Гнев олимпийский

Сергей Хирьянов
А тот, кто командует этим парадом,
Он старше небес, но находится рядом.
А мы, затаившись, глядим из засады
На то, как в похмельном бреду
Ожившие статуи Летнего сада
Шагают по невскому льду.

Алан, «Эмигрантская молитва» (http://www.stihi.ru/2001/09/10-351)


Стихия бушевала почти всю ночь. Лило как из ведра, деревья заходились в лихорадочном танце, раскачиваемые могучими порывами ветра, яркие вспышки молний высвечивали из темноты мечущиеся по саду призрачные фигуры. Их было четверо пьяных, распаленных алкоголем и стихией парней. Они  носились по аллеям, сваливали с постаментов статуи, били их ногами, ломали мраморные руки, ноги и пальцы.  Об ответственности никто не думал, для всех четверых акт вандализма был способом выпустить пар и скоротать время, пока не сведут мосты и не дадут им возможность вернуться домой. Они не знали имен, повергнутых ими богов, им они были безразличны, как были безразличны имена тех, что не поддались их усилиям и устояли на постаментах. Под покровом ночи вандалы скрылись. Мокрые, разгоряченные и довольные собой, они перебрались через старинную ограду сада со стороны Лебяжьей канавки и Кутузовской набережной и, стараясь не попадать под свет фонарей, побрели к Кировскому мосту.

Прошло пять месяцев. До нового года оставалось чуть больше недели. За окнами беспрестанно шел снег, покрывающий улицы, деревья и дома толстым белым покрывалом. Они в очередной раз собрались вместе. Без повода, просто попить водки. О происшествии в Летнем саду к тому моменту все уже забыли. Пресса перестала кричать об их «безумном» деянии, менты остыли в намерениях разыскать виновников акта вандализма. На этот раз собраться было решено у Мишани на Мытнинской, недалеко от Зоопарка. Нет, Зоопарк крушить они не собирались, зверье едва ли отнесется к их затее столь же молчаливо и бездейственно, как те повергнутые мраморные боги. Они просто нажрутся как обычно, а потом выйдут на улицу и набьют кому-нибудь морду.

