Я учился в Москве, заканчивал там аспирантуру. Жил в общежитии, где у меня был товарищ по имени Нодар - примечательный субъект. Он не понимал анекдоты и даже детские мультфильмы. В одной компании во время просмотра мультика по ТВ Нодар задавал такие же вопросы, что и трёхлетний сын нашего общего товарища.
Надо было быть сыном академика, как Нодар, чтобы позволить себе роскошь - компьютер в общежитии. По-настоящему, кстати, персональный. Хозяин ввёл в него пароль. Выведать его было трудно. Домогающегося тайны охватывало жутковатое ощущение, что сам Нодар забыл пароль. Владелец компа впадал в аутизм - глаза пустые, отсутствующие, нижняя челюсть расслаблена...
Однажды я застал его, раздевающимся перед компьютером. Тогда была популярной электронная игра в покер. По ходу игры с вами общалась миловидная рисованная дамочка, партнёр. Она призывала вас раздеться, если вы проигрывали, или сама это делала на экране, если от неё отворачивалась фортуна. На сей раз удача не сопутствовала Нодару. Он сидел по пояс голый, несколько растерянный осведомлённостью компьютерной особы, сделавшей ему комплимент по поводу волосатости его грудной клетки...
Мой товарищ был силён "задним умом" и в той мере, в какой это качество могло быть достоинством. Хорошо анализировал.
Как-то раз я прохаживался по Пушкинской площади. Время было интересное, перестроечное. Ожидалась очередная демонстрация. Особых политических пристрастий у меня не было, но я забавлялся тем, что "наблюдал типы". Где ещё можно было увидеть в такой концентрации в одном месте и в одно и то же время всевозможных московских оригиналов!
Милиция уже была на изготовке, чуть в стороне от сквера стояли две неотложки, и кучковались иностранные корреспонденты. Вот появились и демонстранты, человек сто. Несли какие-то шизоидные лозунги, что-то насчёт жидо-масонов. Я обратил внимание, что мужчина с мегафоном, который шёл впереди, был "лицом совершенно определённой национальности". Мне приглянулась одна демонстрантка - миловидная блондинка. Я присоединился к толпе, которая уже расположилась митингом у памятника Пушкину, и попытался завести с девушкой разговор. С раздражением пришлось констатировать, что этот тип с мегафоном много шумел. Беседа не получалась. Но тут милиция начала рассеивать митингующих. Выяснилось, что эта акция несанкционированная. Её перепутали с другой акцией, которая должна была произойти приблизительно в тоже время. Меня и мою знакомую сгрёб в охапку и вытащил из толпы дылда-сержант. Блондиночка оказалась энтузиасткой идеи и снова присоединилась к обороняющимся товарищам. Её несколько раз доставали из толпы, и каждый раз она в знак солидарности вливалась в ряды митингующих.
Я стоял в сторонке и некоторое время ждал Танечку (так её звали). Потом мне это наскучило, и, решив было уйти, вдруг увидел Нодара. Рассеяно озираясь на вершины деревьев и на спину памятника, он прохаживался поблизости от кордона милиционеров и митингующих. Я обратил внимание, как с некоторыми сомнениями посмотрел на него один из блюстителей порядка, но потом, подумав секунду-другую, кинулся на манифестантов, не тронув моего приятеля.
Я окликнул его.
- Ты кто - из противников жидо-масонов или, того гляди, сотрудничаешь с органами? - спросил я не без ехидцы.
Нодар преобразился, вспыхнул от удовольствия. Так бывает, когда в человеке подмечают достоинство, о котором долгое время знает только он.
- Точно заметил, - сказал он важно, - надо уметь найти такое пространство, где тебя воспринимают как своего и те, и другие. Здесь я бываю часто, и меня в отличие от тебя (саркастично улыбнулся), никто ещё не тронул!
- Зачем тебе это? - спросил я, искренне тревожась за него.
- Охота пуще неволи! Хобби у меня такое - наблюдаю типы!
Я зарделся от неожиданности.
По дороге в общежитие Нодар признался в любви к социологии, коей науки я был представителем. Ещё в метро он сказал мне, что читает бразильскую сказку.
- В сказке, кроме разных зверюшек, есть персонаж - баснописец Лафонтен. Я завидую ему! Он добывает сюжеты прямо с натуры, сидя за кустом, слушает и записывает диалоги животных, - делился со мной мой товарищ.
Особенно его подкупило то, что, если в басне волк съедает ягнёнка, то в бразильской сказке бедолагу спасает писатель. Он выскакивает из-за кустов и колотит хищника палкой. Тут рассказчик замолк, и надолго. Уже в общежитии, в лифте он с торжественным видом обратился ко мне:
- Я зайду к тебе вечером, есть дело!
