В основе сего произведения
лежит сказочная история,
рассказанная мне в детстве отцом.
Хотя события, описываемые здесь,
и относятся к разряду вымышленных,
нельзя, однако, с уверенностью утверждать
их невозможность в повседневной жизни.
I
Вася был единственным сыном своей матери. Будучи трёх лет от роду, он лишился отца, умершего от холеры. Событиям же, описываемым в данном повествовании, Вася предстаёт уже семилетним, живым кудрявым темноволосым мальчиком, с курносым носом и светло-карими глазами, в которых так часто отражаются весёлые и беззаботные чувства, невинность которых свойственна только маленьким детям, ещё не познавшим столь заманчивые пороки этого мира. Роста он был небольшого даже для своего возраста и отличался значительной худобой, вызванной, быть может, тем обстоятельством голодного времени, которое застало его рождение и первые годы жизни. Жил Вася вместе с матерью в селе Николаевка П-ской области, в небольшом одноэтажном деревянном доме, сработанном добротно, но, местами, показывавшем не один десяток лет своего возраста. Тёмная бревенчатая конструкция его, некогда прикрытая обыкновенной соломой, теперь имела хорошую прочную крышу, выложенную слоем шифера. Со стороны улицы находились два небольших окна, стёкла которых хоть и отличались некоторой кривизной, однако вычищены были до блеска, и рано утром, по мере восхождения солнца, разгорались ярким огнём отражённых солнечных лучей, сверкая подобно двум бриллиантам, каким-то образом, оказавшимся среди однообразной коричневато-серой горной породы. Внутри дома выделялась маленькая прихожая, в полумраке которой можно было различить две скамьи по её бокам, со стоявшими под ними несколькими парами обуви. Здесь же, на прибитых к стене крюках, висела верхняя одежда. Дальше шло что-то наподобие кухни, где с левой стороны, во всю стену протянулся деревянный стол, в одном углу которого стояло несколько тарелок, а в другом – небольшой железный тазик с замоченным бельём. Выходившее отсюда во внутренний двор окно, располагавшееся как раз над столом, имело от угла до угла большую трещину. На противоположной стене висели два небольших шкафа, чуть ветхих, но опрятных, между которыми находилась потемневшая от времени икона Богородицы. Вслед за кухней, можно было увидеть единственную жилую комнату дома, по размерам своим равнявшуюся двум предыдущим помещениям взятым вместе. Возможно, она оказалась бы и больше, если бы не стоявшая здесь русская печь, загромождавшая собою одно из окон, и на которой так любил спать Вася. Комната была достаточно чистой и прибранной, как и всё в этом доме. С потолка свисала лампа с отколотым розовым абажуром, а напротив печи, возле стены стояла высокая и широкая кровать, прикрытая шерстяным одеялом, изголовье которой продолжала берёзовая тумбочка с несколькими иконами и потухшей свечой. У входа в комнату находился небольшой стол с парой стульев. Здесь же лежало несколько книг. Всё в доме, который так и хочется назвать замечательным и таким тёплым русским словом «изба», было покрыто лёгкой пеленой ветхости, которая почти не замечалась за царившей здесь опрятностью, трудами рачительной домохозяйки, Васиной матери. Однако, оставшись без мужа, должна она была приложить все силы для воспитания своего маленького сына, часто и во многом себе отказывая. Будучи вынужденной, в связи с этим устроиться на работу дояркой на местной животноводческой фабрике, Васина матушка имела, тем не менее, и собственное хозяйство, заключавшееся в огороде, обнесённом забором и отделённом от другой части двора, где в небольшом сарае жили поросёнок и несколько кур с петухом.
Село Николаевка возникло вокруг маленькой деревянной церкви Святителя Николая. Оно отличалось малыми размерами, удалённостью от крупных промышленных и торговых центров и значительной замкнутостью в самом себе. Животноводческая фабрика, располагавшаяся в двух километрах от села, являлась единственным объектом промышленности, дававшем трудовые места почти всем жителям Николаевки. Њ: Весьма необычный в наше время, и не поддающийся атеистической логике случай, когда населённый пункт образуется не вокруг промышленного или научного центра, являющегося материальной подпиткой для населения, а вокруг церкви - духовной составляющей нашей жизни; таким образом, достаточно чётко прослеживаются приоритеты жителей Николаевки, которые было бы весьма полезным запомнить читателю, так как дальнейшее развитие событий может их непосредственным образом затронуть.
Церковь Святителя Николая, как и большинство сельских строений, была деревянной и, вероятно, являлась одной из первых построек села. На вид ей можно было дать не меньше ста лет, хотя никто не решился бы точно определить её возраст, потому что последний человек, имевший возможность застать строительство церкви, или, по крайней мере, слышать о нём от своего отца, умер полтора года назад. Старик Матвей, как звали его деревенские ребятишки, служил помощником священника при церкви, а по совместительству – и звонарём на местной колокольне. Восемьдесят один год довелось ему прожить, однако никаких сведений относительно даты строительства церкви через него до нас не дошло. Не последнюю роль сыграли и несколько крупных неурожаев, ставших около пяти лет ранее описываемых событий причиной голода, истребившего в течение года четверть населения села. Вслед за голодом наступила эпидемия холеры, которая вместе с ним уничтожила в итоге почти половину всех жителей. Были слухи, что и голод, и эпидемия, – дело рук человеческих, однако точных сведений об этом не имеется.
Николаевка располагалась в удалении от крупных проезжих дорог, и случайный посетитель заезжал сюда крайне редко. Возле села протекала неширокая речка с чистой и прозрачной водой. Пройдясь по каменистому берегу и заглянув сквозь заросли ярко-зелёного камыша и рогоза в её глубину, можно было отчётливо разглядеть каждый камешек на дне, где проносились стайки мелкой весело резвящейся рыбы. Хорошо здесь летом! В студёную пору зимы, когда метель стучала в окно серебристыми хлопьями и ветер так завывал, что невольно становилось не по себе, особенно в сумерках, Вася, лёжа на тёплой печке и смотря в покрытое инеем окно, радостно вспоминал эти летние переживания, насквозь пронизанные лучами яркого и тёплого солнца, с бесчисленным многообразием цветов и так на них похожих бабочек, эти серебристые стайки рыбок, которые всегда так хотелось схватить, не позволив им разлететься по речной глубине и сделаться невидимыми. Он помнил, как однажды, будучи пятилетним мальчиком, встретил на полянке возле реки «дедушку Матвея», как Вася любил его называть. То был сухой старик, с длинной седой бородой и выцветшими бледно-серыми глазами на покрытом многочисленными морщинами лице. Глаза его так ласково смотрели на маленького Васю, что тот не мог с первых же минут их знакомства не проникнуться доверием к этому человеку.
Старик Матвей сидел тогда на берёзовом пеньке и грыз соломинку, весело наблюдая за игравшим возле него мальчиком. Но Вася вдруг спросил:
- Дедушка Матвей, а что это за деревья за рекой?
- А это, дружок, дремучий лес,- отвечал старик,- с незапамятных времён стоит он здесь, когда ни тебя, ни матушки твоей, ни села нашего ещё не было... - он на минуту задумался, подперев голову рукой.
- А что за этим лесом, - не унимался Вася, - кто там живёт?
- Живут там люди, говорят, только что это за люди и как они живут, – этого я не знаю. В жизни мне не довелось пересечь этот лес. Только однажды, в молодости моей, как расхрабрился я на медведя идти охотиться, мне старик местный, Егор, такой же старый, как я теперь, сказал, что в лесу этом нечисть всякая водится. Говорит, гномы какие-то в старом дубе поселились (видишь отсюда, – вон та большая крона посреди леса высится). Тогда-то я не поверил, опрометью кинулся с ружьем наперевес в самую чащу леса. И благо ещё медведя не встретил! Заблудился я там. На второй день только вспомнил о большом дубе, которым меня старик-то пугал. Нашёл его, и оттуда уже по дороге вышел к нашей речке. В дубе же этом заприметил я большое дупло на высоте человеческого роста, и решил туда любопытства ради заглянуть. Просунул голову – пустота! Сунул руку – дна не достал. А как свечкой светить стал – она всё гасла, стоило только к дуплу её поднести...
- А пытался ли кто-нибудь кроме вас туда забраться? - вконец заинтересовался Вася, оставив все игры, прежде его занимавшие.
- Говорят, были люди, желавшие поглумиться над выдумками старика Егора, – отвечал Матвей, – ночью собирались срубить дуб, чтобы, отпилив часть его ствола с дуплом, принести рано утром во двор к Егору, и попугать старика, когда тот будет выходить из избы. Однако под утро двое из них прибежали из леса, не помня себя от страха, а одного так и не нашли. Те двое потеряли память, и ничего от них узнать не удалось. Да-а... – и дед Матвей замолчал. Но тут он заметил, что Вася, широко открыв глаза, посматривал то на него, то на лес за речкой и испуганно дрожал.
- Ну, испугал я тебя своей болтовнёй, ты уж прости старика...
После чего встал с пенька и, показывая на маленький алюминиевый крестик на груди Васи, сказал:
- Главное запомни: пока на тебе есть крест, никакая нечисть тебе не страшна. Те трое были безбожники, за что и поплатились, ты же ничего не бойся, только крестик не снимай и в лес один не ходи. – На том разговор и кончился.
Перенесёмся же из событий двухлетней давности во времена настоящие.
В тот день, когда застали мы Васю нашим повествованием, он вместе с матушкой своей стоял на утренней службе в сельской церкви. Завтра – первое сентября, время первого знакомства со школой. Вася с нетерпением и некоторым даже страхом ожидал этого дня. Также во многих людях невольно возбуждает интерес тот день, когда жизнь их должна коренным образом измениться. Но как она изменится, и что это будет? - именно над этим вопросом и размышлял Вася, стоя на молебне, посвящённом началу учебного года, где многие ребята разного возраста благословлялись на успешную учёбу в текущем году. Были среди них и такие, кому, подобно Васе, предстояло посетить школу впервые, и которые переживали это событие не меньше его самого. Однако вера в Божью помощь и ласковые слова матери давали Васе надежду, что его новая жизнь окажется лучше уже прожитой им.
