Бывший командир 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка полковник Александр Иннокентьевич Камбалин после окончания военного училища в 1909 г. был выпущен в 11-й Сибирский Семипалатинский стрелковый полк расквартированный в г.Омске. В годы Великой войны служил в сибирских стрелковых частях. Участвовал в Гражданской войне на востоке России вплоть до эвакуации из Приморья в конце 1922 г. В эмиграции жил в США, в г. Сан-Франциско, где и скончался до сентября 1972 г.
А.И.Камбалин часто выступал на страницах русской зарубежной военной печати. Так, например, в “Вестнике Общества русских ветеранов Великой войны” (г. Сан-Франциско) до II мировой войны публиковались его воспоминания “Десантные операции на озере Байкал в 1918 году” (№120-122), “Письмо в редакцию по поводу “Каппеля”” (№133-134) и “Приангарский край” (№160-161).
Впервые воспоминания А.И.Камбалина о 3-м Барнаульском полке были опубликованы в “Вестнике Общества русских ветеранов Великой войны”, №152-157, 160-167 (1938-1940). Мы считаем своим долгом полностью опубликовать вступление редакции “Вестника” к мемуарам А.И.Камбалина: “Приводимые ниже воспоминания бывшего Командира 3 Барнаульского Сибирского Стрелкового полка Полковника Камбалина записаны много лет спустя по памяти, уже на чужбине и для печати не предназначались.
Многие детали ранних событий уже исчезли из памяти, уступив место позднейшим и более ярким.
Виденное и пережитое описано так, как было непосредственно воспринято автором и живо в душе по сие время.
Никаких письменных документов, заметок, дневников и том времени к сожалению не сохранилось, поэтому за то или иное могущее быть не точным описание или оценку хода событий или их дат автор заранее просит его извинить.
Являясь одним из многочисленных звеньев Белой борьбы в Сибири, боевые действия в Барнаульско-Бийском районе совершенно не освещены в военно-мемуарной литературе.”
Публикация А.Дерябина.
После тягостного оставления 1-й Сибирской армией Вятской и Пермской губерний и всего Урала с его богатейшей промышленностью, в августе месяце 1919 г., части ее задержались на линии р. Тобол, где в течение сентября-октября вели с переменным успехом бои с ордами красных.
Надежды, возлагавшиеся главным командованием (генерал-лейтенант Дитерихс) на степную конную группу генерала Иванова-Ринова по обходу правого фланга красных южнее г.г. Петропавловска и Кургана и разгрома их, к великому сожалению, не оправдались.
Положение на Восточном фронте белой борьбы было крайне напряженным.
Красные проявляли необычайную активность, вводя в бой все новые и свежие части, перебрасываемые из Европейской России.
Пропаганда большевиков широкой волной разливалась в нашем тылу, по всему простору необъятной Сибири, проявляясь в огне повстанческого движения, охватившего огромные районы, как, например, Славгородский, Бийско-Кузнецкий, Минусинский, Гасеевский, что к северу от г.Канска и Иркутский (Балаганский и Верхоленский уезды). Наконец, и сибирская деревня, до того спокойная и пассивная, была охвачена революционной заразой. Хотя в Сибири и отсутствовали важнейшие стимулы этого движения в виде больного аграрного вопроса, свойственного и характерного для деревни Европейской России, но стремление к столь своеобразному пониманию свободы пьянило и туманило головы неуравновешенной части населения.
Ряд ошибок местной администрации, отсутсвие твердой власти на верхах, бесчинства и грабежи, как добрых союзников — чехов и поляков, так и наших карательных отрядов, только подливали масло в огонь деревенского революционного движения, играя на руку большевикам.
Красные не жалели ни сил, ни средств дабы раздуть это брожение и ввести его в русло коммунизма. Сотни агитаторов и военспецов переправлялись разными способами через фронт в наш тыл и вели свою преступную работу — если не при прямом содействии, то во всяком случае при благосклонном сочувствии местной интеллигенции социалистического толка (эсеров). Представители земства, народного просвещения, городских самоуправлений и, особенно, кооперации душою почти поголовно были на стороне большевиков. Власть и армия оказывались в изолированном положении, могли полагаться только сами на себя и на незначительный слой городской буржуазии.
При создавшейся политической обстановке не только нельзя было рассчитывать на достаточные пополнения частей армии, но сплошь и рядом приходилось от них отказываться или просеивать и тот немногочисленный контингент распропагандированных пополнений, что попадал в измотанные и поредевшие части.
Случаи одиночных перебежек и переходов целых наших рот и батальонов к красным все учащались, внося ослабление и деморализацию в войска. Приближалась зима с ее сибирскими трескучими морозами и невзгодами. Снабжение частей продовольствием, аммуницией и вооружением с каждым днем становилось затруднительнее, т.к. транспорт пришел в расстройство, да к тому же он почти всецело находился в иноземных руках братушек чехов и других союзников, безобразному и своевольному хозяйничанию коих на Сибирских железных дорогах не было предела.
