К А Б А С И К.
( повесть )
Я вами восхищён!
(глава первая)
Что такое грог – вы знаете. Это напиток – из рома и горячей воды с сахаром. Вещь крепкая. А вот, что такое – гроги, знают не все… Так некоторые боксёры называют состояние после – прямого в голову. Ты ещё на ногах, но уже всё поплыло. Как бы – ещё что-то можешь, но уже не до этого.
Вот такое состояние я испытал, когда меня на Балтику перевели. У военных ведь как – приказы не обсуждаются, и если хотите со мной разговаривать, то стойте и молчите. И перевели ведь удачно – аж в Ригу! Но Север я тогда вспоминал только с восхищением. А в этой Риге – ни квартиры, ни лиц знакомых, и служба, как у сироты казанской. 18 часов и все – море на замок, и по домам. Суббота и воскресение – почти всегда выходной… Скука. На Севере – всё бурлило и кипело… Про 18 часов и слыхом не слыхивали… «Солнце скатилось за линию горизонта, а в стране дураков начиналась работа…» - это про нас А. Толстой так писал, когда своего «Буратино» сочинял. Про субботы с воскресениями – даже и не вспоминается… Ну, видели мы красные цифры в календаре… А толку?! Нет, на Севере мне больше нравилось, да и привык я к нему за десять лет. А тут…
Я сидел в своём кабинете и проверял ремонтную ведомость ПЛ, очередной «консервы» 613 проекта. Читая её по пунктам, хотелось высказаться в этажей пятнадцать, но не мог. Поодаль сидела, старший мастер Людмила Валентиновна и выписывала рабочие наряды на токарный участок. Чтобы снять раздражение от написанной галиматьи, я начал рассматривать приложенные к ней чертежи. «Расклинка для аккумуляторных батарей» - раскладывал я листки, где была начерчена деталировка. «Что-то – этот пасьянс подозрительный, а ну-ка, ну-ка…»
- Нет… Они что – меня за дурака держат? В душу огородников мать! – сдержаться, я уже был не в силах.
- А что такое, Сергей Александрович? – Людмила Валентиновна посмотрела в мою сторону.
- А вот, посмотри, - я положил шесть листков 11 формата ей на стол, - Посмотри, посмотри…
- Расклинка для аккумуляторных батарей, - в слух прочла старший мастер.
- Ага! Расклинка… - для кровати спинка…, - невольно срифмовалось, - А ты, все шесть разложи… и посмотри, посмотри, …как раз двухъярусная кровать получается…
Людмила быстро перебрала эти бумажки и заулыбалась.
- Точно, двухъярусная!? …Для дачной фазенды…
- Мы в цеху, что – корабли ремонтируем? Или фазенды меблируем? Совсем что ли оборзели?! Давай, звони флагманскому механику, пусть приходит… Я эту ведомость, с ним согласовывать буду… - и написана она, через пень колоду… Военные, блин!
Людмила протянула руку к телефону, как раздался звонок
- Судоремонтный цех, - представилась старший мастер, - Это Вас, с КПП…
- Слушаю, начальник цеха… - в трубке помолчав, доложили: «К Вам ливийцы… Пропустить?», - Пропустите…, - я положил трубку и пошёл к своему столу, - Валентиновна, а ты звони, звони этим владельцам «дохлых субмарин», пусть флагмех приходит… Начнём разбор полётов… Кровати для фазенды!?… А мы с тобой – рабыни Изауры, что ли?…
Людмила, улыбаясь, начала набирать номер телефона дивизиона консервации подводных лодок.
«Всю серьёзность службы в «мягкий шанкр» обратили… - моей точке кипения не было предела, - Ведь сделали в цеху «Стол заказов» - через бухгалтерию. Приходи, оплати, и заказывай. …Изготовим, хоть двухъярусную…,хоть – для стопудового Морфея, с бронированным матрасом… Нет… Обязательно надо всю эту «трихинеллу» в военный заказ сунуть… Расклинка!? …Я вам – расклиню… Мать ваша – женщина!»
За полгода «жития» в большом столичном городе, я так и не дотянул до всех прелестей «разбавленного рома с сахаром» и продолжал ощущать «прямой в голову». Перетягивал северный синдром – «прежде думай о родине, а потом о себе»… Экая дурил-ка! Но против вскормивших сосцов, не попрёшь… Святое чувство!
В дверь кабинета постучали, и она распахнулась. На пороге стояли три симпатичных ливийца и салютовали угольками глаз.
- Садек, Муаммар, Салих – каким ветром!? – кого-кого, а их я увидеть не ожидал, - Проходите, проходите…
Ливийские курсанты шумно топтались на середине знакомого им кабинета, и мы крепко пожимали друг другу руки.
- А где же Цамая?
- Он в Центре, и приглашает Вас вечером в гостиницу… Мы на третьем этаже, номера – 321,322…, - ответил за всех Садек.
- А это – Вам, - Муаммар по-джентельменски склонив кучерявую голову, протянул Людмиле Валентиновне пышную желтую розу.
