Ведьма

Карс
      Опускалась ночь. Чёрная. Безлунная. Недобрая.
Несмотря на позднее время, городок не спал. Он гудел как потревоженный улей.  Окна светились во мраке огоньками лучин. Хлопали двери. Из домов выходили люди с горящими факелами и нестройными колоннами тянулись на площадь. Все были возбуждены, в их сердцах кипел, как считал каждый, праведный гнев.
Сегодня казнят ведьму. Ещё засветло, на площади, у подножия чёрного каменного креста была сложена большая куча дров.Посмертный постамент для виновной.
     Флариана сидела в глубокой зловонной яме, куда обычно
сваливали нечистоты . Именно здесь держали приговорённых
в последний день, чтобы не было возможности насладиться
Солнцем, подышать свежим воздухом перед смертью.
      Никогда она не думала, что окажется здесь, в месте для убийц и разбойников. Что сама станет преступником. Хотя, в чём её преступление? В том, что при свидетелях вызвала дождь, которого так ждали горожане? Или в том, что издохли три коровы,напившись из лужи после этого? Но к коровам она не имеет никакого отношения. За чистоту воды  Флариана могла поручиться.Да только кто послушал её?! Злые языки моментально связалидва события воедино и судебная машина заработала на удивление быстро. Навалились, связали и бросили в яму. Суд провели без неё, даже не дав возможности оправдаться.Что там нагородил обвинитель?
     Ах, если бы удалось освободить руку! Хотя бы одну!
     Она в кровь стёрла запястья,  пытаясь порвать цепи, которыми её руки притянули к скобам в стене. Палач был профессионалом.Сразу сообразил, что требуется предпринять, чтобы пленница не сбежала. Её сила в кольцах надетых на средние пальцы рук ещё в юности. За всю жизнь Флариана их не разу не снимала.Проще было отрубить ей пальцы, чем снять кольца, однако никто в городе не решился это сделать. Поступили иначе – развели в стороны руки и приковали к скобам. Всё было сделано для того,чтобы ни одной капли крови ведьмы не упало в городской чер-
те, не навлечь этим проклятия на жителей. Глупцы! Дьявол
тут не  при чём! Сила дана ей природой. И передаётся от ма-
тери к дочери.
      Нет, ей не под силу порвать путы, с которыми не могли совладать сильные мужчины. Ах, если бы случилось, то унеслась бы она далеко, далеко. Так далеко, чтобы её никогда не нашли эти несведущие и недалёкие люди, готовые уничтожить всё, что не укладывается в их узкие представления о мире. От этого города, которому она столько раз помогала, а он отплатил её костром.
        Наверху послышались шаги. Кто-то споткнулся в темноте и в пол голоса выругался. Над краями ямы показались освещённые факелами лица.
- Сидит?
- Сидит, куда ей деться то!? От меня ещё никто не убегал!
Палач и с ним кто-то из горожан. Значит, кончилось её время.
Скинули лестницу и та, падая  больно ударила Флариану по
ноге. Та сдавленно ойкнула.
- Заткнись! – бросили сверху. – На костре поойкаешь! Змея!
К её ногам упал плевок. Она не видела его, но прекрасно поняла
по звуку. Да и чего оставалась ждать?!
- Охолонись. – буркнул палач.
- А чего такого?
- Казнить так казнить, чего издеваться, дурака валять!?
Оппоненту замечание пришлось явно не по душе и он попытал-
ся отпереться.
- А сам-то, Горго! Сам- то, агнец что ли? Сам мучитель поди ещё тот.
- Я – другое дело. У меня работа такая, а вот ты для удовольствия. И вообще, хватит бухтеть, полезай давай!
         Спустившись, оба подняли факелы повыше, чтобы разглядеть пленницу. Должно быть жалкое зрелище она сейчас собой представляет, в таких то условиях.
- Свети. – бросил палач спутнику, прилаживая шест к её рукам за спиной. К чему так  мудрить? Неужели считает, что она перегрызёт палку? Куда способен завести человека страх?Старательно, будто вешая полку на стену, защёлкнул на запястьях стальные захваты , приковав тем самым к шесту. И лишь после этого отомкнул старые цепи от скоб в стене. Не единого шанса соединить руки. Подвёл к лестнице.
- Полезай. Да смотри, без фокусов! Не пытайся сломать шест,он согнётся в дугу, но не хрустнет, а согнуть у тебя сил не хватит. Так что…
Он подтолкнул её снизу так, что она взлетела сразу ступенек на пять. С трудом удержав равновесие, Флариана стала подниматься. Сколько раз она видела эту яму сверху и понимала, насколько та глубока, снизу однако казалась втрое глубже чем сверху.
       Лёгкий ветерок коснулся её ноздрей. Ах, какой же он сладкий после зловония помойки. И откуда только взялся столь варварский обычай? Откуда в людях столько жестокости?
      Лезть однако вверх без помощи рук было тяжело и достигнув последней ступеньки Флариана  опустилась на землю передохнуть.
      -  Вставай, нечего прохлаждаться. -  поторопил её палач. – Перед смертью не надышешься.
       С трудом поднявшись, Флариана зашагала к площади. Даже отсюда она слышала гомон толпы. Всех тех, кто приходил к ней за помощью и получал её, будь то днём, будь то ночью. Она помогала всем, за редким исключением, когда просили о сотворении зла.Смертное зелье или порчу на соседа пропахавшего лишних два ряда на меже. Возможно, эти люди и замыслили худое, затаив обиду. Да как теперь дознаться? И важно ли это по дороге на костёр?