Нодар замешкался при выходе, и его слегка придавило дверьми, что позабавило смешливых попутчиц по лифту - аспиранток из Монголии.
Я приготовил чай для гостя. Он пришёл и некоторое время продолжил начатое ещё в метро молчание. Я поперхнулся своим чаем, когда услышал:
- Я построил шкалу адюльтера! Посмотришь?
- Есть материал? - спросил я, кашляя. Нодар показал пальцем на потолок. Кажется, советовал мне, как избавиться от кашля. Потом добавил:
- Были бы идеи!
Я подумал про себя: "Наслушался и насмотрелся, наверное, сидя, как Лафонтен, за кустом", но отказать в просьбе не смог. Наверное, из-за её неординарности.
Вообще, судачить на темы супружеской неверности в общежитии не было принято. Это была данность, которая молча предполагалась. Один мой коллега даже придумал эвфемизм - "совместное ведение хозяйства". Я был уверен, что интерес Нодара к этой сфере уж точно академического свойства. Главное для него было построить шкалу, и почему бы не адюльтера?
Мы спустились в его комнату. Я стал понимать, почему мой приятель завёл пароль - явно из-за деликатного содержания файлов. Включив компьютер, он всячески напускал на себя таинственный вид, опасливо озирался, строил многозначительные мины. Кому приятно знать, что о вас сплетничают. Совсем бывает жутко, когда выясняется, что за вами ещё и наблюдают, делают записи, и даже пытаются поместить на какую-то шкалу.
- Какое место на твоей шкале ты уготовил мне? - шутки ради спросил я у Нодара, пока тот возился с компьютером.
- Надо заслужить это место! - ответил он и подмигнул. Затем продолжил:
- Не всякому дано вкусить сего плода. Всё при всём у мужика, и умом вышел, и внешность завидная, а "наука страсти нежной" так и остаётся ему недоступной.
Я не знал соглашаться или не соглашаться с таким тезисом. Задать уточняющий вопрос не успел. Нодар вошёл в раж:
- Почему, кстати, у дураков денег бывает больше, чем у умников? Это потому, что они больше понимают, чем знают. Так и здесь. К примеру, вечеринка. Есть умники, которые знают, что на этом мероприятии можно поживиться амурной связью. Но знают это теоретически и уходят с вечеринки, "не солоно хлебавши". Некоторые из этого племени пытаются флиртовать, вполне изысканно. Но вот всё съедено, выпито, а флирт остаётся флиртом. Им кажется, что всё уже кончилось. Они начинают зевать, идут "делать спатеньки"...
На некоторое время мой приятель замолк. Уж очень долго раскочегаривалась его хилая "Искра".
- Однако таким образом пропущен десерт! - продолжил он, - сладкие кусочки достаётся тем, кому дано переждать затянувшуюся паузу, и не обязательно быть теоретически подкованным. Снова появляется выпивка, опять в полную силу играет музыка. Уже никто не флиртует. Тот, кто ушёл, сквозь сон слышат музыку и удивляется.
Тут он взглянул на часы, неуверенно покосился на включённый экран компьютера. Пришло его время "выходить на связь" с домашними. Обычно все пользовались телефонным аппаратом междугородной связи, висевшим на стене в фойе общежития. У Нодара была привилегия - звонил домой из кабинета администратора. Говорят, что он заплатил за такое эксклюзивное право. Эти "сеансы связи" повторялись с регулярностью ритуала и не подлежали отсрочке...
Я не стал испытывать своё терпение и, не дождавшись Нодара, открыл файл под именем "Гуджа".
Начало было интригующим. Из текста следовало, что очередной раз был бит один из нашего землячества - Гуджа. Неизвестный туркмен из соседнего общежития немотивированно, как считает пострадавший, надавал ему тумаков у входа в столовую. Его опять с кем-то перепутали. Распалённый Гуджа ворвался в комнату, где наши обычно резались в карты, и призывал к отмщению. Играющие отреагировали весьма вяло. Он вполне мог претендовать на солидарное к нему отношение, но, во-первых, настораживало отсутствие новизны события; во-вторых...
... Есть люди, которые дают всем понять, что у них есть секрет, и многие даже подозревают, в чём он заключается. Но есть и такие субчики, которые из существования секрета делают секрет. Скрытными обычно называют первых, а на вторых, если их расшифровали, не знают, как реагировать. Гуджа был из вторых, поэтому не было уверенности, стоит ли бросать из-за него преферанс.
Однажды в общежитие явился милиционер. Он расследовал случай с попыткой суицида у одной из аспиранток откуда-то с Урала. В своём прощальном письме она обвиняла Гуджу в своей и в смерти двух не родившихся детей. В конце она приписала, что в нагрудном кармане её серого пиджака лежат 100 рублей и что надо их передать её матери...
