Когда все это началось, никто толком и не знает. В августе? Нет, раньше, потому что еще в июле Тамаркины дети притащили игрушку. Ну, то есть тогда все подумали, что это – просто игрушка. Или соседский Колька, Анькин сын, еще раньше нашел эту ерунду? Не вспомнить уже. Впрочем, и неважно. Потому что серьезно все это закрутилось уже в сентябре, точно, как раз когда дети в школу пошли.
Жизнь-то сейчас какая? Работы нет – плохо. А когда есть – еще хуже, потому что платят, как Бог на душу положит. «Химволокно»-то наше неделю работает, две стоит. Бывает, по два, по три месяца народ ждет зарплату. Или в отпусках за свой счет кукует. А жить-то надо, вот все и крутятся, кто как может. На даче, само собой, чтобы хоть картошку не покупать. Ну, кто приторговывает, кто еще как-то…
Вот и получается, что в этой круговерти не замечаешь, как зима настает, не то, что мелочи всякие. Да и осень пришла – листья падают, а поди ты разбери там, что это рыжее валяется – клен облетать начал или что другое?
В общем, я с этим столкнулась, как говорится, лоб в лоб, когда младший мой, Валерка, притащил со двора тоже вроде как игрушку.
- Мама, смотри – собачка!
- Какая-такая собачка? Только собак нам в доме не хватало!
- Игрушечная!
- Ну-ка, дай сюда!
И в самом деле, игрушка. Правда, собакой назвать ее мог только мой Валерка. Он вечно сочиняет: то слонов в облаках увидит, то леших в кустах. Ну, и здесь тоже – какая, спрашивается, это собачка? Ни ушей, ни глаз, ни носа. Что-то рыжее, меховое. Лапы какие-то вроде, да. А вообще-то больше на подушку похоже, только маленькая больно, сантиметров тридцать. Точно, бывают такие вот подушки из искусственного меха – у нас на объединении тоже делают из полиэфира.
- Где ты это взял? – спрашиваю.
- Во дворе…
- Отнеси туда, и немедленно!
- Почему? – ну, вот, он уже собрался разреветься, пацан называется.
- А вдруг ее забыл какой-то мальчик или девочка, а? Если бы ты потерял игрушку, а кто-то ее подобрал, понравилось бы тебе это?
Та-а-ак, ясно. Насупился, губу оттопырил.
А что, разве я не права?
Меня саму с детства учили, что чужое брать нельзя. Пусть и бедновато живем, зато честно. А то выдумал: сегодня он собачку чужую принесет, завтра – велосипед, а потом собирай, мама, передачу в тюрьму!
Детей надо воспитывать в строгости! Меня вот в детстве ого-го как драли, даром, что девочка. Зато человеком выросла. Вон, Тамарка со своими миндальничает, чуть ли в попу им дует, и что? Лоботрясы – лоботрясами, вырастут, так ей же первой пинка под зад дадут.
- Мама, но она ничья! Совсем-совсем ничья! – продолжал канючить Валерка.
- С чего ты взял?
- А там их много: и возле детской площадки, и на скамейке лежала, и еще у магазина.
- Сколько раз тебе говорить: будешь врать – выпорю, как Сидорову козу! – всякое терпение с ним потеряешь.
- Я не вру! – и слезы в три ручья.
- Так, все. Разговор закончен. Сегодня уже поздно, темно. А завтра утром будем идти в сад и оставим ее там, где ты взял. Ясно?
Он кивнул, продолжая шмыгать носом.
- А сейчас – мыть руки и ужинать, каша стынет.
- Мам, а что, Славу ждать не будем? – спросил Валерка, вытирая сопли. – И папу?
- Твоему папаше и твоему братцу сто раз было говорено, что ужин дома – в восемь, - я начала заводиться. – А если их нелегкая носит неизвестно где, то пусть потом едят холодное!
Хлопнула входная дверь. Чуют, поросята, когда мама сердится!
Только бы Федька не выпивши пришел! Ну, или хотя бы не сильно пьяным.
Не-а, это – Славка, старшенький пожаловал:
- Всем привет! Ужинаем?
