел в небо.
Там весеннее солнце смеялось над городом и его жителями. Солнечные лучи, как янтарные пивные брызги, оживляли людей и капали веснушками на лица, делая их добрыми и конопатыми. Люди же были глупы и не замечали солнечной пивной радости.


История десятая
Бытовуха

Как и у большинства людей пивного происхождения, у Василия были дети. Немного. Кажется, двое. О них он регулярно вспоминал, приходя домой. Дети уже не мучились в школе, но до конца еще не повзрослели.
Был субботний выходной и Лариска, Васильева жена, наставляла старшего отпрыска Мишку на необходимое в быту дело мытья полов.
Она привычно звонкоголосо ругалась:
– Ты почему еще не убрался в своей комнате?
Ответ в виде вопроса был по-философски многозначителен:
– В смысле?
Далее после паузы следовало неоднократное повторение избитых о стены фраз.
Младшая уже успела увильнуть к подружке под предлогом похода в библиотеку – так это теперь у них называлось. В тивишном «Смаке» Макар варил очередной суп, под который домашние жители глотали свою слюну, а Мишка уже два часа гонял веником собаку и кресла по комнате. Лариска охрипла и ушла на кухню слушать звон посуды и журчание воды из крана. Мишка же запустил через старенький усилок тяжкий музыкальный грохот, видимо надеясь, что тяжелый рок поможет швабре эффективнее удалять половую грязь.
Отпрыск обучался в технаре на компьютерного умника. Во время его бесед с друзьями, которых он ласково называл за глаза «типами», Василию чудилось, что он слышит речь инопланетян.
– Ну что, виндоза глючит? – спрашивал Мишка.
– Да, короче, винт не тянет. В принципе, сжал его драйвспэйсом. Кваку только снес, блин. Вообще, виндоза – прикольная тема, – отвечал тип.
– Может, тебе памяти добавить?
– Такая фишка: под симмки места нет. Всяко, мамку пора менять, да и пень новый нужен. Короче, бабки неслабые.
В этом диалоге хакеров слово «бабки» было единственным компьютерным термином, доступным пониманию Василия.
Как-то Мишка высказался в семейном разговоре:
– Пап, как насчет бабок? Модем бы купить, а то без Интернета – не жизнь.
Случайно услышав это ушами, Лариска сразу не включилась:
– Миша, зачем тебе в интернат? Тебе что, дома плохо?
– Да я про Интернет, «всемирную паутину».
– Да? – язвительно удивился Василий. – А платить чем? И где, скажите, Билл Гейтс, Ваша стипендия?
Мишка обиделся и стал демонстративно читать на диване книгу немецкого философа Ницше, мало чего там понимая.
– Это что за паутина такая, не вредная? – опасливо спросила тогда Лариска.
– Всемирная. Интернет! Связь между всеми компьютерами мира, – важно пояснил Василий, задрав указательный палец.
– Так это оттуда дети вирусами заражаются?
– Не дети, а компьютеры. Дети Интернетом заболевают – порнуху через него смотрят.
– Порнуху?! – возмутилась Лариска. – Так вот почему в городе столько сифилиса, – вспомнила она газетную статью о неприличных заболеваниях.
– И СПИД появился, – ляпнул Василий, не подумав.
– И СПИД? Нет, ты ему этого не разрешай. Не хватало нам еще СПИДа! Собака и та вон как надоела.
Весь тот день Лариска ходила с видом переживания.
Сегодня же Мишка с компьютером еще не общался, а программировать тряпкой полы ему не нравилось – вот и тянул резину за хвост.
– Да, понарожаешь заумных детей, а потом мучайся, – высказался Василий на кухне, устав от Мишкиной музыки.
– Ага, даже полы с посудой за собой не моют, – подтвердила Лариска из-за раковины, случайно пульнув мыльной пеной Василию под глаз.
– Зато не балуются с водкой и наркотики не курят, как некоторые, – позитивно отметил Василий, утираясь, и неожиданно спросил, глядя на холодильник: – А не сходить ли мне в магазин за хлебом?
– Скажи лучше честно, что за пивом.
– Да. И за пивом – имею право.
– Тогда купи еще... – и Лариска огласила список продуктов на целую неделю.
У кого-то в этой ситуации могли бы зашевелиться в голове сомнения насчет целесообразности похода в магазин. Но Василий смекнул, что за эту домашнюю работу, он сможет купить себе побольше пива, поэтому внутреннего настроения не утратил, хотя внешне и изобразил трудность выполнения.
Кряхтя и довольно усмехаясь, он поперся спускаться по подъездной лестнице, движимый вперед неуемной пивной смекалкой.