- Ой! – расцвела Людмила, - Спасибо, спасибо!
Она засуетилась на правах хозяйки кабинета, приглашая курсантов присесть на расставленные вдоль стены стулья.
- Садитесь, садитесь, я сейчас сварю кофе.
«Сварю» - это она модничала. В нашем производственном «склепе» был никелированный электрочайник, а кофе – только растворимый, лиепайский.
Курсанты продолжали стоять, источая тонкий запах какого-то парфюма, а их глаза одаривали нас восточным лукавством.
- Маленький презент, - по-кавказски мягчил «е» Салих, - из Триполи.
И он поставил пакет на мой стол, внося в бумажный хаос темно-зелёную арабскую вязь, то ли названий, то ли рекламы.
- А это, Сергей, - теперь Садек расстегнул молнию болоньевой куртки, - чтобы тебе скучно не было… Из Бенгази вёз, из дома…
Он достал маленький белый клубок, раскрыл ладонь, клубок развернулся, и две бусины глаз очень внимательно посмотрели на меня. Не обнаружив на моём лице ни чего удивительного, клубочек раскрыл маленький алый ротик и зевнул.
- Какая прелесть! – Людмила дотронулась до белых кудряшек на лобастой голове, - Как плюшевый медвежонок!
Прелесть и её внимательно осмотрела. И опять, не удивившись, смешно зевнула. Но на секундочку оторопев, бусинки вдруг моргнули пару раз, маленькие лапки, найдя полное равновесие, выпрямились, а чуть заметный хвостик колыхнулся.
«Какой же я – медвежонок? Я – щенок. Вот – видите!?» - и он мягко сполз на середину моего стола.
Я не утерпел и взял его на руки.
Уважаемые бывшие мальчишки – если вы хотите хоть на секунды почувствовать себя обратно там, в детстве, рекомендую – почаще соприкасайтесь со щенячьим миром… Этот мир – наш мир. Осторожно удерживая в своих взрослых лапах сукиного кроху, вы, я ручаюсь за это, хотите или нет, но погрузитесь в тот возраст, возраст мальчиков - чертенят. И у вас опять, как в детстве, защекочет в носу, а прокуренное нёбо, блаженно изольёт тот непередаваемый запах, запах умного детства, запах щенка.
Мне казалось, я всю жизнь знал об этом. Прижимая это маленькое пушистое существо, у меня сразу, где-то там, в верхней части, образовалась дырка… Дырка, через которую, медленно, порция за порцией, выветривался туман тоскливой будущности… «Ну и чёрт с ней – с неизбежностью… Когда никогда, дадут они мне угол – в который, я привезу свою семью… И всё будет как прежде… на Севере, - улетала первая горькая порция, - …а пока… А пока, поживём в том, что есть… Правда? Нас ведь, теперь двое!… А, пёс?!» … И маленькие коричневые бусинки простодушно подтвердили, - «Правда» …И защекотало в носу… А прокуренное нёбо излило неповторимый аромат, аромат умного детства, аромат щенка.
- Сергей, нам надо идти в Центр, - прервал мои сентиментальные раздумья Муаммар, - Нас ждут… А тебя мы ждём вечером, в гостинице… О,кей!
- О,кей, о,кей… Привет Владимиру Борисовичу!
Ливийцы, с присущей молодости бойкостью, покинули наш производственный «склеп». Щенок, было, дёрнулся им в след, но, реально взвесив высоту своего пьедестала, притормозил, повиливая крошечным хвостиком. Он обнюхал стопку ТУ, но и тут не обнаружив ни чего удивительного, спокойно сел и стал рассматривать новую для себя обстановку.
- Какие вежливые ребята, - сказала Людмила, ставя розу в стеклянную вазу, - не забыли.
- А теперь, действительно, можно сварить кофе… - я извлёк из пакета две упаковки, - Это не наш – выжитый… Чувствуешь… Аромат!
Щенок это обращение принял и на свой счёт. Деловито прокосолапив, он ткнул свою пуговку в бумажный пакет, испещрённый коричневым рисунком кофейных зерен. Но, посчитав это – не кусабельным, отвернулся и хмыкнул.
Людмила включила чайник, и он зашумел «направленным движением электронов в электроцепи». Щенку этот шум понравился. Он приподнял маленькое ушко и прислушался. Его глазки – бусинки живо и вдумчиво осведомились – «а правильно ли бегут, эти, как их… - электроны… От минуса к плюсу, или наоборот?»
- Один пакет возьми домой, - предложил я.
- А у меня дома кофе ни кто не пьёт. У Федора – сердце, а мальчишки – чай да компот. Пусть здесь лежит, всё равно целый день на работе…
«Ты-то, хоть целый день, - напомнила толика «тоскливого тумана», - а я – и всю ночь…» Мне захотелось прогнать эту слякоть, которая начала было выветриваться, и я почесал щенка за ушком. Он сладостно зажмурился и засопел.
- Мы сейчас покормим эту прелесть, у меня есть творог, - Людмила зашуршала пакетом под своим столом, - И определим ему посуду.