- Давай, руки мой! – буркнула я.
Как подумаю о том, что Федька где-то водку жрет, так всякое настроение пропадает! На еду нормальную денег нет, Валерка всю жизнь Славкины одежки донашивает, купить не на что, а на выпивку – всегда пожалуйста! Ну, снова датый пожалует – убью!
Я уже чайник поставила, когда наконец-то муженек явился.
- Лиза, слышь, чё скажу! – начал он прямо с порога.
- Сейчас послушаю, - пообещала я. – А ну, дыхни! Та-а-к!
- Что – «так», что – «так»? – он тут же начал возмущаться. – Ну, посидели с ребятами, пива попили, так что теперь? Всю жизнь возле тебя торчать, да?
- Да-а-а, ты уж поторчишь! Вон, в шкафу дверца который год не закрывается – тебе некогда поправить. Кран на кухне течет – тоже нет времени. И полки прибить никак не допросишься! Зато пиво пить – всегда время есть!
- Да ну тебя! – Федька махнул рукой. – Вечно тебе все не так! В кои-то веки хотел рассказать, поделиться, а ты…
Муженек подхватил тарелку и потопал в залу, к телевизору.
Как же, поговорить ему захотелось! Думает, я тут же и растаю, уши и развешу! Не на ту напал! Я его, паршивца, насквозь вижу!
Мне мать смолоду еще говорила – не хочешь, чтобы мужик на тебе ездил, сама его запрягай почаще. Чтоб знал!
Нет, он у меня, конечно, неплохой. И добрый, и работящий. Вот только выпить любит иногда, это – да! И ведь знает, подлец, что дома ему мало не покажется, а все равно! Такая уж натура. А так нет, он не алкоголик, последнее с себя не пропивает и под забором не валяется, как Анькин муж Антоха. Но все равно – зло берет!
Так о чем это я?
Ах, да! Я ж об игрушках этих рассказывала, о собачках, будь они неладны!
Ну, да. На следующее утро повела Валерку в сад и собачку эту его тоже велела взять. Выходим на улицу – мать честная! И на лавках они лежат, и под деревьями валяются, и везде их полным-полно!
То-то и оно, что я сама чуть глазам своим поверила!
Ну, ладно, думаю. Пусть возьмет себе одну, коль их тут навалом, не убудет. И хотела еще Тамарку порасспросить, помню же, она мне говорила о каких-то игрушках, что дети домой таскали, да только пока этого в сад отволокла, еле на работу успела, а у нас – проходная, тут не опоздаешь на полминутки!
Ну, и пошло-поехало! Тут ведь как получается: наше объединение выпускает химические волокна, вискозные и полиэфирные. Из которых потом ткани делают, кофточки шьют. А вот я как раз работаю в цеху, где из целлюлозы получают эту самую вискозу. Как? А я почем знаю, это у инженеров спрашивать надо. Целлюлоза – так она точно бумага. Здоровая такая, метр на метр, толстенная промокашка. И вот ее вроде как в кислоту кидают, целлюлозу эту, и тогда уже вискоза получается. Только сначала надо все это процедить через тканевые фильтры. Огромное помещение, цех целый, все этими фильтрами заставлено, и по трубе через них гадость эта течет. Ну, а я меняю их на новые, потому как засоряются быстро.
Конечно, каменный век, кто ж спорит. Все это устанавливалось еще тогда, когда объединение строили, в семидесятых. Остальное оборудование время от времени… Ну, как это, когда новое ставят? А, вот, модифицировали! Еще когда Союз был, да и потом изредка, а до фильтров этих так дело и не дошло. Вот и ходим, меняем вручную.
Понятное дело, что не от хорошей жизни, потому как ничего стоящего в такой работе нет. А куда деваться? Наше «Химволокно» - градообразующее предприятие, пол Занюханска на нем вкалывает. Вон, Анька, соседка моя, в ларьке работает, а что толку? Сидит в своей будке, летом – жара, зимой – холод собачий. А выручка – все равно только тогда, когда народ на объединении зарплату получит. А ведь у нас как? Раньше – да, платили, а сейчас… То за свой счет, то зарплату задержат. Ах, да, я уже говорила об этом.