История одиннадцатая
Подвальчик

Издревле пивные бары предназначались для любителей пива. И было их не так много. Сейчас же происходит расширение тенденции. Где эти заведения только не открываются: и в бывших магазинах, и в бывших квартирах, и в заброшенных благоустроенных туалетах. И кто только туда не ходит...
Пивной подвальчик, куда зашли хлебнуть пивка двое друзей, имел замечательное название: «Микробар». Многие его посетители считали, что «пиво без водки – деньги на ветер». Некоторые из них, обычно тихого вида, брали «джентльменский набор»: сто пятьдесят сорокаградусной плюс стакан ладипостовского холодненького – «выпивон» и «запивон». Приняв дозу молча и в одиночку, они незаметно уходили. Их место так же незаметно занимали другие. Люди же компаний пили, размахивали руками и разговаривали обычно громко и долго.
Народа в пивном месте оказалось немного, воздух не обкурен, мужики почти непьяные. Стоячие места не мешали уюту. Слышался легкий гул людского разговора.
Женщина у столика была пьяна и краснокожа лицом.
Она заметно скучала, и о поганом состоянии своей души объявила намеком, но на все помещение:
– Одни мужчины... и одна женщина...
Никто в ее сторону не повелся. Стоя к неспокойной даме спиной вполоборота, Василий мерно отхлебывал из бокала пиво, ритмично сжевывал крабовые чипсы и перебрасывался с Володькой привычными отборными фразами. Выступных пьяных теток он не уважал, но не показывал на это вида, имея в себе такт воспитания.
Дама, пребывавшая в подпитии, качнулась к его левому плечу:
– Можно задать вам вопрос?
– Только один, – через плечо ответил Василий.
– Вы не художники?
Пьяный женский юмор был оценен ответной шуткой:
– Нет, мы поэты. Особенно он, – Василий махнул кружкой в Володькину сторону.
У того сработала понималка, и он изобразил лицо творческого человека.
На этот момент Володька был уже прилично принявши, а в таком состоянии на него часто находит, поэтому окружающие услышали:
– Под вечер в поле розы круты...
Конечно, розы – это избитый стихоплетный символ, но в таком сочетании он звучал впервые. И это было свежо – чувствовался дух эпохи.
Чтец, широко вдохнув, продолжил:
– И не забыть мне той минуты...
Мадам опешила и безмолвно раскрыла рот, ожидая окончания.
Но поэт подземелья молчал. Его физиономия обезличилась, зрачки расширились. Мы-то понимаем, что это был подсознательный уход в себя от ответственности. Василию же об этом никто не сказал. Он искренне порадовался находчивости своего товарища по бокалу, хотя знал, что больше  двух строчек не будет – «манера одной рифмы».
Дама не дождалась. Она начала пьяно мямлить по второму кругу:
– Можно вам задать вопрос? Вы не художники?
– Нет, мы... ну, эти...
– Ах, да. Но что в этом городе за дела? Напоили женщину и оставили, – не унималась краснолицая.
– Вы что, неместная? – лениво поддался на провокацию Василий.
– В том-то и дело... Дык... А вы здешние? – продолжалась пресс-конференция.
– Нет, мы приезжие, – последовал очередной лживый ответ. 
– А откуда?
– Из города Магадана, – ляпнул Володька, вернувшись из небытия.
Ответ даму, видимо, удовлетворил, так как она заткнулась. То ли нездешность и поэтичность наших героев ее отпугнули, то ли Магадан отшиб пьяный интерес. Откуда-то к ней с приветом подлетела компания из двух почти интеллигентных теток и мужика-парня полукриминального вида. Они лихо затрещали между собой.
Друзья молча допили пиво и поднялись на поверхность.
Василий недовольно отметил:
– Ишь какие. Напьются и пристают к людям. Некорректно.
– А у нас, может быть, свое в беседе, – рассудил Володька, икнув на север.
Мимо прошествовали миловидные, слегка «подштукатуренные» девочки среднего возраста с длинными ногами в темных колготковых штанишках и коротеньких юбочках навыпуск. За ними телепался пьяный. Он улыбался и облизывался. Глядя на него, друзья засмеялись, вновь почувствовав настроение и вкус жизни. Сохраняя пивные улыбки на физиономиях, они поплелись следом, в вечерний город, где закат медленно уходил в приближающуюся ночь.
На этом месте мы их и оставим. Пусть себе идут.


История двенадцатая
Рыбацкие страсти

Природа – творение  не человеческое. И человек как часть природы должен это понимать. Должен, но не хочет. Потому что вредный. По характеру. И вредитель – по отношению к природе. Об этом Василий как-то не думал, возвращаясь поздно вечером с рыбалки в мокрых штанах.
Он просто ругался:
– И чего поперлись? Лучше бы спокойно дома в тепле пивка попили. Ан нет. Надо у воды, на природе, с удочкой. Тьфу!
А погода накануне была тревожной. Дождь беспощадным душем обливал пыльный город. Сговорившись с северным ветром, он полоскал крыши домов и плоские линзы окон, прогонял с улиц людей и собак. Деревья качались в ритме ветра, стряхивая с себя неприкаянных воробьев. Вот так-то начиналось лето!
Однако к сегодняшнему дню циклон спекся, на улицах чувственно потеплело. И кто кого соблазнил на рыбалку, исторически уже неизвестно. В пригородных заливных озерах водились разные съедобные рыбы. Особо уважал Василий жареных карасей. Так что собрались друзья основательно, в смысле червей набрали, пива. Удочки тоже взяли. И пошли они на озеро Мочалки. Название это сохранилось от древних аборигенов, обитавших на берегах еще до прихода сюда рыболюбивого нанайского народа.
Поначалу клев отсутствовал, если не считать злой шутки какого-то чудовища, упрятавшего под воду поплавок вместе с удилищем. Снасть потом всплыла в стороне и там плавала. Ну не лезть же за ней в холодную воду, когда можно смачно хлебать пивко из банки, эстетично озираясь на панораму водной глади... Изредка ловцы все же заходили ступнями в озеро проверить наживку и быстро-быстро возвращались на берег к пиву.
Но природа беспечности не прощает. Когда Василий в очередной раз усердно насаживал на крючок глупого извивающегося червяка, мимо, распуская во все стороны брызги и издавая звуки крика, пролетел Володька, мгновение назад мирно дремавший на суше. Василий хотел было подумать, что это значит... но сзади кто-то шумно задышал. Оглянувшись, рыбак обомлел – на него надвигалось огромное млекопитающее коровьей породы с рогами наперевес и кольцом в носу. «Он сильно похож на быка!» – решил Василий и стал медленно, как тореадор, отступать в глубину воды. В голове зазвучала музыка из оперы «Кармен»...
Злобный бык загнал пугливых людей в воду аж по самые... мужские органы и остановился. Рыбаки в ответ ощетинились пиками удилищ, мелко дрожа то ли от холода, то ли от страха.
– Д-д-дальше не пойдет – вод-д-да холод-д-дная. Б-б-быки – звери теплолюб-б-бивые, – простучал зубами Володька.
Василий же почему-то онемел, но вида не подал, отвернулся и машинально забросил удочку. И Володька тоже...
А тут как начало клевать по поплавкам! Хорошо еще, что банка с червями плавала рядом с животами рыбаков – удобство все же. Караси, сволочи, ловились страшно, словно сетью. Пойманную рыбу пришлось складывать в карманы – тара-то осталась на берегу. Откуда-то приплыло угнанное чудищем удилище. Василий, корячась, потянул снасть из воды – на крючках скрючились два здоровенных карася. Нестерпимый зуд азарта охватил рыбаков... Лишь эпизодически они озирались на берег. А там мрачно лежало бычье млекопитающее,  лениво пожевывало рюкзак и облизывало банку с пивом.
Однако все ужасы в этой жизни когда-нибудь кончаются, правда, иногда вместе с жизнью... К позднему вечеру с берега послышались голоса мычащих коров, соскучившихся, видимо, по производителю. Это побудило рогатого прекратить осаду. Не веря глазам своим, друзья отупело смотрели, как бычара, похожий на динозавра, уходил вдаль. На рогу у него болтался рюкзак с содержимым. Но банка с пивом, изрядно зализанная монстром, была цела.
– У, коррида бодучая! Чтоб тебя... – прохрипел о наболевшем вновь заговоривший Василий.
Солнце село, на воздухе и в мокрых штанах стало холодать. Оставленное быком пиво слегка согрело и вспучило нутро, восполнив при этом настроение. Карманы были полны шевелящейся рыбы.
Когда усталые мокроштаные рыбаки расходились по домам, в звездном небе уже торчала, выпендриваясь, желторожая тарелка луны.
Эх, пивна была рыбалка!


