Под утро ханойские улицы ещё не забиты транспортом. Это позже, ко второй половине дня на каждом перекрёстке начнётся великое авто-столпотворение, в котором основную роль играют водители всякого рода мотоциклов, мопедов, драндулетов и драндулетиков. Что поделаешь, ну не хватает у вьетнамцев денег, чтобы обзавестись легковыми автомобилями. Да оно, наверное, так и к лучшему. Представьте себе двухмиллионный город, без метро, хотя бы четверть жителей которого ездила бы на машинах. Это ж не вздохнуть, ни охнуть.
Дорога пока свободна, и это очень мне на руку. Я впервые взял «Минск» на прокат. Со сцеплением пока у меня не совсем лады. В передачах ещё не до конца разобрался. Из-за этого не могу толком тронуться и дико торможу на перекрёстках, когда зажигается зелёный фонарь светофора. Иногда он успевает переключиться по несколько раз, прежде чем я, наконец, завожусь и рывками трогаюсь с места. Само движение проходит гладко – водительский опыт у меня немалый. Сколько сотен километров отмотано мной по этим улицам, где ездят почти без правил, на велике? Не сосчитать. Ну и на «Хонде» тоже поездить пришлось. «Хонда», однако, - это игрушка для женщин и стариков. Сцепления у неё нет. Всё на полуавтомате. Знай себе газуй. А «Минск» - для Вьетнама это почти «Харлей». Нет, даже круче. На порядок круче. Ведь это НАШ мотоцикл…
Давно мечтал научиться на нём ездить. Вот и учусь. Невзирая на улыбки вьетнамцев, проезжающих у светофора мимо тупого «тэя», который с места-то тронуться толком не может. И зачем на дорогу выпускают таких имбецилов?
Наконец, я сворачиваю с центральной улицы «Сестёр Чынг». Были две такие тётки в 1 веке нашей эры. Рубили китайских оккупантов, как капусту. Им теперь тут как богиням поклоняются. Кровожадный, всё-таки, народ.
Вот и дом моей любимой. Она уже ждёт. Собралась в дорогу. С утреца возле дома шумит импровизированный рынок. В узком переулке не протолкнуться. Деревенские бабули с корзинами на бамбуковых коромыслах или на рамах велосипедов заполнили всё вокруг. Здесь продаются почти все возможные плоды местной природы. Знакомые и не знакомые. Ананасы, бананы, манго, картошка, зелень, птица, мясо, рыба разных пород, только что сваренный соевый творог. А чего стоят какие-то инопланетянские огурцы почти в метр длиной? Кругом очистки от овощей и фруктов (продавец зачастую снимает кожуру в момент покупки), всякий прочий мусор. И запах, конечно, запах трущоб Востока. Лично мне он приятен. Находясь на родине, по нему начинаешь испытывать ностальгию.
Итак, любимая готова и уселась сзади на «коня». Текс. Заводимся. С какой-то по счёту попытки трогаемся. С пассажиром это ещё труднее сделать, чем без оного. Давя мусор и разгоняя публику кряканьем «бибикалки» потихоньку продвигаемся к выходу из переулка. Так, теперь широкая многолюдная улица. Ещё одна. Ну, вот, преодолев целую паутину улиц, мы выезжаем на Сайгонскую дорогу. Наш путь лежит на юго-восток. Сайгонская дорога представляет собой презабавнейший образец неспешности местного строительства. Вот, например трасса, ведущая в Хайфон – главный северный порт, от начала до конца разделена на две полосы, по бокам стоят фонари. Современный такой «хайвей». То же и с дорогой на аэропорт. Сайгонская же дорога – это пара километров современной широкой трассы, прорубленной сквозь бывшие трущобы. Затем эта трасса резко превращается в узкую дорогу, не разделённую на сектора, ничем не освещаемую, вечно забитую транспортом. Трущобы снова обступают. И так ещё пару км., до полного выезда за пределы столицы. Это – легендарное «Шоссе № 1». Местами оно порядком раздолбано. Ух, как мы с друзьями намучились на нём два месяца назад, когда ехали 800 км. во вьетнамском государственном автобусе до города Хюэ. Из нас чуть не вытряхнулись мозги и внутренности. Именно в этой горловине, при переходе шоссе в трущобную дорогу, я снова торможу – очень уж плотное движение. Заведение производится с трудом. Ну совсем никак. Неужели сломались? Уже тут как тут вьетнамский частный извозчик–мотоциклист. Ехидно предлагает подвезти до дома. Но, честь нордической расы восстановлена, обнаглевшие аборигены посрамлены. Чудо техники не подводит своего соотечественника. Оно заводится, и мы снова трогаемся в путь.