Так вот, с Тамаркой я только в обед увиделась, она в другом цеху работает, и только было хотела спросить ее об этих игрушках-собачках, как она начала верещать:
- Лизка, ты слышала? Нет, что творят-то, гады!
- А что?
- Так ведь со следующего месяца опять свет дорожает!
Я так и села, где стояла.
Вот ведь подлецы, всегда так подгадают время, чтобы как можно больше денег содрать с людей! Летом-то зачем? Летом и так светло. Да и народ на дачах пропадает, телевизор никто не смотрит. Так они осени дождались! Домой идешь – уже темно. И, как ни крутись, а лампочки жечь придется. Ну, ведь не спать же сразу ложиться?
Короче, я так расстроилась, что напрочь забыла об этих собачках. И в самом деле – где уж тут голову ерундой забивать, когда такие дела кругом творятся! Мы еще поболтали о том – о сем, а тут и перерыв кончился. Ну, а после работы – в сад за Валеркой, домой… Как белка в колесе, и так – каждый день.
Только вот когда из магазина шла, показалось мне, что вроде как еще больше этих собачек везде валяется. Ну, думаю, наверное, закупили наши, чтоб им, бизнесмены какие-то китайские игрушки, да не приняли у них товар – качество-то никуда не годится, разве ж это собачка?
А может, грабанул кто склады ихние, а? Что ценное побрали, а эту дрянь выбросили, а уже мальчишки по всему городу и растащили куда попало…
Решила я к Аньке-соседке сходить, она-то в этих кругах вращается, знать должна.
Только вот она была не в курсе, да и вообще не вовремя я к Аньке пожаловала. Антоха, муж ее, на самых бровях приполз да еще ее, дуру, учить вздумал. На ногах не держится, а туда же – кулаками махать! Ну, Анька-то наша баба простая, спуску никому не даст, так что получил муженек от нее по первое число. Будет знать, скотина, как пьянствовать!
Я-то домой пошла, а сама все думаю: а мой в каком виде явится? То-то и оно!
А тут еще Валерка прибежал с улицы. Грязный, как свинья, на ботинках – по пуду глины, и прямым ходом – ко мне на кухню:
- Мама, мамочка, посмотри! Эта собачка шевелится, она живая! – и тычет мне прямо в лицо такую же безглазую рыжую ерундистику, что и вчера, только еще и грязную вдобавок.
- Ах ты паршивец! – вызверилась я. – У матери руки что, казенные, за вами убирать?! Посмотри, сколько грязи нанес!
Ну и, понятное дело, вышвырнула эту его «собачку».
Нет, ну здоров выдумывать – шевелится она у него! Сразу ж понятно, что мех искусственный, мне ли не знать?
Что с дитенком стало, я даже и не поняла. Бросился к этой своей собачке, в три ручья ревет, слезами ее поливает, аж заходится:
- Ты убила ее! – кричит. – Она уже больше не двигается!
И снова в рев, еще больше!
Тут Федька припожаловал. Хорошо хоть, трезвый на этот раз. Только, как увидел ревущего Валерку, сразу рот раскрыл:
- Ты почему орешь на ребенка? Он с такой матерью припадочным вырастет! Хоть бы раз об этом подумала!
- Ах, какие мы нежные! А обо мне кто подумает, что я на работе ломаться должна целыми днями, а потом и дома – то пожрать, то убрать, то постирать. Кто обо мне хоть раз подумал, а?
В общем, поругались мы с Федькой на этот раз капитально. И, главное, было бы из-за чего? А он решил характер мне показать: даже спать лег на диване в зале.
Дня три мы не разговаривали. Правда, все время трезвый приходил и даже кран починил.
А что – я? А у меня тоже – характер!
На четвертый день надоело ему дуться, мириться решил:
- Ладно, Лиз, - говорит. – Что мы с тобой, как не родные, в самом деле, а?
- Я – что, это ведь ты со мной не разговариваешь.
- Ну, все, Лизавета, всякое бывает, - даже обнял меня, надо же!
- Что с тобой делать, - говорю. – Давай, руки мой да садись есть, я вот блинов напекла.