История тринадцатая
Мистика

Это просто какая-то чертовщина! Нет, такое слово лучше не употреблять. Скажем так: мистика.
Василий с получки купил местную газету. Уж очень понравился ему там кроссворд с анекдотами. По дороге домой его подогревала мысль о паре бутылочек пива, покоящихся в пакете. Достав дома положенное к пиву съестное и налив стаканчик, он стал бодро читать первую страницу, затем остальные. Читал быстро, особенно рекламу. До кроссворда осталось всего ничего – одна страничка... и тут он застрял.
– Пивные истории, – весело прочитал Василий вслух, – это как раз вовремя, к пиву.
Но погрузившись в чтение, он забыл и про стакан, и про кроссворд. А когда закончил, подошел к зеркалу и странным чужим голосом произнес:
– Не понял. Это же про нас...
В дверь зычно позвонили. Зашел друг семьи Володька. Василий молча протянул ему печатное издание.
Володька читал внимательно, местами похихикивая. А прочитав, направил улыбку на Василия и четко выразился:
– Молодец, Вася! Красиво написал. Правда, приврал немного, но литературы без этого не бывает.
– Это не я, – раздался в тишине задумчивый ответ.
– А кто же тогда?
– Я подумал, что ты – больше некому, – прозвучало угрожающе тихо и внятно. Василий косо посмотрел в Володькину сторону.
– Я бы не сумел... Да я и... словов-то таких не знаю... – испуганно промямлил тот, от растерянности коверкая родную речь.
– Вот и я бы не сумел. А кто-то про нас все знает, да еще в газете просмеивает. Видать, шпионит,  – сказал Василий тоном детектива.
Друзья сурово помолчали, после чего Володька предположил:
– Это, наверное, доктор Игорь Иванович. Помнишь, как он на нас гипноз наводил? Вот и выведал... Говорят, что он нэлпер.
– Кто, кто?
– Нэлпер. Ну, в смысле телепат. Мысли читает, – обстоятельно разъяснил Володька.
– Понятно. А потом, значит, все в газету записывает...
Подумав и округлив глаза, Володька разумно рассудил:
– А чего мы с тобой, Вася, расстраиваемся? Ну и пусть пропечатывают – вроде бы как нам реклама.
Эта информация подвинула Василия в размышления:
– Реклама? Стеснительно как-то, неудобно... Мы же не артисты какие-то там. А с другой стороны, кто же узнает, что это про нас? Ведь в каждом уважающем себя крупном городе есть дурдом. А в каждой психбольнице, наверняка, санитарят ребята Володя и Вася, да и не по одному.
– Вот видишь. Логично! – обрадовался Володька решению проблемы. – Давай по этому поводу пива выпьем – я принес.
– Ладипостовского? – оживился Василий.
– Да, «Шкипера».
– А что, «Простудного» не было?
– Было «Передок» и «Нанайское», но что-то «Шкипера» полутемного врассыпуху захотелось, – пошел привычный пивной разговор.
Последующие действия можно не описывать – они всякому пивному человеку понятны. Были выпиты и «Шкипер», и Васькино «Простудное» в бутылках, съедена положенная к пиву закуска, от чего приятно набухли животы и отрыгнулось. Газета была водворена на достойное место, а пивцы налились гордостью за свои приключения, описанные в прессе.
Когда гордость вместе с пивным настроением стала проходить, Василий сомнительно произнес:
– А вдруг Лариске не понравится? Она и так ворчит, что я много пива пью... Потом, там ведь и про нее что-то написано.
– А ты ей газету не показывай. Пусть телевизор смотрит – в бразильских сериалах об этом не скажут.
– Тебе бы все шутки морозить, а мне неуютно. Хотя можно сказать, что все это брехня, художественный вымысел... Знать бы еще чей... Так ведь этот нэлпер может и сейчас наш разговор подслушать, да? – снова заволновался Василий.
Конечно, логичным на данном этапе было бы пойти купить еще пива, чтобы вновь ощутить чувство сопричастности с печатным словом. И друзья уже взяли для этого тару, подошли к двери... Но дверь кто-то открывал ключом снаружи...
Да, это была Лариска, ну вы ее знаете, Васькина жена. Она была сердита и держала в руках ту самую газету, открытую на той самой странице...
О том, что было дальше, нам неизвестно – может, и обошлось... И вообще, не берите в голову – все это просто мистика, то есть чертовщина какая-то. Не к пиву будет сказано.


