ЛУЧШАЯ ПОДРУГА.
Счастливая… Кто-то из нас. Я стою в прохладном вестибюле с цветами и пакетом одежды. Она там же в больничном халате.
Смешная, полная сестра-хозяйка, не кричит на нас как на других, кто встречает рожениц. Потому что знает меня, я - студентка-медичка.
Я отдаю пакет, смеюсь, улыбаюсь, не прячу глаз, машу рукой знакомому интерну. Я счастливая.
А у неё ребенок и семья. И все отлично. Я не завидую, я не хочу ребенка и семью, моя свобода мне нужней. Чистая свобода и отношения без взаимных обязательств.
Она одевается, я придирчиво осматриваю палату.
- Как Денька?
- Денька всегда прекрасно. Тебе было тут удобно?
- Скажи мне, они всем практиканткам идут навстречу?
- Только мне.
Она понимает, что я не хочу про него, она хорошая, умная и понимающая.
ЧЕЛОВЕК, С КОТОРЫМ Я ЖИВУ.
- Опять куришь?
- Я была полдня в роддоме и рядом с новорожденным ребенком, соответственно.
- А типа выйти?
- День, ты знаешь, что я не курю при Лёне.
- Знаю, но не понимаю. Ты со школы ненавидишь всякое ныканье.
- Ненавижу.
Деня читает мне лекцию о внутренней свободе. Я слушаю.
У него хорошая работа, уверенность в завтрашнем дне, машина и большая красивая собака.
Собаку зовут Честер. Или длинней, я не помню. Я люблю его, как часть Денькиной жизни, немного больше чем другие её части.
Денька умеет интересно говорить, секретарша в его конторе млеет, а я понимаю, что мне все равно. Никаких обязательств…
Он все рассказывает, мне приятно, что он рядом, но не понимает меня.
ЕДИНСТВЕННО ГЛАВНЫЙ…
«Здравствуй, вот я опять.
Как ты сказал? Женишься?
Женись! Только определись Люба или Вера. Или она Надя? Может, мать их, Софья?
У меня тоже все хорошо. Все! Я даже точно знаю с кем живу.
Я обещала тебе и себе, что больше не напишу ничего. Перестань, перестань меня мучить и просить каких-то ответов.
Я не хочу тебя любить, я хочу научиться быть счастливой без тебя.
…Слишком страшно, слишком больно
Слишком честно, слишком вольно…
Это чье-то про меня… Про меня столько всего написано. Толстой был не прав, все несчастья похожи. Хотя бы потому, что все стихи, песни и рассказы универсальны.»
БЫВШИЙ ПАРЕНЬ БЫВШЕЙ ПОДРУГИ.
Я пью колу и ожидаю. Вихрем в кафетерий приносится Генка, заказывает еду, несется ко мне, чмокает в щеку и плюхается напротив. Вопрос один:
- Как ты, сладкая?
Генка никогда не рассказывает, что происходит у него, просто у него все прекрасно, без всякой диффиренцировки. Он живет на предельной скорости. Он боится остановиться, как акула, пока плывет - живет. Я знаю, что он боится спать, он боится своих снов. Но я улыбаюсь, тону в потоке братской нежности и привычно безнадежно интересуюсь тем, что же он сам и в ответ слышу только:
- Все прекрасно, наичудо.
А сама я без конца рассказываю, про институт, больницу, работу, про что угодно, кроме того, что происходит во мне.
Он все понимает и так же, как я, но мы делаем вид, что все у нас обоих все прекрасно и что мы не знаем, что это не так.
ДРУГ.
- Катерина Николаевна, к вам гости.
Выхожу в коридор и с разбегу вешаюсь на шею, самому высокому парню в холле:
- Здравствуй, Пашка!
- Привет-привет.
- Как ты?
- Да неплохо. Ты скоро заканчиваешь?
- Я уже вообще все.
- Отлично. Идем в кино?
- Идем!
Походы в кино это наш ритуал. Только идя вдвоем, мы действительно смотрим фильм, а не болтаем. А потом, гуляя по темным мостовым и прыгая по бордюрам, мы смеемся над своими неприятностями. Мы просто нуждаемся друг в дружке, как в ком-то, кто просто послушает, не пытаясь советовать.
ОДНОКУРСНИКИ.
Слетаю по ступенькам в метро, ловлю быстрые кивки головы и мрачноватое «привет» внутри вагона. Не отдышавшись, оправдываюсь в своем опоздании.
