Ном. 3- 3 Гладиаторы

Клуб Любителей Животных
Посвящается Георгию Боргезову.


Мы жили с ним вдвоём в маленькой комнате, стены которой были решётками. Наш мир включал в себя не так уж мало составляющих - людей, которые приходили, чтобы дать нам пищу и убрать отходы нашей жизни, саму пищу, воду, других,
таких же, как мы, обречённых умереть на арене, возможность тренироваться и отдыхать. Но самой главной составляющей нашего мира были мы сами. Мы любили друг друга, как могут любить друг друга лишь единоутробные братья - и что с того, что мы не знали ту, из чрева которой появились, и не могли знать, были ли мы в действительности братьями? Мы чувствовали, что не одиноки в этом мире, и эту уверенность мы давали друг другу.
В таком месте, как наш дом, жизнь ничего не значила - я видел многих, которые уходили и не возвращались уже никогда. Я видел и тех, кто тихо умирал своей смертью, потому что он был слишком стар или слишком слаб, чтобы
сражаться на арене. Каждый, кто попадал сюда с потаённой мыслью о том, что он будет жить вечно, слишком быстро понимал, что смертен. Честь всегда ценилась нами гораздо выше жизни - но и она была товаром, она могла быть продана и куплена - или обменена, как любая другая вещь. Единственное, о чём мечтал каждый из нас - это умереть, не дрогнув. Я видел лица тех, кто шёл в бой - в них был страх, и малодушие, которое они маскировали свирепостью.
Однажды я увидел и сам бой - отчаянная драка двух истощённых существ, где каждый надеялся умереть раньше другого, но не сдавался до самого конца.
Арена была в крови, они рвали друг друга на части своим смертоносным оружием, и зрители вокруг кричали, топали ногами от удовольствия, махали руками, стараясь подбодрить бойцов. Едва ли хоть один из этих холёных скотов мог представить себе, что чувствовали те двое, уничтожающие перед ними собственную плоть. В конце концов один из бойцов рухнул замертво, и второй грузно осел рядом с ним, обессиленный.
Рассуждать о природе мироздания в таком месте казалось кощунством, но это было единственное, что нам оставалось в томительные часы праздности. Мы думали о социальном устройстве мира: почему одни из нас должны были погибать
на арене, а другие жили на воле, ели, что хотели, а не то, что приносили им надсмотрщики, имели женщин, радовались жизни. Но вопрос каждый раз оставался без ответа - и в конце концов мы решили не сетовать на карму - быть может в
прошлой или в будущей жизни найдётся тому объяснение. Возможно, это был кармический груз, который мы должны были искупить своими страданиями. Мы любили предаваться грёзам, грёзам о тех самых будущих жизнях, которые ждут нас в вечности - ведь грезить об этой жизни, где всё нам было известно наперёд, не мог бы и самый оптимистичный мечтатель. Я представлял себе, как стану в следующей жизни свободным человеком - или стану пумой, или даже анакондой. Или же мне казалось, что мы с братом должны стать двумя ламами, мирно пасущимися на горных лугах. Мой брат обычно говорил, смеясь, что хочет стать пираньей, когда я его спрашивал о его желаниях.
"Почему же?" - удивлялся я.
"Нет существ более свободных, чем те, которых боится даже бог".
"С чего же ты взял, что бог боится пираний?"
"А ты видел хоть раз бога, купающегося в Амазонке?"
Мы оба засмеялись его шутке, но вскоре лёгкая тень пробежала по нашим лицам, и тишина повисла над дощатым полом, покрытом опилками. Мы вспомнили, что когда-нибудь убьём друг друга, и, хотя никто из нас не стыдился этого, нам перестало быть смешно.
Единственное, что я хотел бы ещё в этой жизни - это дать моему брату лучшую карму.
Мы набирали силы, день за днём, мы становились такими, какими нас хотели видеть те, кто пошлют нас на смерть, и в конце концов этот день пришёл. Рука человека, открывшего дверь, была покрыта рыжими волосами, от него пахло жареным луком и похотью.

Когда мы оказались на арене, то бросились друг на друга, так, словно нас и не объединяли годы братства. Мы дрались отчаянно, и в глазах его я читал такой же страх, и то же малодушие, которое было, должно быть, написано и у меня в глазах. Но ненависть, которую мы разбудили в себе, уже целиком завладела нами, и мы рвали, рвали и рвали тела друг друга, не слыша боли, не разбирая следов. Время потекло на арене по чужим, неведомым мне законам, и мы вдвоём в какой-то момент словно уплыли из всего этого смрада чужого дыхания, множества голосов и собственной крови, разлетающейся вокруг. Мы с ним словно вошли в иной мир, где мы уже не дрались, а ласкали друг друга, где мы стояли перед ярким светом, будто прощающим нам всё, что мы ещё несли в карманах, и отпускающим нас на волю.
Последней моей мыслью, уже над трупом моего брата, были два слова: "До встречи".

---

-Нет, ну какой был бой, а? Ты видел?
-Да, знатная была мясорубка. В них будто дьявол вселился!
-Вот такие драки надо показывать Пауло, когда он говорит, что хочет завязать с петушиными боями.
-И не говори. Жаль только, что они так друг друга клочка не оставили. Даже супа сегодня не сварить.