История четырнадцатая
Петушиные бега

У Василия родни в городе было немного. И главным ее представителем он считал, естественно, тещу. Звали ее по батюшке Макаровной. Относился зять к матери родной жены с благоговением и любовью, что случается не так часто. Она отвечала взаимностью: не забывала про него, защищала от нападок своей экспансивной дочери, угощала блинами и пивом.
В это лето Макаровна держала на даче партию кур с петухом. Мужского представителя куриных она кликала, как положено, Петей. Он был красив и горд собой, кукарекал по утрам, методично топтал кур и отгонял от них собак и соседей. Иногда даже нападал на самого Василия, когда тот наезжал к теще на дачу помочь по хозяйству и попить пивка.
Но был Петя не по годам прожорлив, и решила Макаровна его продать. Совестливая жалость не позволяла ей рубить гордую вольную птицу. А Василий отказывался от работы петушиного палача даже за партию пива.
В транспорте по дороге на рынок петух тихо сидел в корзине со связанными ногами и молчал, чем усыпил бдительность хозяйки. Когда же она сошла с трамвая, он лихо, с орлиным криком вырвался на свободу и, вытянув красивую белую шею с куриной головкой на конце, загарцевал в траве промеж тополей.
Все самостоятельные попытки Макаровны изловить пернатого сорванца окончились безрезультатно. Она выдохлась, устало подсела на пенек и стала любоваться белокрылой птицей. Мимо интеллигентный седой мужчина прогуливал собаку типа боксер.
– Молодой человек, – взмолилась Макаровна, – пустите собачку на петуха, может, поймает сволочугу.
– Так она же его задушит, – растерянно пробормотал тот.
– Да уж пусть душит. Живого мне его не вернуть.
Собака была спущена с поводка и направлена на пернатого нарушителя спокойствия. Да не тут-то было! Как только боксер с разбегу пытался напасть на петуха, тот подпрыгивал, взлетал метра на полтора, и собака с удивленной бульдожьей мордой промахивалась. Вскоре она тоже устала и села в траву.
Пытались поймать птицу и два мордатых парня из иномарки. Безуспешно. Их крупная внешность только мешала в этом деле. Собравшиеся же вокруг люди лишь тупо глазели и по-лошадиному добро посмеивались, сочувствуя, напоминая зажравшихся древних римлян на зрелище гладиаторов.
Петух же, гонимый чувством свободы и подкрадывающейся к нему Макаровной, издававшей позывные: «Петя-Петя-Петя, типа-типа-типа...», уходил все дальше вдоль по улице. Откуда ни возьмись подошли два молодых человека кавказской национальности.
– Мать, сколько хочешь за петуха? – сочувственно спросили они.
Макаровна немного растерялась:
– Да уж сколько дадите, рублей пятьдесят хоть...
Мужчины быстро пошли следом за птицей и через несколько минут вернулись, неся куриного самца за ноги. Довольно улыбаясь, они отсчитали Макаровне положенные деньги.
Ей же было жалко петуха, беспомощно висящего вниз головой, и она попросила:
– Ребята, вы уж продайте его подороже. Красивый.
Кавказцы в ответ мило улыбались и успокаивали ее:
– Не переживай, мать. Считай, что мы его рубить не будем.
В слегка раздвоенных чувствах Макаровна пошла к трамваю, но, подумав, вернулась на рынок и купила на полученные деньги курочку, чем успокоилась.
Вечером за дачным столом она живописно рассказывала о своих похождениях зятю.
Василий с интересом слушал, поглощая при этом пивной напиток, сочувственно удивлялся и подвякивал:
– Ишь, какие ловкие ребята! Только вот зачем им живой петух? У них, наверное, и курятника-то нет.
– Так им курятник и ни к чему. Просто любят люди свежую птицу, – грустно отвечала Макаровна и добавляла восторженно: – Да, красивый петух был! А как кукарекал! Все соседи завидовали.
Василию же петуха не было жалко. Он лишь явственно представлял вкус жареной курятины и аппетитно соотносил это с пивной трапезой...
А Макаровна, несмотря на трудный день, была довольна случившимся:  и с петухом все удачно закончилось, и курица-несушка в хозяйстве добавилась. Вот на радостях-то и угощала зятя пивком да яичницей.
«Куры пиву не вредят, – мыслил при этом Василий, – Да и петухи тоже, если жареные. Была бы теща хорошая».


История пятнадцатая
От Василия

Кто-то тут про меня стал всяческие рассказы в виде историй шлепать. Да... Уж чего-чего, а такого... не ожидал.
Пошли мы с Володькой к доктору Игорю Ивановичу попытать его насчет телепатии в газете. Так он на нас нагло посмеялся: мол, никакой он не телепат, хотя и нэлпер. Всего лишь обыкновенный психотерапевт типа гипнотизера. И мысли он не читает – скорее, наоборот...
Может, врет. Но смотрит, как честный, и прикалывается:
– Ну и где же ваше пиво хваленое?
И ржет, как «новый русский». Сам такой же мордатый и стриженый. Да что с него, с психиатра возьмешь – артист. Был бы я в настроении, после хорошего пива, тоже посмеялся бы с ним. А так...
Истинно пивным человеком, в смысле водку перестал пить, стал я после одного занятного случая. Выпивали мы в хорошей компании: я, Володька и еще один наш товарищ. И пиво, и водка, помню, были неплохими. Да и мы тоже после этого ничего так смотрелись, не сильно заметно... Расходясь, постояли на остановке, покурили, как положено. Сел я в автобус, номер четко посмотрел и поехал...
Хочу пояснить – особенно тем, кто иногородний – что в нашем городе с автобусными маршрутами происходят всякие необычности, как и с номерами домов... Этот длиннющий маршрут был недавно склепан из двух. В целях экономии. И гремит теперь автобус из одного конца города в другой, петляя где попало. Да, а с «Судака», где я сел, можно ехать в любой конец. Удобство такое.
Задремал я у окошка в теплом корейском фургоне. Сквозь сон прикидываю: повернули к дому, на третьей остановке мне выходить... А окна-то замерзли – зима была, видно плохо, тем более после водки с пивом.
Выхожу, билет выбросил. Посмотрел направо, где дом мой должен быть, а там ничего нет... пустырь. И место-то незнакомое...
Спрашиваю у выходящих следом дамочек:
– Девочки, какая остановка?
А они со смешками так отвечают:
– Бани...
Какие, думаю, бани? Шутят что ли? Я такие шутки не всегда понимаю – часто верю. И здесь не сразу сообразил, хотя точно знал, что никакими банями у нас на Квартале даже и не пахнет.
Вдруг до меня дошло, что есть такая остановка... на другом конце маршрута, где-то около завода «Ажурлитраж»... и нахожусь я вдали от дома и семьи. Забыл не по большой трезвости прочитать, куда этот драндулет корейский катит, сел не на тот... и увез он меня горемычного в противоположную от дома сторону. Обидно так стало. Ненадолго.
Пока я очухивался, двери закрылись, и автобус отчалил. Ну, думаю, сяду на следующий – он петлю сделает и пойдет обратно... Посчитал деньги – а на билет-то не хватает! Да-а... Ну и что делать? Сесть «зайцем», так кондукторша выгонит через одну-две остановки, а это еще дальше... Ловить «мотор» без денег?.. Но кто же не сильно пьяному поверит?
Оставшийся в башке хмель породил восточную мысль: «Если гора не идет к человеку, то... надо идти домой пешком». А что? Зима, восемь вечера, темень на улице, мороз терпимый. Нормально.
Вот и поперся с пьяной обидой на себя и судьбу через Мартовский поселок, потом по Коммерческому шоссе, точнее, по трамвайным путям. Встречные трамваи пропускал, конечно... Хулиганы почему-то не попадались... Тишина кругом звездная, снег под башмаками трещит, легкий ветерок под зад дует... Интересно, думаю, дойду ли? От физической ходьбы на дальнюю дистанцию даже подобрело в организме. А там уже и поперек центра потопал, мимо стадиона...
Вот так, преодолевая обиду и расстояние, дошагал до Квартала всего за два часа. Аж весь хмель вышел! Никогда бы раньше не поверил, что осилю пешком через весь город пройтись. Да еще зимой.
Лариска, конечно, меня всего обсмеяла, а мне ничего – трезвый ведь пришел... С тех самых пор перестал я сознательно водку пить – только пиво.
Можете феномен проверить. Ежели вы зимой напились до одури водки с пивом где-то на Ажурлитраже или в другом городском конце, прогуляйтесь пешком по этому маршруту. Рекомендую. Эффект поразительный!
А с телепатией в газете я еще разберусь,  вот только схожу к Вовке пивка попью. Что-то во рту пересохло от этой писанины.


