In hac spe vivo…
Мы в ответе за тех, кого приручаем.
С. Экзюпери
Как часто мне казалось, что вот я ушел, ушел не для того, что бы вернуться, а ушел навсегда. Оставил прошлое в прошлом и уверенно взглянул в будущее, зная, что теперь оно только мое. Только я делаю выбор и принимаю решения, только я сам хозяин своей жизни. Как часто я громко хлопал дверью у судьбы под носом, притворялся и играл, надевая маски и читая чужие слова. Будто для того, что бы быть собою большую часть времени, я был не собой, будто предавал самого себя ради себя. Звучит абсурдно, но так и есть, так было и, возможно, еще не раз будет. Когда переступаешь через свои принципы и правила, что бы остаться собой. Как часто я говорил себе, что все это в последний раз, что осталось еще чуть-чуть, самая малость, последний шаг и можно будет быть просто собой, без грима и лжи. Как часто я уговаривал себя, что есть меньшее зло и ложь во имя правды. Лгал ли я себе? Нет. Просто в жизни не все так просто, как может показаться на первый взгляд, и то, что раньше было абсолютной правдой, истинной, спустя годы становиться лишь прошлым.
Как часто я клялся и давал обещания, не так часто кому-то, чаще себе самому. Все то, что обещал себе – выполнил, все то, что обещал другим – осталось словами. Предатель – слишком красивое слово, что бы цеплять его ко мне. Просто есть вещи, на которые мы не в силах повлиять, ситуации, когда от нас ничего не зависит, независимо от наших клятв и обещаний. Мы прикладываем все силы, идем наперекор судьбе, понимая в конце, что именно это и было нашей судьбой, и, меняя что-то, мы всего-навсего делаем именно то, что и должны были сделать.
В двадцать мы спешим, торопимся урвать у жизни, попробовать, испытать, найти нечто сове, надышаться жизнью, вкусив ее плоды. В тридцать идем уже уверенно, зная свою цель и смысл всего этого, чувствуя внутреннюю уверенность и свою неоспоримую правоту. В сорок мы не спешим, за нашими плечами ошибки молодости и дети, семьи, заботы и проблемы, нам нельзя ошибиться и сделать неверный шаг, мы оглядываемся по сторонам, чтобы не упустить нечто важное. В пятьдесят мы боимся сделать шаг, понимая, что, делая его, мы оставляем уже что-то в прошлом, которое никогда не вернуть. Мы пытаемся понять, что же мы сделали неверно и где ошиблись и почему оказались здесь, а не там, где предполагали, мы оглядываемся по сторонам в поисках друзей и близких, которые, как нам казалось, всегда буду рядом, но это «всегда» неожиданно кончилось, оставив нас наедине с одиночеством. А в шестьдесят мы стоим на месте и оборачиваемся назад, понимая, что впереди уже ничего нет, кроме пустоты и смерти, и молча смотрим, как жизнь проходит где-то рядом, игриво улыбаясь нам улыбками наших внуков. Наши руки дрожат и почерк уже не так ровен, как в молодости, и мы царапаем на скрижалях вечности свое посмертное откровение, которое никто не будет читать.
Как часто я убегал от действительности, в попытке остаться собой и сохранить хотя бы крупицу из смысла своей жизни. И каждый раз понимал, что от прошлого нельзя убежать, ему не надо гнаться за мной, ведь оно навсегда во мне, и каждый миг настоящего дополняется прожитыми годами, умножая мой возраст на мое прошлое. И молодость бьется птицей в ржавой клетке моей памяти.
Как часто я просыпался утром, и, подходя к зеркалу, говорил себе: «Здравствуй», чувствуя, что на самом деле, хочется сказать «Прощай», развернуться и уйти. Уйти не на день и не на год, а навсегда.
Как часто я говорил себе «Прощай» и все равно возвращался. Нет, я не трус, просто, когда не хочешь возвращаться - тебя возвращают, не спрашивая твоего мнения и желания, хватают за уши и вытягивают обратно. Тебе мерзко, больно, плохо, тебя тошнит кровью и крутит суставы от жизни, а тебе улыбаются в лицо, со словами «ну вот, все обошлось». И ты понимаешь, что обошлось намного большее, чем ты представлял, и что даже в этом у тебя нет выбора. Потом ты снимаешь с рук бинты, вынимаешь иглы из вен, снимаешь гипсы и встаешь во весь рост, что бы уже никогда не пасть больше, и, улыбаясь в ответ, говоришь: «Какой я был дурак!», понимая, что тот, кем ты был, уже ни когда не будешь.
Как часто я хотел объяснить что-то, не всегда что-то важное, иногда даже какие-то мелочи и понимал, что это не имеет смысла, что все слова – немы, как и все слушатели – глухи, и я глупо открываю рот, в попытке объяснить необъяснимое. Но каждый раз, понимая это, я не переставал говорить, кричать, нашептывать - в надежде быть понятым. Каждый из нас всю свою жизнь пытается быть хоть кем-то понятым, пристает ко всем со своей правдой, кричит что-то, плачет, грозит, понимая, что все это бесполезно, и успокаивается, обманув себя самого.