Щенок восторженно открыл глаза и, наверное, впервые за этот день удивился, унюхав в воздухе что-то знакомое. Он уселся на «пятую точку», расставив передние лапки и выпустив кругленький розовый животик. Его пуговка поплясала на белокурой мордочке и замерла чёрной маслинкой.
«Я вами восхищен! – бусинки одарили нас нежностью страсти, - Позвольте сделать лужу!?» И между розовым животиком и передними лапками моментально образовалось озерцо, размером с небольшое блюдце, но аккуратно накрывшее часть ремонтной ведомости.
- Ну и правильно, парень! На такие шедевры, только мочиться! – мне пришлось одобрить первые самостоятельные проявления переселенца, - У нас – что не в глаза, всё божья роса…
Я спустил зверя на пол. Он, почувствовав под собою подлинную твердь, быстренько засеменил проверять предмет своего удивления.
Вечером, после окончания рабочего дня, я понёс своего побратима знакомить с местом постоянного проживания. Правда, на этом «постоянном» я и сам жил только второй месяц. А до этого; обретался в гостинице, в которой было дорого. На ПКЗ – плавучей казарме, в которой было не уютно и шумно. Железо – оно и есть железо. И, наконец, поселился в кабинете начальника радиоакустического цеха, с его позволения. Это был единственный, приличный кабинет на всём нашем предприятии. Там стояло три железных койки, был вполне вместительный шифоньер, и даже холодильник. Хозяин этих апартаментов, Толя Сенькин, прожил в нём с женой и сыном полтора года, поэтому моё присутствие воспринимал понимающе и стоически. Да и совпадали мы с ним не часто, только в дни его дежурств или «Боевых тревог», которые здесь играли в самых крайних случаях, дабы не полошить город. А в течении рабочего дня, сидели по своим производственным углам и пытались общими усилиями ремонтировать то, что в приличных государствах – давно бы пустили на иголки… Но в нашем государстве, Советский Союз, из всего приличия – была только вера в «приличное завтра».
Оказавшись на зелёном линолеуме ангажированного нами угла, щенок присел и для начала осмотрел своды потолка.
«Высокие, однако!» - расширились его чёрненькие точки зрачков.
- Ну, брат, а ты как думал!? …Шведы строили… В 17 веке… Тогда понимали толк в объёмах.
Осторожно поднявшись и покарябав лапой линолеум, щенок чихнул.
- А это, брат, уже современность… Особо носом не втягивай… Полимеры, понимаешь… Капролактам, и прочая химия…
«А-а, - щенок понимающе покачал лобастой головой, - Понял…» - и пошёл мерить периметр комнаты.
Обследовав все четыре угла, стал знакомиться с меблировкой. Из всего стоящего на полу, его привлёк мой чемодан под кроватью и большой металлический сейф. Чемодан он поцарапал лапкой.
- Это единственное – что моё… Можешь распоряжаться им, как своим. А вот сейф, не трогай – это хозяйское…
«Да, ладно, - согласился он и вильнул хвостиком, - не трону…»
Щенок, тихонько присев напротив большого окна, разглядывал темнеющее весеннее небо. Я налил в миску молока и поставил её на электроплитку.
- Сейчас будешь, крохотуля, есть…
Но он на это не отреагировал. Картина за окном увлекла его весенней динамикой. Серые копны облаков стремительно проносились высоко в небе, щекотливо облизывая бледный диск луны. И если смотреть снизу, казалось, всё куда-то неистово всасывается, пропадает, и только опускающие сумерки были в силах остановить этот процесс.
- Офицерам расстегнуть галстуки… Можно курить… - я щёлкнул зажигалкой и сделал первую затяжку.
«А это – фигушки. Курить, пожалуйста, в коридор…» - и щенок сильно чихнул два раза.
- Слушаюсь и повинуюсь, сэр!
«Не паясничайте, сэр!» - и щенок чихнул ещё раз.
Пришлось выйти и покурить в коридоре.
Остудив молоко до «парного», я налил его в белую пиалу и поднёс к ней строгое создание. Щенок сделал радостную отмашку куцым хвостиком и приступил к вечерней трапезе.
«К Вам – гости…» - раздалось из динамика громкоговорящей связи в кабинете.
Щенок вздрогнул и отскочил. Не понимая, откуда взялся этот незнакомый голос. Он испуганно осмотрелся и не найдя посторонних, начал искать укрытие. Я отключил «Каштан».
- Не бойся, не бойся, маленький, - погладил я слегка дрожащее тельце. Он, ища защиты, уткнулся чёрной пуговкой в ладонь, - Давай-ка, допивай молочко… Я с тобой…, – пододвинул к нему пиалу. Он вздохнул, и продолжил насыщение.
Дверь, прощебетав, распахнулась. И ещё не видя гостя, я услышал
- Здравствуй, Серёжа! Вы готовы нарушать безобразия?!