Движемся дальше. Эта прогулка весьма в кайф. Мимо проплывают изумрудные рисовые поля, резко возвышающиеся над равниной горы, подобные огромным зубам какого-то доисторического ящера. На трассе спокойно. Редкие мотоциклы, обшарпанные советские грузовики, обдающие тучами пыли и песка, арбы, запряжённые лошадьми или маленькими индийской породы коровками. Иногда – совсем странные транспортные средства – допотопные самодельные полутрактора с открытым двигателем, коптящие небо тучами чёрного дыма от соляры. Местные люди неспешны и непосредственны. Прямо на трассе стоит японский грузовичок, и в него крестьяне складывают аллюминиевые клетки с утятами.
Солнце жарит не сильно. То выплывает из-за туч, то прячется. Мы болтаем о том, о сём. Иногда, когда становится совсем скучно, тянет что-нибудь спеть. Я жалею, что не взял с собой магнитофон. В следующий раз это упущение надобно исправить. Вот зимой, когда я как-то снимал на прокат «Хонду», чтобы съездить за компанию с чешскими студиозами (отличные, кстати, ребята) в один пригородный буддийский храм, я взял с собой плейер, и под музыку на трассе отрывался по-полной. Но сейчас со мной дама, и доставать плейер неприлично. К тому же, от невнимания к себе вьетнамки обижаются в несколько раз сильнее, чем представительницы какой-либо другой народности на земле (прямо, как мертвецы на балу Воланда, которые чахнут от безразличного к себе отношения). А уж про ревность и говорить не приходится. Это что-то за пределами разума. Не зря в поговорку вошло здесь наименование «хадонгские львицы», происходящее от названия одного из пригородов Ханоя, где тётки славятся особенно ревнивым да гневливым норовом. Как на тебя взревнуют, тут хоть волком вой…
Но пока никто на меня не гневается, трасса мирно бежит мимо, и при въезде на горбатый мост для транспорта, и я, вместо того, чтобы выть во всю мощь затягиваю дип-пёрпловскую «Дым над водой», «Smoke on the water», то есть. Для завывания-то, больше подошёл бы «Child in time».
Мотоцикл уже вполне слушается меня, но я обращаюсь с ним грубовато. Сцепление отпускаю ещё очень резко. Чтобы он не заглох в момент начала движения, приходится до отказа выкручивать ручку газа. И, вроде, всё нормально. Через какое-то время «Минск» идёт, как надо.
В первый раз останавливаемся, чтобы отдохнуть. Падаем на пластиковые стульчики возле вымазанной извёсткой хибары без одной стены, в пустующем проёме стоит стол, на котором разложена белая рисовая лапша, отварные утиные тушки, стоят блюдечки с приправами. Рядом булькает огроменная кастрюля с наваристым бульоном. Сидящая за столом тётушка накладывает в пиалы лапшу, крошит ножиком ржавым говяжье мясцо. Опускает мясцо в половничке в кастрюлю, варит там минуту, затем кладёт на лапшу. После всё посыпается натриевым порошком, солью и чёрным перцем, и заливается бульоном из адского котла. Он и в самом деле адский – под ним гонит мощный жар тлеющий угольный цилиндр. Тётушка, улыбаясь, ставит на наш столик две дымящиеся пиалы. Целый гимн можно спеть этим добрым вьетнамским тётушкам, сколько их родимых потчевали меня лапшей в Ханое, Хюэ, других городах этой благословенной страны. Они и попотчуют, и о том, кто ты есть такой, расспросят. Причём, всё доброжелательно. Не для того, чтобы бабосов лишних с тебя срубить. Поговоришь с ними, а потом на душе так спокойно становится. Тут же нам на стол ставят две стеклянных кружки с «биа – хоем». Это пивко местное разливное. Кислое, как перебродивший берёзовый сок. Вот мы поели-попили. Хоа, тем временем рассказала поподробнее о цели нашего путешествия.
Да, я совсем не представил свою девушку. Хоа это цветок по-вьетнамски. Душистое имя. Что же, его обладательница вполне заслуживает такого наименования.
А едем мы сначала в одну рыбачью деревушку. Год назад Хоа была там со своей группой на практике, продолжавшейся несколько недель. Вот, решила навестить места былых приключений. Туда ещё приедут несколько её однокурсников. А потом двинемся в приморский городок Сам Сон. Там у ань Вьета – одного из ребят есть дом. Он очень гостеприимный. Несколько лет назад у него умерла мать. Чтобы отец не впадал в депрессию, Вьет и его сёстры часто приглашают много гостей. Дом большой, когда все разъедутся, там очень одиноко и пусто. А так, суета не даёт жителям этого дома уходить в воспоминания.
