- Маришка, - шептал Саша, приобняв ее, уткнувшись куда-то в самую ароматную прядь ее волос, - Маришка... Мне так нравится, как ты входишь... куда-нибудь... впервые...
Она щурилась от щекотки – его шёпот шелестел где-то возле уха.
- Ты сейчас была такой...
Несколько мгновений назад они вошли в самый что ни на есть обычный гостиничный номер.
- Ой, птица моя, ты же знаешь, я никогда-никогда не жила в гостиницах. Это так интересно!
- Чего ж тут интересного? Казенщина.
- Ну и что! Зато ты весь мой на ближайшие три дня. Все 25 часов в сутки.
Она запрокинула голову, подставив под поцелуй ушко, щечку, повернулась – в ее зеленых глазах с узкими от яркого освещения в комнате зрачками на секунду появилось что-то хищно-кошачье.
- Вот! Я же говорю – кошка! – Он зажмурился. – У меня просто перед глазами стоит картинка: я открываю дверь, а ты как-то так заглянула в проем, вытянув шейку, потом сделала один шаг, снова вся вытянулась, заглядывая будто из-за угла... Кошка – кошка и есть!
- Нет, не люблю я кошек. И котов. Противные они.
Она звонко поцеловала Сашу в нос, словно поставив точку в этой теме, и принялась распаковывать сумку. Не переставая болтать о том, что рассказала подруга о последнем отпуске, Маришка быстро расставила на тумбочке баночки и тюбики, повесила в душевой фен, полотенце, расправила на вешалке джемпер. Саша так сидел на кровати перед открытым чемоданом.
- А чего это ты сидишь? Давай, распаковывайся! – она упорхнула в ванную. – Я быстренько в душ, пять минут!
Когда она снова появилась в комнате, Саша стоял возле открытой дверцы шкафа, в одной руке вешалка, в другой - брюки.
- Я дико извиняюсь. Скульптурная группа со штанами, я к вам обращаюсь! Саш, ты же есть хотел, а теперь вот ковыряешься уже час.
- Ты же сказала – в душ пять минут. Значит, пять минут и прошло. Или не пять? Тогда ты и виновата!
- Ага, научила я тебя на свою голову. Так, мужчина! Начала романтизьма назначаю через полчаса. То есть, когда мы усядемся за столик и я уже успею все придумать про десерт.
Вздохнув, словно школьник, которого заставляют учить стихотворение, он повесил брюки, достал из чемодана свежую рубашку, параллельно вслух рассуждая о последних политических новостях. Маришка взглянула на него поверх зеркальца:
- Эй, ты не останавливайся! Тебе еще шесть пуговок застегнуть! – последнее слово прозвучало как «зыстенть».
- Что? – Саша даже встряхнул головой, чтобы вернуться из увлекшей его мысли о новом партийном лозунге. – Ты что сказала?
- Я говорю – застегивайся. Я губы крашу, не видишь что ли. Даю обратный отсчет! Три тысячи четыреста сорок шесть, три тысячи четыреста...
- Ой-ой-ой! Как будто ты – сама скорость!
- А то?! За сколько я обычно собираюсь? За 30 минут! Где ты видел такие скорости при создании шедевров? Правильно! Нигде! Потому – быстренько! Я когда голодная, я – ужас просто. Бойся, в общем.
- Все-все, готов. – Саша еще минут пять повертелся перед зеркалом, приглаживая расческой вьющиеся волосы на пробор.
- Ну что ты делаешь?! Опять а-ля маленький адольфик. Быстренько взбодри прическу! – Маришка, проведя рукой по его волосам, немного взлохматила челку. – Вот, теперь твоя элегантная проседь будет эффектно подчеркивать... – она запнулась на секунду, – в общем, что есть, то и подчеркнет.
- Тебе, как всегда, травы и томатного сока?
- Нет, у меня сегодня жажда мяса. И сладкого.
- О! Ну и прекрасно! Тогда винца, красного! – Саша с видом знатока взглянул на карту вин. – Так, тебе вот это нравится? – Он указал на какое-то французское название.
- Ой, Сашечка, ну ты же знаешь, для меня вина бывают сладкие-кислые и вкусные-невкусные. Желаю в меру сладкого и очень вкусного. 40 грамм.
Саша хихикнул, но как только подошла официантка, моментально вошел в роль – в меру вальяжно, неторопливо он обсуждал достоинства вин, словно на дегустации в винном погребе графского замка. Маришка, как боевая подруга, принялась соответствовать – спокойно разглядывала интерьер, скользя взглядом по публике, как и подобает истинной леди. Едва заслышав слово «десерт», леди встрепенулась.