Пьянка была в самом разгаре, а водки и жратвы на столе было полным-полно. Только что у соседей за стеной часы пробили полночь, Мишаня – хозяин квартиры дремал в кресле напротив телевизора, Илья с Петрухой резались в очко на спички, Гарик, не смотря на позднее время, бренчал на гитаре и пел какой-то похабный блатняк. Внезапно послышался звонок в дверь.
— Кого это черти принесли?— проснулся Мишаня. Он приподнял голову и мутными глазами окинул своих друзей.
— А, потс, его знает,— отозвался Петруха.
Илья только пожал плечами, а Гарик вообще не слышал вопроса, он продолжал свои вокальные упражнения.
— Гарик!— рявкнул Мишаня.— Хорош лабать, кажись, соседи жаловаться пришли.
— Ну и х… с ними,— Гарик усмехнулся, но играть перестал.— Будут вые…ваться, дадим п..ды.
— А если ментов вызовут?— поинтересовался Мишаня. Он встал с кресла, нашел свалившиеся тапки и пошаркал в коридор.
— Ментам тоже пи..ды дадим.
Некоторое время ничего не было слышно, только лязг дверного замка и звон страховочной цепочки. Илья с Петрухой продолжили игру, Гарик пересел в Мишанино кресло. Мишаня вновь вернулся через пару минут. Он шел очень странно, пятясь спиной из коридора в комнату. Все трое повернули в его сторону лица и замерли.
— Чё? Че случилось?— не понял Гарик. Он встал с кресла и, с трудом сохраняя равновесие, пошел к Мишане. Тот уже впятился в комнату, и на пороге появилась полуобнаженная, белая как мел мужская фигура. У всех отвисли челюсти. Вернее отвисли они у тех, кто находился в комнате, у Мишани она отвисла значительно раньше. Это была скульптура, но, несмотря на свой минеральный состав и кажущуюся неподвижность каменной плоти, передвигалась она весьма проворно.
— Что это?— Бледный, что сама статуя Мишаня обернулся и испуганными глазами уставился на друзей.
— Привет мальчики!— каменное изваяние окинуло всех четверых.— Не ждали?
— Это глюк?— Мишаня заморгал глазами, словно был готов вот-вот расплакаться.
— У всех четверых?— усмехнулся Гарик.— Это каменный гость. Ты что Пушкина не читал? Кто-то прикалывается над нами.
Он прошел к статуе и протянул ей руку.
— Дай руку мне!— продекламировал он.
Статуя пожала протянутую Гариком руку. Это был не прикол. Гарик завизжал от боли и испуганно вытаращил глаза. Его кисть громко хрустнула. Хмель улетучился как эфир с ладони.
— О, как тяжело пожатие моей десницы?— с издевкой спросила статуя.
— Пусти! Пусти-и-и, бля!— визжал, ужом извиваясь, Гарик.
Статуя отпустила его.
— Ты кто?— пролепетал Мишаня. На всякий случай он отступил от статуи подальше.
— Вертумн,— представилась статуя.— Помните меня?
— Нет,— все четверо отчаянно затрясли головами. То, что ночной гость не человек, прикинувшийся статуей, и то, что он не глюк, они усвоили хорошо, особенно Гарик, сжимающий здоровой рукой поврежденную кисть.
— Тогда, может, помните мою супругу Помону?— Вертумн улыбнулся.— Богиню плодородия?
В комнату грациозно вошла обнаженная мраморная женщина. Ее каменные глаза по очереди всмотрелись в лица пьяных друзей.
— Ба! Знакомые все лица?— она всплеснула руками, отчего ее скрученная и крест-накрест накинутая на бедра туника съехала, обнажив взору изумленных друзей ее мраморный лобок.— Простите!— она поправила одежду.
— Не помните?— Вертумн удивленно поднял свои каменные брови.— А моих лучших друзей Утро, День, Вечер и Ночь?
Из коридора в комнату прошли еще четыре мраморные скульптуры, две женщины и двое бородатых мужчины, все разной степени обнаженности. Самой одетой была Ночь. На ней была усеянная звездами туника.
Мишаня, Петруха, Илья и Гарик с ужасом смотрели на входящих. Они уже догадались, кто это, просто боялись в этом признаться и гостям, и себе.
— Сомневаюсь, чтобы они хоть что-то помнили,— сказала она.— Было ужасно темно, и ливень был столь сильный. Если бы не вспышки молний, и мы бы их не рассмотрели.
— Ну, да, ладно,— вздохнул Вертумн.— Кого-нибудь они должны признать. Входите все.— Он жестом пригласил еще кого-то из коридора.
В комнату повалила толпа мраморных изваяний. Их было не меньше дюжины. Некоторые держали в руках мраморные бюсты. В просторной комнате стало тесно.
— Чего вам надо!— не выдержал Мишаня.
— Узнать, что вы делали этим летом,— мраморная наполовину обнаженная девушка мило улыбнулась и посмотрела в круглое зеркальце, которое она не выпускала из своих изящных рук.
— И главное, зачем? Не так ли, Истина?— спросила безрукая скульптура.
— Да, Венера,— девушка с зеркалом кивнула.
— Затем, мы будем вас судить,— вперед выступила скульптура с огромным мраморным мечом.
— А я исполню приговор,— радостно воскликнул бюст молодого человека в венке из виноградной лозы.— Ты не против, Эвтерпа?— он задрал и посмотрел в лицо девушки держащей его на руках.
— Не знаю,— Эвтерпа пожала гладкими мраморными плечами.— Это, уж, пусть Юстиция решает,— она кивнула на женщину с мечом.