Достаточно было какому-нибудь паршивенькому чешскому комендантику маленькой станции не дать паровоза к поезду — и состав простаивал на станциях сутками, хотя бы и имел груз особой важности — такой как огнестрельные припасы, медикаменты и прочее.
Неуспехи наши на реке Тоболе решили участь г. Омска, — резиденции Верховного Правителя и Временного правительства. Эвакуация Правительственных и тыловых учереждений из Омска, предпринятая, кажется, еще в конце сентября, шла полным ходом, чем окончательно нарушила движение по Сибирской железной дороге.
Части 1-й Сибирской армии генерал-лейтенанта Пепеляева к означенному времени (сентябрь, октябрь) занимали на Ялуторовском направлении район г. Ишим, ст. Голышманово, Тюмень Омской ж. д. и от нее к северу, почти до Тобольска.
В начале ноября распоряжением Ставки 1-я Сибирская армия была сменена соседними частями и, кажется, свежепополненным корпусом генерала Каппеля, и оттянута в район Средней Сибири для переформирования и пополнения.
Полки после долгих мытарств и потери драгоценного времени из-за перегруженности Сибирской железной дороги эвакуацией, прибыли в свои родные города.
Штаб 1-й Сибирской стрелковой дивизии (генерал Мальчевский), 1-й Ново-Николаевский Сибирский стрелковый полк и 2-й Барабинский Сибирский стрелковый полк — в г. Новониколаевск, 4 Енисейский Сибирский стрелковый полк и штаб 1-го Средне-Сибирского корпуса (генерал Зиневич) — в г. Красноярск, 3 Барнаульский Сиб. стр. п. — в г. Барнаул. Штаб 1-й Сибирской армии (генерал Пепеляев) и 2-й Сибирской стрелковой дивизии (5 Томский Сибирский стрелковый, 6 Мариинский, 7 Кузнецкий и 8 Бийский Сибирский стрелковый полк) полностью — в г.Томск.
Отправив 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк под командой своего помошника капитана Богославского в г. Барнаул, я по распоряжению начдива 1-й Сибирской остался в г. Омске для выполнения особой, возложенной на меня, задачи.
Омск переживал свои последние дни под властью белых. Беспорядок и нервная суета царила везде и всюду.
Шла спешная хаотическая эвакуация тыловых учреждений, штабов и беженцев. Станция Омск и город были забиты поездами, обозами и разношерстыми частями войск, как проходящих с фронта, так и местных, наскоро формируемых (например, Морской полк). Стояла зима, но р. Иртыш еще не сковало льдом и все мы с тревогой посматривали на западный берег реки, где скопилось невероятное количество обозов войсковых частей, в том числе и нашей 1-й Сибирской дивизии. Переправа же, за остановкой паромов-пароходов, была только одна — железнодорожный мост у станции Куломзино.
Панические слухи о предполагаемом восстании местных большевиков еще больше усиливали растерянность и неурядицу в городе. Для подавления могущих быть беспорядков наш 2-й Барабинский Сибирский стрелковый полк был временно задержан в г. Омске и стоял эшелоном на путях в районе бывшей Всероссийской выставки на юго-восточной окраине города.
У командира названного полка полковника Ивакина я и приютился на время пребывания своего в г. Омске. Кстати, могу подтвердить, что из общения с полковником Ивакиным за эти дни у меня не осталось в памяти ничего такого, что могло бы дать хоть незначительный намек на ту тяжелую трагедию, что разыгралась в г. Новониколаевске спустя недели две. Я подразумеваю восстание 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка и смерть полковника Ивакина. Очевидно, это уже в Новониколаевске эсеры обработали полк Ивакина и толкнули его на государственное преступление.
Выполнив возложенное на меня поручение начдива, я за два дня до занятия красными г. Омска, покинул его навсегда.
С тяжелым чувством горечи я расставался с городом Омском, ставшим мне дорогим и родным по незабываемым воспоминаниям первых шагов своей офицерской службы в 11-м Сибирском Семипалатинском полку в 1909-10 гг.
Это был один из старейших Сибирских полков (в 1911 г. праздновал свой 200-летний юбилей), покрывший свое старое знамя славой в Русско-японскую войну в составе 4-го сибирского корпуса генерала Зарубаева и из рядов которого вышли широкоизвестные в Белой армии Сибири доблестные генералы Г.А.Вержбицкий и И.С.Смолин.
Наконец, эшелон 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка получил распоряжение из штаба фронта отбыть к своему месту назначения в г. Новониколаевск и, после бесконечных и нудных задержек на станциях, мы двинулись на восток.
Сибирская железная дорога была буквально забита поездами. Движение совершалось без соблюдения обычных правил и порядка, да и некому было за ним следить. Служащие дороги выбивались из сил; порою опускали руки, терроризуемые самовластными комендантами эшелонов.
Иные бросали службу и укрывались. Многократно наблюдались случаи саботажа и скрытого вредительства, т.к. среди железнодорожников было немало большевиков.