      Когда все трое приблизились, толпа раздалась в стороны,стараясь не коснуться её даже пальцем и восхищаясь храбростью палача и его спутника. Напрасно Флариана вглядывалась в лица, пытаясь найти хоть каплю сострадания. Ей в лицо сыпались лишь проклятия, те же кто не проклинал отводил глаза, дабы не навлечь на себя сглаз. А может дело вовсе не в страхе? Может стыдно? Поди разберись! Чего бояться – она сейчас беспомощна,даже пожелай отомстить. И взглядом убивать не умеет. Глупцы!
       Внезапно, пришло чувство покоя и отрешённости. Перестал страшить костёр. Пускай её сожгут! Но пусть стыдно будет им,а ей стыдиться нечего, она честна перед городом. На освещённое сотнями факелов пространство вокруг креста Флариана вышла уже другой. Ни следа страха не было на лице. С гордо поднятой  головой она прошествовала к куче дров и оглянулась. Распалённая,пышущая фанатизмом, как печка жаром, толпа вдруг испуганно шарахнулась от холодного как лёд взгляда. Но её было уже всё равно, что она увидит в этих лицах: ярость, сострадание или страх. Было жаль лишь одного – она так и не передала своихзнаний.
       Отвернувшись от гомонящего людского моря, она начала
подъём к вершине костровой кучи. Острые сучки впивались в
босые ступни и по поленьям потянулся кровавый след. Позади
снова раздались проклятия, кто-то кинул камень, попав между
лопаток. Флариана споткнулась, разбив при этом нос. Слепя-
щая боль захлестнула её, непрошеные слёзы потекли по ще-
кам. За первым камнем полетел второй, третий, но на этот раз мимо. Палач что-то гневно прорычал и отправил скатившийся к его ногам камень, обратно в толпу, сопроводив угрозами.Камни кидать тут же перестали, зато заорали ещё громче, требуя крови.
       Встав на ноги, Флариана снова сделала шаг наверх. Капавшая из разбитого носа кровь падала на её чёрную одежду
и пропадала, становясь невидимой при свете факелов.
        Снова процедура перековывания. На этот раз от шеста
к кресту, с такими же ржавыми скобами, что и в яме. Разве
что здесь не воняло. Или воняло? Людская подлость тоже
пахнет, где-то,  наверное, не лучше помойки.
        Трубач известил о начале казни, хотя все и так всё видели. Толпа замерла. Над площадью повисла тишина. Лишь
слышно  как потрескивают факелы, да где-то перебрёхиваются собаки.
       Вперёд вышел судья.
- Твоё последнее слово, Флариана – ведьма.
Его голос был торжественен, будто он не  на казни, а брако-
сочетании.
       Флариана подняла на него ставшие уже сухими глаза. Что он в них увидел, осталось тайной для горожан, но все заметили сколь поспешно седовласый старик отвёл взгляд.
- Люди не помнят добра. Они уничтожают всё, что отлично от них, даже не позволив себе усомниться в праведности совершаемого.
       Флариана говорила тихо, но не сомневалась, что слышат её все, даже вечно пьяный Себастьян, развалившийся на телеге.В столь поздний час, он был не в состоянии стоять.
- Пусть, всё закончится поскорее, я очень устала, от вашей жестокости. Я не виновна, но вам наплевать.Хлеба, крови и зрелищ – вот ваш конёк!
        Она перевела взгляд с толпы на стоящего рядом палача.
- Не тяни же!
И уже совсем тихо: Счастья твоим дочерям. Они будут богаты.
         Палач молча кивнул и, спустившись к подножию кучи, обошёл её кругом, тыкая факелом то тут, то там. ОН умел поджигать такие костры. Мог сделать так, что жертва долго мучилась, медленно поджариваясь, а мог и иначе,тогда, всё кончалось быстро. Казнённый умирал за считанные минуты. Увидев огонь,толпа одобрительно загудела.
         Пламя быстро выросло и встало стеной, отгородив Флариану от людей. Она надеялась, что палач сделает всё как надо и она не будет мучиться  долго.
        Сначала она ничего не ощущала, кроме щипавшего глаза дыма, но огонь подбирался всё ближе. И вот уже она чувствует его обжигающее дыхание на своих ногах. Красные языки облизывают израненные ступни, словно пробуя на вкус, прежде чем вгрызться в плоть, причиняя нестерпимую боль. Не сдержавшись Флариана кричит. И в тот же миг толпа взрывается единым ликующим воплем. Люди смотрели на неё сквозь стену огня, и радовались, будто на празднике.
        Нет!
        Она не доставит им такого удовольствия! Они не увидят её страданий. Не должны слышать её криков. И собрав всю свою волю в кулак, Флариана, что было сил стиснула зубы. Не дождутся!
        Ухватившись за её платье, пламя метнулось вверх, на развевающиеся волосы и мгновенно пожрало их. И даже когда огонь охватил всё её тело, Флариана  молчала. Но прежде, чем последняя искра жизни угасла в ней, она успела подумать: Дочь,Вия, найди книгу, маленькая!
        Разочарованная толпа смотрела, как почерневшая голова упала на грудь, разжались кулаки. Такого не ожидал никто, но все продолжали смотреть. Уже молча. Ни крича, ни проклиная.
        И когда с обгоревших пальцев соскользнули магические кольца и вспыхнув двумя ослепительными голубыми огнями унеслись в чёрное ночное небо, каждый  для себя  понял одно:ВЕДЬМА ВЕРНЁТСЯ и кому-то придётся пожалеть о сегодняшней ночи.
        Но никто не вспомнил о маленькой пятилетней девочке,притаившейся под телегой Себастьяна. Детские глаза смотрели,но были сухими и холодными будто льдинки.


                Май 97