И в дверном проёме нарисовалась долговязая фигура Володи Цамая. Володя, как и всегда, был настроен бодрячком. Он слегка присел и расставил руки в стороны
- А вот и мы…
- Привет, мой дарлинг! А я думал – зайдёт или не зайдёт…
- Зайдёт, зайдёт! – послышался ещё один знакомый голос, - Эти сомнения у тебя оттого, что – давно ты к жене не ездил…
Я увидел за спиной питерского гостя улыбающегося Стаса Рядчика.
- Ну! Весь Север – в сборе! – обрадовался я.
- А как же… Нам надо только показать точку на карте, а остальное – мы найдём сами… - изрёк свою любимую фразу Цамая.
Стас прошёл вперед и поставил на стол бутылку коньяка.
- Серёга, режь «последний огурец…»!
- Ты смотри, на щенка не наступи, огурец…
- Наслышаны уже… А где же этот посланец джамахерии?
Щенка у миски не было, но и миска была пуста. Гости, начали поиск.
- Вот он где! Охраняет твоё имущество! Дай-ка, я на тебя посмотрю… - Стас снял щенка с плашмя лежащего чемодана, - Хорош, хорош… - но на Каддафи не похож, - он поднял его высоко над головой.
Щенок удивлённый новым видением – свысока, озорно бегал глазками и жмурился от удовольствия и близкого света ламп.
- Стас, не приучайте собаку к авиации… Верните объект на Землю… Он только что поел… - я достал из холодильника колбасу и лимон, - А теперь и наша очередь.
- Ты не расставляйся, не расставляйся… Пошли в гостиницу. Это вы – вольные казаки, а у меня там – дети разных народов… Некоторые из них, здесь, вообще первый раз. Сейчас разбегутся по «тихим улочкам Риги», меня же потом в «шепот столетий» сотрут…
- А по нитке? Со свиданьицем… - я отрезал от колбасы три кругляка, - А потом ведь – ребёнка надо спать уложить.
- Да он в училище у Садека под кроватью два дня спал… и нормально…
- У Садека… У Садека, и под кроватью ковры… А здесь линолеум холодный… Это ж тебе не на ливийском флоте.
- Ну, постели ему какую-нибудь тряпочку, - предложил Цамая.
- «По маленькой, по маленькой – чем поят лошадей…» - Стас тихонько напевал, взбалтывая коньяк.
- Стас, не обезглавливай… У меня есть покрепче, - я вынул из холодильника бутылку в которой был спирт, - Качество средней тяжести, …но чистый. А вот и последний огурец, но с рассолом! Валентиновна подкармливает… Не графъя – за нюхать хватит. А вот хлеба, нет – напряжёнка…
- Ну! Хлеб! – растянул слова Цамая, - от мучного, рожа трескается…
Спирт пили, не разбавляя, запивая рассолом прямо из банки. Так вкуснее.
- А семью, что не привёз? – спросил Володя.
- Да, собирался… Но, сын, пошёл в школу… - первый раз в первый класс… Куда же тут дёргать? Это мы, вечно «заборы» преодолеваем, …а дети – при чём? Пусть пока в Подмосковье живут… Тут не далеко – одна ночь езды.
- Это тоже правильно, - согласился он.
Щенок сидел по середине комнаты, и как нам показалось, внимательно слушал наши разговоры. Его ушки стояли торчком, а тёмная полоска рта была искривлена обаятельной улыбкой.
- Так, парень, надо тебе люлю определить, - я достал из гардероба свою военную зимнюю шапку, - Как колыбелька? – обратился к присутствующим.
- Нормалёк! Только «краб» сними. Наколется, - посоветовал Рядчик, - Давай-ка, по нитке, за это дело… «Милый друг, хорошо, что мы вместе, ты плыви наша лодка, плыви…» - начал свой вокализ бывший наш первый управленец, похлопывая питерского гостя по плечу.
Щенок сосредоточил взгляд на поющем, дивно поворочал головой и будто не в силах до конца насладится бельканто мастера, открыл ротик.
- Да уж! – иронично произнёс Цамая, дослушав куплет, - Сомневаюсь я «в большой любви», но жаль, что лодка уплыла… и без нас. Эх, и хорошее время было! – он плеснул себе в рюмку, а щенок тихо вздохнул, - Кутёнок, и тот, понимает…
Мы посмотрели на вздыхателя. Он продолжал сидеть по середине комнаты и медленно засыпал покачиваясь. Его бусинки, устало слипались, но он, и это было хорошо видно, усилием воли открывал их. Почувствовав на себе наши взгляды, он вздрогнул.
«Я вами восхищён!» - блеснули две бисерины, и маленький ручеёк помчался наискосок от правой задней лапы.
- Серёга, поступление воды в реакторный отсек… Ваши действия? – не удержался Стас Рядчик от вводной.
- Как обычно… Принимаем «на грудь», - я плеснул граммульку и выпил, - а после, берем ведро и тряпку…
- Не забыл…, - Цамая тоже выпил, - Теперь в этой комнате будет самая чистая палуба на Балтийском флоте.
- Чуть подрастёт, начнём на улицу выходить, - я прополоскал тряпку в ведре и отжал, - Правильно я говорю, парень?