История шестнадцатая
Контакт

Одиноки ли мы во Вселенной в смысле пивного разума? Вопрос!
Вообще-то про инопланетян и их летающие посудины Василий что-то там читал на оторванных от жизни газетных страницах и даже кое-что слышал от алкоголиков, побывавших на полях белой горячки. Но чтобы наяву...
Наступило время позднего октября. Вечерами улицы зажигались фонарями скупо, через один, экономя тем электричество и погружая себя в полумрак. Так что огни не очень большого города уже не застилали ночное небо. Это позволяло жителям наблюдать звезды обеих Медведиц и ориентироваться по ним во дворах и на помойках.
Привыкнув с лета устраивать на укромных лавочках сидки с пивом, Василий с Володькой часто забывались в беседе и незаметно попадали в вечерний сумрак, начиная подмерзать задами. Выбираться приходилось плохо проторенными собачьими тропами.
Вот и в этот раз Василий привычно перся через центральный городской пустырь к дому, как вдруг, ослепляя все вокруг, над обнаженной осенней березой повис пучок света. Оттуда выплыло нечто человекообразное. Наш случайный прохожий оцепенел и почувствовал себя не в своей, а... в летающей тарелке.
Внутри трое явно инопланетных мужиков зеленого цвета сидело за возвышением. Они что-то посасывали из мензурок. Василий почуял оттуда запах пива. Но было оно какое-то неземное... зеленое. Тут же стояла еще бутылка пива, но нормального ладипостовского. Пришельцы кивали, что это для гостя, беззубо лыбились и сдували ротовыми отверстиями пену со своей зеленой отравы.
Василий полюбопытствовал:
– Вы что, инопланетяне?
Зеленые ехидно затрещали:
– А как вы догадались?
И паучьими глазками засверлили землянина. Видать, на испуг.
– Ясно как... У нас такой дряни не пьют, – не испугавшись иноземного разума, напрямую выразился тот.
Эти издали повторный звук:
– Ваше пиво для нас ядовито, приходится мыла добавлять и зеленки – вот и получается... такое. Но нам нравится.
– А-а... Тогда понятно... Ну, за контакт, – поднял бутылку Василий и по-простецки спросил:
– С какой планеты будете, мужики?
Тут прямо из стены возник четвертый пришелец с суровой рожей космического командора. Он улыбнулся зелеными ушами, задвинув их на затылок, достал из рукавов пальцевые отростки и распустил их веером.
– Вообще-то по понятиям мы будем типа с Земли, но в смысле не с вашей, – услышал Василий знакомые отголоски вязкой речи.
У самого же изо рта неожиданно выпали наукообразные слова:
– Я как-то не очень осознаю вас пониманием...
Зеленорожий притормозил свой базар и сменил стиль общения:
– Видите ли, Василий Иванович, нам поручено исследовать процесс создания представлений, называемых у вас анекдотами. Мы изучили ваш образ жизни, привычки. Узнали, что пиво любите, сами его попробовали – чуть не отравились... Но все равно ничего не поняли. И скажите, пожалуйста, где ваши друзья Петька и Анка?
Тут до Василия дошло, что тронутые Галактикой «зеленые человечки» принимают его за Чапаева. Вспомнив чувство юмора, он рассмеялся, чем поверг зеленых в замешательство.
– Ошибочка вышла, граждане пришельцы. Я вам не Чапаев, хотя и Иванович. Чапаев давно и героически умер.
– Как это умер? А чего же анекдоты про него все еще рассказывают? И что нам теперь наверх докладывать?
– А вы сообщите, что заблудились во времени, потому что пива с зеленкой перепили... – вот вам и анекдот получился... настоящий. Ха!
Возникла пауза. Время в тарелке как будто остановилось. Пришельцы замерли в тихой растерянности. Вдруг рожи у них пошли пятнами, стали прозрачными, контуры тел расплылись... и все куда-то исчезло.
Василий очутился на том самом месте, откуда его похитили. В руке была недопитая бутылка пива «Приход», а в небо убегала яркая звездочка.
«Обиделись, видать, мужики...» – жалостливо подумал Василий, разочарованно задрав взгляд в космос, дохлебал дармовое пиво и прошептал в темноту:
–  А ведь никто же не поверит... что инопланетяне... тоже пиво любят. Да-а...
Об этом случае Василий никому не рассказывает. Даже другу Володьке. Боится, что не поверит.  Но мы-то верим...


