Два любимых зеленых глаза превратились в чекрамскую "зеленку", расстреливающую в упор.
- Что ты о себе возомнил?! Думаешь лучше тебя нету?
Есть. Все лучше меня.
Кто-то тупым зазубренным ножом режет мою душу.
А я улыбаюсь. Маска, прикипевшая к лицу.
Ствол смотрит мне в глаза. Каждую щербинку на нем знаю наизусть. Спасибо Димка, старый верный друг, лучшего подарка сделать просто невозможно. Рву скобу "ТТ" как в последний раз.
...Родился я в глухой деревушке Витебской губернии в 1966 году. Был я внебрачным сыном - а вы знаете, что такое быть внебрачным сыном в середине шестидесятых? Дед мой, запивший от невыносимого позора, договорился со своим фронтовым другом, что тот заберет меня как только я родюсь, и утопит. Судьба, предопределенная заранее. Мать, вцепившись в жалкий комочек, который станет Мною, не отдала.
В 24 дня от роду я заболел воспалением легких.
- Не жилец... - сказал врач.
Дед, прижимая меня к своей груди, баюкал и умолял:
- Не умирай, Игорюшка, прошу тебя: не умирай!
А я, метаясь в горячечном бреду, смотрел на него бессмысленными мутными глазами и... улыбался.
Сухой щелчок. Привычным движением выщелкиваю обойму и смотрю на латунную ухмылку патронов. Передергиваю ствол - патронник выбрасывает несработавшую смерть. Неверяще смотрю на щербатую насечку. Осечка, которая бывает раз в десять лет. Защелкиваю обойму и досылаю патрон в ствол.
Долги розданы, жизнь закончена.
- Ты знаешь, в чем твоя проблема? - кричала Ты мне в лицо.
Знаю. В списке людей, которых я люблю, нет одного человека.
Меня самого. А если человек не любит себя нисколько - стоит ли ему жить?
...Мне восемь лет. Мать, в очередной раз избитая отцом, лежит и бьется в истерике.
- Если бы тебя не было, все могло бы быть по-другому!..
Я, жалкий, только что закрывавший ее своей грудью назло собственному страху перед большим и сильным, внезапно понимаю о чем она.
Закрывшись в кладовке, снимаю с санок, на которых катался тысячи раз, веревку и вешаюсь.
Отец, почувствавший неладное, вышиб дверь и вытащил моё бьющееся тело из петли. Задушенный, я... улыбался.
Больше никогда он не поднимал руку на мать.
Щелчок. Нет, ребята, две осечки подряд - это нечестно! Направляю ствол в стену, жму спуск. Вы слышали грохот выстрела в замкнутом помещении?
На третий раз уже не хватает сил.
Я улыбаюсь.
...- Режь! - истошный Серегин крик до сих пор стоит в ушах. Нечаянным ударом ледоруба Вавилов пересек страховку и, скатываясь с нами вниз, перерезал веревку, связывающую его и нас. Серега тянул меня вниз.
- Режь! - почти мольба, почти плач. Он знает, что погибнет, но не хочет тянуть меня за собой.
Я чувствую как выдираются ногти, но замерзшие руки не допускают до меня боль. Вытаскиваю нож и со всей силы... бью в лед - закрепиться, удержаться. Зачем?
Вовка Максимов, вбив костыль "на живую", свалился сверху, удержал, вытащил.
- Почему ты не перерезал канат? - с обидой спросил меня Серега.
Я молча смотрел на него и улыбался.
А ты можешь мне сказать - как бы я смотрел в глаза твоей матери, обьясняя ей что я убил тебя для того, чтобы выжить самому?
Легче умереть.
Улыбаюсь. Маска, с которой я уже сроднился.
За что вы топчете меня ногами? Может вы не видите - я же тоже человек!
Какой ни есть, но все же...
Я не умею плакать. Я просто...
Улыбаюсь.
- Ты на собственных похоронах будешь хохмить и смеятся! - брызгая слюной мне в лицо, кричала Ты.
Буду. Никто не должен видеть как мне больно.
Почему я не могу умереть? Не совершил самое главное Дело, для которого рожден? Не искупил все Грехи?
Улыбаюсь.
Маска, насмерть прикипевшая к лицу.
2003.