Картины замороженных в пути паровозов, заносимых метелью вдали от жилья поездов и сотни замерзших трупов в неотапливаемых теплушках, штабеля из трупов тифозных, снятых с проходящих эшелонов, недостаток воды для паровозов, полное отсутствие продуктов питания на станциях, когда-то изобиловавших всякою снедью, крушения и смерть от рук красных партизан, нагло нападавших даже на эшелоны воинских частей, были обычными явлениями в то кошмарное время.
Без чувства ужаса нельзя вспоминать все это и теперь, через восемнадцать лет.
Оставив эшелон барабинцев в пути, я с большим трудом, пересаживаясь с поезда на поезд, добрался до г. Новониколаевска, откуда до г. Барнаула по Алтайской железной дороге, как я узнал, ехать было немного свободнее и легче.
Установив связь со штабом 1-й Сибирской дивизии, во временное командование коей за болезнью генерала Мальчевского, вступил полковник Ивакин, я уехал в г. Барнаул к своему полку.
Знакомую и нерадостную картину эвакуации я застал и в г. Барнауле. Власть правительственных учреждений оканчивалась на окраинах города, ибо уезды пылали ярким пламенем крестьянских восстаний.
Особенно активно и дерзко действовали крупные партизанские отряды товарища Рогова в районе между Новониколаевском, Барнаулом и Бийском и товарища. Мамонтова в Кулундинской степи Славгородского уезда (между Барнаулом и Семипалатинском). Рогов, бывший фельдебель, уроженец Бийского уезда, пользовался большой популярностью среди местных крестьян и благодаря этому, а также знанию местности успешно партизанил с весны 1919 г., и был неуловим для многочисленных карательных отрядов, высылавшихся в разное время из Барнаула и Бийска.
Осенью 1919 г. Рогов совершенно терроризировал Барнаул своими дерзкими налетами на пригородные деревни, снабжавшие барнаульские базары продуктами питания, вызывая тем недостаток продовольствия и брожение в городском населении, особенно среди рабочих Главных мастерских Алтайской железной дороги.
Был случай, когда команда нестроевой роты 3-го Барнаульского полка, посланная за сеном в деревню Затон на правый берег р. Оби, вернулась без подвод: последние были отобраны налетевшим отрядом красных партизан, при этом люди наши были избиты и едва удрали в город.
Высшая военная власть в городе и губернии (Алтайской) была сосредоточена в руках Особоуполномоченного от штаба Томского (или Средне-Сибирского) военного округа (командующий войсками генерал-лейтенант Матковский, впоследствие расстрелянный большевиками). В должности этой состоял добрейший генерал-майор Биснек — старый боевой офицер, Георгиевский кавалер, участник Мировой войны, но человек мало приспособленный к особым условиям Гражданской войны и особенно плохо разбиравшийся в политике. Между тем, ему же, несмотря на наличие гражданской власти в губернии, приходилось сталкиваться и решать вопросы вне его компетенции, как например, дела следственной комиссии, полиции, продовольственные и прочие. В ближайшем ведении штаба Особоуполномоченного была борьба с повстанцами, поэтому все части войск расположенные в гг. Барнауле, Бийске и Камне в оперативном отношении также подчинялись ему.
В описываемое время в г. Барнауле находились следующие части войск: 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк (3 батальона неполного состава при 20-22 пулеметах), 15-й Воткинский запасный полк (состава слабого, точного не помню), Отряд особого назначения Алтайской губернии — 2 сотни (командир отряда полковник Де-Липпе-Липский), дивизион артиллерии Морских стрелков — около 12-16 легких орудий английского образца (командир дивизиона полковник С-ко) и полк “Голубых улан” с составе 2 эскадронов (1-й дивизион находился в г. Семипалатинске при Штабе Степного корпуса), сформированный из местной молодежи еще тотчас же после освобождения Барнаула от красных в июне 1918 г. (командир полка полковник Андрушкевич). Кроме этого, была только что сформирована дружина ополченцев (“крестовиков”), влитая мною впоследствие на пополнение 3-го Барнаульского полка. На охране Алтайской железной дороги в Барнауле стоял 13-й Железнодорожный охранный батальон — 2 роты и наконец, дружины самоохраны в ближайших окрестных деревнях.
В г. Бийске стояли 52-й Сибирский стрелковый полк (13 Сибирской стрелковой дивизии) — командир полка полковник Поляков, инженерная рота и мелкие команды железнодорожной охраны. На линии Алтайской железной дороги между Барнаулом и Семипалатинском, в районе станций Рубцовка-Шлейская против партизан тов. Мамонтова оперировали два полка 12-й Сибирской стрелковой дивизии (кажется, 45-й и 46-й Сибирские стрелковые полки) с двумя бронепоездами под общим командованием полковника Бранденбург (или Брандербургер?). В оперативном отношении, впрочем, они были подчинены штабу Степного корпуса.