Посидели, поговорили. Пиво ударяет в голову, но не сильно. Садимся снова «на коня». То, что я слегка «под газом», здесь совсем не проблема. Дорожные менты белого за рулём никогда не остановят. Он гость. Мало того, что без шлема (это, впрочем, не строгое правило), под газом, да ещё и без прав. И хорошо.
Едем дальше. Чем ближе к морю, тем ровнее почва. Дорога почти совсем не делает подъёмов-спусков. Солнышко к пяти часам вечера начинает сползать в сторону западного края земли и приветливо освещает тёплыми лучиками равнину и дальние холмы. Душа радуется, на сердце спускается покой. Чувствуется близость моря. Рисовые посадки кончаются, глазам предстают огромные вырытые в глинозёме бассейны, куда заливается морская вода, потом из неё выпаривают соль. Наконец, появляются первые жилые строения нашего пункта назначения. Попетляв по асфальтовым улочкам, выезжаем на прямую, засыпанную только песком дорожку, упирающуюся в море. Вот мы и прибыли на место. Домик, где мы собираемся остановиться, стоит прямо на берегу.
Живёт в домике женщина по имени Хиен и её дети. Отец семейства ещё в 89 году вышел в море и не вернулся. Когда, оставив байк у гостеприимной хозяйки, мы идём гулять вдоль берега, то становится понятным, почему ежегодно гибнет так много вьетнамских рыбаков. Стоящие у берега судёнышки по своей конструкции почти не отличаются от своих предков эпохи средневековья. Навигационное оборудование на них – вещь вдвойне редкая.
Над берегом висит устойчивый запах вяленой рыбы. Плоды рыбацкого труда сушатся на больших плетёных «подносах» повсюду. Среди местных жителей пёстрой одеждой выделяются студенты ханойского университета искусств, находящиеся сейчас на стажировке. Кто-то праздно шатается. Кто-то пристроился с мольбертом и отображает красивый морской пейзаж. На закате он и вправду очень красив. Помнится, двумя с половиной месяцами раньше, находясь в Ня Чанге – южновьетнамском порту, известном как морская база американцев во время войны, я просидел два часа на тёплом прибрежном песке, глядя, как доброе вечернее солнце красит роскошные перистые облака над лазоревыми водами, среди которых возвышаются изумрудные острова.
Немного погуляв, идём купаться. В воду лезем прямо в одежде, лишь разувшись. Деревня эта – место достаточно традиционное, и чрезмерно обнажаться здесь не принято (в особенности данный постулат касается девушек). Плещемся в море. С нами в воду залезли местные дети. Ещё бы – поглядеть на живого «тэя». Детишки плавают прекрасно. Даром, что дети рыбаков.
Сгущаются сумерки. Мы идём в дом. Тётушка Хиен приготовила ужин. За стол садимся целой кампанией – к вечеру подтянулось ещё несколько студентов, год назад стажировавшихся здесь вместе с Хоа. Стол выглядит весьма аппетитно. На больших блюда дымятся варёные морепродукты. Устрицы, мидии, разные морские рачки, некоторых я раньше и в глаза не видел. В отдельной ёмкости лежат аппетитные кальмары, тушёные с ананасами, зелёным луком и помидорами. На гарнир полагается сваренный на пару рис. Трапеза сопровождается обильными возлияниями – Хиен заблаговременно откупорила бутылку рисового самогона…
После трапезы поднимаемся на плоскую крышу дома и смотрим на большие низкие звёзды.
Ночь проводим в доме. Хоа и её подруга, тоже художница, спят на большой деревянной кровати. Для нас – парней Хиен раскинула на полу плетёную циновку. Мне не привыкать к подобному отдыху. В ханойском общежитии, когда очень жарко, я скидываю с деревянной кровати все постельные принадлежности, стелю циновку и чувствую себя настоящим индийским йогом.
После утомительного дня пути, сон наваливается мгновенно. Кажется, что утро наступает очень скоро. Подобное было, пожалуй, только минувшим летом на военных сборах в Сертолово. Рассвет не слишком радует – небо совсем затянуло облаками. Но ещё менее радует то, что перед прогулкой по окрестностям мотоцикл как-то странно заводится. Он ревёт так, будто глушитель у него напрочь отсутствует.