История семнадцатая
Профессионалы

Трехэтажный дом психического нездоровья привлекательно смотрелся напротив городского рынка. Сие заповедное учреждение по улице Вениковязальной в городе душевно называли больницей «под мостом». Больничка была добротной, врачи почти умными, и даже лечили там бесплатно, что по нынешним временам казалось странным. Но пациенты почему-то не проявляли рвения к лечению в этом заведении. Видимо, не хватало ума для пользования благами. Это вам не Америка, где престижно иметь своего психиатра. Темен наш народ.
Здесь-то и дежурил санитаром Василий. Работа эта позволяла ему существовать – зарплаты хватало не только на пиво. Оставалось еще на хлеб и жвачку детям.
Итак, было воскресенье. Психический доктор Игорь Иванович с утра не вылезал из «приемника», в смысле приемного покоя. Весь божий день принимал он обострившихся в психозе больных. Их без устали возила «группа захвата» ускоренной психиатрической помощи. И санитар Василий тоже непрерывно торчал здесь. Для подмоги. Так что за день все устали и припотели. Лишь к вечеру страсти вроде бы улеглись, но...
Эти два мужика были «самоходами» – пришли сами. Внешне они напоминали гаражных сторожей, пребывающих в похмелье. Один из вошедших высказал тревожную жалобу, что у него «крыша подвинулась» по причине непомерного алкогольного потребления.
– Попил недельки две, теперь не сплю. То музыка в ушах играет, то кажется, что кто-то зовет, – поведал мужик, озираясь по сторонам.
– Ну и где же вы живете? – начал расследование Игорь Иванович.
– Да бич он. Вместе живем в подвале, – откликнулся сопровождающий.
– Понятно... И что же вы хотите, уважаемый? Отдохнуть в психбольнице? У вас, наверное, и «форма двадцать» с собой? – серьезно спросил доктор.
– Да какая у бича форма, вся одежда на нем, – пояснил опять второй.
Мужики-то санэпидстанций не кончали и не знали, как вши по-научному называются.
– В больницу нежелательно – место в теплом подвале может потерять... Дайте пилюль, чтоб уснуть, а пить он больше не будет.
– Ей богу, не буду, – подтвердил заболевший, трясясь челюстью.
Хотел было Игорь Иванович запереть мужика в дурдом, но оказал жалость, дал ему с собой таблеток и совет вызывать психбригаду прямо в подвал, если черти появятся.
Не успели алкоголики уйти, как привезли слабоумного маниакального деда, который пробежал по лесу километров шестьдесят. Его с трудом изловили, чуть не сгинул. Многоречивый такой, руками размахивает, громко бранит Советскую власть, умершую старуху, всех окружающих и требует триста рублей и тельняшку.
Ему попытались мирно объяснить, что власти такой давно уже нет, как и его старухи, а остальные требования будут непременно выполнены – надо только сдать анализы и пройти рентген.
Деду это не понравилось, и он стал обзываться сильно ругательными словами. Но Игорь Иванович вел себя профессионально: реакции возмущения не показывал, а мудро и терпеливо улыбался. Такое отношение рассердило пациента окончательно.
Он пристально посмотрел на дежурного врача и изрек:
– Да ты знаешь кто?
Игорь Иванович непонимающе пожал плечами.
– Да ты... ты... знаешь кто? – от злости дед никак не мог вспомнить самое страшное слово для оскорбления достоинства. И вдруг выдал: – Ты... вустрица! Вот!
– Как?!
– Вустрица!
– Да, дед, ты меня пробил, – сдался доктор, картинно уронив на стол свою стриженую голову в очках.
Смех долго тряс стены больницы. А слово это вошло в лексикон.
Деда оформили и помыли. Василий проводил его в отделение и, укладывая покрепче спать, сердечно пообещал найти ему тельняшку. Тот сразу же успокоился. Без лекарств. Такое лечение...
От усталости к утру сильно захотелось пива, и Василий прямо на посту впал в пивной сон, в котором пива было много... Там шел пивной дождь. Начинался пивной потоп. Василий плыл в пиве, захлебываясь. Пивные волны накатывали на него, обдавая пеной, и уносили в пивное море. А откуда-то доносилось страшное: «Ты вустрица...»
Но надо признать, что в своем деле Василий все-таки профессионал – пивом он никогда не захлебнется. Даже в кошмарном сне.


История восемнадцатая
Людское

Люди ходили по улицам. Заходили в магазины и покупали водку. Другие, более сытые, тратились  на импортные телевизоры и компьютеры, чтобы потом радостно пялиться в них и портить зрение. Себе и детям.
Василий догадывался, что у каждого своя радость, и водку не покупал – такой человек... Пивной. И тоже ходил по улицам. Его еще не испорченные цивилизацией глаза, как объективы кинокамеры, впитывали образы окружающего мира, превращая их в пивные ощущения. Коммерческие киоски, бары и магазины нагло завлекали его пивным ассорти, освобождая карманы от чрезмерного звона монет и шуршания купюр. А вот городской транспорт проделывал это незаметно и бесследно – ни пустой посуды, ни хорошего пивного настроения впоследствии не оставалось...
Но люди все ходили... По дорогим магазинам и грязным улицам, по теплым квартирным хатам и холодным больничным палатам  От угла к углу... из угла в угол... И находили себе радость: кто в водке, кто в японских машинах, а кто...
Помните дурковатого деда, который попал в психбольницу и выругался там на врача неизвестным науке словом. Так вот, ему уже стало лучше, спокойнее и радостнее на душе. Деда так и прозвали, согласно его неприличного заявления: «Вустрица». Лексикон такой образовался.
А ведь первое время дед буянил. Несознательно и нехорошо вел себя в надзорной палате, незаслуженно и матерно покрикивал на медсестру, за что его кто-то побил. Несильно так, для порядка. На это Вустрица обнаглел и пожаловался врачу.
Доктор Игорь Иванович, внимательно послушав больного через очки, сочувственно объяснил:
– Видите ли, уважаемый... Такое лечение...
– Так бы сразу и сказали, что такое лечение... Понятно, – успокоился дед и больше глупых вопросов не задавал.
Вскоре Вустрица от лечения стал почти хороший и кое-где сознательный. Он уже не озлоблялся куда попало, высказывался литературно и внятно за жизнь, при этом отличал молодящихся и симпатичных медсестер от старушек-санитарок. Молодухи бегали резвее и визжали громче, когда дед пощипывал их за телеса. Врачу даже вздумалось перевести его в спокойную палату.
Дед же засомневался:
– Здесь я привык, здесь мне все понятно. Если бьют, то такое лечение... А что там будет? Неизвестно...
И категорично отказывался покидать поднадзорное помещение. Когда же его чистосердечно спрашивали, чего ему старому надо, упрямо требовал триста рублей и тельняшку. Вот санитар Василий и приволок деду тельняшку, помеченную годами длительной носки и напрочь заштопанную. От этого Вустрица стал гордым, как пароходная труба. Даже из «надзорки» соглашается выходить, чтобы покрасоваться перед санитарками пенсионного поколения. Радость-то какая! В полосочку. Говорят, что скоро деда Вустрицу выпишут. Внучка у него отозвалась, забирает домой. Во как!
– Что, дед, скоро пойдешь пиво пить да девок лапать? – подшучивают над ним ехидные женщины медперсонала.
Тот посмеивается, растопыривает полосатые плечи и кряхтит – силенка-то, мол, еще есть. Опять можно по лесу бегать. Пусть попробуют поймать.
«Вот ведь как... дурдом вроде бы, а люди существуют, радость друг в друге находят...» – возникают суждения у Василия. Приметил он, что вне стен заведения жизнь так ключом не бьет, течет уныло  или совсем стоит на месте, как вонючая болотная жижа, засасывая бытовухой и стращая радикулитом. Со скуки даже прочитал в иностранной психической книге необычную фразу: «Мало что радует и вообще ничего»...
«Ну откуда они про нас знают?» – удивляется Василий. А когда озирается вокруг, то критично помышляет: «Безыдейными и безрадостными стали выглядеть. Все больше ворчим: о других с завистью и осуждением, а о себе лишь с жалостью и соплями».
И вспоминается, как радостно становится, если ему вдруг утром соседка у мусоропровода улыбнется. Идет он потом по улице, на душе кошки мурлыкают, и каждой бабке с семечками хочется пивной комплимент высказать.
Верит почему-то Василий, что проблески пивной радости когда-нибудь пробьются к людям, и станут те добрее и человечнее – не собаки ведь...