Но «парень» засыпал на ходу. Уложив его расслабленное тельце в шапку, я задвинул её под кровать рядом с чемоданом. Щенок свернулся в клубок и сладко засопел.
- «Когда поют солдаты, спокойно дети спят…» Командуйте, Владимир Борисович…
- Пошли в гостиницу, вот и вся команда…
- А по третьей? – настаивал Стас.
- А по третьей, с ливийцами пить будем… А то ведь ты сейчас арию варяжского гостя запоёшь… «В пещерах каменных…» - живу я здесь… в этих пещерах. И щенок спать лёг, не тревожьте – дитё с дороги, и устало…
- А когда квартиру обещают? – поинтересовался Володя.
- Обещают… В ближайшей пятилетке… На очередь поставили, а дальше – одному Богу известно.
- А у нас в Питере, с квартирами, и Богу неизвестно… Почти дохлый номер… Два часа до Пушкино еду, и так каждый день.
- Да-а, на Севере было лучше…, - я вздохнул, сгущая внутри туман тоски.
- Да, ладно вам… плакать-то! На Севере, на Севере… А на Севере, только и думали, как на большую землю слинять… Всегда хорошо – где нас нет… или уже нет, – прервал наши «всхлипы» Стас Рядчик, - И не о Севере вы тут плачетесь, а о том времени, …о молодости своей, которую не вернёшь… Салаги! Мне, вот, через полгода в запас… ДМБ сыграю – тоже, ныть начну… Ах, как хорошо на службе… А сейчас, гори она ясным пламенем…
Мы вышли за КПП. Холодный весенний ветер нёс со стороны моря терпкую сырость и гомон готовящихся к ночлегу чаек. Полная луна высвечивала силуэты огромных деревьев. Их кроны покряхтывали от старости и ждали уже бродивший в корнях древесный сок.
Дик, не дик.
(глава вторая)
И был день. И было утро. Паломничество началось, сразу, с восьми… И понял я, почему Бог изгнал Еву из рая.
А потому… Что только женщина способна так утомить, излюбить… А также, с наивной легкостью подтвердить все остальные синонимы – закружить, изнурить, вымотать, запарить, измаять, упыхать, измочалить, уморить, зацеловать, умучить… и т.д. и т.п. Поэтому, как только она засвидетельствовала свою любовь Богу и весь инструментарий, что к любви у неё прилагается, у Бога терпение и кончилось…
«И выслал Господь Бог их из сада Едемского» …И правильно сделал.
Жаль, но наших женщин я выслать никуда не мог. Мог, конечно, послать, но это уже – край, а я – не Господь Бог.
Так что, через час после исхода, щенок сидел королём… папуасским, правда. Так как, был весь в губной помаде, со штрихами туши для ресниц на белых перекормленных боках. Сидел, и одуревший, переводил дыхание от закончившихся бурных ласк, тисканья, поцелуев и прочих любовных признаний. Глубокое блюдце, как жертвенник – непобедимому Индрику, было с горкой усыпано сладостями, кусочками колбасы, а рядом лежала жаренная куриная нога чуть-чуть короче самого щенка.
Виновник, наконец-то, успокоился, устало переваливаясь, добрёл до подношений, и лёг на живот. Как и положено будущей собаки он стал строго охранять съестные запасы от врагов видимых и невидимых. Первым, являлась муха, реанимированная лжезапахами весны, а на самом деле, смешением фимиама женской косметики и благоуханием духов, густо зависших в воздухе. Она сразу начала разминать крылья и вспоминать фигуры высшего пилотажа.
Иногда, её виражи утихали в глубоком штопоре, но она включала форсаж и перестраивала элероны. Щенку это не нравилось. И каждый раз, когда угол атаки был очевиден, он поднимал голову и пытался издавать рык. Но он у него получался выше на октавы четыре… И это ему тоже не нравилось. Он переходил на лай. Муха, обалдев от такого звона, выполняла ранверсман – разворот на 180 и улетала к дальнему окну. Щенок торжествовал и аплодировал хвостиком. Но через некоторое время всё повторялось снова.
Я сидел и усилиями воли заново выстраивал свой организм, разрушенный вчерашним возлиянием. Бахуса – не проклинал. …Боже упаси, обижать виночерпия. Да и зачем? Горбатого – всё равно, только могила исправит. Так что, я тихо медитировал, не позволяя нирване уводить меня за рамки солнечной системы… Нет, не то чтобы боялся. Просто, в нашей солнечной – я хоть чего-то знаю… А за её пределами что? Вот то-то и оно… А кому охота нарываться?… Рядчик пару раз звонил мне, протягивая руку помощи, как истинный друг, предлагая похмелиться, но я отказывался. Организм у меня такой – главное выдержать до обеда, …а потом – или всё пройдёт, или привыкнет. Так что – и я, и щенок, и муха – все были при деле, на своих рабочих местах… Людмилы Валентиновне на рабочем месте не было. Она прямо из дома, с утра, уехала на заказ, который стоял в ДОКе, и должна была вернуться не раньше чем через час.