Дойдя до этого места в тексте, я удивился - об этой детали не ведал никто из обозримого круга знакомых. Я, вопрошая, обернулся вокруг, и... встретился глазами с Нодаром. Он стоял в дверях и наблюдал за мной.
- Данный случай один из полюсов моей шкалы, - заявил он, - долго думал, стоит ли его ставить в континуум. В принципе он мало чем отличается от открытого б...ва, и то и другое - предмет порицания!
Я потребовал разъяснений. Мне ответили:
- Частная жизнь не может быть совершенно частной, сплетничают и порицают не её, а то, что утаивается. И в то же самое время - за наглость почитается то, когда вообще ничего не утаивается!
- Как твои домашние? - спросил я. Мне надо было уходить, для чего поменял тему.
- Всё те же разговоры - что поел, что выпил, измерил ли температуру на всякий случай, не завелась ли барышня? - ответили мне.
Я решил внести свой вклад в эти "научные" изыскания Нодара. На следующий день я наведался к нему, припомнил случай, когда меня застукал с гостьей из Москвы в лифте один из наших. Тот смерил взглядом мою попутчицу. В тот же вечер на кухне меня обвинили в безнравственности, в том, что я подрываю семейные устои. Причину мне разъяснили - я не почёл нужным уведомить земляков о своей связи.
Неожиданно хозяином комнаты овладел зуд.
- Чисто грузинский адюльтер! - выпалил он.
На меня нашёл азарт, и я привёл факт с одним Дон Жуаном из нашего землячества. Его никогда не видели с пассией. Фигурировала только сковорода, которую эта пассия надраила, да так, что каждый из нас мог глядеться в неё, как в зеркало. Сковородкой откупились. Тщательность, с какой была надраена кухонная принадлежность, мои земляки связали с аккуратностью, характерной для женщин прибалтийского происхождения.
- Другой полюс - когда "ведение совместного хозяйства" - событие, которое только в тягость, - развивал тему Нодар, - есть люди, которые считают, что подобные отношения не могут ограничиваться экономическими категориями и... влюбляются. Они нудят, по тысячу раз прерывают связь, чтобы потом вдруг снова слиться в экстазе и, не доведя дело до оргазма, опять начинают выспренне объясняться. Надо видеть, как они разговаривают с домашними по телефону ... Умора, достоевщина! Однако таких переживаний я среди наших не замечал! Не дано!
Тут Нодар расчувствовался и даже ... всхлипнул. Ему не было места на шкале, так как не был женат. Вероятно, он больше сочувствовал "героям Достоевского", мечтал о любви. Не потому ли академическая беспристрастность стала ему отказывать?
Некоторое время он в молчании перебирал клавиатуру, не обращая на меня внимания. Затем акцентировано нажал на одну из клавиш. Ожил и надолго застрекотал матричный принтер. Но вот он умолк, и социолог-любитель протянул мне несколько отпечатанных страниц текста.
- Прочтёшь у себя в комнате, - было сказано в приказном тоне.
Некоторое время я не притрагивался к этой распечатке. Своих дел было много. Но дня через два на досуге взялся читать её. Текст был озаглавлен: "Дружба по-вьетнамски". Сидя у окна с видом на лес и купол дальней церквушки где-то в его чаще, я читал:
"Тон (имя персонажа) был не то что из Хошимина, но даже не из Ханоя, а из провинции. Я заметил, что выходцы из Хошимина (бывшего Сайгона) более стильные и свободные в манерах. Я как-то спросил одну из вьетнамок, не из Сайгона ли она. Она от удовольствия покраснела, потом всё-таки призналась, что из Ханоя.
Аскетизм вьетнамского коммунизма иссушил и так тщедушное тело Тона. Его комната была обвешана листами, на которых были написаны трудности русского языка. Они напоминали о себе повсюду и всегда. Здесь не было никаких вольностей типа вырезок из журналов на определённые темы, что было весьма обычно для мужских комнат общежития.
Как-то среди гостей Тона я приметил довольно рослого молодого вьетнамца с одной привлекательной спутницей. Выяснилось, что он - слушатель одной из военных академий, а она - его "баба", как сказал Тон. При этом он ухмыльнулся, мол, гляди, каков прогресс в моём русском. "Военным можно!" - поспешно заключил он, предупреждая мои расспросы.
Такая абстиненция не могла не мстить. Однажды днём, когда в общежитии было пусто, в дверь к Тону постучал Чен, паренёк с довольно сусальной внешностью. Тон что-то ответил из глубины комнаты, а гость вдруг перешёл на нежные обертоны. Занятно слышать, как переговариваются вьетнамские гомосексуалисты. Дверь открылась и потом поспешно закрылась.