— Действительно, Вакх,— возмутилась статуя девушки с факелом.— На твоем месте я бы помолчала. Не ты ли придумал ту дрянь, упившись которой, эти четверо устроили тот балаган.
Бюст Вакха потупил взор.
— Злая ты, Беллона.
— А что ты хочешь я богиня войны,— усмехнулась Беллона.— Мне положено быть злой.
— Предлагаю исполнение приговора поручить Минерве,— сказал двуликий бюст в руках неказистой мраморной девушки.— Сивилла, поворачивай меня время от времени. Я хочу видеть этих мерзавцев обеими лицами.
— Почему Минерве?— спросила Сивилла.— Я тоже хочу отыграться на ком-нибудь из них. Мог бы учесть и мое желание, тем более, что я тащила тебя сюда на собственных руках. Вот оставлю тебя здесь, будешь знать, как советы раздавать.
— Действительно, Янус?— возмутилась другая мраморная девушка.— Почему Минерва?
Все скульптуры повернули головы на мраморную женщину в тунике и с копьем. Вокруг нее важно выхаживала мраморная сова,  которая время от времени выбегала к четверым офигевшим друзьям и норовила клюнуть пальцы из ног.
— Ну, я подумал, у нее копье,— попытался оправдаться бюст Януса.
— А у Юстиции меч,— возразил Вакх.— Давайте отрубим им головы.
— Лучше руки,— предложила безрукая Венера.— Чтобы неповадно было. Без них они ничего сделать не смогут, даже помочиться без чьей либо помощи.
— Хорошее предложение,— одобрил Янус.— Но я бы помучил их подольше. Жалко факел Беллоны холоднее моей задницы. Она могла бы их немного поджарить.
— У тебя нет задницы,— заметил Вакх.— Ты бюст такой же как я и как Ирония,— он кивнул на бюст старика в смешной шапке. Старик кивнул.
— Ну, моей гипотетической задницы,— согласился Янус.
Сова Минервы в очередной раз выбежала вперед, и ей удалось таки клюнуть большой палец Мишаниной ноги. Мишаня взвыл, не столько от боли, сколько от страха и рванул к черному ходу. Он не успел сделать и пяти шагов.  Помона ловко преградила ему дорогу.
— Куда?!— она ударила его своей мраморной ногой между ног. При этом все статуи болезненно скривили лица. Мишаня отлетел обратно и, ударившись об стену спиной, сполз по ней на пол.
— Ой, как больно!— заорал он, стиснув обеими руками свое достоинство.— Ты мне все кости поломала.
— Там нет костей,— заметил Вертумн.— Во всяком случае, не должно быть.
— Он про копчик,— сказала Помона.— Кажется, я немного переборщила.— Она шагнула к Мишане.— А ты, сиди и не рыпайся. Я богиня плодородия, но клянусь Зевсом-громовержцем, если ты попытаешься бежать еще раз, сделаю тебя не только бесплодным, но и бесчленным. Будешь остаток жизни мочиться как женщина, сидя на горшке.
— Зато, он сможет научиться петь фальцетом,— заметила Эвтерпа.
— Я требую адвоката,— завыл Мишаня.
Вертумн повернулся к своим каменным друзьям.
— А где Милосердие?— его взгляд скользнул по изваяниям.
— Я здесь,— на середину комнаты вышла мраморная девушка с забавной прической и с огромной книгой в руках.— Хотя, если честно, защищать этих ублюдков у меня нет никакого желания.
— Но тогда, это будет неправильный суд,— заметила Юстиция.— Какими бы уродами они не были, у них есть право на защитника.
— Хорошо,— Милосердие кивнула.— Но потом, я обязательно врежу кому-нибудь из них своей книгой по башке.
— Давайте, я перебью их из лука,— предложил миловидный мраморный юноша, стоящий под руку с не менее миловидной девушкой.
— Амур,— бюст старика-Иронии зашелся беззвучным смехом.— Твои стрелы – стрелы любви, а этим парням любовь ни к чему. Возьми лучше Психею и пройди с ней в спальню, покувыркайтесь там, пока мы будем судить этих голубчиков.
— Но, но, попрошу без хамства,— вскинулся Амур. Держащая его под руку Психея, согласно закивала.
— Я не Хамство, я Ирония,— огрызнулся старик.
— Все, хватит!— не выдержал Вертумн. Он поднял вверх руку.— Пора начинать суд. И Минерва, угомони свою сову, а то она нашим ответчикам все пальцы поотклюет.
Минерва грозно ударила по паркету древком копья и цикнула на птицу. Сова, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, нехотя поплелась к хозяйке.
— Итак, всем встать! Суд идет,— скомандовала Юстиция.— Ты можешь не вставать,— она грозно посмотрела на травмированного Мишаню. Тот, скорчив жалобную гримассу, согласно кивнул.
— А мы и так стоим,— заметил Вакх.
— Вообще-то стою я, а ты у меня на руках,— съязвила Эвтерпа.— Хочешь, я поставлю тебя на пол?
— И что я оттуда увижу?— возмутился Вакх.
— Но это будут уже твои проблемы.
— И я буду стоять на полу и нюхать окружающие меня ноги,— продолжал ворчать Вакх.
— Мрамор не пахнет,— огрызнулась Эвтерпа.
— Попрошу тишины,— Юстиция ударила мечом о пол.— Я буду выгонять из зала, за неуважение к суду.
Все смолкли. Юстиция грозно посмотрела на сову, нервно чокающую по полу своими каменными лапками, и когда та замерла, продолжила:
— Слово предоставляется Истине, ты будешь обвинителем.