Укрощение колымаги ни к какому результату не приводит. Спешно отгоняем его к дому механика, живущего по соседству. Тот не может понять, в чём дело. Мы же сидим, едим лапшу «фо» в местной харчевне. По телеку идёт какой-то военно-патриотический фильм 60-х годов. По сравнению с нынешними весьма отстойными вьетнамскими телефильмами эта чёрно-белая лента, скопированная с советских кино-шедевров того же периода, смотрится настоящим произведением искусства. Терминаторы от вьетнамской компартии в беспощадной партизанской войне под корень крошат захватчиков-французов и их вьетнамских приспешников.
Что же, мотоцикл, вроде, починен. Поехали. Однако, полкилометра спустя рёв становится ещё громче. Кроме того, из железного коня «Минск», кажется, хочет превратиться в железного птеродактиля. Передним колесом он вот-вот оторвётся от грешной земли и встанет на незримую воздушную дорогу, которая ведёт в байкерскую Валгаллу. По счастью, следующий механик оказался посообразительней. Он понял, что накануне по неопытности я слишком сильно выкручивал ручку газа. Тросик совсем разболтался, и теперь при каждом движении ручки горючее поступало в двигатель в неимоверных количествах. Отсюда рёв, скорость и взлётная тенденция. Наконец, всё починено.
Откушав на дорогу, отправляемся дальше. Едем в Сам Сон. Теперь мы составляем небольшую кавалькаду. Подруга Хоа едет на одном седле с её бывшим молодым человеком, которого зовут Зыонг. Тот дико ревнует Хоа ко мне. С утра он квасил рисовый самогон и теперь не слишком внимательно держит руль. Тучи разошлись – весёлое солнышко над рисовыми полями навевает бодрость духа. Вдруг с просёлочной дороги на трассу выворачивает здоровый грузовик, Зыонг успевает вывернуть, пролететь у КАМАЗА под носом, но прямиком врезается в мотоциклиста, который сворачивал рядом с грузовиком. Подъезжаем. Зыонг и Ня вместе с мотоциклом лежат у обочины. Байк слегка помят, Зыонгу хоть бы хны. А вот с подругой Хоа дело плохо. Когда, наконец, вьетнамские девушки отучатся садиться на мотоцикл в резиновых шлёпанцах? Рама чужого «байка» распорола Ня ступню, войдя между большим и указательным пальцем. Теперь надо сделать две вещи – починить «мотик» и отвезти Ня в больницу, чтобы промыть рану. Однако, визит к местному мото-механику чуть не кончается дракой. Туда уже пригнал свой помятый мотоцикл второй «участник» ДТП и рассказал, как обнаглевшая столичная молодёжь спьяну таранит мирных селян. Деревенские очень не любят ханойцев. Мнения местных на стороне потерпевшего. Механик замахивается на Зыонга железным наносом. Однако, до драки во Вьетнаме доходит редко. Несколько ударов достались, правда, мотику Зыонга. Что же, я беру Ня на руки, пересаживаем её на другой байк и катим в больницу. Там ещё раз убеждаюсь в ином отношении вьетнамцев к человеческим страданиям. Хоа весело пошучивает, что её подруга теперь, как черепашки-ниндзя - с оттопыренным большим пальцем на ноге. Наши девчонки давно заливались бы горючими слезами, приговаривая: «Машенька, да что же ты …» Когда я заметил об этом Хоа, она сказала, что мы, де, не роботы и у нас бывают болезни, но это не стоит лишних переживаний. Показательна и сама больница. Коридор, как открытая веранда – в стенах огромные незастеклённые окна. Пол в палатах ничем не отделён от коридорного. Всё выложено одним и тем же кафелем. Всюду гуляет ветерок. Рядом может быть палата с инфекционными больными. И всё нормально.
Наконец, снова беру бедную подругу на руки, она с забинтованной ногой чем-то смахивает на Карла 12-го в Полтавском сражении. Доношу её до мотоцикла. Выходим из больницы. Едем в Сам Сон. Там, наконец, можно отдохнуть…
В Сам Соне мы провели хорошее время. Если не считать момента, когда хитрые вьетнамские ребята, воспользовавшись тем, что Хоа с дороги устала и уснула, пригласили меня сходить с ними на пляж, дав тем самым возможность своему товарищу Зыонгу повыяснять с ней отношения. Я не сразу и догадался, что это – хитрый ход, совмещающий восточное гостеприимство с восточным же коварством. Хоа мне потом пришлось долго успокаивать. Разозлившись из-за неприятного разговора с бывшим молодым человеком, она стрелой вылетела из дома. Мы, как раз, возвращались с пляжа, и я перехватил её на улице. Досталось и мне – за то, что оставил её одну. Однако, сохраняя христианское мягкосердечие и нордическую уравновешенность (и не надо легенд про умиротворённый Восток и суетливый Запад), я сумел успокоить Хоа. Мы мирно вернулись в дом, а вечером приятнейшим образом отужинали со всей честной компанией.