- Как позже?! Нет уж, закажем сейчас. Потом я наемся и уже ничего не захочу. А так я буду о нем мечтать на протяжении всего шашлыка. Будьте добры, мороженое с горячей вишней.
За ужином Маришка слушала рассуждения Саши на его любимые темы, естественно, политические, всякие новости и сплетни, кивала и даже задавала вопросы.
- Давай пройдемся, совсем чуть-чуть! – выходя из ресторана, Маришка привстав на цыпочках, заглянула в глаза Саше. – Ну пожалуйста! Ты глянь, красотища какая...
Февральская ночь, словно по заказу, рисовала картину идеальной зимы: на темном небе сияли звезды, а полумесяц был так ярок, что если бы под ним простиралась равнина, а не были разбросаны стайки домов, наверное, можно было бы увидеть даже лунную дорожку как на море. Недавно выпавший снег похрустывал под ногами, хотелось распахнуть пальто и как в кино лететь на лихой тройке или просто бежать по улице.
Они шли молча. Как-то сама собой угасла беседа, Маришка погрузилась в свои мысли. Если бы Саша сейчас заглянул ей в глаза, он заметил бы ту самую глубокую и потаённую мысль, которую Маришка упрямо отказывалась ему высказывать, когда он заставал ее, словно врасплох. Он знал и намеренно не хотел прерывать молчания. Знал и, наверное, опасался, что эта ее думка может оказаться не совсем приятной. Не сейчас.
Их знакомство было достаточно неожиданным: молодой человек просто помог Маришке встать с земли, когда она, неуклюже поскользнувшись на подтаявшем и немного примороженном снегу, презабавно «присела» на ступеньку тротуара. Впрочем, в тот вечер больше ничего не произошло – она, то ли стесняясь падения, то ли из особенной мазохистской вредности, заторопилась домой. Они дошли вместе до остановки автобуса и попрощались, предварительно обменявшись номерами мобильных телефонов. Кажется, она даже как следует не рассмотрела его лица – намеренно не оборачиваясь, когда боковым зрением замечала, что спутник смотрит на нее с высоты своего роста, она изредка поглядывала на его профиль: получалось как-то снизу вверх – губы, нос, изгиб бровей … «Безусловно приятное лицо», - определила Маришка.
Время текло незаметно в привычном ритме между работой, домом и мелкими радостями неприкаянной женской души. Ожидание, словно состарившаяся яблоня, забывшая о возрасте, распускалось редкими небольшими цветочками-утехами, превращающимися в маленькие невзрачные плоды, уже не способные порадовать ни своим видом, ни вкусом. Пустые вечера, короткие встречи, ненужные люди – обыденность, нарушаемая лишь задушевными беседами с подругами, уже и не утомляла. «Я как кошка, которая гуляет сама по себе,» - заключила Маришка, и это сравнение показалось ей лестным.
И вот однажды на дисплее телефона высветился его номер.
- Да? Александр? – она на мгновение растерялась. – Ах, да, извините, не узнала...
А что было дальше? Саша вспоминал, как Маришка снова и снова поражала его своей лучистостью, теплом, серьезными рассуждениями, столь неожиданными после звонкого смеха и наивнейшего восхищения шоколадом или цветом проехавшего автомобиля.
- Я, кажется, люблю тебя. – В полумраке бара он вглядывался в лицо Маришки.
Она как-то напряглась, потом спрятала лицо в ладони.
- Зачем. Я не хочу. Понимаешь, я так долго была игрушкой в чьих-то руках. Я так не хочу. Ты ведь не можешь подарить мне весь мир. – Она не спрашивала. Не восклицала. Слова просто брались из ниоткуда, витали вокруг, оседали серыми хлопьями как пепел сигарет.
- Могу. Я могу все. Может быть, это впервые. – Ему хотелось вскочить и закричать. Но это было бы слишком картинно. Он пытался курить, но чувствовал лишь тошноту и головокружение.
«Сколько прошло времени с тех пор? Полгода, год, больше?» – Маришка брела, не поднимая голову, поддевая носком сапога снег. Она даже не пыталась смотреть вперед, просто брела, спрятав руку в карман Саши, перебирая и поглаживая его пальцы – тонкие, мягкие, почти женские.
