ОНА

     О Н А



Она приходит, обычно, когда ее не ждут. И стоит на пороге, не проходит. И каждый раз вопросительно смотрит и робко спрашивает:
- Можно?
И я каждый раз приветливо говорю:
- Конечно можно. Проходи скорее, раздевайся, чаю хочешь?
- Прямо здесь? - шутит она проходя в тесную прихожую. Снимает, что там по сезону: плащ или пальто, или просто разувается, идет в комнату и смотрит на меня благодарным взглядом.

У нее красивые голубые глаза неимоверных, ненатуральных размеров; у нее ненормально густые волосы, струящиеся по спине и закрывающие ее всю, длинные, светло-русые. У нее точеная фигурка любящей себя молодой
женщины.
И когда мы познакомились - лет восемь назад, она была уже такой  и, мне кажется, ничуть не изменилась за эти годы.

Она уютно устраивается на диванчике и долго, нудно начинает рассказывать о своих новостях. Я стараюсь не смотреть на ее красивое личико, прячу глаза, словно мне за что-то стыдно.
Мне рассказывается сначала о покупках, потом о встречах, значительных и не очень, даже о случайных и мимолетных.
Затем я узнаю сколько претендентов на супружество имели счастье побывать в ее постели и чем все эти эксперименты закончились. Потом она читает мне свои стихи, в которых без труда узнается влияние последних прочитанных ею книг.
Я плетусь на кухню   и готовлю чай. Она  идет следом и немедленно устраивается на стуле и начинает рассказывать о своей новой кошке, которую подобрала недавно на улице, так как старая, увы, убежала. При воспоминании об удравшей питомице, на глазах у моей гостьи появляются слезы и красиво стекают по щекам. Впрочем она быстро успокаивается и, после недолгой паузы я вновь выслушиваю ее философские взгляды на жизнь, размышления о любви и вообще...
Потом мы пьем чай, как правило несколько чашек, затем мы степенно курим, подолгу молчим, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами.




Когда ей было пятнадцать лет, она уже пользовалась успехом у мужчин, и была уверена, что все они влюблены в нее. И если не показывают своих чувств, то только потому, что старательно это скрывают. Или стесняются.
Когда, однажды, мой будущий муж пригласил нас с ней  в гости, она отказалась, и на мой вопрос почему, томно ответила : «Зачем  подавать человеку напрасные надежды?»
И потом, когда узнала о нашей предстоящей свадьбе, долго молчала и очень быстро ушла, словно сообщение о том, что ничего не значащий для нее человек женится на другой, пусть даже и на мне, носившей уже тогда звание «лучшей подруги», причинило ей боль.
Хотя, впрочем, мы не перестали общаться. Но мне всегда казалось, что в глубине души она  лелеет мысль о том, что, вероятно, любит то он ее, конечно.
Она любит бывать в компаниях. Снять этак неожиданно заколку с волос, делая вид, что хочет поправить прическу и томно произнести:
- А! Эти волосы... надоели... Постричься что ли?
И потом, улыбаясь слушать, как все мужчины горячо начинают ее убеждать «не губить такую красоту» , «не делать глупостей», в то время как жены давятся бутербродами с икрой и шампанским.

 Я продолжала оставаться в ранге «лучшей подруги». Мне доверялись сокровенные тайны , но признаюсь откровенно,  это не доставляло мне удовольствия.
Временами я чувствовала что у меня в душе образуется помойка. Такая выгребная яма, куда сливаются все нечистоты ее души. И после таких откровений она вроде бы становилась чище, я же ощущала себя последней дрянью, принявшей все ее грехи на себя.
Такое же чувство было у меня, когда она сообщила мне, доверительно.
что намерена устроится  на работу прос..., извините, девочкой по вызову. Или как гласило объявление в газете: « Массаж для состоятельных клиентов».
Мои попытки отговорить ее от это затеи, ни к чему не привели. Она долго и обстоятельно говорила мне о необходимости этого шага, все  доводы были только «за».
С той поры мне  приходилось выслушивать сообщения обо всех ее клиентах. Сколько, где и как.
Пришлось прибегнуть к помощи аутотренинга.  Я, стиснув зубы, продолжала принимать всю эту пакость в свою душу.







Время заполночь. Муж и дети давно спят, а мы все сидим на кухне и она пытается узнать у меня, как же ей дальше жить.
Потом застенчиво , нежным щебетком вопрошает:
- Засиделась я у тебя, ты завтра работаешь?
«Да!» - хочется завопить мне: « Я каждый день работаю!», - но вместо этого многозначительно тяну:
- Да...- и мой ответ нельзя принять ни за отказ, ни за утверждение.
- Сейчас, покурю на дорожку...
Мы еще минут сорок общаемся.
Наконец она говорит:
- Ну, я пойду, пожалуй.
У меня не хватает сил попросить  ее посидеть еще немножко
и  я провожаю ее до двери , где мы расстаемся, обмениваясь улыбками.

Иногда мне хочется театрально сказать ей: « Знаешь, девочка, мне кажется, что моя роль в спектакле под названием «Твоя жизнь» окончена. Не пора ли расстаться?»  Может и скажу когда нибудь.


Проводив гостью, я с облегчением вздыхаю и плетусь в спальню, в мягкую постельку, под бочок к мужу. Долго не могу уснуть. Ворочаюсь, пытаясь отогнать навязчивые мысли о визитерше. «Нет! Я скажу ей! В следующий раз она придет и я ей все скажу! Я не намерена выслушивать все это!»

Утром я просыпаюсь с твердым убеждением в своей правоте. Еще несколько дней я напряженно ожидаю ее прихода, но проходят дни, неделя, другая и я успокаиваюсь, хотя желание высказаться по прежнему сильно.
И вот, совершенно неожиданно , рядовой звонок и я расслабленно плетусь к двери и распахиваю ее.
Она стоит на пороге. Красивая. Глаза по -детски доверчиво и бесхитростно смотрят на меня.
- Можно?
- Конечно можно! - я почти ненавижу себя. - Проходи, раздевайся! - губы мои расплываются в идиотской приветливой улыбке. Я просто изнемогаю от своей интеллигентской  бесхребетности. - Чаю хочешь?