Истина прекратила любоваться в зеркальце и вышла в центр комнаты.
— Ну, что ж, тогда начнем,— согласилась она.— Итак, стоящие, вернее частично стоящие перед нами молодые люди, в одну из августовских ночей этого года, воспользовавшись тьмой и непогодой, ворвались в наш сад и учинили над некоторыми из нас расправу. Они роняли нас на землю, били нас палками, ломали наши руки и ноги. Теперь наша задача рассмотреть их поступок и вынести справедливый приговор.
— Это уже мои слова,— остановила Истину Юстиция.— Что может оправдать их деяние?— она перевела взгляд на Милосердие.
Милосердие поморщилась.
— Я долго думала над этим делом,— Милосердие потеребила свою огромную книгу.— Минуты две, и пришла к выводу, что ничто. Может, они сами хотят сказать что-нибудь в свое оправдание?
— Хороший у нас адвокат,— проворчал все еще сжимающий раненную руку Гарик.
— Я бы попросила по существу,— сказала Юстиция.— И побыстрее. Очень хочется до рассвета вернуться домой.
— Пьяные мы были,— признался Петруха.
— Вам, молодые люди, должно быть известно, что пьянство только усугубляет вину,— заметила Юстиция, при этом она неодобрительно посмотрела на Вакха. Тот только потупил взор.
— Это все Мишаня,— не выдержал Ильюха.— Это он потащил нас в Летний Сад.
— Ах, ты козел!— сидя на полу застонал Мишаня.— А кто кричал, ломай его, ломай?!
— Но начал-то Петруха,— оправдался Илья.— Это он уронил первую статую.
— Не я, а Гарик,— вспыхнул Петруха.
— Что?!— Гарик замахнулся на Петра, но боль в раздавленной кисти заставила его опустить руку.— Ну, ты гандон. Я же видел, как ты колотил статуи дубиной.
— Я?! Я гандон. Да ты сам гандон,— Петруха бросился на Гарика. Он со всей силы врезал ему в челюсть. Удар был сильным, Гарика отбросило на Мишаню.
— Су-у-у-ка!— взвыл Мишаня. Гарик невольно задел его травмированное достоинство. Мишаня вцепился в волосы упавшего приятеля и принялся таскать его из стороны в сторону. Петруха тем временем сцепился с Ильей. Они также завалились на пол и принялись обильно осыпать друг друга тумаками. Из разбитых носов обоих хлынула кровь. Мраморные боги одобрительно заухали.
— Что скажешь, Истина?— Юстиция вопросительно посмотрела на девушку с зеркалом.— Стоит остановить их, или нет?
Та пожала плечами.
— Может, пусть потешатся? Наваляют друг другу, как следует.
— Они покалечат друг друга,— резонно заметил Вертумн.
— Еще как покалечат,— согласилась Помона.
Мишаня к тому времени умудрился подмять под себя Гарика и теперь неистово колотил его головой о пол. Гарик время от времени умудрялся доставать ногой до Мишаниного травмированного достоинства. Илья с Петрухой продолжали рихтовать друг другу лица. Они залили своей кровью весь пол и изрядно забрызгали обои.
— Может, Зевс с ними, пусть это и будет их приговором,— предложила Милосердие.— Мы ведь не собирались убивать их.
— А я бы убил,— завелся Янус.
— Отрастишь тело, можешь попробовать,— съязвил Ирония.
— Так что мы решили?— Юстиция пробежала взглядом по лицам скульптур.— У нас мало времени, нужно торопиться. Скоро рассвет.
Мраморные боги прекратили улюлюкать и подначивать дерущихся. Они перезгянулись и, после некоторого раздумья, единогласно подняли большой палец вверх, разумеется, те из них, у кого он был. Даже сова Минервы одобрительно ухнула и закивала головой.
Драка тем временем продолжалась и приняла угрожающие масштабы. Друзья бились насмерть. Они матерились и неистово колотили друг друга. Их лица потеряли остатки былой человечности и превратились в сине-красные, гротескные маски. Они так увлеклись потасовкой, что не видели и не слышали, как скульптуры, собрав острые и режущие предметы, отнесли их на кухню, и только затем покинули квартиру.
Они бы ушли и раньше, если бы не Минерва, забывшая на кухне свое копье. Богам минут пять, рискуя быть замеченными, пришлось ждать ее во дворе.
— Плохая примета,— проворчал Вертумн.— Оружие нужно держать крепче, а то могут свистнуть.
Минерва виновато кивнула, и они тронулись в путь. Им предстоял недолгий, но опасный путь по замерзшей Неве. И еще, до рассвета оставалось чуть больше часа.

Драку прекратил наряд милиции, вызванный перепуганными шумом соседями. Глазам прибывших на место сотрудников правоохранительных органов предстала ужасающая картина. Они разняли и задержали драчунов. Друзья к тому моменту являли собой жалкое зрелище. В милиции они не проронили ни слова, и драка их была расценена как бытовая ссора на почве пьянства.

На этом дружба всех четверых закончилась. Они больше никогда не встречались, а если и попадались друг другу на улице, старались разойтись как можно дальше. У них больше не было общих интересов и единственное, что по-прежнему объединяло их, это страх перед Летним Садом. Все четверо избегали, и будут избегать этого места до конца своих дней.

Санкт-Петербург
3 ноября 2003 г.