Церковь Святителя Николая, в которой проходил молебен, была небольшой, и за долгое время своего существования успевшей обветшать. Её одноэтажное здание казалось выше, благодаря стоявшей рядом колокольне, имевшей почти в два раза большую высоту, чем главный купол самой церкви. На колокольне находились два больших и несколько маленьких колоколов, каждое утро пробуждавших людей от ночного забвения серебристым звоном, окутывавшем всё село своим незримым омофором.
Прекрасен утренний звон! Едва первые лучи просыпающегося солнца коснутся верхушек сосен, частым лесом возвышающихся вокруг села, как слышится мощное и радостное гудение больших колоколов, за которым следует нежный трезвон их меньших собратьев. Раздаваясь сначала поочерёдно, звуки их постепенно сливаются, перекликаясь между собой и достигая своей наивысшей силы по мере восхождения светила над горизонтом и распространения по всему миру его лучей. Даже облака в этот миг как будто замирают, словно боясь неосторожным движением своим нарушить чистоту величия проснувшегося властелина. А как река встречает его восход! На её колышущейся глади, как на гранях огромного бриллианта всеми цветами радуги отражаются первые солнечные лучи. Подходя к берегу и сталкиваясь между собой, волны рассыпаются на множество мелких брызг, словно осколков огромного кристалла, вмиг получивших свободу и засверкавших каждый на свой лад. Как слёзы радости, на прибрежной траве виднеются свежие капли утренней росы, будто вся природа только и ждала этого момента, чтобы прославить величие Дающего ей жизнь. Но вот проходит первый миг радости, и всё постепенно приобретает свои обычные очертания. Замершие было тучи, с новой силой летят по небу, стремясь туманом своим закрыть солнце, как будто вовсе и не трепетали они только что в благоговении перед ним. Но вновь слышится колокольный звон, полный величия и радости. Испуганно смотрят эти серые поднебесные создания на солнце, разгоревшееся в небе ещё ярче, и медленно отступают далеко за горизонт.
Однако возвратимся к Васе, которого мы застали уже выходящим из церкви, после окончания молебна. Он находился в приподнятом настроении и был полон нетерпения, которое ему никак не удалось бы скрыть. Вася стремился быстрее придти домой, чтобы примерить новую школьную форму, в которой ему на следующий день предстояло, закинув в первый раз за плечи красивый портфель, отправиться навстречу новой жизни. Размечтавшись, он не заметил, как ушёл от матери слишком далеко вперёд по широкой дороге, проходившей через всё село и миновавшей их дом. Словно очнувшись, Вася остановился, чтобы подождать свою матушку, но, обернувшись, увидел вместо неё какую-то старуху, чьи костлявые руки опирались на избитую дубовую клюку и дрожали мелкой дрожью. Приторно улыбаясь, она приближалась к мальчику так быстро, как только это могли позволить её старые ослабшие ноги. Одета старуха была во что-то грязно-серое, создающее впечатление лохмотьев. Из-под её косынки выглядывала прядь седых волос с прочернью, чуть прикрывавшая хищно горящие глаза над землистым и несколько загнутым носом. В чертах её лица было что-то восточное, злое. Вася не на шутку перепугался и побежал, что есть духу, к ближайшей изгороди, где в заборе была кем-то пробита большая дыра, надеясь там спрятаться от ужасной старухи. Сильно запыхавшись, остановился он только тогда, когда, миновав несколько дворов, оказался возле калитки своего дома. Сердце его билось. Сумеет ли найти его здесь старуха, или всё-таки матушка подоспеет раньше? В голове его постоянно вертелся этот вопрос, а глаза напряжённо всматривались в пыль, поднявшуюся вслед за проехавшей мимо телегой. Минуты тянулись в ожидании. Никогда ещё Вася так не беспокоился за свою жизнь, как в этот раз. Старуха ничего не говорила, но её приторная улыбка и животные черты лица, как бы сливавшегося с дорожной пылью и её непонятное стремление вслед за ним рождали в Васиной душе неясные страхи и недобрые предчувствия. Вдруг на плечо его легла костлявая рука:
- Куда это ты, малыш, от меня убегаешь?! Неужели боишься? - голос старухи был похож на скрип заржавленных колёс, - нехорошо заставлять бабушку бегать за тобой через всё село. Лучше скажи мне: это твой дом?
Вася, смертельно напуганный, смог только кивнуть. В этот момент на дороге показалась его матушка, и он, видя долгожданное спасение, опрометью кинулся к ней. Старуха не успела его схватить, но, по-видимому, не желая попасться на глаза Васиной матери, быстро отошла от ограды, что-то зло шепча про себя.
- Куда же это ты от меня убежал? - ласково спросила его мать. Но, видя на Васиных глазах испуг и слёзы, прибавила: - Кто тебя обидел?!
Вася рассказал ей о старухе, погнавшейся за ним неизвестно почему, когда он отошёл слишком далеко, о том, как пролез через забор и прибежал к дому. Дальше мальчик не мог говорить, а только плакал. Матушка нежно приласкала своего единственного сына, и они вместе вошли в дом.
Надо сказать, что старуху, погнавшуюся за Васей, знали в деревне и раньше. Лет десять назад, произошёл случай, наведший много слухов и суеверий. Однажды во время церковной службы, она явилась на церковный двор и, шепча какие-то непонятные простому уху слова, стала бросать комьями грязи и навоза в окно колокольни, где в это время служил звонарём старик Матвей. Выйдя оттуда, он выгнал старуху, запретив ей впредь здесь появляться. Также в своё время были разговоры о появившейся в окрестностях села ведьме, воровавшей детей. Рассказывали, что несколько детей тогда пропали, однако незадолго до настоящего времени слухи утихли. И вот теперь, после этого странного случая со старухой, в голове Васиной матушки вновь ожили воспоминания прошедших лет. Предупредила она Васю, чтобы тот на улице ни на шаг от неё не отходил, хотя он, натерпевшись страху, и без материнского совета хорошо это понимал. Собираясь на следующий день в школу, Вася почти забыл о неприятной старухе, которую впредь уже не встречал. Мальчик шагал с матушкой за руку по пыльной дороге, по сторонам которой виднелись небольшие деревянные дома, окружённые бревенчатыми заборами с прогнившими кое-где калитками, возле которых в обилии росли покрывшиеся первой желтизной берёзы. Все его мысли были о школе, и особую торжественность им придавал впервые отягчивший Васины плечи портфель с парой тонких тетрадок и набором карандашей. Нужно отметить, что и матушка его стала постепенно забывать о минувшей неприятности, гордо смотря на идущего в первый класс сына.
Школа находилась от их дома на полпути к церкви. Как и большинство сельских строений, сделана она была из дерева, причём из какой-то очень светлой и стойкой его породы, потому что стены её не темнели, несмотря на более чем пятидесятилетний возраст. Одноэтажное здание школы имело множество окон, парами выходивших из каждой из классных комнат, располагавшихся вдоль длинного центрального коридора. Окна были закрыты занавесками, и почти на всех подоконниках стояли горшки с фиалками или какими-нибудь другими цветами. Возле школы имелся аккуратно убранный дворик с пятью высаженными в ряд берёзками в задней его части и двумя молодыми тополями, подобно часовым высившимися с обеих сторон от входа. Само же здание с восточной стороны находилась в объятьях большого и старого дуба.
Остановившись вместе с матерью возле входа в школу, где уже собралась достаточно большая группа детей и их родителей, Вася стал с любопытством осматриваться. Хотя все дети, поступавшие теперь в первый класс, и были с Васей одного возраста, роста он оказался среди них самого маленького. Вскоре к ним подошла учительница начальных классов и стала долго говорить с родителями о чём-то, Васе ещё непонятном. Наконец, подул холодный ветер, и детей пригласили войти внутрь школы. Они прошли через длинный, обклеенный зеленоватыми обоями коридор, в конце которого стояла большая ваза с молодым кустом шиповника, на котором, несмотря на осеннее время, имелся один небольшой и почти завядший цветок. Однако по розовому сморщившемуся венчику можно было предположить недавнюю изысканную его красоту. Шага за четыре от вазы все остановились и, спустя полминуты, вошли в небольшую и чисто прибранную классную комнату. Детей было около десяти, и все смогли здесь удобно разместиться. Следующие за этим полчаса оказались довольно приятными и интересными для новоиспечённых школьников. Детям понравилась их новая учительница, женщина лет тридцати, со светло-русыми волосами и весёлым характером. Она стала рассказывать им о школе, о том, как они будут здесь учиться, и в конце этого первого в жизни детей урока, раздала каждому из них по новенькому букварю. Затем, видя, что за окном вовсю светит солнце на чистом небе, говорившем об установившейся на весь день хорошей погоде, учительница предложила пойти на прогулку в лес. Когда она вместе с детьми, а также отправившиеся с ними один из учителей старших классов и его подопечный проходили по мосту через речку к лесу на противоположном её берегу, Вася вспомнил давние слова деда Матвея про таинственный дуб с гномами, и в душе его зародилось беспокойство. Однако группа ребят направилась вдоль реки в сторону, противоположную той, где находилась колдовская поляна, и Вася в скором времени успокоился.
Прошло около двух часов прогулки, прежде чем дети, устав, захотели домой. Учитель старших классов предложил пойти короткой дорогой, и скоро они вышли на поляну, от которой к мосту вела прямая дорога, вытоптанная, возможно, за долгие годы такими же процессиями как эта. Надо сказать, что ещё до выхода на поляну Вася пожаловался учительнице, что у него устали ноги, и учительница попросила старшеклассника (который, судя по всему, был человек достаточно хорошей репутации) посадить Васю на плечи, что тот и сделал. Дойдя до большого дуба посреди поляны, он приостановился отдохнуть, поправляя сидевшего на его шее Васю, которого нёс без остановки уже около пятнадцати минут. Но тут старшеклассника, несколько отставшего от группы, окликнули с другого конца поляны. Он кинулся за всеми, забыв на миг, что на плечах у него был довольно ценный груз. Вася не удержался и с криком полетел вниз.