Солнце, как бы вдохновлённое весенними флюидами, попыталось разогреть этот мартовский день. Оно покрасовалось минут сорок в синих высях… Но, что-то там не получилось, не заладилось… И опять со стороны моря поползла холодная хмарь. И всё померкло…
«Прихлопни, прихлопни…» - щенок лежал на животе и стрелял хитрющим взглядом то на меня, то на скользившую по оконному стеклу муху.
- Мухи – ангелы свободы, пчёлы – узники труда…, - поведал я этому хитроглазому.
«Ну, ты – воще, сегодня…» - и щенок потерял ко мне всякий интерес.
Он уставился на бьющуюся об стекло муху и затих. Муха переборщила… То ли не учла прочности стекла, то ли чересчур обольстилась – своей весовой категорией, а может, коэффициентом прочности хитина… Она по полной долбанула в эту прозрачную иллюзорность… и упала на пол. Щенок стрелой настиг добычу, легонько придавил лапой, и… съел.
- Ты что делаешь?! Разве можно есть мух? – я впервые громко обратился к шалопаю – охотнику.
«А вот так – вот… Пусть не воображает… Лайнер «Конкорд»!?… Летали. Знаем» - и щенок занял своё сторожевое место.
- Запомни, дуралей, мухи разносчики инфекционных заболеваний… Понял?
«А она первая начала… Вот…» - и щенок удовлетворённо прикрыл глаза.
« Да, фрукт!… А ещё на женской половине жил, - вспомнил я вчерашний рассказ Садека, - … и предки твои достойные… Живут там, сколько Садек себя помнит… А Садеку уже – лет 25… Слава Аллаху! А этот – мух хавает… Нет, вот дострою свой организм, и займусь твоим воспитанием… Тоже мне – аристократ…»
Щенок в полудрёме завалился на бок и максимально, до дрожи, вытянул все четыре лапки.
« Да это ты у меня так, на «чёрта Ивановича» будешь похож… Валяешься на грязном полу…»
Я встал и принёс из кандейки кусок старой мебельной ткани. Постелил на пол и перенёс на подстилку утомлённого «мухоеда». Он не протестовал… Потянулся, зевнул и свернулся в клубок.
«Спи, спи,… Быстрее вырастешь. Цамая сказал, что ты из породы болонок… Возможно. Но это мы через месячишко определим… А Вовка – молодец! Над кандидатской работает… а, впрочем, что ещё делать этим преподавателям? Лекции отбарабанил и …вперёд, в науку… Это мы со Стасом, на этом «Бывшем Флоте», как в болоте… проквакал и в тину… Но Стас то хоть квартиру получил… Ну, началось…» - я приостановил процесс заваривающейся берёзовой каши и вышел из кабинета на перекур.
По заасфальтированной площадке двора, где обычно стоят наши грузовые машины, прогуливался наш единственный водитель «тяжелого» транспорта Заяц. Грудь, зимой и летом, нараспашку до пупа… Этакий, человек – термос. Увидев меня, он заспешил в мою сторону.
- Александрыч, скажи Боровкову, чтобы движок посмотрел на 66-ом… Без твоего разрешения – не хочет…
- Не хочет… Надоел ты ему, Петрович… Кто у нас водитель 66-ого?
- Я.
- А если – ты, почему Боровков должен твои движки смотреть и ремонтировать? Он ведь не водитель, а мастер участка судоремонтного цеха…
- Так ведь – общее дело делаем.
- А по боку мне все «общие дела»… Каждый должен заниматься своим делом. Ты ацетилен – привёз?
- Нет. …Там очередь – на полдня…
- Значит и на зарядовой, кто-то «общие дела» делает… А сварщикам работать нечем…
Заяц недовольно махнул рукой и пошёл к своей машине.
Мужик он, в общем, хороший. Весёлый, разговорчивый. Только вот незадача, ни на нашем предприятии, ни в жизни, специальности такой – хороший мужик – нет.
- Что это… у вас?
Людмила Валентиновна внесла в помещение запах моря, свежесть весны и душок корабельного сурика.
- Где?
- Да, вот, в блюдце…
- А… Это!? Это, диатез – подарки… - от женского коллектива, доблестному мухоеду…
- Почему он мухоед?! – рассмеялась Людмила, гладя спящего щенка, - Он – хорошка!
- Эта «хорошка», только что, позавтракал мухой… Кстати, единственной, весенней, в нашем «склепе». Это у них – второй ленч… Вот, теперь, отдыхают-с!
Щенок приоткрыл один глаз и посмотрел на нас с поволокой кокетства.
- …Промывание желудка делать не будем, учитывая, что весенние мухи – продукт экологически чистый, а вот, мозги промыть – не помешает… И как там доковые корпусные работы?
- Туда б надо Арефьева с Мосаковским… Планширные кницы до сих пор не приварены… А всё остальное – по плану…
- Не надо… Пусть на катере работают, пока… Когда нагеля будут готовы, тогда всё вместе и сделают.