Количество войск было достаточное, но в боевом отношении можно было рассчитывать далеко не на все части, ибо пропаганда большевиков коснулась уже многих их них, а общее напряженное политическое положение и военные неудачи заронили сомнение и внесли упадок духа. Зарождавшаяся деморализация сказывалась в городе чуть не в ежедневных бесчинствах, в самоуправствах и грабежах (“реквизициях”) чинов частей, особенно долгое время пробывших в тылу и побывавших в карательных экспедициях против непокорных деревень. Отличались этими подвигами “голубые уланы” и Отряд особого назначения, — в составе последнего было не мало авантюристического и сомнительного по большевизму элемента.
В городе царил полный застой в общественной и торговой жизни, вызванный беспорядочной эвакуацией и неуверенностью в завтрашнем дне.
Железнодорожное сообщение с Новониколаевском и Бийском прерывалось по несколько раз в неделю налетами красных партизан, разрушениями мостов, разъездов и станций, а также порчей телеграфа.
В конце ноября 1919 г., вскоре по моем прибытии в г. Барнаул, штаб Особоуполномоченного с генералом Биснек эвакуировался на восток и распоряжением штаба Главнокомандующего генерала Каппеля на меня было возложено временное командование частями войск Барнаульского и Бийского районов впредь до прибытия назначенного на эту должность Генерального Штаба полковника Д.Н.Сальникова (бывший наштаверх при генерале Дитерихсе) с заданием во что бы то ни стало обеспечить владение этим районом, важным как в стратегическом, так и в экономическом отношениях, ибо край этот всегда изобиловал запасами хлеба, мяса и других продуктов. Помнится, что во время Мировой войны одна только станция Барнаул, например, ежедневно грузила и отправляла на фронт до десяти вагонов мяса из запасов огромных, прекрасно оборудованных холодильников Военно-промышленного комитета.
Не нужно забывать, что Барнаул до и во время войны являлся крупным центром алтайской кооперации с ее многочисленными оборотами в торговых, промышленных и заводских предприятиях края.
Богатства Алтайской губернии были неисчерпаемы.
Удержанием этого района обеспечивалась связь с 2-м Степным корпусом, действовавшим на Семиреченском и Западно-Алтайском фронтах (Усть-Каменогорский уезд Семипалатинской области).
Между тем, с падением Омска и переездом штаба фронта в г. Новониколаевск, наш фронт откатывался все дальше и дальше на восток, приближаясь к рубежу р. Оби, где, по-видимому, наше командование и предполагало задержаться и дать отпор красным.
В 3-м Барнаульском полку шла горячая организационная работа — пополнялись поредевшие ряды батальонов, приводилась в порядок хозяйственная часть полка, шло обучение пополнений. Заботы о теплом обмундировании легко разрешались покупкой такового в кооперативах и у крупных шубных и пимокатных фирм, как то Братьев Бухаловых, Кашина, Голалаева и др.
Ввиду предполагаемой эвакуации казначейства и банков, еще до их отъезда, по моему распоряжению части войск запаслись нужными суммами разменных денежных знаков; так, например, наш полк имел в денежном ящике до 12 миллионов рублей. Для полка сумма небывалая! Эта предусмотрительность начальника хозяйственной части полка штабс-капитана Бухалова (бывшего местного купца, прекрасного хозяина и коммерсанта) впоследствии, во время похода по рекам. Ангаре и Лене, нам оказалась очень кстати.
Не оставлены были без внимания и забот семьи как чинов 3-го Барнаульского полка, так и других частей гарнизона. Еще в конце ноября несколько эшелонов с семьями офицеров, снабженных продовольствием, с комендантами-офицерами из числа раненых, отбыли из Барнаула на Новониколаевск, который и проскочили благополучно, но, к великому огорчению, в дальнейшем, в районе станции Тайга-Боготол эшелоны разделили общую участь тысяч других беженцев, застрявших в пути и попавших в руки красных.
Доля некоторой вины в этом печальном событии падает и на штаб уполномоченного генерала Биснек и вот почему. Еще в конце октября месяца, когда положение в г. Барнауле было очень тревожным и даже угрожающим со стороны местных большевиков, группа семей чинов нашего полка обратилась через мою жену Е.А.Камбалину к генералу Биснек с просьбой о предоставлении им возможности выехать в г.Иркутск или Забайкалье. Главным затруднением для частных лиц была, конечно, невозможность достать вагон, что легко могло устроить лицо власть имущее. Штаб генерала Биснек не только ничего не сделал в этом направлении, но моя жена даже подверглась незаслуженным упрекам со стороны генерала Биснек, заявившего, что отъезд офицерских семейств вызовет дурные толки в городе и осложнит и без того тяжелое положение. Разыгравшаяся с семьями трагедия в дальнейшем указала, кто был дальновиднее и кто решительнее поступал в такое исключительное время.