А дуб-то посреди поляны был тот самый, о котором дед Матвей в своё время поведал мальчику, и именно в его большое дупло Вася угодил, свалившись с плеч своего носильщика.
II
Уронив Васю и услышав его пронзительный крик, старшеклассник опомнился и испуганно оглянулся. На земле мальчика не было. Не нашёлся он и при попытке разгрести всюду здесь изобиловавшие кустарники. Старшеклассник позвал на помощь и, спустя минуту, здесь находилась уже вся группа. Учителя были очень напуганы Васиным внезапным исчезновением. Первые полчаса его пытались найти на земле, в траве или кустах, недоумевая, куда он мог подеваться. Никому и в голову не приходило проверить дупло большого дуба, возле которого и случилось это происшествие. Наконец все решили, что Вася нарочно спрятался, пытаясь их разыграть. Его стали звать на все лады, пытаясь объяснить, что с ним не хотят играть, что все устали, и что давно пора идти домой. Однако невдомёк им было, что Вася-то как раз их и не слышал. Учительница повела уставших детей по домам, а учитель старших классов, старшеклассник, крайне опечаленный таким поворотом событий и чувствовавший, что ему крепко влетит, а также несколько вызванных впоследствии людей, среди которых был один медицинский работник, допоздна искали Васю на поляне и прилегавших к ней участках леса.
Но как же Васина матушка? Что она будет чувствовать, узнав об исчезновении своего единственного сына?! Что будет с ней, когда ей об этом расскажут?!
Васина матушка весь вечер сидела возле окна с недобрым предчувствием на душе. Было уже девять часов вечера, а сын её всё не возвращался из школы, куда пришёл около десяти часов утра, и откуда учительница обещалась привести его домой к обеду. Невольно вспомнилась вдруг Васиной матушке та старуха, что совсем недавно до смерти перепугала Васю. Полная беспокойства, она открыла окно и стала напряжённо всматриваться в темноту: не идёт ли где её мальчик? Но улица оставалась мертвенно-холодной, иссиня-серой, тускло освещаемой еле заметно круглившейся на востоке луной и редкими бледно-жёлтыми звёздами. Вдалеке, возле здания школы горел фонарь, одиноко и безразлично. Не выдержав, наконец, Васина матушка сама вышла на улицу и пошла по направлению к этому фонарю, в школу, откуда уже столько времени не возвращался её сын. Добравшись до школы, нашла она её запертою. На стуле у двери сидел сторож в телогрейке, пожилого вида человек со средней длины бородой и приветливым выражением лица. Только завидев Васину матушку, он окликнул её:
- Вы за Васей?
- Да! – испуганно проговорила мать, – не знаете, что с ним? почему его не привели домой?
- Как не знать! Я ждал вас, чтобы сообщить неприятнейшую новость: сегодня днём, во время прогулки по лесу, ваш сын потерялся, когда один из наших старшеклассников его ненароком уронил, неся на шее. До сих пор ведутся поиски, но Васю пока не нашли.
- Как можно было какому-то старшекласснику доверить нести на шее моего сыночка?! Да как они додуматься-то до этого могли?! Скорее скажите мне, где это произошло! Я сама пойду его искать!
- Случилось это за нашей речкой, в лесу, на большой поляне, возле старого дуба – знаете, такой: с большим-пребольшим дуплом на высоте человеческого роста. Туда ведёт прямая дорога от моста. Только стоит ли вам ходить туда сейчас? Время позднее, ничего не разглядите-то в темноте, да ещё заблудитесь чего доброго! Обождите до утра. Там его сейчас ищут!
- Если бы ваш сын так потерялся – то вы бы меня поняли! – с этими словами Васина матушка опрометью кинулась в указанном направлении. Что-то делалось в её душе! Крайний испуг граничил здесь с полным отчаянием и мыслью, что без Васи она из этого лесу не выйдет, хоть весь его ей одной пришлось бы обойти. Даже нечто, близкое к сумасшествию, царило в её разуме и чувствах. Пройдя через мост, быстро нашла она нужную поляну и обратилась к одному из находившихся здесь людей, мужчине лет тридцати пяти, высокого роста и с топором за поясом:
- Вы ещё не нашли моего сына?!
- Васю-то, - отвечал мужчина, - ученика первого класса сельской школы? Нет, пока не нашли. А вы, должно быть, его мать? Понимаю, весьма прискорбное событие, очень вам сочувствую. Мы ж, однако, где только его не искали: в траве – нет, в кустарнике – тоже не прячется (на этих, не очень осторожных, надо сказать, словах, Васину матушку аж передёрнуло от возмущения, мужчина же этого будто и не заметил), на полкилометра от поляны обшарили весь лес – нигде его нет. Даже старшеклассник, что нёс Васю – и тот не знает, куда он мог деваться, с тех пор как выронил его возле дуба…
- А в дупле-то смотрели, - непонятно каким образом догадалась мать, - в дупле-то?!
Мужчина задумался и, почёсывая затылок, произнёс:
- Н-нет... В дупле, кажется, не смотрели. Хотя постойте, старшеклассник был как раз ростом до дупла, и Вася вполне мог бы туда свалиться! – с этими словами мужчина подошёл к дубу и сунул в его дупло руку по самое плечо. Не достав дна (дупло, должно быть, было очень глубоким и доходило до самого основания дуба), он крикнул в дупло:
- Вася! Если ты здесь, то откликнись, тут за тобой мама пришла!
Но ответа не последовало. Мужчина повторил свои слова ещё дважды, но снова ответом ему была лишь тишина. Наконец, решили срубить старый дуб. Сделать это было нужно осторожно, чтобы не повредить находившемуся там Васе. Рубить собирались на полметра ниже дупла. Мальчик Васиного роста не смог бы дотянуться сюда, даже стоя на дне его в полный рост. Как принялись рубить, было около половины двенадцатого ночи. Поляну освещала яркая полная луна и свет нескольких принесённых фонарей. Ясное небо было усеяно множеством звёзд, словно бесчисленными стаями светлячков, необыкновенно этим летом расплодившихся. Где-то рядом заухал филин, тараща свои большие горящие глаза на нарушивших его покой людей. Очнувшись, по-видимому, недавно от дневного сна, он представлял собой настолько возмущённый и комичный вид, насколько это могла иметь птица, неожиданно потревоженная. Так точно реагируют лежебоки на солнечный свет, бьющий сквозь занавески и будящий их, или будильник, зазвонивший как раз в тот самый момент, когда они смотрели свои любимые сны, невзирая на почти совсем уже закончившееся утро. Человек с топором, усмехнувшись, схватил свой инструмент и замахнулся им на филина, на что тот, презрительно хрюкнув, слетел с ветки, и, пролетая над этим человеком, повел себя неприлично, сумев точнейшим образом испортить тёмную шевелюру обидчика. Тот только выругался ему в ответ, и с хмурым видом принялся за работу. Полный какой-то внезапно переполнившей его злобы, он размахнулся, и, что есть силы, ударил топором по дубу. Но стоило топору первый раз коснуться ствола, как из дупла раздался истошный детский крик. Нельзя было различить, мальчик это кричал или девочка: крик был настолько резким и сильным, что все от неожиданности замерли, а мужчина – тот даже чуть не выронил топор. Только бедная Васина матушка кинулась к дереву с криком:
- Васенька, ты здесь?! Как ты там, мой мальчик, отзовись!
Но ответа не последовало. Ещё около пяти минут, вся в слезах, звала она своего сына, но ни единого звука не раздалось больше из дупла. Собрались снова рубить дуб – и при этом как можно скорее, не обращая внимания ни на какие посторонние звуки, что бы это ни было. Вася сидел в дупле уже больше десяти часов и должен был очень устать и проголодаться. Однако дровосек не обнаружил в своих руках топора, и даже не запомнил, куда его положил. Посветили фонарём – нигде нет, как в воду канул. Люди уже было, отчаялись достать Васю из дупла до истечения ночи, но тут у одного из искавших, тракториста из располагавшегося в десяти километрах от села колхоза, обнаружилась длинная верёвка, толщиной в полмизинца. Его позвали на поиски как раз в тот момент, когда он возвращался с работы, захватив оттуда никому на его взгляд не нужную верёвку, и надеясь приспособить её для просушки белья. Решили опустить верёвку в дупло, и уже на ней вытащить оттуда мальчика. К концу верёвки привязали короткую толстую палку и, спустив её до самого дна, крикнули, чтобы Вася ухватился за неё. Как ни странно, оказалось, что длина опущенной в дупло верёвки оказалась почти в полтора раза больше расстояния от дупла до основания дуба. Потащив, спустя минуту, верёвку наружу, тракторист заметил её крайнее утяжеление. За неё определённо кто-то держался, но вес этого «кого-то» несравнимо превышал вес самого Васи. Трактористу стали помогать, и он даже пошутил, что, вероятно, Вася каким-то образом пополнел за время, проведённое им в дупле. Шутка была явно неудачной и жестокой по отношению к Васиной матушке, так переживавшей за своего сына и не терпевшей теперь никаких острот относительно него. Но и тракторист, подобно мужчине с топором, не обратил на это никакого внимания. Работа грозила затянуться до самого утра, и он только и думал о том, как бы побыстрее уйти домой, независимо от результатов поиска. Его, в общем-то, совершенно не заботила судьба ни Васиной матери, ни её пропавшего сына, и он сам теперь жалел, что ввязался в это дело. Однако на середине пути верёвка застряла, и сколько бы люди не тянули её, – не двигалась с места. Тогда мужчина, уже без топора, и несколько напуганный родившимися в его душе суевериями, вновь засунул свою руку в дупло, но конца верёвки не достал. Потрогав сильно натянувшуюся внутри дупла верёвку, он изо всех сил дёрнул за неё. В тот же миг раздался треск, и мужчина с оборвавшимся концом верёвки в правой руке, упал навзничь. Он сильно повредил эту руку, зацепившись ею за край дупла. Тракторист, не ожидавший этого, и державшийся за другой конец верёвки, тоже упал и, ударившись головой о камень, потерял сознание. Почти сразу же люди услышали крик Васиной матушки, которую также нашли без сознания. Медлить было нельзя, и это злополучное место вскоре было покинуто.