Людмила взяла блюдце и выбрала из него все конфеты и копчёности.
- Это ещё рановато… Я ему творожок принесла.
Щенок открыл второй глаз и в знак согласия лег на живот, повиливая хвостиком. Он что-то озорно прикидывал, пряча философию в глубине карих глаз.
За окном совсем стемнело, и крупные хлопья снега подмяли всю округу. Весна разрешила Зиме сказать прощальное слово…. И та, прощаясь, шамкала, шурша в стёкла окон. Щенок, дарованным ему Природой чутьём, слышал эти слова…. Был весел и радостен. …Мы, обделённые, погрузились в уныние и дремоту…. Но слова прощания были коротки. Темнота, также быстро исчезла, как и появилась, и в чистой промытой бирюзе неба вспыхнуло ослепительное солнце. Снегопад прекратился. И только редкие снежинки невнятным эхом ещё мягко кружились и медленно плыли охваченные желтым светом.
«Мухи… - бусинки завишневели от восторга, - Мухи! Красивые мухи!» - и щенок безапелляционно начал царапать дверь.
- Это что-то новое?!
Я открыл дверь на улицу. Белоснежное покрывало искрилось красочным переливом. Щенок выбежал на снег и, заворожено замер. Такого он ещё не видел! Он потянул воздух носом… и задумался. Сунул пуговку в снег… и опять впал в размышления.
«Интересно! Интересно…». Интересно! – повторил его хвостик.
И щенок прыгнул за упавшей снежинкой. Пометив место падения вмятиной от пуговки, …пришёл в полное недоумение. Но следующая снежинка опустилась на его нос и тихо легла на белую шерстку. Щенок в ужасе смежил глаза, и сидел, не шелохнувшись, пока та не превратилась в каплю.
«Ты – кто??» - он хотел задать вопрос… Но не успел. Капля скатилась и пропала в мерцающем пуховом покрывале. Он осторожно проверил это место носом.
«Интересно… Интересно!» …Интересно! – опять повторил за ним хвостик. Щенок обернулся и посмотрел на его куцее виляние. Хвостик с достоинством принял положение «Смирно». Щенок сделал длинную борозду, погружая мордочку глубоко в снег, и фыркнул.
«Ну и …где же мухи?» - он посмотрел на пунктир своих следов. «Где? …Даже и не пахнет!?» - и, вступая след в след, вернулся к двери.
- Да, брат! В Ливии, такого, не увидишь!
«Да что Вы говорите?!» - он удивлённо посмотрел на дымок от моей сигареты.
Я слепил снежок и бросил его. Щенок сорвался в галоп и помчался, наблюдая за траекторией полёта. Снежок упал в белую пену, образовав кольцо воронки. Мгновенно, все четыре лапки проделав шанже, оттолкнулись… и щенок с высоты своего роста, плашмя, рухнул в снег. Снежок был поцарапан и трижды покусан. Довольный собой охотник парадным шагом возвращался, его гарцующий хвост показушно увеличивал амплитуду.
- Ах! Молодец! – похвалила красавца Людмила.
«Да уж… Такие мы!» - и красавец ревностно посмотрел на хвостик, тот увеличил частоту колебаний, - «А? …Купированный?!» Хвост, по всей видимости, согласился.
И был день. И был вечер. Семнадцать часов. И пришли в кабинет волхвы – корабелы – ремонтники. И увидев его, возрадовались радостью великой.
- Ну, Александрыч, такую зверюгу, обмыть надо… - восторженно пробасил токарь Ренициан.
И был день пятый. Пятница. И …пришлось наливать из цеховых запасов.
- Да-аа… Жалко, что это не спаниель, - взлохматил щенка Васильченко, - скоро открытие сезона… натаскали бы…
- Ну и какой же он Дик? – задал напрямую вопрос Мосаковский, - Разве такие собаки бывают Диками?!
- А кто сказал, что он – Дик? Щенок пока без имени.
- Косенка. Я у него сегодня горелку, четвёрку, просил… Он и сказал. А четверку, так и не дал.
- Александрыч, и сверла опять зажал… Получили же инструмент.
- Получили. А что ж ты с утра об этом не сказал…
- Обошёлся, - пробасил немногословный Ренициан.
- Валентиновна, опять двадцать пять…. По-моему, наш инструментальщик на премиальные нарывается… Уже оскомину набил, от его экономии.
- Да он, всё время такой… уже не перевоспитаешь.
Отставной офицер Косенка в этой должности прибывал давно, наверное, с Хрущевской оттепели. Заведование своё держал образцово, всё по полкам, всё по списку… Картотеку и документацию вёл, не хуже чем в библиотеке им. Салтыкова-Щедрина. А его каллиграфия, вот уже как полгода, меня экзальтировала. Журналы приёма-выдачи, в чистых обёртках, накладные прошиты, пронумерованы… Внешний вид – подстать, всегда при галстуке, бессменном, правда. И на работу не пыльную – в 07.45 – 17.15, как главные часы под рубиновой звездой…. Вот такой он, Косенка, хоть портрет пиши.