Короче, помирились, и все бы ничего, да на следующий день смотрю Славкин дневник, а там – явиться в школу родителям! Нет, ну что за жизнь такая – ни дня спокойно не проходит!
И что, оказывается, учудил этот паршивец? Притащил в школу игрушку эту самую, собачку эту уродскую. Они на уроке химии опыты какие-то делали, а мой оболтус безрукий возьми да пролей кислоту на парту. Ну, это полбеды, на то они и опыты, да только вот «собачка» его – плюх прямо в лужу! И, что главное, врет ведь! Нет, чтобы правду сказать, а принялся сочинять, что, мол, не он ее уронил, а она сама как-то выкрутилась и туда шлепнулась. Нет, мало я его луплю, мало!
Дальше? А дальше вообще не разбери что началось. Тут уж я совсем перестала понимать, что к чему, потому что училка ихняя, химоза, муж ее у нас на объединении технологом работает, сама понесла полнейшую околесицу. Говорит, тварь эта рыжая словно бы раздуваться стала. Ну, не так, как пузырь, а просто больше сделалась. Накрыла собой лужу кислоты и будто растет на ней, почти до метра вымахала!
Славка-то мой ее схватить, спасти хотел, да куда там! Только приподнял за краешек, а снизу, там, где брюхо должно быть, все покрыто присосками такими розовыми. И чмокает… А потом она на пол свалилась и ползет… Так и есть, кошмар, да и только!
Ну, они как это увидели, все – в рассыпную. Только на Кольку, Анькиного сына, прямо столбняк напал – понятное дело, дефективный, при таком-то папаше. Мой-то хоть и хулиган, но друзей бросать не приучен, видит – Кольки нет, он и рванул обратно.
А тот, оказывается, с перепугу-то обмочился. Стоит столбом, трясется, а пошевелиться не может – только по штанам струйка течет, да прямо на тварь эту, которая к ногам уже подбираться стала. И, что интересно, где попадает это… Ну, в смысле, где мокрое-то, мех из рыжего делается таким серым, будто седым. А серое вдобавок еще и расплывается. Ага, как чернила на промокашке. Пацан уже и писать перестал, а пятно дальше расползалось по шкурке, пока та вся не поседела.
Ну, да, видели, конечно. Когда мы пришли, химица нам показала.
Вот если честно, то я бы решила, что это – обычный коврик из искусственного меха. И на вид, и на ощупь – полиэфир-полиэфиром… Только ведь вряд ли училка врать будет, правильно?
В общем, несколько дней у меня мозги были нараскорячку – поди тут разберись!
А потом и вовсе не до того стало…
Все как раз произошло в мою смену. До сих пор сама не пойму, как выскочить смогла!
Понятное дело, давно должно было случиться, и так держалось только на честном слове. Что именно? Да труба лопнула, та, по которой течет растворенная в кислоте вискоза, да, в том цеху, где фильтры. Как эта гадость бурая полилась, мы рванули, кто куда. От нее ведь пар идет, чуть зазеваешься – конец, все легкие спалишь.
В общем, дурдом. Все остановили, сирена орет, люди разбегаются, кислота течет, а вонища – сдохнуть можно! Шутка ли – возле самой проходной лужа стояла!
Хорошо хоть обошлось, все успели дать деру. Ну, стоим, за забором, смотрим, что будет. И только потом заметили, что будто бы кучи листьев шевелятся, ползут к цеху. Я даже глаза протерла – мало ли, думаю, пары кислотные подействовали.
Оказалось – не листья. Оказалось, собачки эти рыжие со всех сторон - как мухи на мед. Ползут, ползут… Уж и не знаю, что страшнее было – кислота или они.
Только вот смотрим – где они прошлись, кислоты и в помине нет. Как корова языком слизала, даже запаха не осталось. Ну, мы-то носы обратно на территорию и сунули – любопытно ведь!
Только вот зрелище было – не приведи Господи! Уж не знаю, что там внутри, в цехах творилось, но снаружи от земли и почти до крыш везде был этот рыжий мех. Будто всю территорию коврами закидали да вдобавок еще и стены завесили. Все, начиная от заводоуправления до узкоколейки – сплошная рыжая шкура. И шевелится, будто дышит, и растет-растекается!