Пострадавших доставили в сельскую больницу. У Васиной матушки обнаружился сильный жар. В больнице она пролежала около недели, прежде чем смогла встать с постели, и в бреду говорила о каком-то виденном ею существе, большом чёрном и лохматом, хотя и отдалённо напоминавшем человеческие формы, с козлиными ушами и огромными клыками, протягивавшем к ней через всю поляну свои мохнатые лапы. По её словам, из ушей чудовища валил дым, а в глазах играли зелёные языки пламени. Однако, придя в сознание, Васина матушка уже не помнила ничего из сказанного.
После того как болезнь оставила её, ещё несколько дней находилась она под присмотром врачей, прежде чем смогла пойти домой. Хотя внешне Васина матушка и казалась здоровой, но душа её была настолько истерзана, что иные люди, глядя на неё, думали: не помешалась ли она? Ей казалось, что единственный сын её уже умер с голоду и холоду, находясь в дупле, тогда как никто больше не предпринял и попытки спасти его. А если он ещё и не умер, то, во всяком случае, находился при смерти. Хотела уже Васина матушка, захватив с собой топор, кинуться в лес, чтобы днём и ночью не отходить от проклятого дуба, пока своими руками не срубит его и не вызволит оттуда Васю хоть живого, хоть мёртвого. Ничто, казалось, не могло остановить её в этом сердечном порыве. Если бы можно было в это время заглянуть в её душу, то могло бы показаться, что она горы теперь на своём пути может свернуть, а многовековой дуб сломается перед ней как спичка, и что Васино освобождение неотступно близится. Однако Богу было угодно иначе решить судьбу Васиной матери.
Был воскресный день. Вот уже шла она быстрыми шагами и с топором в руках, по направлению к мосту через реку, – а там и к старому дубу на лесной поляне, до которой от моста вела прямая дорога, как встретила, проходя мимо церкви, юродивую старушку, часто просившую милостыню, стоя на паперти.
- Что ты такая грустная сегодня?! – весело крикнула ей старушка, когда та с ней поравнялась.
Васина матушка даже не обратила внимания на эти слова, как будто их и не слышала. Хотя, быть может, она и действительно не слышала их вовсе. Чувства отказывались ей повиноваться. Одна только мысль постоянно жила в уме её, и мысль эта – о спасении своего единственного сына. Весь остальной мир для неё был сейчас как в тумане, ничто здесь не было ей нужно, всё меркло перед главной её целью. Но юродивая не отставала:
- Как можешь ты не радоваться Христову воскресению?! – почти гневно вскричала она. При этих словах Васина матушка странно на неё посмотрела. Но старушка, как будто смягчившись, взяла её за руку и мягко проговорила:
- Идём, помолимся Господу нашему. Брось топор, и идём со мной!
- Не знаешь ты моего горя… - словно выдавила из себя Васина матушка, и сказала всё это как бы в полусне, каким-то отчуждённым голосом, в котором чувствовалось безразличие ко всему, как будто камень какой придавил её душу, и, придавив, отделил от всего, её окружавшего.
- К отцу Александру! К отцу Александру! - заторопилась юродивая, и, вцепившись в руку Васиной матери, потащила её из села в сторону леса, где в отдалении от сельской суеты, доживал свой век старый священник, некогда служивший в местной церкви, а теперь живший отшельником на опушке южного леса (в противоположной стороне от леса северного, где произрастал много раз упоминавшийся нами колдовской дуб). В селе отец Александр не появлялся уже давно, и местные люди мало знали о его жизни. Минуло пятнадцать лет с тех пор, как по неведомым для нас причинам оставил он службу и удалился на покой, поселившись в ветхой бревенчатой избушке, вдали от всех. Но старушка-юродивая часто его навещала и была с ним в самых лучших отношениях. Также в деревне поговаривали о якобы имевшемся у него даре прозорливости, но помимо юродивой, редко кто посещал его скромную избушку.
Упоминание имени отца Александра, вызвало у Васиной матушки одно тёплое воспоминание из детства. Она позволила старушке вести себя к нему, и даже, сама может быть того не сознавая, пошла за ней, всё ускоряя свой шаг.
Еще, будучи ребёнком, Васина матушка видела отца Александра на службе в церкви. Уже тогда он был стар, хотя тоской приближавшейся смерти от него и не веяло. Напротив, он был всегда необычайно жизнерадостен, и с лица его не сходила добрая улыбка. Как-то раз, во время вечерней рождественской службы толпа прихожан оттеснила Васину матушку, бывшую в то время десятилетней девочкой, от стоявших впереди родителей, почти к самому выходу и сильно прижала к стене, так что ей стало трудно дышать. Давка тогда в храме была неимоверная, и нельзя сказать наверняка, что явилось её причиной. Тем не менее, вскоре давление стало слабее, и люди как будто успокоились. Девочка попыталась пройти к родителям, но на неё внезапно налетел какой-то мужчина, на пути которого она невольно оказалась. Девочка упала на пол и сильно ушиблась. Плача от боли, она не в силах была подняться, среди ставших вновь напирать со всех сторон людей. Васина матушка запомнила, что тогда непонятно каким образом протиснувшийся сквозь толпу священник осторожно взял её на руки и вынес из церкви. Он принёс её в находившийся при церкви настоятельский домик, где и уложил на мягкую кровать. Впоследствии она узнала в нём отца Александра. Когда девочка пришла в себя, у кровати уже стояли её родители, а отец Александр, вынеся для неё большую и красивую просфору, ласково произнёс:
- Не горюй, милая! Господь мучеников любит, и за их страданиями всегда следует большая радость!
Почему-то Васиной матушке вспомнились эти слова, а тем временем, она уже стояла на пороге скромной бревенчатой избушки старого батюшки. Васина матушка хотела постучаться, но юродивая прежде её, без всякого стуку отворила дверь, что была не заперта, и увлекла Васину матушку за собой. Изнутри избушка напоминала скорее иноческую келью, нежели обычный дом. Она имела низкий потолок и смотрела на восток своим единственным окном. Отец Александр имел обыкновение вставать рано, и первые солнечные лучи, проникавшие через оконное стекло, неизменно оказывались на изголовье его грубой деревянной кровати. Помимо кровати, здесь были стол и пара стульев, стоявших возле самого окна. На столе лежал успевший подсохнуть кусок чёрного хлеба, а рядом – железная кружка ключевой воды. Кое-где на потолке пауки уже успели расставить свои ловчие сети, поджидая суетливых мух, способных нарушить покой хозяина избы. На стенах находилось множество икон, особенно в углу, возле изголовья кровати. Здесь же висела лампада, маленьким и ровным огоньком своим наполнявшая радостью сердце всякого входившего сюда. Нельзя обойти вниманием и занимавшую четверть комнаты печь, в которой стоял глиняный горшок с крышкой. Самого же старого священника дома не оказалось. Возле избушки находился маленький участок земли с огородом и несколькими плодовыми деревьями, посаженными отцом Александром около двадцати лет назад. Здесь и застали его две нежданно пришедшие гостьи. Но была ли эта встреча для него неожиданной? Мы немного ошиблись, посчитав в своё время деда Матвея самым старым жителем села. Священнику было за девяносто, но, глядя на силу и бодрость, не угасавшие в нём, было бы трудным предположить столь значительный его возраст. В тот момент, когда отца Александра окликнули, он работал в огороде. Поднявшись и отряхнувши землю, прилипшую к полам рясы, он зашагал по направлению к избушке, жестом пригласив женщин идти за собой.
И вот, быть может, основная-то суть нашей истории и раскрывается здесь, когда две женщины, сидя за столом у отца Александра, пили какой-то поданный им травяной настой. Много сил дал Васиной матушке этот напиток. Она не знала, из чего он сделан, но разум её как будто просветился и успокоился. Возможно, не меньшее влияние на неё оказала царившая тут атмосфера радости, с мирно и благодатно смотрящими с икон ликами святых, и весело игравшим на промасленном фитиле огоньком лампады. Юродивая привела Васину матушку сюда, и теперь, как нарочно, молчала, будто ожидая чего-то от неё самой, даже не представив её старому священнику. Но та не знала, что сказать, как не знала и того, зачем её сюда привели. Наконец, отец Александр, сидевший всё время на своей кровати, заговорил первым, обращаясь к Васиной матушке:
- Здравствуй, моя дорогая! Давно мы с тобой не виделись, уж двадцать лет минуло с тех пор, как видел я тебя в последний раз! – и при этих словах улыбка бесконечной любви и радости отразилась на его лице. – А то вот, живу я один-одинёшенек, и только Нина, верный друг мой до гробовой доски, никогда меня не оставит! – тут юродивая, которую действительно звали Ниной, подошла к старому священнику и крепко его обняла. У Васиной матушки при виде этого даже прокатилась слеза, – она вспомнила об обнимавшем её вот также когда-то Васе.
- Не беспокойся за жизнь своего сына, но молись о нём как можно чаще! – вдруг сказал ей священник. На лице Васиной матушки выразилось крайнее удивление.
- Ему и тебе предстоит нелёгкое испытание, но поверь мне – вернётся он к тебе в день воскресный, когда ты и ожидать-то его не будешь, только молись за него как можно чаще, и я, грешный, молиться буду вместе с тобой! - сказал ей отец Александр, и на глазах его появились слёзы. Услышав это, Васина матушка удивилась ещё больше.