История девятнадцатая
Бессонница

На город медленно, как на парашюте, опускалась ночь. А ведь только что в мире было еще светло и спать не хотелось... Как-то незаметно потемнело, стало поздно и понятно, что пора ко сну. Люди на Земле в такие моменты нередко теряются и не успевают вовремя заснуть, что чревато для них трудностями просыпания и сложностью утреннего подъема.
Вот и Василию не спалось – бессонница подлючая лишила сонного наслаждения. И ведь никто ж до сих пор не знает, откуда эта гадость берется. Говорят, что подобное случается от избытка ума... а еще от старости – ну, у кого что есть.
С вечера вроде как уснул, хотя за стеной матерился телевизор, наверху ругались пьяные соседи, где-то на балконе устрашающе мявкал кот. Когда же все стихло, мужчина Василий чего-то проснулся. И как ни тужился задремать, усталые мозги не подчинялись, взгляд уперся в темный ночной потолок, а в опустевшую без сна голову полезли левые мысли... в смысле, всякая-всякая дрянь и бестолковка... Прогонит одни – появляются другие и тоже левые... Где же вы, чудные сны? Принесите человеку успокоение. Ночь ведь на то и дана, чтобы посредством сна душу и тело в равновесие покоя приводить.
В умных книжках пишут, что в сновидениях прорезается совесть мозгов: мол, как бы ни хотелось что-то скрыть от самого себя, оно все равно во сне наружу выползет. И в рыло тебе сунется, чтобы знал... фактически. Как писал старик Фрейд, несознательное... И все это от секса... Или наоборот?
А тут луна в окно так и лезет, так и светит прямо в лоб. Сама пузатая, будто пива надулась. Обливает окрестности, спать мешает... Повернулся. Глядь, на соседней подушке такое же, как луна, мирное лицо жены Лариски – сладострастно сопит и красиво лыбится чему-то во сне. «А ведь хороша, когда спит... и сновидения у нее приятные», – позавидовал Василий и прикрыл глаза, надеясь тоже увидеть какие-нибудь пивные образы...
Но почему-то взгрустнулось. Словно мохнатое ночное облако, нахлынуло на мужчину воспоминание. Он увидел себя среди мальчишек допивного возраста, гоняющих облезлый пятнистый мяч на плешивом футбольном поле. Там, где не было плешин, колосилась спелая трава. Поэтому мяч то катился быстро, то застревал в травяной растительности, за которой просвечивали покосившиеся футбольные ворота... Василий интуитивно погрузился всем телом в это переживание детства – скорее всего, заснул – по-пионерски радостно почувствовав себя пацаном. Хотел было пнуть этот нагло надутый мяч... как вдруг глазные щели сами собой раскрылись, обнажив зрительные шары, и нашему дурню стало понятно, что ничего такого этакого нет. Он в другом мире – у него же бессонница...
Вздох разочарования и грусти. Прислушался. Где-то за дорогой ритмично нудел стереотипный собачий гав. Неожиданно под окном, разбудив ночную тишину, зафыркал и застучал клапанами автомобильный драндулет. Ему тоже не спалось...
Василий не стерпел и отправился на балкон – чисто курнуть да поглядеть на ночных злыдней, может, кинуть чем-нибудь... Но драндулет успел куда-то укатить, люди по двору уже не бродили в силу позднего ночного часа, в соседних многоэтажках света не наблюдалось, и лишь отдельные окна упрямо светились сторожевыми люстрами.
– Все-таки я не один не сплю, – успокаивающе заценил увиденный пейзаж бессонный мужчина Василий, закуривая.
Ночь вместе с табачным дымом освежающе вдыхалась в легкие. Бездомные собаки, утомившись, прекратили свой гав, луна померкла, спрятав пузо за тучку, звезды замерцали ярче, из-за гор тихо выплыла неопознанная летающая тарелка, кокетливо проскользила над большой восточной рекой и приземлилась за углом, где-то на пустыре. Мир затих. Тишина загадочно поползла над городом... Подумалось: «Пива бы...» Но пива не было – была ночь... А ночью все пиво в киосках на один вкус – спиртом отдает, крепленое.
Бессонница продолжалась. Такая вот нездоровая фигня... А было бы пиво...
Говорят, что под утро сон все-таки незаметно подкрался к Василию и навалился на его непутевые мозги. И был этот сон тяжелым и далеко не пивным.


История двадцатая
И на проспектах...