Несколько энергичных дам, в том числе моя жена, М.А.Окорокова — жена известного в Барнауле инженера А.М.Окорокова (бывшего министра торговли Омского правительства), все-таки достали теплушку и после ряда мытарств на Сибирской железной дороге добрались благополучно до г. Читы.
С оставлением Барнаула правительственными учреждениями и штабом уполномоченного вся власть в городе, уезде и насколько возможно было в глубь по Алтайской губернии, была сосредоточена в руках командующего войсками Барнаульского и Бийского районов. Генерального Штаба полковник Сальников все не прибывал и, как впоследствии выяснилось, сказался больным, дабы не забираться в такую глушь, не быть вдали от больших штабов в такое изменчивое тяжелое время. Вместо него назначен был Генерального Штаба полковник И.И.Попов (бывший наштакор 2-го Сибирского у генерала Гривина), мой однокашник по Иркутскому юнкерскому училищу, ожидавшийся приезд коего для меня был особенно приятен еще и по установившимся у нас личным дружеским отношениям со школькой скамьи и по Русско-германской войне.
Очередной перерыв железнодорожного сообщения у станции Черепановой Алтайской железной дороги и крушение бронепоезда, на котором спешил в Барнаул полковник Попов, вынудили его возвратиться в Новониколаевск. Значительные денежные суммы для частей района, которые вез с собой полковник Попов, мы так и не получили, но к счастью не обогатили ими и красных партизан. Таким образом, волею судьбы мне самому пришлось, удерживая бразды правления, принять меры по выполнению задачи поставленной войсковым частям района. Налаженного аппарата для управления никакого не было. Пришлось попросту использовать офицеров штаба 3-го Барнаульского полка и лично войти в тесный контакт с командирами частей. Неоценимые услуги делу оказали своими неустанными трудами оперативный адъютант штаба 3-го Барнаульского полка штабс-капитан Р-цев, начальник службы связи штабс-капитан Каблуков, его помощник поручик Васильев и др.
Поддержка связи с Новониколаевском и Бийском и охрана железной дороги требовали больших усилий и значительного расхода людей. Имеющийся слабый бронепоезд, сооруженный из углярок, непрерывно курсировал на названных выше участках железной дороги, разгоняя группы и мелкие отряды красных партизан.
Роты 3-го Барнаульского полка, как наиболее стойкие и надежные, были единственной нашей опорой в предпринимаемых операциях, поэтому и вся тяжесть боев естественно ложилась на них. Не раз самому приходилось выезжать на паровозе в экстренных случаях на угрожаемые участки фронта.
В эти дни, помню, ко мне явился небезызвестный на Алтае капитан Сатунин, знаменитый своей успешной партизанской борьбой с красными на Алтае еще весной и летом 1918 г., приведшей к освобождению от большевиков всей Ойратии (Каракорумский уезд) и южной части Бийского уезда. Базой его был пограничный таможенный пост Кош-Агач на Чуйском тракте, что идет долиной рек Катуни и Чуи на Кобдо в Монголии.
Капитан Сатунин, решительный и отважный кадровый офицер, сумел в Ставке (Омск) убедить кого было нужно принять его план партизанской войны с большевиками на Алтае и, заручившись личными полномочиями Верховного Правителя адмирала Колчака, прибыл в Барнаул, направляясь к старым знакомым местам для повторения однажды удачно выполненного предприятия. Ехал он со своим начальником штаба моряком Елачиным.
Его интересовали вопросы вооружения, снаряжения, снабжения денежными средствами и набора добровольцев в отряды; эти вопросы предстояло разрешить в Бийске — переходном пункте по пути на Алтай.
Затруднений к разрешению их в положительном смысле с моей стороны не встречалось и мы быстро с ним столковались.
Капитану Сатунину разрешено было взять потребное количество винтовок, гранат, пулеметов и патронов из Бийского гарнизона, о чем начальнику последнего даны были соответствующие распоряжения.
Дело с деньгами было сложнее, т.к. для Монголии и Алтая ему нужно было серебро, а не бумажки Сибирского правительства. К счастью его, капитан Сатунин застал в Бийске еще не успевшее эвакуироваться Государственное Казначейство, серебряным запасом коего он и воспользовался.
Ответственность за эту операцию я принял на себя, что и подтвердил особым распоряжением на имя управляющего Бийским уездным казначейством.
Впоследствие я узнал, что капитану Сатунину удалось в Бийске набрать отряд из офицеров и добровольцев до 300 человек, хорошо вооружить, снабдить всем необходимым и даже прихватить на всякий случай одно старое легкое орудие. Отряд своевременно ушел в горы, где он успешно боролся с красными в течение зимы 1919-20 гг. Весной 1920 г. в отряде на почве якобы недовольства своевольством капитана Сатунина в расходовании запаса серебра вспыхнул бунт, окончившийся трагической смертью Сатунина и расколом отряда на две части, одна из которых под командой поручика Кайгородова (или Смоленникова?) до конца года лихо и дерзко громила красных в Западном Алтае, в своих смелых налетах доходя до линии р. Чарыша и даже р. Алея. Семьи и одиночные люди отряда Сатунина пробрались в г. Кобдо, где и осели, находя неизменное и заботливое покровительство тамошнего российского консула г.Кузминского с которым многие впоследствии выехали в Центральный Китай, когда красные проникли и в Монголию.