- Но как вы узнали о моей беде? – спросила она, - и откуда знаете, что сын мой жив и вернётся? – в материнском голосе звучала надежда. Отец Александр ей на это отвечал:
- Твой сын находится сейчас не в самом чистом месте. Ведь ты помнишь ту женщину, что хотела его похитить? Благодаря тебе она не смогла исполнить задуманное, но поручила это тем, от кого была уже не в силах отказаться. Двадцать или тридцать лет назад пришла в наше село нечистая сила, и многих тогда смутила. Не устояли люди перед лестью бесовской, не раскаялись! Отсюда и голод пошёл, и болезни лютые. И ты теперь страдаешь за грех отца своего, увлёкшегося в то время колдовством, подобно многим людям нашего села, забывшим заповеди Христовы. Он тогда сам многих людей свёл с пути истинного. Но всё-таки молись за него: авось, помилует Господь его грешную душу, как милует и нас, грешных. Я буду молиться вместе с тобой.
Отец Александр остановился. Он тяжело дышал, как будто трудом великим дались ему эти слова. Словно какая-то тёмная пелена пыталась окутать его и принудить к молчанию. Васина матушка чувствовала это, находясь рядом с ним. Батюшка поднялся, взял со стола кружку и отёр себе лоб находившейся в ней святой водой. Ему как будто стало легче, и вскоре он снова заговорил.
- Берегись искушений, и каждый день окропляй стены и углы своего дома святой водой. Поверь мне, найдётся твой сынок, как отмолим грехи отца твоего, я буду молиться вместе с тобой, и да будет с нами Господь наш Иисус Христос! – с этими словами он перекрестился и благословил сидевших напротив него Васину матушку и юродивую Нину. После этого отец Александр, прежде стоявший, опустился на кровать, подперев отяжелевшую вдруг голову руками, и не говоря больше ни слова. Он выглядел необычайно усталым.
- Пойдём отсюда, дай батюшке отдохнуть! – сказала юродивая, выводя из избы Васину матушку, которая, тем не менее, успела попрощаться с отцом Александром. Тот тяжело кивнул. В глазах его стояли слёзы. Но на прощанье он посмотрел ей вслед и ласково улыбнулся:
- Мы ещё увидимся с тобой, милая моя! И с Васей увидимся!
И две женщины покинули старого священника, направившись в село. Как вышли они на улицу, юродивая протянула Васиной матушке небольшую икону Святителя Николая, наказав непрестанно ему молиться. «Уже многим в нашем селе помог святой Николай, – говорила она, – вот только помнят нынче об этом немногие».
Безумие исчезло из разума Васиной матушки. Она сама не знала, почему прониклась таким доверием к отцу Александру, но в душе её родилась надежда. Солнце клонилось к закату и как будто улыбалось на прощание. Во всей природе чувствовалась какая-то осенняя усталость. Птицы переставали петь, а деревья теряли свой жизнерадостный зелёный наряд. Всё больше заявляли о себе холодные северные ветра, среди пока что по-летнему тёплого воздуха. Зима была ещё далеко, но неизменно чувствовалось её роковое приближение.
III
Однако вернёмся к Васе, которого мы совершенно несправедливо оставили в тот момент, когда свалился он с плеч старшеклассника и угодил в дупло.
До последнего момента Вася не думал ни о чём, и только теперь успел лишь вскрикнуть, проваливаясь внутрь дупла. Он не помнил, долго ли летел, или полёт занял у него всего миг. Запомнилось только, что на полпути он внезапно остановился, почувствовав сильное удушье. Почти сразу же раздался треск, как будто что-то порвалось, и, словно освободившись от неких содержавших его доселе уз, мальчик полетел вниз с новой скоростью. Упав, в конце концов, на что-то мягкое, вероятно, на охапку сухой травы, Вася попытался подняться. Удалось ему это не сразу, потому что голова его сильно кружилась. Поднявшись, наконец, стал он в полной темноте шарить руками вокруг себя и обнаружил в древесине дуба дыру, достаточно большую для того, чтобы мальчик Васиного роста мог в неё пролезть. Пытаясь собраться с силами и видя, что испуг слишком сильно его держал, Вася присел на сено, с которого только что поднялся. Тёплый воздух вокруг был наполнен запахом гниющей древесины. Ни единый звук не касался Васиных ушей. Мальчик чувствовал себя как бы посаженным в сундук с плотно закрытой крышкой. Сундук, однако, этот оказался на редкость просторным и вместительным. Тут не только Вася, а и взрослый человек вполне смог бы уместиться. Правда, взрослому ни за что бы не пролезть через дупло, точно так же, как Васе невозможно было до него дотянуться и самостоятельно отсюда выбраться. Может быть, осознай он это, отчаяние овладело бы им, но страх по-прежнему не давал ему опомниться. Так пролежал Вася на охапке старой травы около десяти минут, показавшихся ему вдесятеро дольше.
Придя, наконец, в себя, мальчик попытался позвать на помощь, но крик этот потонул во мраке, всё здесь окружавшем, откуда в ответ не донеслось даже эха. Вася закричал в другой раз и в третий, но снова тихая тьма поглотила его слабый голос. Так продолжалось некоторое время, пока мальчик не понял, что его никто не слышит. Отчаявшись, наконец, получить какую-либо помощь, Вася решил попытаться пролезть в обнаруженное отверстие, невольно, таким образом, доверившись своему новому пути. Это легко ему удалось, после чего мальчик прополз на четвереньках недлинный коридор и очутился, как ему показалось, в небольшой зале с низким потолком и шершавыми дубовыми стенами. Пол здесь также был деревянным, усыпанным старыми ветками и сухой листвой, хрустевшей под ногами. Удушливый древесный запах стал ослабевать, однако темнота здесь, казалось, всё сгущалась, несмотря на то, что уже несколько привыкшие к ней глаза Васи по-прежнему не различали ничего. Мальчику становилось не по себе. По спине его пробежали мурашки, и выступил холодный пот. Вдруг Вася увидел впереди себя слабый свет и пошёл на него. Свет этот исходил из-за чуть приоткрытой двери, толстой и, судя по всему, невыносимо тяжёлой. Протиснувшись с немалым трудом через дверную щель, настолько узкую, что не будь мальчик таким маленьким и худым, никогда бы в неё не пролез, он осторожно осмотрелся. Комната была, казалось, вырублена в стволе большого дерева. В ней не было окон, и слабый матовый свет, по-видимому, испускали сами стены, которые, хотя и были деревянными, но какими-то светло-серыми и с непонятным блеском, поэтому о происхождении их ничего нельзя было сказать наверняка. Здесь стояло тринадцать кроватей. На двенадцати из них спали дети, такие же маленькие, как и сам Вася. В углу комнаты находилась каменная печь, на которой кто-то тихонько кряхтел под парой шерстяных одеял. Вася осторожно подошёл к пустой кровати, аккуратно застеленной, как будто с минуты на минуту ожидавшей прихода своего владельца. Испуг и переживания так утомили мальчика, что тот еле держался на ногах. Сам не зная почему, он лёг на пустую кровать и тут же заснул необыкновенно долгим и крепким сном.