Что со всем этим делать, никто и не знал. Тут даже никакой МЧС не поможет – выслали вертолеты, те полетали вокруг, и что толку?
А от ковра уже начали отделяться самостоятельные собачки и расползаться в разные стороны. Ну, народ стоит, само собой, пялится. Тут кто-то в толпе кричит:
- Что на них смотреть? Мочить их надо, как террористов!
На что технолог наш, Волопасов, химозин муж, и говорит:
- Правильно! Только не мочить, а мочиться!
Вспомнил, видно, что Колька соседский с перепугу в кабинете его жены утворил.
Что тут началось!
Еще повезло, что с химзавода привезли азотные удобрения, да так и не успели развезти по колхозам. Так что пригнали по узкоколейке целую бочку жидкого аммиака и давай поливать! Вонь стояла такая, что никого и разгонять не пришлось – сами поразбежались, как тараканы.
А что – дальше? Все.
Ах, потом!
Да ничего особенного и не было.
Ну, какие в наше время ученые? Смех один. Это при Союзе – да, сразу же приехали бы, исследовали бы, измеряли. Диссертации бы позащищали, премии всякие. А сейчас – совсем не то время. Не до жиру, быть бы живу. Тоже сидят, небось, на четверть ставки в нетопленных институтах и думают о том, как бы выжить. Я-то знаю, мне Тамарка рассказывала, у нее племянница в столице лаборанткой устроилась. Сначала нос задирала перед всеми – как же, не нам чета! А потом платить им перестали, так она каждую неделю к матери за картошкой наведывается.
О чем это я? Ах, да!
Я лично думаю, что все это – от радиации. Какой только дряни не придумали люди, просто страшно становится! А эта атомная станция, будь она неладна, все беды от нее! Я ж хорошо помню, как там рвануло, я тогда уже школу заканчивала. Ну, нет, не так уж и близко, да и фон у нас нормальный, только откуда же они тогда появились, как не оттуда?
Ну, мне ж не двенадцать лет, чтобы верить во всякие другие измерения и летающие тарелки. У нас, конечно, тоже бывает, что летают, только все больше миски – когда Федька наберется, это - да. Только вот уворачиваться успевает, паразит!
А мех этот серый свалили на склад, да и забыли. Что ж ему сделается, лежит как лежал, Тамарка видела.
Нет, не воруют – зачем? Во-первых, воняет так, что хоть святых выноси. Во-вторых, большой слишком. А если отрезать, то, как ни старайся, край получается некрасивый – пробовали уже. Да и потом каждый, кто захочет, и так может себе ковер сделать. Почему, думаете, у нас в Занюханске уксуса днем с огнем не сыщешь? То-то и оно!
Да, первое время много их ползало и по городу, и возле. И все, кто хоть немножко головой думал, прихватили себе по паре-тройке этих собачек. Если их не кормить, то есть не поливать кислотой, то они как бы в спячку впадают – становятся будто неживые. И их можно хранить сколько угодно в обычной стеклянной банке. Ну, а надо – плеснул уксуса или, на худой случай, «лимонки» - и все дела. Вырос коврик до нужных размеров, стали «детки» отделяться – все, можно, как Анька говорит, переходить к уринотерапии, а «деток» - снова в банку!
Потом, само собой, простирнуть надо, это – да, иначе от вони не избавиться.
Какая еще щелочная среда? Порошок, что ли? Нет, никак не действует! Анька вон даже в машинке стирала, «Вятка» у нее – и ничего, отлично все. А Тамарка так та вообще кипятила – и все нормально.
Конечно, каждый у себя держит. Как чайный гриб.
Ну, а как же выкручиваться, когда зарплаты нет? Вот и продаем ковры. Хорошо идут, даже в столице берут с удовольствием.
Запросто!
Только рубль давайте! Нет, пять не надо, тут просто нужна любая денежка, даже самая малая. Да, то же самое, что брать у кого котенка или отросток цветка – чтоб не перевелись. Все-таки – живое существо!