Не успел я расстаться с капитаном Сатуниным (числа 3-4 декабря 1919 г.), мне доложили, что меня желает видеть полковник Бранденбург (а может быть Бранденбургер — точно не помню). Я поражен был видом вошедшего — изможденного, одетого в отрепья штатского пожилого человека. Но то, что он поведал, было еще ужаснее. Полковник Бранденбург — начальник отряда, действовавшего на Семипалатинском направлении, только что пешком с семьей и несколькими офицерами добрался до Барнаула со станции Алейской (верст 80 западнее Барнаула), где стоял его штаб и два бронепоезда. Три дня тому назад вспыхнуло восстание на одном из бронепоездов. Восставшие артиллерийским огнем расстреляли другой бронепоезд, разгромили штаб отряда и подняли восстание в 45-м и 46-м Сибирских стрелковых полках. В последних бунтовщики перебили почти всех офицеров и передались красным. Полковник Бранденбург с семьей чудом уцелел и спасся бегством в степь. Обстановка, сообщенная им, крайне осложняла наше положение, создавая непосредственную угрозу Барнаулу с Запада.
Оказав содействие пострадавшим по отъезду их в Новониколаевск, я немедленно собрал совещание начальников отдельных частей гарнизона, на котором мы все выработали план обороны г.Барнаула и большого железнодорожного моста через р. Обь.
Лично объехав намеченные позиции по боровым песчаным холмам к западу от Барнаула, мы с начальником артиллерии полковником С-ко разработали и действия артиллерии в случае наступления красных. Отдав приказы на случай боя и приняв меры на случай выступления местных большевиков, стали ждать дальнейшего развития событий, которые не замедлили разыграться.
В течение этих же тревожных дней в г.Новониколаевске произошел бунт 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка, которым командовал полковник Ивакин (он же являлся временно командующим 1-й Сибирской стрелковой дивизии). Это трагическое событие косвенным образом бросило тень и на мое доброе имя.
Дело в том, что временно командуя войсками Барнаульского и Бийского районов, я оставался и законным командиром 3-го Барнаульского полка, поэтому по своей должности поддерживал связь с полковником Ивакиным, обмениваясь с ним депешами служебного характера. Нередко он осведомлял меня об общей обстановке на фронте и в тылу, а также о политических событиях момента. Некоторые его депеши были для меня довольно загадочны, особенно по вопросам политики, но целыми днями поглощенный текущими делами, я не особенно в них вникал.
Говорил он, между прочим, что намечается якобы новый состав правительства при участии земцев и других общественных кругов, что с ними ведутся переговоры. С его слов у меня создавалось впечатление, что все это делается лицами, причастными к правительственным кругам и с согласия высшего командования, и что сам командарм 1-й Сибирской генерал Пепеляев принимает во всем этом близкое участие.
Как солдат, я считал, что вопросы политики меня не касаются и отдавался всей душой боевой работе.
Неожиданно однажды меня посетил председатель барнаульской уездной земской управы г.Каллистратов (тип интиллигента-народника). Принятый один на один, он повел такие речи: Омское Правительство-де оказалось несостоятельным вывести страну из создавшегося тяжелого положения, что власть скоро перейдет в руки представителей земства и общественности, война должна быть закончена миром с большевиками, которые-де теперь уже не те, многому научились и сумеют восстановить порядок и хозяйство. Довольно крови — мы братья. Достаточно вашего слова и Барнаул будет спасен от разрушения и жертв. Всем господам офицерам прощение и сохранение занимаемых положений, вы будете назначены Командующим Барнаульским округом и проч. Долго и сладко пел мне г.Каллистратов свою насвистанную большевиками песенку.
Терпеливо его выслушав, я привел ему свои возражения и посоветовал обратиться к представителям правительственной власти в Новониколаевске, так как сам я представляю только военное командование и других полномочий не имею. Категорически отказываясь принять предложение, я заявил, что принял и выслушал его как частное лицо, а не как представитель военной власти, иначе дело это могло принять для него дурной оборот.
Я не придал этому посещению большого значения, так как последние сведения из Новониколаевска были крайне неутешительны и давали повод думать, что мы в Барнауле долго не засидимся.
В этот же день была получена телеграмма из штаба фронта о том, что переворот, затеянный якобы полковником Ивакиным, не удался, части 2-го Барабинского Сибирского стрелкового полка разоружены. Сам “вор” Ивакин арестован и предан военно-полевому суду.
Как громом поразила меня эта весть. Тогда только мне стали понятны и посещение земца Каллистратова, и загадочные намеки полковника Ивакина на какую-то земскую власть и общественность.