Во сне своём Вася видел большую и необыкновенно длинную лестницу, по которой ему приходилось подниматься всё выше и выше. Каждая ступенька здесь имела свой цвет. Первая была тёмно-серой, почти чёрной. За ней следовали более светлые ступеньки, по мере приближения к вершине. Вся лестница эта была сине-фиолетовых тонов. В конце её виднелись ступени необычайно лёгкого, голубовато-белого цвета. На самом же верху находилась область ослепительно яркого белого света, на который невозможно было смотреть. Вася пошёл вверх по лестнице, навстречу этому необыкновенному сиянию. Что-то тянуло его туда с неизъяснимой силой. Пройдя не одну сотню ступенек, он не чувствовал усталости. Ещё немного – и мальчик добрался бы до вершины. Что его там ждало – никто бы не смог сказать наверняка. Только внезапно, в самый последний момент, заметил он между бледно-голубыми ступеньками одну абсолютно чёрную. Не успев остановиться, Вася наступил на неё и тут же провалился в темноту. Он стал метаться, и вновь увидел перед собой лестницу. Только имела она красновато-розовый оттенок. Начинаясь с тёмно-бардовых ступенек, она оканчивалась нежно-розовыми, светящимися ровным светом, но уже не таким слепящим, как тот, что был на вершине предыдущей лестницы. Однако опять под ноги Васе попала внезапно возникшая непонятно откуда чёрная ступенька, и он снова очутился в темноте. Третья встретившаяся мальчику лестница имела землистый цвет. Начинаясь с тёмно-коричневых, заканчивалась она бледно-жёлтыми ступенями, свет от которых был настолько мал, что в конце лестницы замечалось даже что-то туманно-серое, болотно-зеленоватое. Пройдя большую часть пути, Вася вдруг вспомнил о дважды подвернувшейся ему чёрной ступеньке и пошёл медленнее, внимательно смотря себе под ноги. Вот он заметил впереди себя что-то тёмное, с каждой ступенькой приближавшееся к нему. Всё Васино существо сильно напряглось, и вот, не доходя одной ступеньки до роковой чёрной, он остановился и внимательно в неё вгляделся. Чёрная ступенька представляла собой будто бы сгусток мрака, дыру в лестнице, поглощавшую весь попадавший на неё свет. До вершины оставалось каких-нибудь пятнадцать ступенек. Вася хотел было перепрыгнуть через чёрную ступеньку, но тут его охватил непреодолимый ужас, и мальчику не хватило духу осуществить задуманное. Тогда он вытянулся во весь рост, пытаясь увидеть, что же было на вершине лестницы, но из-за своего маленького роста не смог этого сделать. Поборов, наконец, свой страх, Вася подполз на четвереньках к краю ступеньки и заглянул в источаемую ею черноту. Сначала он ничего не увидел, но постепенно начал различать внизу какие-то клубы чёрного дыма, в точечных зазорах которых проглядывались кроваво-красные языки пламени. Мальчику послышались некие звуки, похожие на чьи-то крики. Постепенно они становились всё отчётливее и громче. Клубы дыма становились прозрачнее и, наконец, Вася заметил внизу три тёмные фигуры, отдалённо напоминавшие человеческие. Одна из них дёргалась и издавала страшные вопли, терзаемая длинными когтями двух других. Те же двое стояли неподвижно и как будто упивались страданиями своей жертвы, подобно двум большим паукам. Вдруг картина эта словно приблизилась к Васиным глазам, и он смог различить их лица, если только это можно было назвать лицами. От страха Вася едва не закричал. Двое из человекообразных существ были чёрными и лохматыми, с грязной синевой, подобной той, которую можно видеть на теле синей мясной мухи. В их огненно-зелёных глазах виделась бесконечная злоба и ярость, из длинных ушей валил дым, а пасти изрыгали зеленоватые языки пламени. Удерживаемое ими существо было не столько страшным, сколько жалким, каким-то призрачно-серым и безликим. Это был седой старик, настолько дряхлый, что, казалось, был неспособен самостоятельно передвигаться. Он беспомощно висел в когтях двух страшилищ, и только хриплый стон доносился из его высохших губ. Вглядевшись в лицо старика, мальчик обнаружил, что оно очень похоже на лицо его дедушки, умершего три года назад, портрет которого висел у Васи дома. Но тут два чёрных страшилища повернули к мальчику свои морды и заревели: "Мы ждали тебя! Ты наш!!!" – и эти слова прозвучали так свирепо, что Вася хотел было отскочить от ужасной ступеньки, но словно прирос к ней и не в силах был пошевелиться или отвести взгляд от ухмыляющихся уродливых морд. Вдруг он заметил, что существ, подобных этим, было гораздо больше, так, что и сосчитать нельзя. Они носились на чёрных крыльях над огромной толпой призрачно-серых людей, таких же, как вышеупомянутый старик. До Васиных ушей донеслись крики и стоны миллиардов мучимых здесь людей. Голова его закружилась, и он, ничего не помня, полетел в эту пропасть. Вот уж близко адский огонь. Падая вниз, всё яснее различал Вася слетавшихся к нему демонов, подобно тёмной туче заслонивших всё небо над ним. Но было ли это небо? Трудно сказать, может ли вообще в преисподней быть небо, однако даже та бесконечная пропасть, отделявшая этот мир от привычного нам, была, как будто заполнена до краёв. Очутившись внизу, Вася разглядел возле себя своего дедушку, которого окончательно узнал. Если бы страх позволял мальчику, он горько разрыдался бы, видя его в таком состоянии. Вася не видел ни ран, ни крови, как будто не этого человека только что терзали жестокие когти. Но вид у старика был настолько слабым и безжизненно-серым, как будто не один год мучила его тяжёлая болезнь. Мальчик хотел было подойти к своему дедушке, но тут между ними встало одно из тех страшных чёрных существ, внешний облик которых не подлежит прилюдному описанию. Оно протянуло к Васе жёсткую когтистую конечность, видя в нём свою новую добычу. Что-то будет! Нигде, кроме этого проклятого места так не властвует ужас. Самые страшные и опасные земные твари ничто в сравнении с этими. На земле можно спастись, бегством ли, или укрытием каким. А что делать, если единственная тень – от крыльев этих самых созданий?! Но внезапно луч яркого белого света прорезал своды бесконечного мрака, разметав по сторонам властвовавшие здесь до этого бесовские тучи. Вася заметил, как откуда-то сверху спускалось по направлению к нему ослепительное облако. Стоявший возле мальчика нечистый дух рассыпался, подобно старому трухлявому пню, когда его коснулся этот дивный свет. Скоро Вася заметил, что источником света была человеческая фигура в ярких золотых одеждах. Мальчик не понял, почему его сердце наполнилось вдруг необыкновенной радостью. Окружающий мир перестал пугать Васю. Находившийся же рядом с ним его дедушка вмиг просветлел. Серость, до сих пор скрывавшая черты его лица, растаяла как туман. Радостное сияние наполнило всё вокруг, и негде было от него скрыться. Больше Вася не помнил ничего из произошедшего с ним.
Проснувшись, он долго не мог придти в себя. Ему всё чудилось то кровавое пламя преисподней с бесконечными ужасными криками, то дедушка его, то неизвестный их спаситель. Наконец, очнувшись, Вася осмотрелся. Он находился на той же кровати, где давеча уснул. Дети с рядом стоявших кроватей уже поднялись и собрались вокруг чернобородого деда, хитро улыбавшегося им. Вася встал и подошёл к их группе. Мальчик услышал следующее:
- Ну вот, детки мои, приближается первое января! Нам нужно будет пойти в село и раздать тамошним жителям новогодние подарочки, – с этими словами, он достал из-за печки двенадцать маленьких мешочков и раздал их по одному каждому из детей. Вдруг он заметил маленького Васю.
- А-а! Да у нас пополнение! – и дед достал из-за печки ещё один мешок. Этот мешок казался больше и тяжелее остальных, но Вася смог его поднять без труда, как будто он был наполнен воздухом.
- Теперь вы должны отнести эти подарки своим мамам! – сказал детям дед.
И тут выяснилось, что никто из детей не помнил, кто его мама и где она живёт. Помнил лишь Вася, но и на его воспоминания наложился какой-то отпечаток тумана.
- Не беспокойтесь! Наша Снежная Баба отведёт вас туда, куда нужно! – с этими словами, чернобородый дед открыл небольшую дверцу за печкой, которая не плотно прилегала к стене, а отстояла от неё почти на метр, и вывел детей на улицу. Был разгар зимы и на землю падали белые хлопья снега, разбрасываемые в разные стороны мощными порывами ветра. Но Вася не чувствовал ни холода, ни ветра. Он не чувствовал даже голода, который непременно должен был у него появиться, учитывая то количество времени, которое мальчик провёл без еды. Дети снова собрались кучкой вокруг деда, который крикнул в метель:
- Эй, Снежная Баба! Иди сюда, время пришло!
И сквозь пелену кружащегося снега, плотным туманом повисшую над землёй, Вася стал различать какую-то фигуру, белую и округлую. Увидев Снежную Бабу, Вася вспомнил, что точно такую же он с приятелями лепил прошлой зимой. Только тогда она внезапно пропала с их двора, и найти её не удалось. Снежная Баба была сделана из трёх больших снежных шаров, самый большой из которых находился в основании, а самый маленький составлял её голову. Вместо носа у неё была засохшая и посеревшая от времени морковь, а в качестве глаз – два небольших чёрных уголька. Ртом Снежной Бабе служила длинная арбузная корка, из-за чего та всё время улыбалась, а на голове хорошо сидела большая ржавая кастрюля – дело в том, что, когда Вася с ребятами лепили снеговика, у них не оказалось ведра, а так как детям не хотелось оставлять своё творение без головного убора, они отыскали валявшуюся на свалке старую кастрюлю и надели её на голову снеговику. Верхние конечности Снежной Бабы представляли собой две длинные корявые ветки, заканчивавшиеся на конце пучками мелких ответвлений, напоминавших кисти рук. Ног у неё не было, но это ничуть не мешало ей передвигаться, бесшумно скользя по занесённым снегом дорогам. Каким образом она уцелела, Вася понять не мог, прошёл почти год с тех пор, как поздней ночью его снеговик словно сошёл с предназначенного ему места и скрылся в неизвестном направлении. Тогда же утром, обнаружив пропажу, Вася подумал, что кто-то украл его творение, и очень расстроился. Теперь же, видя, что Снежная Баба вернулась, он удивился, как это она ожила. Но чернобородый дед сказал:
- Это волшебная Снежная Баба, и она отведёт вас куда нужно. Вы теперь – гномики, разносящие хорошим людям новогодние подарки. Главное запомните: для того, чтобы отдать подарки тем, кому он предназначены, вам нужно лишь открыть свои мешки, когда вы будете находиться возле этих людей. Не думайте заглядывать в мешки по дороге, иначе их содержимое испарится, а вы будете наказаны! Но подарки эти – сюрприз, и никто не должен видеть и слышать вас. Для этого вы должны будете надеть на головы волшебные колпачки.
С этими словами дед достал откуда-то тринадцать разноцветных колпачков с маленькими бубенчиками. Бубенчики тряслись, но звона их не было слышно.
- Звон бубенчиков не слышен человеческому уху, но его слышит Снежная Баба, потому что видеть вас под колпачками она не сможет. Вы же будете легко видеть и слышать друг друга, пока они на вас надеты. Ни в коем случае не снимайте их по дороге, иначе вы замёрзнете на морозе, от которого они вас будут защищать своей волшебной силой. Здесь вы холода не чувствуете, потому что от него защищаю вас я, но в дороге только колпачки смогут вам помочь, – и с этими словами чернобородый дед раздал волшебные колпачки детям. Васе достался красный колпачок с продольными зелёными полосками и шестью маленькими бубенчиками на его конце и краях.
