Полдесятого вечера. Из метро – в подземный переход, из перехода – на платформу. До отхода электрички полторы минуты. По лестнице взбегаю через ступеньку. Интересно, когда я научусь не опаздывать? Наверное, только разучившись быстро ходить.
Вокзальные динамики дерут глотки: «Электропоезд до станции... уже отправляется с ...ндцатого пути». Это угроза?
Мой вагон – второй с конца. Некоторые предпочитают ездить впереди и вообще предпочитают всегда и везде быть впереди. Я – нет. Во втором с конца мое любимое место. Прохожу в середину вагона, выравниваю дыхание. Странно, сегодня мало народу. Из-за дождя? Но при чём тут дождь? И мало света – лампочки едва горят, некоторые мерцают, все время сбиваясь с ритма.
Воздух напитан влагой до предела: чуть похолоднее – и можно было бы пить. Точно из-за дождя. Он идёт больше недели. Всё это время омывал зелёные бока электрички, бил в щели, просачивался сквозь поры, а она без устали сновала взад-вперёд по московской земле. Миллионы дождевых капель приносили на плечах пассажиры, входившие с улицы, а сколько воды стекало с зонтиков!
Обернувшись к окну, наталкиваюсь взглядом на собственное отражение. Скорчить рожу? Но черты едва различимы, никакого удовольствия. Разглядывание попутчиков тоже не развлекает. Полусумрак превратил их редкие фигуры в безликие, бесформенные кули. За стеклом размытые огни вокзала. Они неподвижны. Почему стоим? Уже десять минут как должны были отправиться!
В тамбуре слышится весёлый шум. Ввалилась компания, сквозь внутренние двери вагона не разбёрешь, сколько там человек. Что-то громко обсуждают, смеются, подталкивают друг друга. Всего в десятке метров от меня – другая жизнь!
Чего стоим-то?!..
Наконец: «Осторожно, двери закрываются, следующая остановка платформа…». Дверные механизмы заскрежетали, створки – чпок! – схлопнулись. Электричка дёрнулась, пошла. Тут же из тамбура внутрь вагона шагнули двое. Абсолютно серьёзны, даже торжественны. Первый: чёрная косуха, бандана, кожаные штаны. Тонкое лицо, тёмные умные глаза. Второй в шляпе. Больше ничего не запомнилось.
Два голоса, две гитары:
«Осень пришла в Москву…»
Да, осень. Сентябрь. Мой вагон второй с конца, он едва освещён. Электричка несколько минут назад отправилась с самого многолюдного столичного вокзала. Куда? Когда я садилась, знала, но:
«Дождь придавил листву...» – забыла.
Да и какая разница, куда – по рельсам, не сворачивая, в дождь, в темноту, в бесконечный дождь и бесконечную темноту. Дорога долгая, у меня есть время, чтобы понять: как так получается, что ежедневно повторяющиеся банальности, безынтересные по отдельности, вдруг неожиданным и чудесным образом срастаются в небанальный узор? Сентябрьский дождь, громыхливая железная гусеница, ушедшая почти по расписанию, голосистые вагонные певцы – ничего особенного. Но ведь даже лампочки в вагоне стали гореть как будто ярче.
И эта чрезмерная, подобная гонгу рифма: Свинг – Кинг – Стинг…
«Дождь моросить перестал,
Кот прошмыгнул в подвал...»
Двое из тамбура пошли вдоль вагона. Пассажиры зашевелились, начали шарить по карманам. Мелочью никто не звенит, протягивают десятки.
«Лист золотой упал
Всей пятерней в траву...»
Машинально опускаю в пакет для вознаграждения то, что держала в руках. Это рассказы любимого писателя. Перед уходом с работы распечатала, думала почитать в дороге, не сложилось. В задумчивости скрутила их в тугой рулон. Тот, что в бандане, остановился, повернулся ко мне, с какой-то необыкновенной кротостью улыбнулся: «Это слишком щедро». Сел рядом, гитару прислонил к спинке сиденья. Вынул страницы, аккуратно расправил их на колене. Неторопливо перелистывает.
– Ты замечала, кленовый лист в пасмурный день тускло-жёлт. Его и не заметишь на бульваре среди тысяч других, таких же, как он.
Поднял страницы, одну за другой рассматривает на просвет.
– А когда глядишь сквозь него на солнце, он кажется медовым.
– Может быть, янтарным? Прожилки, вкрапления…
– На мой вкус, всё же медовым. Он матовый, мягко светится. Волшебный и совершенно живой…
Возвращает мне листки:
– Оставь себе. Слова не плохи. Вполне могут нравиться. Но я предпочитаю другие.
Легко поднялся, бережно ухватил гитару, уже на ходу, обернувшись:
– Пока, увидимся… Не бойся смотреть против солнца…
Второй, в шляпе, пока мы разговаривали, невозмутимо продолжал петь.
Удивительно, как я не проехала свою остановку?