Искренно мне стало жаль несчастного Аркадия Васильевича Ивакина, еще не так давно доблестно водившего свой полк в бой, громившего красных и на Байкале, и на Урале, и на р. Каме, до глубины души ненавидевшего большевиков. Нервный, вспыльчивый, преданный Белой Идее, но политически безграмотный, как и большинство офицеров, он поддался сладким уговорам и обману бесчестных левых политиканов и пал жертвой безвременья.
Отношения наши с ним не остались без внимания со стороны штаба фронта. Генерал Каппель потребовал от меня представить ему объяснения по этому делу и всю переписку мою с полковником Ивакиным, что и было мною выполнено безотлагательно.
По-видимому, генерал Каппель удовлетворился моими объяснениями и понял, что если, быть может, с большой, впрочем, натяжкой, я и был виновен в недонесении, то для обвинения меня в соучастии данных никаких не было. Дело предали забвению. Генерал Каппель вновь подтвердил приказ: удерживать Барнаульско-Бийский район во что бы то ни стало.
Из разноречивых сведений, добытых впоследствии, полковник Ивакин, по одной версии, будто бы застрелился, по другой — убит при попытке к побегу. Зная решительный характер Ивакина я склонен думать, что первая версия более вероятна.
Утрата веры и шатание умов в годы лихолетия и смуты явления обычные. Из эпохи Гражданской войны мы знаем примеры предательства и измены покрупнее и поярче Ивакинского.
Перехожу к продолжению своего повествования о последних днях г. Барнаула под властью белых в декабре (5-9) 1919 г.
Партизанские красные отряды в окрестностях Барнаула начали проявлять необычайную активность и дерзость. Город был наводнен их тайными агентами, которые при содействии местных большевиков — рабочих пимокатных, канатных и других заводов, а также железнодорожных мастерских Алтайской дороги, вели бешеную пропаганду, сея смуту и панику в населении и деморализуя части войск.
Агитаторов не раз ловили в казармах 3-го Барнаульского полка и расправлялись с ними беспощадным образом. Существовавшая в городе контрразведка эвакуировалась со штабом уполномоченного, своей же мы за краткостью времени и отсутствия опытных руководителей наладить как следует еще не успели.
Впрочем, в каждой отдельной части были организованы свои ячейки внутренней разведки с весьма ограниченным полем деятельности. Этим исчерпывались наши меры по борьбе с большевиками на этом важном участке Гражданской войны.
За пренебрежение этим могучим средством воздействия на душу, на психологию массы, за неумение поставить на должную высоту развитие этого действительного рода оружия, мы жестоко платились в течение всей Гражданской войны.
Результаты агитации красных агентов стали уже обнаруживаться: 5 декабря караул у железнодорожного моста через р. Обь из состава 13-го железнодорожного охранного батальона с пулеметом скрылся, уйдя к красным.
Приказал Отряду особого назначения принять на себя охрану моста, командиру же 13-го железнодорожного охранного батальона разоружить — как ненадежные — 2 роты батальона, занимавшие караулы на ст. Барнаул.
В городе внешне царил порядок, но слухи ходили один невероятнее другого. Наиболее прозорливые из обывателей запасались провизией и топливом. Зажиточная масса населения, припрятывая свои ценности опрощалась, переряжаясь в отрепья и подделываясь под пролетариат. Более непримиримые и здоровые духом вступали добровольцами в свой родной 3-й Барнаульский полк и в уланы.
Вызвал у меня сомнение наш 3-й батальон, только что наполненный бородачами прифронтового полка. Пришлось до поры до времени его не вооружать полностью и установить бдительное наблюдение за его расположением в центре города, в помещении бывшего кинотеатра.
6 декабря наши разведывательные части обнаружили наступление красных со стороны деревни Ересной, что на Змейногородском тракте в 5-7 верстах на юго-запад от г. Барнаула.
Пехотные наши части спокойно заняли намеченные позиции, артиллерия морских стрелков изготовилась к отбитию атаки и как только красные дошли до пристрелянных рубежей, мы открыли губительный огонь по их цепям.
Красные не ожидали такого дружного отпора и в панике бежали назад, потеряв много убитых и раненых. От последних мы узнали, что перед нами части товарища Мамонтова, пополненные из 45-го и 46-го Сибирских полков, перешедших на их сторону в районе станций Алейской-Поспелиха. “Голубые уланы” удачно преследовали красных верст на 10-15, а затем вернулись в Барнаул.
Между тем, телеграфная связь с Новониколаевском была прервана снова. Потребовалось усилить охрану промежуточных станций: Алтайской, Повалихи и Тальменки, причем последнюю подкрепил охранной ротой, прибывшей из Новониколаевска под командой поручика С.Носкова (проживающего ныне в Лос-Анжелесе) и легкой отдельной батареей из французских пушек, имевшей незначительный запас снарядов и являвшейся излишней в г. Барнауле ввиду отсутствия упряжек и конского состава.
7 декабря красные прислали через какого-то общественного деятеля Плотникова предложение сдать им Барнаул без боя, обещая всякие гарантии, амнистии и прочие блага, коими еще раз пытались внести смуту в войска гарнизона.