Когда все ребята надели колпачки, Снежная Баба поманила их за собой своей деревянной рукой, и они пошли за ней. Ни холода, ни ветра дети не замечали, как будто шли тёплой летней порой, и только кучи снега напоминали им о бушующей в самом своём разгаре зиме и о морозах, которые должны были здесь сейчас быть. Пройдя с полчаса по лесу вслед за их новой проводницей, мальчики перешли по льду речку, отделявшую лес от села. Баба скользила по льду как на коньках, и дети едва за ней поспевали. Наконец они вошли в село. Вдоль центральной улицы следовали однообразные дома, покрытые толстым слоем снега. Вася не помнил, где его дом, забыв, по-видимому, об этом в том долгом сне, которым он проспал целых четыре месяца. Сначала Снежная Баба остановилась возле самой крайней избы. Время должно было быть за полночь. Баба тихо стукнула в дверь, и та бесшумно отворилась. Дети вошли в комнату. Здесь на кровати спала какая-то женщина. Вдруг мешочек у одного из ребят задёргался, и тот, будучи не в состоянии удержать, открыл его. Облако лёгкого синего дыма вылетело из мешка и окутало голову женщины. После этого на лице спящей появилось что-то наподобие улыбки. Детям показалось, что предназначенный ей подарок оказался добрым сновидением, и они, довольные собой, вышли из дома. А между тем нужно заметить, что из-за своего малого возраста и чистой души, они не усмотрели в улыбке этой женщины некого недоброго оттенка, и не могли предположить, что навеянный ей сон имел такое содержание, о котором и рассказывать-то не стоит, во избежание возникновения у читателя полного отвращения ко всей нашей истории. В разум человека, подвергшегося действию такого тумана, входила какая-либо из множества известных человечеству страстей, которая, прочно укоренившись в сознании и сделавшись обычной и незаметной для своего хозяина, могла впоследствии привести его к духовной гибели. Заметим также, что ночь была на первое января по новому стилю, то есть по Григорианскому календарю, и начиналась последняя, самая строгая неделя Рождественского поста. Всю эту неделю дети под руководством Снежной Бабы разносили «подарки», подобные вышеописанному, многим людям села. Каждый раз под утро, раздав все «подарки», мальчики возвращались в дом к чернобородому деду. Тот давал им новые мешки, и на следующий вечер их поход в деревню повторялся. Первые мешки детей достались их мамам, а все дальнейшие – другим, часто совсем незнакомым для них людям. Если же эти люди и были ребятам когда-то знакомы, то за время долгого сна, дети забыли их. Но Васин мешок оставался нетронутым. Он ни разу не открывался, и то, что в нём находилось, не покидало его пределов. По-видимому, Снежная Баба совершенно забыла о том, что Вася должен был отнести этот мешок своей матери. Но Вася помнил об этом. Помнил он хорошо и свою маму, несмотря на то, что провёл в глубоком сне треть года, и ждал с нетерпением момента, когда, наконец, сможет её увидеть. То обстоятельство, что проспал он в три раза меньше своих товарищей, позволило ему сохранить в своей памяти подавляющее большинство событий, происшедших в его жизни. И вот, перед самым Рождеством, чернобородый дед собрал мальчиков-гномиков вокруг себя и произнёс:
- Вы славно поработали, ребята! Сегодня последний день в этом году, когда нужно будет разносить подарки жителям села. После этого вы будете отдыхать до следующего Нового года.
И тут он обратился к Васе.
- А что же ты не отнёс своего подарка?
На что мальчик грустно отвечал:
- Я хотел пойти к моей маме, но я не знаю дороги. А Снежная Баба не показывает!
Тут чернобородый дед повернулся к стоявшей рядом Снежной Бабе и сказал ей строго:
- Сегодня же ты покажешь Васе дорогу к дому его мамы! Он должен отнести ей свой подарок. Хорошенько следи за ним. А перед тем как возвращаться, непременно зайдите к старику отшельнику, что живёт в деревянной избе на опушке южного леса, по ту сторону села. Пусть оставшиеся двенадцать мешков достанутся ему!
Недобрая усмешка отразилась на лице чернобородого деда. Снежная Баба недовольно пошевелилась и так изогнула рот, что составлявшая его арбузная корка треснула посередине. Кстати было бы сказать, что на этот раз Васин мешок не казался ему самым большим: у других детей мешки были теперь вдвое, а то и втрое больше Васиного. И вот, когда Вася отправился в последний раз разносить подарки, им, наконец, овладела надежда, что он всё-таки увидит свою маму и сможет к ней вернуться. Но только мысль о возвращении домой пронеслась в его голове, как Снежная Баба пристально и грозно на него взглянула. Оказалось, что, несмотря на колпачки, она способна была не только видеть детей, но, судя по всему, даже читать их мысли. Чернобородый дед обманул ребят, и всё это время они находились под пристальным наблюдением Снежной Бабы. Наверное, поэтому она так долго не хотела показывать Васе дорогу к дому, подозревая его намерение удрать!
Как вышли дети на середину заснеженного поля, удалившись от дома чернобородого деда на достаточное расстояние, Снежная Баба приблизилась к Васе и крепко обхватила его левую руку своей корявой веткой. Вася очень испугался и стал вырываться, но Баба не обращала никакого внимания на все его попытки высвободить руку. Так они проследовали до самой деревни. Когда же они стали приближаться к дому Васиной матушки, Снежная Баба забеспокоилась пуще прежнего и так сжала Васину руку, что тот чуть не закричал. Снова не обратив на него никакого внимания, Баба прошла мимо этого дома, как будто не заметив его, и направилась к противоположному концу села, туда, где жил старый священник. Когда дети подходили к его маленькой избушке, она была, чуть ли не до крыши засыпана снегом, так что и мы, казалось, с ней уже знакомые, с трудом смогли бы теперь её узнать. И только небольшой дымок из печной трубы выдавал присутствие здесь жизни. Дверь избушки была закрыта, а на столике у окна горела небольшая свеча. Оказавшись рядом, Снежная Баба указала детям на молившегося в углу отца Александра, давая тем самым понять, чтобы они выполняли дело, им порученное. После этого она снова схватила Васю за руку и направилась с ним к дому его матушки. Вася шёл вслед за Бабой и чувствовал, что для него наступает решительный миг. Если он теперь не вырвется и не спрячется у матери, то навсегда забудет её и никогда больше не встретит. Но для того, чтобы его увидела матушка, Вася должен был снять волшебный колпачок со своей головы. Тогда и Снежная Баба, быть может, не имела бы над ним такой власти. Но, сняв колпачок, Вася неминуемо замёрзнет, будучи на морозе. Что же делать?! – мальчик начинал отчаиваться. А тем временем, они уже стояли на пороге Васиного дома. Здесь горел свет. Должно быть, Васина матушка ещё не спала. Снежная Баба снова стала колебаться. Наконец, она чуть приоткрыла дверь и указала Васе на мешок. Но мешок не хотел открываться. Между матушкиной комнатой и дверью были прихожая и кухня, которые представляли непреодолимое препятствие для синеватого тумана, заключённого в Васином мешке. Туман не смог бы достичь Васиной матушки, будучи выпущенным, возле самого входа. Снежная Баба, кажется, это поняла и сильно рассердилась, с досады вновь, на этот раз ещё сильнее скрививши свой рот, отчего арбузная корка почти совсем разломилась на две части. Тем не менее, ей пришлось провести Васю до следующей двери, ведущей в кухню. Только дверь приоткрылась, как он вырвался из внезапно ослабевшей хватки Снежной Бабы, и, сбросив по пути мешок и колпачок, опрометью кинулся к матушкиной комнате. Но, добежав до двери, он с ужасом обнаружил, что та заперта изнутри. Отчаянье с новой силой овладело Васей. Он оглянулся и увидел, как два раскалившихся уголька глаз Снежной Бабы быстро приближались к нему. Кто знает, что стало бы с бедным мальчиком, если бы дверь в этот момент не открылась. Заметивший это Вася, что есть духу, бросился к матушке с криком: «Мама! Мамочка! Спаси!!».
IV
А теперь вернёмся к Васиной матушке, с которой, вскоре после встречи с отцом Александром, произошёл случай, который не только может вызвать справедливый интерес читателя, но и существенно объяснит все последующие события нашей повести, в связи с чем о нём нельзя не упомянуть.
Однажды вечером в дверь к Васиной матушке постучали. Никто не обещался навестить её в этот вечер, и потому новоявленный гость этот был для неё полной неожиданностью. Открыв входную дверь, увидела она на пороге какого-то старика, по-видимому, нищего, во всяком случае, это можно было предположить по его старой изорванной одежде. В первый момент Васина матушка немного испугалась, не каждый же день к ней незвано наведываются подобные личности. Однако она быстро успокоилась, увидев добрый взгляд старика. Он просил её в связи с бедственным положением своим найти для него хотя бы сухую корочку хлеба и дать переночевать где-нибудь в дальнем уголке избы. Само собой разумеется, что, видя кротость гостя и весьма сочувствуя его судьбе, Васина матушка не могла оставить просьбу старого нищего без внимания. Введя в избу и хорошо накормив его, она отыскала ему чуть поношенную, но весьма чистую и опрятную одежду, оставшуюся после её покойного мужа. Старик же, видя сию заботу о нём, ласково и благодарно улыбнулся Васиной матушке. Какая-то неизъяснимая сила была в этом его взгляде, словно не нищий старик, а ангел небесный находился сейчас перед ней. Радостное чувство, неизвестно откуда явившееся, заполнило всю душу Васиной матушки. Гость же её сказал: «Не волнуйся, милая, скоро сын твой будет с тобой!». Откуда он знал о её беде?! Она не запомнила, как потеряла старика из виду, но, вдруг обернувшись, не обнаружила его на стуле за обеденным столом, где он до этого сидел. Посмотрев на дверь, Васина матушка заметила, что та была заперта на щеколду изнутри. Куда мог так внезапно уйти её гость, и как он выбрался из дома, Васина матушка понять не могла. Старик словно растаял в воздухе. Но, несмотря на это, запомнился ей его взгляд и последние сказанные им слова. Она не знала, почему теперь, как никогда была уверена в скором Васином возвращении. И если, после встречи с отцом Александром, оставались ещё в душе её некоторые сомнения, то теперь улетучились и они. Нельзя сказать, что прежняя радость жизни вернулась к Васиной матушке. Вася был ещё не с ней, и она не знала, когда вновь его увидит. Но надежда, тем не менее, так прочно укоренилась в её разуме, что никогда с этих пор не позволяла ей впадать в отчаяние.