Каждую пятницу, ровно в 17.05. – он входил в двери кабинета, принося на подпись журнал с неизменной фразой: «Инструменты и механизмы, согласно перечня №…, (следовали перечни) – получил. (Если что-то «не получил» - шла расшифровка – что, когда и у кого…) Роспись. А дальше – Начальник суд.рем.цеха – фамилия». Здесь я должен был ставить свою закорючку.
В функциональные обязанности слесаря-инструментальщика, это не входило, даже если пренебречь словом «слесарь». …Но, куда уж нам уж – супротив Жуковской закваски, некуда…. Ждём-с.
- Людмила Валентиновна, инструментальная закрыта и опечатана, - начал привычный доклад бывший военный, - Сергей Александрович, инструменты и механизмы получены все. Замечаний нет. – И он положил журнал на стол.
- Да какие тут замечания? …Железо, критикуй – не критикуй, с него то, не убудет…. А вот рабочие обижаются, что Вы им новый инструмент не выдаёте…
- Как это не даю? – он вопросительно сдвинул брови, - Выдаю, как положено…
- Но, старый… б/у отработавшее. А техника безопасности? А производительность? Расходный инструмент получаем каждый месяц, и его достаточно…. Зачем же беречь?
- Экономия!
- На ком, или на чём – экономия?
- Ни на ком и ни на чём…. А старый, ещё послужит… - и он начал вкрадчиво объяснять, что даже пожженные свёрла после заточки пригодны к работе, и наконечники для газовых горелок тоже, если их обжать до нужного диаметра, и плашки и метчики будут резать, если в два прохода да маслица побольше… - Экономика – должна быть экономной! - назидательно закончил теоретик.
- Да это ж устаревший лозунг!? Теперь же новое поветрие – ускорение, перестройка, гласность…
Косенка насторожился и посмотрел на меня как на заблудшую овцу.
- Это не поветрие, Сергей Александрович… А генеральная линия нашей партии! И Вы, как беспартийный, должны прислушиваться, а не критиковать…
- Боже упаси… от критики – генералов в линии и партии, матери вашей… - лозунговая демагогия меня заводит с полуоборота, - А посему, вот… - я протянул ему листок, написанный мною от руки, - …а вот здесь, распишитесь.
Косенка внимательно прочитал и спросил обмякшим голосом
- А премиальные, на каком основании?
- Будем считать, что пока оснований нет. Но обратите внимание на фразу: «в случае не выполнения распоряжения…», поэтому и распишитесь, что ознакомлены. А я думаю, что и «случаев» тоже не будет.
- А старьё надо списать …и в металлолом, - добавила старший мастер, - а то нам, при таком балансе, скоро нового давать не будут.
Слово «списать» на инструментальщика действовало, как звон укатившийся пиастры на Скупого Рыцаря.
- А вот здесь – я с Вами не согласен…, - он даже зафикстулил, - Не согласен! Это расточительно, безнравственно и непредусмотрительно…
- Ну, высоконравственны обычно те, кто дальше всех от решения задач… - пришлось вмешаться, сдерживая себя от более резких высказываний, - Да и, непредсказуемость – наука весьма точная…
Косенка раздраженно, но мастерски поставил подпись на копии распоряжения, а слово «ознакомился» - украсил парой вензелей.
- …А то, что Вы не согласны, может и хорошо… По вашей линии… - это плюрализмом называется.
Он был стар для таких слов, но казуистику, во всех её проявлениях, обожал, но как коммунист из казармы, внутренне ратовал за казарменный коммунизм.
Щенок сидел на подстилке и с серьёзным видом слушал эту «канонаду». Общаться с адептом всепобеждающих идей он не захотел. Боязно.
Его мозг усиленно работал над борьбой противоположностей… «Если быть оптимистом, - размышлял он, - значит твёрдо верить, что этот мир – лучший из миров… А если пессимистом, значит ужасно бояться, что так оно и есть… Нет, лучше оставаться собакой…» - но и в этом он пока сомневался.
- Ну, Дик, строгий у тебя хозяин?
Но этой фразы щенок не услышал. Глубокая философия бытия – сковала, опутала, оглушила…
- Да ну… Андрей Григорьевич, какой же он Дик?!
- Если собака – значит Дик…, - внушительно и веско заявил Косенка, - …До свидания.
И он вышел.
- Вот так вот… Людмила Валентиновна! «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире «железней» гвоздей!» - слегка переврал я поэта, - Плевать ему, что рабочие его тупым и б/ушным инструментом руки портят, теряют время, а значит и деньги… Посмотрю я, как он распоряжение выполнит…
- Выполнит… - уверила старший мастер, - Если на бумаге и с росписью – выполнит! Это он любит…
- Люд, возьми красавца на выходные… Я в Москву смотаюсь, детей посчитать и жену посмотреть…
- Конечно, возьму! И с большим удовольствием!
И был вечер. И был день пятый… «И создал Господь Бог зверей по роду их, и скот по роду его и всех гадов…»