Переставляя утренние ноги по проспекту Вождя, Василий совершал возвращение с ночной смены. Отдежурил – можно и домой... Заспанный воскресный город чудился ему красивым и родным. Город обновлялся и подкрашивался по случаю приближения даты – ну прямо как при добром старом режиме. По проспекту давно и уверенно шел ремонт. Меняли плиты тротуара у магазина, что рядом с площадью Металлолома. Все здесь было засыпано песком – пляж натуральный. Прямо посередке проезжей части наблюдались трамвайные рельсы. Их обваливали щебнем, чтобы потом спрятать в асфальт. Но местами они еще торчали железными ребрами, мешая развороту автомобилей, напоминая железную дорогу паровозных времен. Там дозревала межрельсовая трава, высокая и колосистая.
Освежившись в магазине пивной парой, Василий бодро продвигал себя по тротуару. На противоположной стороне обозначилась качающаяся пьяная фигура. Мужик был нормального небичевского вида, хоть и с глазным фонарем на лице, но чисто одет – то ли врач на пенсии, то ли военный в отставке. Пластично покачиваясь, он дошлепал подошвами до раскопанного в проспекте трамвайного пути, прицелился ногой над рельсом и... Да, равновесие – дело тонкое, не всем дается. Когда оно есть, человек на дороге не валяется. Но этот с вертикальной постановкой тела не справился – уронил себя промеж рельсовых железяк. Поползав на карачках, поднялся над землей, выровнял позу и... уже не целясь, ступил через следующий рельс, где артистично завалился на спину, раскидывая в стороны руки, ноги, сумку... А ведь здесь вовсю ходили грохочущие трамваи.
Василий, с интересом наблюдавший сюжет, неожиданно почувствовал к упавшему эмоцию сострадания. Представил он себя в подобном неловком положении – жалко стало... ну и мужчину тоже. Сердобольное милосердие побудило его подойти. Протянув руки помощи, поставил опустившегося на ноги.
Выпроваживая на тротуар, задал чисто психологический вопрос:
– Дом-то свой найдешь?
– Гу... вот он, – махнул мужик носом на ближайшее здание и «на автомате» двинулся вперед.
Взгляд его был стеклянен.
«Да, отшумела пьянка удалая... Но к завтраку успеет. Закусит...» – посочувствовал Василий и пустил ноги дальше по проспекту. Он давно осознал, что по утрам пить можно только пиво, в отличие от глупых водочных людей, не понимавших этой банальности.
Заглянул во двор. Там двое вонючих бомжей интеллигентно беседовали у мусорного ящика о погоде и ценах на стеклопосуду, почтенно ожидая утренних жителей с ведерными выбросами, при этом курили по очереди сигарету с фильтром. Культурно так... «Просыпается город», – логично обобщил Василий увиденные факты людской жизни и доброжелательно подмигнул прищурившейся скульптуре Вождя на одноименной площади.
На перекрестке двух проспектов подставил челюсти ласковому утреннему солнцу. Взгляд его упал вверх направо. «Красиво жить стали – есть, что иногородцам показать», – подумал он же, разглядывая синеву крыши, а еще желтизну и крутизну куполов строящейся церкви. «Правильно строят, из кирпича – не сгорит, как предыдущая во время воскресной проповеди... У, как сильно та горела... Если, конечно, террористы не прилетят и не навредят», – осмыслил  Василий возможную судьбу архитектурного строения.
Улицы стали постепенно заполняться проснувшимися людьми. Они вылезали из городского транспорта и, как муравьи, спешили куда-то с котомками, ведрами, тяпками и рюкзаками. Летний воскресный инстинкт гнал их на дачи и огороды, чтобы попотеть на солнышке и поправить свое здоровье, подышав свежей загородной пылью и навозом. Заездили туда-сюда машины, залетали голодные голуби и воробьи, солнце поднималось над городом все выше и выше, сжигая росу на траве.
Василий же все стоял на перекрестке, любуясь обновляющимися проспектами, и никак не мог решить, где ему еще пива выпить. А может, и не пива... может, ему просто не хотелось уходить. Ведь все время приходится куда-то торопиться, бежать, скакать... Некогда остановиться и оглянуться на жизнь вокруг себя. Не по-пивному это...


История двадцать первая
Просто Лариска

Женщин Василий тоже любил. Хотя и не так сильно, как пиво... но больше, чем собак. И, как всем известно, была у него жена, женщина Лариска, дама довольно крикливая, местами шумная, но душою добрая и ко многому отзывчивая. Василий любил ее по-своему. Вслух об этом не заявлял, но внимание оказывал: ласково посматривал и поглаживал... Ну и по-другому тоже... Да как бы он без нее?
Бывали, конечно, в их жизни и казусы, эпизоды конфликтов и ссор. А с кем не бывает?
Как-то в те еще времена, когда Василий кроме пива пил и водку, случилось ему припоздниться домой пьяному в дымину. Да не одному, а с другом такой же пьяной степени. Мало кто помнит, почему они пришли вдвоем: то ли Володька довел до места никакого Ваську, то ли тот притащил приятеля с собой, чтобы не потерялся... Возможно, сообразили, что в четыре ноги идти устойчивее, особенно с пьянки. Пришли такие добрые, с хорошими намерениями... Только вот Лариска почему-то об этом не догадалась.
Заждавшаяся и разгневанная мужниными пьянками, увидела женщина в дверной глазок две далеко не трезвые рожи и... встретила заблудших в ночи. На пороге открытой двери от всей растерзанной души врезала она им  «фуфлоновой» сковородкой по черепам. Обоим. По очереди. Причем молча. Сначала звонко приложила кухонный прибор к нечесаному скальпу своего мужика, а затем к каракулевому темени его дружбана. Сковородка гулко со смаком отпрыгивала от голов, как от резиновых. Даже издалека было слышно и видно, что это очень больно и обидно.
Василий сразу все понял и почти протрезвел, а вот Володька от такой неожиданности упал в обморочное состояние и стал «ничто». Наверное, «оно» не вынесло оскорбления... и получилось у Лариски себе дороже – пришлось «это» мыть в ванне, так как упревшее, потное... Шибко вонюче «оно» было. А после еще и в койку укладывать, поскольку не просыпалось.
Но поутру, протрезвев, вновь стало похоже на человека. И как ушел, так месяца три не заходил. Видать, боялся. При встречах лишь обиженно возмущался другу: «Ну а меня-то за что?!»
Суровая женщина была Лариска. Временами.
А так ничего. Просто Лариска. Хозяйствовала по квартире и кухне. Горласто гоняла бездельного мужика по комнатам, когда тот, рассевшись в креслах с пивным партнером, мешал ей пылесосить ковры и линолеум. Зато потом, наоравшись, стряпала еду и заставляла пивцов закусывать посытнее. А еще регулярно наставляла мужа на воспитание детей и заработки, загружала ответственностью, внушая, что он и есть... глава семьи. Василий пассивно соглашался, хотя сомнения были. А что делать?
Работала Лариска простой кассиршей в тихой, но хитрой конторе. Умела себя показать, поскольку обладала длинными ногами и легкой облачностью в глазах, к тому же навострилась делать сногсшибательные ресницы, чем сильно смущала мужское население в офисе и пугала Василия дома. Он же в последние времена водку потреблять не стал – чисто пиво. А потому казусы в семье приключались реже. Но Лариска и пиво не очень уважала – не знаток. Хотя все же пила под компанию. Нравилось ей местное «Плюшевое». Иногда шутки пивные отваливала, типа «пиво не волк – в лес не убежит» или «запретный стакан сладок»... При этом бессердечно дразнила мужа Васю: просто забирала у него початую бутылку пива и заставляла срочно делать какую-нибудь ерунду по дому. Василий терпел и мерзко улыбался – сохранял видимость главы, не переходя на мордобой и красный революционный мат. Добрый такой – жены не обидит.
 Но удивительное дело, случаются и у них моменты свободного жизнеизъявления. На гостевых вечеринках Василий, не напиваясь всласть, так пьянеет от окружающих женщин, что начинает сомнительно подтанцовывать их. А может, они его – кто знает... Мужья косятся. А вот Лариска не ревнует – знает, что это от мужской доброты. Да и сама заодно отдыхает естественно и народно. С маскарадами в шляпах.
Так что семья современная, можно сказать, где-то даже пивная... Друзья им удивляются, мол, как это они так живут?
А вот так. Легко!


                1999г.-2002г.
                г. Комсомольск-на-Амуре