Как часто я говорил себе «хватит», ставил точку и начинал все с начала. Каждый раз понимая, что жизнь вовсе не книга, и не всегда получается писать с новой строки. Я бросал начатое, терял и находил, я становился чужим и незваным, передо мной закрывались двери, и в ответ я слышал лишь молчание в телефоне, глупо веря, что однажды я вернусь и смогу все изменить, понимая, что в прошлое вернуться нельзя. И каждый раз я верил, что однажды все измениться, а если и не все, то хотя бы что-то, и все это будет иметь хоть какой-то смысл. Я цеплялся к словам, искал в них глубокий смысл, пытался разгадать жесты и взгляды в тщетной попытке найти повод для следующего вдоха, и превращался в астматика, вдыхающего реальность порывистыми глотками и выкашливающего эту реальность кровью. А потом опять все с начала, и в больничную карту добавляют еще один диагноз докторским, неразборчивым почерком, и кажется, что в это раз все буде иначе, что теперь я научен прошлым и не сделаю старых ошибок. История болезни, симптомы, анализы, вскрытия по живому и заключение патологоанатома, и не остается ничего другого, как начать все с начала, что бы в этом безжизненном теле снова забилась искра.
Как часто я пытаюсь сдержать себя в руках, не сойти с ума, выдержать все то, что происходит в моей жизни. Возможно дело не в самом происходящем, а к моему отношению. Нельзя сказать, что я сильно ранимый, скорее сильно ранящий. И боль, которую испытываю я – лишь крупица от той боли, которую я причинил людям. Всегда я старался относиться к людям так, как хотел, что бы они относились ко мне. Возможно, я был наивен и глуп, возможно, я был слишком доверчив и простодушен с теми, кто этого не заслуживали, и слишком суров и жесток с теми, кто дорожил мною и кому я был нужен. Я не прощаю ложь и предательство, как не прощаю это себе, я не прощаю обман, пусть даже самый маленький и незаметный, ради чего-то большого и светлого. На лжи не строят счастье, и, став однажды предателем – останешься им навсегда, даже если тебя простят и забудут, ты помнишь и знаешь кто ты на самом деле. Я не верю в совесть – я верю в память, она в сто крат строже и мучительнее любой совести. Память – бессменный палач моей души.
Как часто я пытался забыть, но каждый раз просыпаюсь в холодном поту на смятой постели от кошмаров прошлого, которое вновь грозит стать настоящим. Я понимаю, что это лишь сны, и прошлое нельзя вернуть, как и нельзя приблизить будущее, но иногда так хочется бросить серое и бессмысленное настоящее и вернуться назад.
Как часто я оглядываюсь и понимаю, что все мои попытки уже изначально жалки и немощны, смешны и безрезультатны, будто спор с вечностью. Что каждое мое слово, действие, мысль, поступок, будто капли дождя лишь пускают круги по лужам, а солнце продолжает вставать на востоке и заходить на западе. Там, позади меня, часы, дни, месяцы, года безуспешных попыток придать хоть какой-то смысл моей жизни, и каждый раз начиная все сначала я оставляю в прошлом не только прожитые годы, но и близких мне людей, чувства, минуты радости и счастья, в которые я был слеп и не видел своего счастья, глупо всматриваясь в обманчивый горизонт или оборачиваясь назад.
Как часто я замирал, чувствуя, как мое сердце останавливается в моей груди, то ли от яда слов, то ли от боли предательства, и мне казалось в тот миг, что он последний, и так плохо мне еще никогда не было, что это конец. Перед моим взором открывались ворота пустоты и забвения, и я кричал от бессилия и бессмыслицы своего существования, хватаясь руками за битые стекла окон и острые камни уступов, что бы ни сорваться в бездну. Но проходил миг, другой, сердце в конвульсиях оживало и начинало судорожно биться, возвращаясь к своему обычному темпу и выполняя банальные биологические функции организма. И я понимал, что даже это я пережил и остался жив в очередной раз, значит, есть нечто еще хуже, еще страшнее, и начинал бояться уже следующего, помня ужас минувшего. И так всю свою жизнь между ударами сердца живу в страхе, что однажды оно остановится, а оно продолжает биться и замирать, будто издеваясь над своим владельцем. И каждый раз, стоя на пороге Ада и заглядывая на самое дно Бездны, я знаю, что так должно быть и все равно боюсь признаться себе, что проиграл. Но кто я такой, что бы приказывать своему сердцу и не верить ему.
Как часто я жду ответа на свой очередной вопрос, зная его заранее, но по глупой привычке верить лишь словам, а не чувствам, я продолжаю ждать и надеяться. Проходит время, некоторые вопросы исчезают в прошлом, так и оставшись без ответа, другие теряют свою важность и значение, а я продолжаю ждать, вслушиваясь в вечную тишину и безмолвие, стараясь отличить свое собственное эхо и стук сердца от шума ветра и дождя.