***
Ясным утром недели две спустя я дожидалась электрички в Москву. Белое солнце висело не слишком высоко над горизонтом и, хотя принято считать, что в это время года оно уже холодное, постепенно прогревало воздух. Я стояла на платформе, повернувшись лицом к светилу, и упорно училась на него смотреть. Получалось плохо.
– Шурочка!
Пытаюсь приоткрыть глаза, но солнце слишком яркое.
– Нина Федоровна? Сто лет...
Если быть точной, десять лет не виделись. Бывшая сотрудница.
В вагоне мы вместе. Сидим почти у самых дверей, спиной вперёд по ходу движения. Нина Федоровна говорит не переставая, рассказывает про таланты дочери, про тяжёлую жизнь страхового агента, про дураков, которые всюду:
– Ну ты меня понимаешь.
– Да, Нина Федоровна, понимаю.
Время от времени взглядываю в окно, мы едем на запад, стало быть, солнце в глаза…
Вагон от остановки к остановке наполняется людьми, толпа в проходе уплотняется, становится душно.
Чувствую сзади движение. Слышу характерный звук – пальцы скользнули вдоль струн. Первые аккорды. Я их не узнаю, но догадываюсь, что за ними последует.
«Осень пришла в Москву…»
Взгляд через плечо: он. Только на голове не бандана, а бейсболка козырьком назад.
– Как они мне надоели! Может, рубль ему дать, чтобы прошёл мимо?
– Нина Федоровна, хорошо ведь поёт.
В вагоне обычный утренний гул. Люди слегка раздражены, что-то обсуждают. На разные мелодии звонят мобильные телефоны. После второго куплета звук резко оборвался – парень ладонью накрыл струны.
– Несколько лет назад я всю осень жил с мыслью о том, что человечество несчастливо, – его голос раздался прямо у меня над ухом.
Ещё один взгляд назад. Лицо рядом, близко. Эти глаза... Чёрные, нездешне-спокойные. Чувствую, поддайся я немного, и они втянут в себя без остатка.
Нина Федоровна… А, да бог с ней, с Ниной Федоровной, до неё ли…
– Эта мысль не оставляет меня с того самого момента, как я впервые задумалась. О человечестве…
– Оно несчастливо, – продолжал мой Орфей настойчиво, мол, ну, что ты перебиваешь. – Вот если бы нашло формулу траектории листа, плавно планирующего к земле… Ты видела этот полёт? Потрясающе красиво!
– Такую формулу вывести невозможно! Листьев миллиарды, и у каждого свой полёт.
– Нужно хотя бы начать. И дать человечеству шанс...
– Быть счастливым? Ах, если бы только в кленовом листе было дело…
– Ты умеешь?
– Что? Рассчитывать траектории?.. Осчастливливать человечество?
– Нет, вот это…
Я увидела, как его ладонь, выписывая знаки бесконечности – один, другой, третий, заскользила в воздухе. Он и сам заворожённо следил за своей рукой.
– Учись. И… Нет, об этом, пожалуй, не надо… Придёт время, поймешь, и у тебя все получится... Пока.
Последнее слово он прошептал, почти касаясь губами моего уха, стало щекотно, я непроизвольно дернула плечом.
– Ага, увидимся.
Он резко выпрямился:
– Нет. Больше нет.
С трудом протискиваясь, пошел по проходу. Через несколько шагов обернулся и, прощально улыбнувшись, показал мне «братца Кролика» (вскинул указательный и средний пальцы в классическом V – victory – и дважды упруго их согнул). Вытянув шею, некоторое время я смотрела, как удаляется, раскачиваясь из стороны в сторону, козырёк его бейсболки.
А за окном все пространство заливал яркий свет. Трава между путей, мокрая после стаявшего инея, отражала солнечные лучи не хуже зеркала. Невозможная для глаз, ослепительная лента убегала вдаль и там, сужаясь до размера игольного острия, протыкала горизонт.
***
Он не обманул. Больше мы не виделись. Если под «виделись» понимать «видели друг друга».
В один из непримечательных дней я опять ехала в электричке. Поезд уже тормозил перед моей остановкой, я направилась к выходу. В дверях стоял он. С гитарой, в косухе, как обычно. Мои губы начали растягиваться в улыбку раньше, чем сознание скомандовало: улыбайся! Так всегда бывает, если я вижу человека, о котором много и с удовольствием думаю.
Я даже собралась показать ему своего «братца Кролика», это было моё ноу-хау – придумала всего несколько дней назад... Остановил его взгляд, вернее, отсутствие взгляда... Тот, кто стоял напротив, меня не видел.
Он смотрел сквозь меня...
А когда я подошла вплотную, он сквозь меня шагнул...
Что за чёрт! Резко развернувшись, я вдруг почувствовала боль – из груди вышел весь воздух. Вакуум.
В вагоне никого не было. Ни одного человека...
Хотите, я и вас научу своему способу показывать «братца Кролика»? Вскиньте в классическом V указательный и средний пальцы и жизнерадостно ими пошевелите. Улыбка – обязательна.