Вьет – сын хозяина дома оказался очень радушным и душевным парнем. Мы до отвала наелись морепродуктами, напились рисовой водки, попели песни под гитару. С Вьетом было интересно общаться. На редкость одухотворённый человек. Не знаю, может, смерть матери заставила его тоньше чувствовать бытие, а может, просто от рождения у него более чувствительная натура, чем у остальных его товарищей. Помню, ещё днём мы сидели с ним. Он показывал семейный альбом, фото матери, свои рисунки и эскизы. С этим человеком я почувствовал духовное родство. Да и остальные ребята тоже мне понравились. Ревнивец Зыонг – вежливостью и статью (для вьетнамца он очень высок и хорошо сложен), толстячок Шон, «коварно» утащивший меня на пляж, - своим добродушным лукавством и весёлостью.
На следующий день мы все отправились на мотоциклах кататься по прибрежным горам. Здесь я впервые тренировался ездить по серпантину горного шоссе. Впоследствии это мне очень пригодилось. Потом мы спустились к берегу моря и под сенью сосен устроили маленький пикничок. Помню, под гитару я тогда спел «Лебединую Сталь» Б.Г.. Эта песня всегда вызывает у меня образы простора, прекрасных сосен, с которых можно смотреть в безбрежную даль. А тут ещё было и море…
За день мы дважды ходили купаться. Из-за обилия отдыхающих пляж был не самым интересным местом для тусовок, однако, окунуться в море после двух дней пути по пыльным дорогам тоже было приятно. Вечером на пляже был какой-то праздник, на большой цветастой сцене вьетнамцы пели песни американской попсы. Мы с Хоа потолкались в толпе слушателей, а потом нашли на берегу, вдали от огней пустующие шезлонги, уселись в них и стали беседовать. Беседа, однако, постепенно переходила в созерцание. Из темноты на нас набегали волны. Море рокотало. В тёмном небе мерцали южные звёзды и их свет словно отражался в глазах Хоа, которые в полумраке имеют свойство казаться очами эльфийской девы или, скорее, горной феи даосских преданий…
Утром наша кавалькада покинула гостеприимные пределы Сам Сона. Заехав в пригородный дом чьих-то знакомых, мы выехали на большую трассу и погнали обратно в Ханой. По дороге было интересно наблюдать жизнь небольших провинциальных городков с их более архаичным, чем в Ханое или курортном Сам Соне бытом, с оживлённой уличной торговлей, мало изменившейся за последние лет двести. Над шоссе светило яркое солнце, я был настолько рад всему происходившему, что стал громко петь все произведения подряд с альбома группы «Ария» Генератор Зла. Помнится зимой, с плейером в ушах под аккомпанемент этого альбома я гнал по трассе обратно в Ханой на снятой впервые напрокат «Хонде», обгоняя друзей-чехов, с которыми мы ездили в пригородную пагоду Бут Тхап. Тогда, зябко кутаясь в куртку (зима на севере Вьетнама довольно холодная, а на мотоцикле вообще зимний ветер серьезно продувает), я ввинчивался в вечерний сумрак, распевая вслед за Валерием Кипеловым «Дезертира» - одну из самых забойных вещей на диске. «Утро в декабре туманом окутано, под ногами белый снег-предатель. Ледяным цепям и холоду лютому слишком трудно сладить с тобой»… Поскольку мёрз я реально, да и сделать что-нибудь значительное сильно хотелось, я и помчал на всех парах, подбадривая себя ницшеанским металлерским «зонгом».
А здесь – под ласковым весенним солнцем уж и не знаю почему потянуло меня исполнять столь экстремальные песни… Наверное потому, что в тот год в общаге «Генератор» был популярным альбомом и я его часто крутил. Потом, как-то само собой вспомнились и другие песни. К концу дороги я уже затянул Чижа…
Так, занимаясь вокальными «экзерсисами» (Хоа тоже пела, что-то по-вьетнамски, что-то – по-английски) и прибыли мы обратно в Ханой. В общаге распаковали вещи, и рухнули на мою кровать, чтобы расслабить конечности. Через пару часов я отвёз Хоа домой, сдал в целости и сохранности «ребёнка» родителям. А уже вечером мы, кажется, снова поехали гулять.
Поездка в Сам Сон осталась в памяти как приятный, лёгкий эпизод (если не считать аварии наших друзей). Впереди же нас ждали куда более захватывающие приключения. Об этом – в следующих сериях.
Как говорится, TO BE CONTINUED ………………………………………………………..