Как часто я хотел верить и был обманут, вовсе не из-за своей наивности, а из-за того, что привык доверять людям, потому что считаю, что кроме эгоизма в нас есть еще что-то, что заставляет нас делать нечто прекрасное и светлое, что делает нас людьми, а не высоко технологическими животными в обществе без морали и культуры. Потому что верю, что в глубине каждого из нас живет душа, пусть маленькая и убогая, кривая и страшная, хромая и бормочущая что-то невнятно по ночам и не давая нам заснуть, но есть. Мы не всегда чувствуем ее, не всегда ей верим и еще реже слушаем ее, отдавая предпочтение здравому смыслу и практицизму, превращаясь в очередной продукт современного общества. А затем, спрятавшись от всех и закрыв все двери, мы смеемся и плачем, подымая наверх свой взгляд и безропотно спрашивая Бога, верить в которого стало уже просто модно, «За что?». А он молчит, как и положено Богу, от чего нам вовсе не легче все эти две тысячи лет. И запихивая грязными руками расхлестанные чувства и кричащую душу, мы вытираем лицо, расслабляем мышцы и возвращаемся в реальность, делая вид, что у нас все прекрасно и жизнь удалась, понимая, что все удавшееся лишь суета и бесполезная попытка сделать хоть что-то, что бы придать смысл своей серой жизни.
Как часто я понимал, что уже поздно что-то менять, если даже я и был когда-то в силах что-то изменить. Я смотрю на окружающий меня мир, на его вечную суету и движение и чувствую себя лишним, чужим, неуместным, понимая нелепость ситуации и невозможность решения. Я опускаю руки, говоря себе «хватит», понимая, что всего сделанного не просто хватит, его даже не мало, его просто нет, и все содеянное мною – будто песок убегает сквозь мои дрожащие ладони.
Как часто я хотел быть нужным. Наверно это одно из самых главных в жизни – быть нужным. И, правда, даже если тебя не понимают, не ценят, не верят, не ждут, но где-то на краю этого бессмысленного мира ты нужен кому-то, то этот мир уже не такой уж и бессмысленный. И у всего появляется смысл, пусть тоже иллюзорный и обманчивый, но все же смысл. Ты делаешь что-то, стремишься, добиваешься, идешь, зная, что все это кому-то надо, ведь сам ты уже нужен, а значит все это не зря. Будто эта «нужность» дает смысл тебе и ставит твою ненужность на второй план, отодвигая пустоту в жизни, давая смысл просто быть. Я оглядываюсь по сторонам, всматриваюсь в лица прохожих, прислушиваюсь к шагам за дверью, пытаясь не упустить возможность быть нужным. Будто бездомная дворняга виляю хвостом в дверях у судьбы и притворяюсь слабым и больным, в надежде, что кто-то возьмет и согреет, что я буду нужен. Нужен не за дела свои, не за слова, а лишь за то, что это я, а не кто-то иной.
Как часто хочется знать, что тебя ждут. Ведь зная это, появляется смысл не только возвращаться, а вообще идти дальше, и для каждого следующего шага есть причина, он приближает момент встречи, отдаляя момент расставания, это не так важно для тебя, как для того, кто тебя ждет и кому ты нужен, но, зная это на твоих ногах вырастают крылья и ты уж не идешь а летишь. И хотя ты спешишь, но если тебя ждут по-настоящему, ты не сможешь опоздать, потому что ты нужен. Где-то проходят часы, дни, месяцы, годы и ты, сгорая в вечной агонии жизни, идешь вперед, зная, что тебя ждут. Каждый из нас хочет быть нужным, хочет быть чьим-то, несмотря на эгоизм и гордость. Всю жизнь мы пытаемся стать частью кого-то, отдать себя, придав своей жизни хоть какой-то смысл, ведь намного легче делать что-то, зная, что это нужно кому-то кроме тебя. И знать, что твоя неполноценность – лишь оттого, что ты часть кого-то другого, и лишь вместе вы единое целое.
И где-то в конце всего этого пути, уставший и разочарованный, злой и обессиливший ты смотришь смерти в глаза, и где-то в глубине сердца понимаешь, что ты никому не нужен, тебя никто не ждет, и вся твоя жизнь – серость и глупость, с которой ты так яростно боролся. Ты остаешься сам, в полном одиночестве, ведь всю свою жизнь мы одиноки, только стараясь спрятаться от одиночества в шумных компаниях и больших семьях. Ты оглядываешься по сторонам, пытаясь найти хоть кого-то рядом, понимая, что теперь ты один, ты не чей, ты не нужен, тебя не ждут. И карточный домик жизни рушится вместе с песочными замками надежд и мечтаний. Ты стар, жалок и глуп, и вся прошедшая жизнь была сера и бессмысленна, как и все твои тщетные попытки что-то изменить и найти несуществующий в ней смысл. Нет времени для слез и откровений, молитв и угроз, у тебя больше нет времени.
И с предательской дрожью в голосе на последнем выдохе, глядя Смерти в глаза, ты с надеждой и страхом в голосе шепчешь:
- Твой!?
*In hac spe vivo (с лат.) - Этой надеждой живу
27.10.2003.В.П.
Вейст