- Могли бы не ждать, - обиженно кидаю наконец и сползаю спиной по двери.
- Специально для тебя – не прислоняться, - на полпути к полу меня ловят знакомые руки.
Смеется Янка, с разными выражениями лица смотрят другие пассажиры.
На электронном табло, как обычно в неправильном порядке, высвечиваются оставшиеся позади станции. На середине пути начинаю канючить:
- Костьк, а Костьк, возьми пакетик?
- Что я тебе грузчик? Когда ты уже начнешь ездить с Денисом?
- Он на машине и поздно. Ну, Костик, пожалуйста…
- Еще 560 раз осталось.
- О, нет! – это уже Янка.
Мы курим на институтском крыльце. Собственно курю только я, Яна не курит, она болтает с каким-то парнем с другого потока. А Костя заигрывает с первокурсницами, сигарета - это просто аксессуар.
Это происходит из раз в раз, я опаздываю, мы спорим в метро, потом мы носимся в институте. Нам весело вместе, это удивительно много оказывается…
ЮРКА.
Он сидит в маминой гостиной, поразительно органичный. Словно бы родился в этих гобеленах и портьерах, впрочем ему они всегда нравились в детстве, намного больше, чем мне.
- А вот и ты!
- Я! – Я стараюсь казаться веселой и удачливой, иначе нельзя.
- Анастасия Игоревна ушла к соседке.
- Понятно. Чай будешь?
- Я уже, - он кивает головой на журнальный столик. Там стоит незнакомая мне чашка.
Я плохая дочь, я не знаю даже, какие у мамы чашки. А Юрка… Чудесный крестник, добрый и заботливый. И я не удивлюсь, если мама любит его больше, чем меня, вряд ли она четко помнит кого именно из нас она рожала.
- Как твой хахаль?
- Мерзкое словечко. Денька в порядке.
- А Санька как?
Я сжимаю руку в кулак и снова чувствую ненависть к нему, как в детстве. Он всегда делает мне больно. И самое страшное, что он это делает от своей какой-то странной и страшной любви.
АНДРЕЙ ВИКТОРОВИЧ.
- Положим неплохо. А вы что скажите?
- Связки. Но рентген не помешает.
- Почему не вывих?
- Потому что не вывих.
- Убедительно, Катерина Николаевна, - он усмехается и пишет направление на рентген, на меня обиженно смотрит однокурсник, поставивший другой диагноз.
В ординаторской тихо, я пакую в сумку детское питание для Ленки.
- Своему?
- Ой, а когда вы зашли?
- Только что, - на место возвращается родная улыбка, - ну так как? Вы уже мама Катя?
- Нет, это подружке. Сейчас к ней поеду.
- Ах, вот оно что. А своего ли не пора?
- Смущаете.
- Карьеру будете делать?
- Не в том дело. Просто не складывается.
- Не тяните. А то будете, как я.
- Вы несчастливы?
- Когда вы ставите верный диагноз - нет. Вы были правы сегодня про связки и нефрит.
- Я старалась. Ну я побегу, а то там будут волноваться.
- Приятно, когда кто-то волнуется…
- Не грустите, Андрей Викторович. – Повинуюсь странному порыву, касаюсь губами морщинистой щеки и ловлю добрейшую улыбку на свете.
СОСЕДИ.
Сижу под дверью, в очередной раз забыв ключи, шуршит об кафель дверь на лестничную клетку.
- Опять что ли?
- Ага. Как дела?
- В норме все. Марьяша, это Катя, моя соседка.
Марьяша презрительно мне кивает и отворачивается. Наверное, из Лешкиного института, перепутала с другой соседкой.
Дверь снова распахивается, выпуская на клетку Аню с кавалером. Она ловит Лешин взгляд, потом на её лице мелькает усмешка.
Леша шуршит ключом в замке и тихо извиняется, что не может меня пригласить, Аня делает тоже, но лишь красноречивыми взглядами, которые немедленно ловятся Лешкой.
Я понимающе улыбаюсь и про себя проклинаю их детское желание насолить друг другу, единственную причину их не одиночества сегодня.
Я.
Соседи разошлись врать себе и друг другу.
Я изучаю потолок и сожалею, что не купила домой хлеба. В телефоне в сто пятьдесят пятый раз не вовремя села батарейка, а значит придется терпеливо ждать Дениса. Прижимаясь затылком к холодной стене, вспоминаю все известные мне песенки, стихи и истории. Не скучаю.
«Жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, причем вздохи преобладают» О. Генри, «Дары волхвов».