Но однажды что-то произошло. Вьетнамская община забегалась. Как я понял, пошёл естественный отбор. Образовались парочки. У Тона стала бывать Лы. Максимально деликатно я осведомился о происшедшем.
- Посольство разрешило нам дружить!! - торжественно заявил мой сосед.
Без друга оставалась только Тхиеу, очень приветливая, ну уж очень некрасивая девица.
- Тхиеу такая хорошая характером девушка, - сказал я Тону, когда мы были на кухне. Он готовил какое-то очень специфичное блюдо, содержимое которого я так и не рассмотрел. Тут Тон отвлёкся от плиты, притронулся к моему плечу и доверительно сказал, глядя мне в глаза:
- Нодар, стань другом Тхиеу!
Чен, кстати, ходит холостяком".
По ходу чтения я правил текст красной шариковой ручкой. Так что распечатка запестрела красным цветом. Исправлять грамматические ошибки было моей манией. Поэтому, спускаясь к Нодару, я был "влекомым" одним желанием - внести исправления в файл. На этаже, где жил любитель-социолог, я столкнулся с вьетнамской парочкой. Они шли, видимо, из магазина, нагруженные бакалеей и гастрономией. Лица у них были деловые и сытые. Я предположил, что это были Тон и Лы, и скомкал бумагу с писаниями социолога-любителя, быстро положил её в карман. Нодар ворчал, стоило ли так безжалостно править текст, чтобы потом скомкать его.
Со временем "изыскания" зашли в тупик. Запутались. Меня ещё стали доставать попытки Нодара использовать числовые индексы, то есть поверять каждый случай супружеской неверности математикой. Под разными благовидными предлогами я отказывался говорить с ним на эту тему.
Насторожило меня и то, что как-то в проходе администратор общежития шутливо окликнула меня: "Как дела, поедатель гозинаки!?" Как я понял, она подслушала телефонный разговор Нодара с матерью, во время которого он пожаловался на меня. Я, действительно съел эти три медовых ромбика. Произошло это летом, тогда как подобные сладости обычно готовят к новому году и в праздник же съедают. Я решил, что Нодар равнодушен к ним. Меня же в тот момент одолевал голод. Я обиделся. Мой приятель мог бы быть снисходительнее.
Прошло время. И вот я на одной из обычных посиделок мужской части нашего землячества. Единственная особа женского пола - Маша, гостья хозяина комнаты, обслуживала застолье. Восемь мужчин умиротворенно беседовали и после каждого тоста прикладывались к вину. Был там и Нодар. Как обычно, он был незаметен, не пил, почти не ел. Его давно держали за тех безнадёжных статистов, которых даже не заставляют пить. Машенька, девица баскетбольного роста, грациозно дефилировала из комнаты в коридор, где находилась общая кухня, и обратно.
Размеренный ход событий нарушил Гоги. С воинственным видом он вломился в комнату и требовал выдачи "негодяя Гуджи". На этот раз Гудже повезло, его вообще не было в Москве. Гоги - невысокого роста крепыш, бывший гимнаст, отличался задиристым нравом. Сейчас его пшеничного цвета усы топорщились, а зеленоватые глаза искрились гневом.
Выяснилось, что недавно к Гудже наведался родственник. Гость после того, как его пригрел и потчевал Гуджа, взалкал чего-нибудь особенного. Гостеприимный хозяин отвёл его к Тамаре - "женщине" Гоги. Некоторое время "из приличия" Гуджа разделял общую компанию, а потом под благовидным предлогом оставил своего гостя и Тамару наедине. Та потом пожаловалась бой-френду, что "эта скотина полезла бороться, что она насилу отбилась!" Тамара была дородной женщиной, кубанская казачка, и я живо представил, как она пресекала поползновения наглеца. Её оскорбило то, как к ней относится сам дружок, раз его земляки позволяют себе такие поступки.
Произошла "разборка". Долго судили-рядили, имел ли право Гуджа так поступить. Под конец Гоги не выдержал и обратился к хозяину комнаты (его звали Заза) с каверзным вопросом, дескать, а что будет, если он наведается к его подружке. Имелась в виду Машу. Заза, некогда регбист, не допустил возможность такой ситуации. Гоги очередной раз вспылил и ушёл, громко хлопнув дверью.
Всё это время Маша безмятежно убирала и мыла грязную посуду. Разговор шёл на грузинском языке, и она ничего не понимала. Только тогда, когда ушёл Гоги, сказала:
- Такой маленький и такой шумный!
Оставшиеся гости вернулись к прерванному застолью. Очередной тост был за Машу. Тамада обратился к ней:
- Маша, знаешь, как мы уважаем тебя!
Когда уже расходились, я спросил Нодара, доволен ли он вечером, имея в виду нечто определённое.
- У меня теперь другое хобби - коллекционирую вкладыши от жвачек. А те файлы я стёр, - ответил он.