Весь предрождественский вечер Васина матушка просидела возле окна, за небольшим столом с Псалтирью и несколькими иконами. Она непрестанно молила Бога, чтобы Он облегчил её страдания, хотя бы в этот наступающий день праздника Рождества Христова. Время от времени Васина матушка вставала со стула и, опустившись на колени, творила земные поклоны. По щекам её текли слёзы, а губы шептали молитву. Вдруг внимание её привлекла одна из стоявших на столе икон, представлявшая собой плохо отшлифованный кусок дерева, на котором тусклыми красками просвечивался лик Божьей Матери, державшей на руках своего Сына. О возрасте иконы нельзя было бы ничего сказать с уверенностью. Также осталось неизвестным и имя иконописца, из-под чьей кисти вышел этот лик, хотя видно было, что, несмотря на грубый материал, художник, определённо имевший недюжинный талант, сумел передать в нём тот образ кротости и любви, который так недоступен многим из нас. Куплена была эта икона около двух лет назад за бесценок, у какого-то торговца антиквариатом, которому случилось проезжать через их село. Так часто люди не видят цены вещам, являющимся на их взгляд недостаточно яркими и эффектными. Иной раз кажется, что попадись им знаменитая картина какого-нибудь великого мастера, люди эти, не зная цены гениальному творению, используют его в качестве коврика для вытирания ног, и будут очень удивляться, а то и злиться, если когда-нибудь кто-то заметит им их невежество. Васина матушка вглядывалась в святой лик и вспоминала: ведь Пречистая Дева тоже страдала, видя своего Сына умиравшим на кресте. Но верила Она, что по прошествии трёх дней Сын Её воскреснет! И Васина матушка, смотря на милые и ласковые глаза Богородицы, вспоминала слова отца Александра и нищего странника, чудесным образом её посетившего, о непременном возвращении Васи. Надежда незаметными тропами снова проникала к ней в душу. С тех пор как видела она старого священника в последний раз, прошло больше трёх месяцев, и всё это время Васина матушка безоговорочно выполняла все его наставления, полученные при их последней встрече. Каждый день она молилась за своего умершего отца, зная о его страшной судьбе и об адских муках, которые должны были быть несравнимо сильнее, нежели самые страшные испытания, когда-либо выпадавшие на долю человека на земле. Её горячие молитвы звучали утром, вечером, а также когда ей случалось просыпаться посреди ночи. И всегда слёзы ручьями текли из усталых и покрасневших глаз, перемежаясь многочисленными земными поклонами. По вечерам же, перед тем как лечь спать, окропляла она углы и стены своего дома святой водой. Невозможно передать всего, что чувствовала Васина матушка, но очевидно было, что молитвы за своих родных становились единственной целью её существования.
Несколько дней назад случилось ей повстречать свою старую знакомую – Нину, ту юродивую, что некогда свела её с отцом Александром. Нина стояла возле церкви, и когда Васина матушка проходила мимо – позвала её. Юродивая сказала, что отец Александр истощён молитвами за Васину матушку и её родных, и что искушения бесовские всё с большей силой нападают на него. Он держится, не давая нечистому духу себя побороть, но силы старого священника уже на исходе. Васина матушка не знала, что ответить, только слёзы – даже не слёзы, а остатки слёз, до сих пор сохранившиеся, выступили на её глазах, и явилось в душе её чувство бесконечной благодарности отцу Александру. Когда же она рассказала Нине о странном посетителе, некогда навестившем её, то юродивая, радостно улыбнувшись, промолвила: «Видать, тебя сам Святитель Николай навестил!» Васина матушка была поражена этими словами, но вместе с тем надежда объяла её сердце, как никогда ранее.
И вот теперь сидела она за столом, читая Псалтирь и вспоминая своего сыночка. Наконец, очень устав, Васина матушка поднялась и, собираясь идти спать, хотела перед сном окропить свою комнату святой водой. Она ничего не ждала от грядущего дня, так как безуспешно ждала все дни предыдущие. Взяв кропило, отворила она дверь на кухню – и тут, с кропилом в руках и застал её Васин крик. Ворвавшийся в комнату Вася подскочил к матери и, весь дрожа, спрятался у неё за спиной. Первый миг его матушка не могла пошевелиться от неожиданности. Все чувства словно замерли в ней. Она ощущала только крепко обхватившего её Васю. Не могу описать того, что испытала она, когда вернулись к ней чувства, ибо понять это может только человек, сам переживший подобное. Но восторг переполнял её ещё очень долго. Радостно обняв своего вернувшегося сына, могла бы она так стоять, казалось, вечность. Но дрожащий от испуга и неожиданности Вася, прошептал ей, наконец:
- Мама! За мной гонится Снежная Баба, скорее закрой дверь!
И тут Васина матушка заметила, что дверь в комнату была распахнута настежь, а в прихожей, отделённой от кухни наполовину открытою дверью, горели, вроде бы, постепенно удаляясь, две красные точки. Тогда она вышла на кухню, прошла в прихожую и, никого там не обнаружив, открыла входную дверь. Глядя на Васину матушку, можно было бы предположить, что, повстречай она теперь эту самую Снежную Бабу, – мелким снегом рассыпала бы её по кухонному полу. Однако Васина матушка была вынуждена быстро закрыть входную дверь, потому что ледяной ветер стал врываться в дом. После этого она вернулась в комнату, где находился её перепуганный Вася. Тот, тем временем, подошёл к окну и, посмотрев на улицу сквозь оконное стекло, отскочил от него в этот же миг с криком ужаса: на него смотрела искажённая яростью морда Снежной Бабы. Два уголька её глаз так и пылали, а развалившаяся арбузная корка свисала по обеим сторонам головы. Увидев Васин испуг, матушка подошла к окну и, заметив движущиеся в темноте красные огоньки, схватила кропило, быстро отворила окно и брызнула крест-накрест святой водой им вслед. После этого окно было немедленно закрыто, а Васе сказано успокоиться и не подходить больше к окну. Васина матушка была так рада внезапному обретению своего единственного сына, что, когда он лёг спать, всю ночь стояла у изголовья его кровати, возле лампады, восхваляя Господа, Пречистую Его Матерь и Святого Николая за оказанную ей милость. Горячо молилась она и за отца Александра. Много в эти часы родилось в душе её сладких молитв. Казалось, Васина матушка никогда в жизни не была ещё так счастлива как теперь, в момент встречи с единственным сыном, потерянным ранее. Сбылось предсказание старого священника! Только под утро уснула она, опустив свою голову на подушку рядом с головой Васи.
Никто никогда не смог бы передать всего, что испытала тогда Васина матушка. Ни один писатель, каким бы великим он ни был, не имел бы сил на это. Ему просто не хватило бы слов. Потому и я не берусь сделать это. Хотя, быть может, слова в данном случае и не нужны, ведь все человеческие чувства имеют настолько личную природу, что взявшийся их описывать, непременно чего-то недоскажет, что-то преувеличит, а иное и вообще добавит из своих личных, присущих только ему переживаний, составив тем самым в корне неверное представление о действительности.
Что же касается дальнейших событий нашей повести, то о них следует сказать особо. Посреди ночи, когда Вася уже спал, а его матушка радостно молилась возле него, в небе над селом блеснула ослепительная вспышка, и землю сотряс страшный грохот. Как выяснилось впоследствии, неподалёку от села, в дерево ударила огромная молния и искры от неё, казалось, закрыли полнеба. Это продолжалось всего лишь миг, и до утра уже ничто не нарушало тишины. Тучи, висевшие в небе, рассеялись к утру, а мороз ослаб. Спустя два дня выяснилось, что молния ударила в тот самый дуб, в дупло которого некогда провалился Вася. Дуб оказался расколотым надвое, и всё его основание было выжжено. Отверстие, через которое Вася проник в дом чернобородого деда, завалило землёй, а рядом люди нашли труп какой-то старухи, по-видимому, убитой ночной молнией. Говорили также, что когда тело её обнаружили, то на восточном, почти полностью обугленном лице её, отражавшем в себе нечто животное, внезапно появилось выражение крайнего испуга и отчаяния, приведшее в замешательство даже видавших жизнь людей, присутствовавших при этом. Также, на месте разрушенного дуба был найден маленький алюминиевый крестик на порванной верёвочке.
Наутро, после Васиного возвращения, они с матушкой отправились в церковь, где должна была состояться праздничная рождественская служба. Выходя из дому, Вася заметил на дворе большую кучу снега, возле которой валялась разбитая ржавая кастрюля и кусок гнилой арбузной корки, – вероятно, всё то, что осталось от Снежной Бабы. Брошенные же им накануне мешок и колпачок безвозвратно исчезли, сколько он их не искал, желая показать матери в качестве вещественных доказательств событий, произошедших с ним. Незадолго до выхода из дому, матушка спросила Васю, куда он дел крестик, висевший на его шее? И только тут мальчик обнаружил отсутствие на нём креста, но когда и где он мог его потерять – не помнил. Другого крестика у них дома не было, и матушка решила, по приходу в церковь, купить ему новый.
Когда же Вася с матушкой подошли к церкви, навстречу им вышел отец Александр. Он выглядел истощённым и усталым, но лицо его светилось счастьем, а рядом с ним шли двенадцать таких же радостных ребят. Вася сразу же узнал в них своих бывших товарищей.
- Вот мы и встретились снова! – сказал старый священник, обращаясь к Васиной матушке, – с Рождеством вас, милые мои!
При этих словах ласковая улыбка расплылась по его усеянному морщинами лицу. Он достал красивый серебряный крестик и надел его на Васю.
- Господь не оставил рабов своих, и милость Его безграничная снизошла на нас! Радуйтесь, ибо Рождество Господне настало, и дьявол отныне скован цепями неразрывными! Не будет он больше смущать людей! Радуйтесь Рождеству Христову и любите друг друга!
И тут же раздался мощный звук главного колокола, словно утвердившего эти слова старого священника. Начиналась утренняя рождественская служба.