«Когда я успела к нему привыкнуть? Может, это и есть любовь? Опять все то же, опять я завишу. Хотя, кому она нужна, эта независимость...»
Сон проходил как-то постепенно, светлея. Вот уже появились звуки, потом свет. Маришка открыла глаза, сначала совсем чуть-чуть, чтобы только разглядеть свет за окном – пасмурно или ясно? Потом повернулась на бок, и тут же сон словно рукой сняло.
- Ты что делаешь?
- Смотрю. На тебя.
- Давно ли?
- Ага.
Маришка потянулась, уткнулась носом Саше в грудь, засопела по-детски.
- А ты знаешь, что это нечестно? Подглядывать за спящим некрасиво! Мало ли, что я во сне выкинуть могу.
- Вот уж точно! Такого насмотрелся. – Маришка слегка напряглась по его руками. – Ты как солнышко. Ты даже во сне улыбаешься.
- Пора вставать, - то ли спросила, то ли пыталась саму себя убедить. – Сегодня у нас последний день.
- Да...– протянул Саша. – Какой последний? Нет. У нас с тобой впереди еще столько!
Маришка, ничего не ответив, встала, накинула шелковый халатик и, стараясь не смотреть на него, направилась в ванную. Саша продолжал лежать в постели, размышляя о том, что сегодня надо успеть еще сделать, чтобы на работе никто не смог заподозрить легкомысленно проведенного времени в командировке.
Маришка замерла, вглядываясь в ручеек воды, утекающей по тонкой желтой полосочке в раковине. «Как все скучно. Обыденно. Как будто вот так все тянется уже много лет. Опять мне подталкивать, веселить, заигрывать. А Саша от души наслаждается тем, что есть. А что будет? Ну хоть бы какой-нибудь намек. Так и представляется: армия заняла уездный городок, распределилась по квартирам, и постепенно подтянутые военные превращались в пузатых дядек в домашней рубахе за обеденным столом. В общем, удобства развращают.»
- Кутузову подъем! – Маришка брызнула ему в лицо мокрой рукой. – План-война без изменений.
После дня суеты и покупок, они пообедали, обсуждая увиденные книжные новинки, и направились на автовокзал.
- Мне всегда нравилось путешествовать ночью. Все так интимно...
- Да уж, все сопят, и только. Мариш, зря ты поездом не захотела.
- Автобусом быстрее. – «И ближе друг к другу», добавила она мысленно.
Последние зимние ночи как-то особенно темны. Будто зима нарочно сгущает краски напоследок, чтобы весна казалась ярче и желанней. Маришка сидела, повернув голову к окну. Рука ее лежала на коленке Саши. Пальцы слегка подрагивали.
«Все прекрасно. Все хорошо. Он любит меня. Любит. Я точно знаю. Я тоже. У нас все хорошо. Сейчас мы вернемся домой, да! Вернемся. Он снова поедет к себе, а я – к себе. Как бы он отреагировал, если б я попросила взять меня замуж?» Марина повернула голову в сторону Саши – он спал. «Вот, идеальное спокойствие. Партийное задание выполнено, удовольствие получено. Все пучком.» Марина встряхнула головой, словно разгоняя сгущающуюся как туча над головой непонятную злость. «На себя злись и на свои декларации свободы. Нужна она мне, страшно, - иронизировала она. – Хоть бы заснуть, что ли.»
Сон пришел незаметно, сократив последние часы в дороге до мгновения.
Такси притормозило у самого подъезда. Саша поцеловал Маришку, шепнув: «Я позвоню вечером.» Маришка взяла сумку, помахала рукой отъезжающей машине и замерла: «Как в фильмах про войну: вот он уезжает, а я остаюсь ждать и не дождаться.» Сердце вдруг сжалось, она с трудом удержалась, чтобы не побежать за машиной.
«Надо бы почаще выбираться с Маришкой в поездки. Никто не достает, и она заметно спокойней и нежней, - он даже потянулся от ощущения удовольствия. – Правда, молчаливая какая-то была в дороге. Ночь, наверное устала.»
«Фантазерка», - эта, следующая, мысль была какой-то тревожной. Он вдруг оглянулся: все еще виден был дом и фигурка Маришки у подъезда. Саша едва ни попросил повернуть обратно. «Глупости, - возразил он своей тревоге. – Женские фантазии.»
«Все же она кошка. Причем, всегда гуляет сама по себе.» - и Саша снова погрузился в мысли о работе, перемежающиеся предвкушением вечернего разговора с Маришкой по телефону. Как всегда, в полночь.