После моего категорического отказа вступать с ними даже в разговоры они снова повели энергичное наступление на том же направлении, содействуя ему демонстрацией на станцию Барнаул с севера, со стороны Глядена (возвышенный левый берег реки Оби).
Нам не стоило больших затруднений и на сей раз рассеять красные орды метким огнем многочисленной артиллерии доблестного полковника С-ко, оказавшегося прекрасным опытным боевым офицером.
Наш бронепоезд успешно оборонял станцию Барнаул и подступы к ней.
Помимо этих операций в западу от Барнаула, все эти дни происходили мелкие боевые столкновения с партизанами на железнодорожных линиях на Бийск и Ново-Николаевск.
Было очевидно, что между отрядами Рогова и Мамонтова существовала тесная связь для согласования их действий. Окружение Барнаула становилось все более тесным, оставляя открытым только путь на восток. Последние сведения из штаба фронта были крайне неутешительные: красные были уже к востоку от г. Барабинска, а затем из-за нового перерыва проводов мы снова лишились контакта с Новониколаевском. С этой минуты мы могли рассчитывать только на самих себя, да на Господа Бога.
8 декабря красные, вероятно, делали какие-то перегруппировки и особой активности не проявляли.
В Бийске все эти дни тоже шли бои с красными партизанами, но гарнизон города мужественно отстаивал свои позиции.
С утра 9 декабря большевики опять, но еще более настойчиво, по всему фронту перешли в наступление на Барнаул, причем против железнодорожной станции появился уже бронепоезд, очевидно, один из наших взбунтовавшихся на ст. Рубцовка. Неоднократные атаки красных мы отбивали легко артиллерийским и пулеметным огнем, переходя затем в короткие контратаки. Положение в городе, между тем, становилось все более и более тревожным, каждую минуту можно было ожидать выступления местных красных. Комитет городской самообороны, сформированный по просьбе горожан города под председательством капитана Тенисова (бывшего помощника командира 13-го железнодорожного охранного батальона) и подчиненный моему штабу, едва справлялся с возраставшими случаями убийств из-за угла, ночными грабителями, бесцельной стрельбой на окраинах и пр.
Все боеспособные части, а их было не так много, были в расходе, резервов никаких. Как известно, характер партизанской войны выматывает войска больше чем большой бой с регулярными частями. Во вверенных мне частях также заметна была большая усталость, что непосредственно влекло упадок духа и боеспособности. Полная невозможность наладить связь со штабом фронта приводила в отчаяние.
Можно было догадываться, что штаб фронта в течение 3 дней не предпринимает со своей стороны никаких мер для установления с нами связи неспроста: очевидно, он занят чем-то более важным, — а это могло быть только приближение фронта к реке Оби, — и создавшейся угрозой самому Новониколаевску. При наличии этого условия наше сидение в Барнауле становилось нелепостью, ибо единственный путь отхода на восток вел на Новониколаевск к Сибирской железной дороги.
Некоторые объективные признаки, уловимые только для военного чутья, стали подтверждать мои догадки. Собранные днем начальники частей высказались за оставление Барнаула, и таким образом, за сохранение частей, оставшихся еще боеспособными. В соответствии с этим 9 декабря я отдал приказ войскам Барнаульского района в ночь на 10 декабря, а Бийского немедленно с получением приказа, оставить занимаемые позиции и отойти на правый берег р. Оби к узловой станции Алтайской.
К вечеру бой затих и части в полном порядке оставил и Барнаул, передав власть в городе и места заключения городскому комитету самоохраны. Штаб мой около 10 часов вечера на санях выехал на станцию Алтайскую. Ненадежный разоруженный 3-й батальон Барнаульского полка так и остался в городе, разойдясь по домам. Нежелание его воевать и уходить из города мы удовлетворили. Наш бронепоезд под утро последним покинул мертвую станцию Барнаул. Город погрузился в мрак и тишину, нарушаемую только скрипом саней по холодному снегу.
С чувством глубокой тоски и боли покидали мы навсегда родной и милый Барнаул, давший нам столько незабываемых светлых минут, связанных с боевой славой родного 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка. *
* Наш полк тесно и крепко был связан с национально настроенными кругами населения Барнаула. Нельзя обойти молчанием любовь и заботы о полке барнаульских промышленников и купечества. Биржевой комитет во главе со своим председателем добрейшим М.А.Морозовым, помимо разновременных подарков полку полушубками, валенками и бельем, ежемесячно присылал полку по вагону белой муки. Таким образом, за время пребывания на Уральском фронте мы всегда питались отличным белым хлебом. Комитет полковых дам с председательницей Е.А.Камбалиной не раз баловал нас присылкой на фронт белья, табака и всякой снеди, до пельменей и окороков включительно. Барнаул считал наш полк своим, родным.
Начался наш Сибирский “Ледяной” поход.
(Продолжение следует)