Принц своего короля

Артем Ферье
Тридесятое царство
Серпеня двунадесятое число

Когда Принцу исполнилось восемь лет, Король усадил его на колени и сказал:
- Сынок! Ты уже не малое дитя, ты вступил в отрочество и должен ведать, что когда-нибудь воссядешь на трон сей… Ты будешь государем, сынок, а добродетельность правителя отлична от добродетельности самого мудрого и праведного из малых мира сего. Ибо не только за свою душу в ответе государь, но за тысячи душ, и не его сердце в груди бьется, но сердце державы… Стезя же мудрого правителя – путь меж милосердием и строгостью. И что для простого смертного было бы злодейством, для владыки земного – грустная неизбежность.
Сейчас я поведаю тебе притчу, о царе и зодчем.
Жил один царь, и был он велик, грозен, но добр и справедлив. И задумал он возвести замок всем на диво, прекраснее которого твердыни не видел мир. И призвал в свою столицу лучшего зодчего - искусней с начала времен не бывало и уж, верно, не будет в века грядущие.
Прошло десять лет – и вырос над светлым долом, над дремучим лесом и над зелеными холмами замок, великолепием своим затмевающий все прежде сотворенное людьми и мощью своей подобный горе. И дерзко пронзали небо золоченые  шпили его, и под самым солнцем реяли горделивые стяги. И были стены его столь неприступны, что и самый отчаянный ворог помыслить не мог о войне с тем царем.
А что же зодчий? Зодчий получил свою награду сполна – и кое-что еще, сверх оговоренного… - по благородному лицу короля скользнула мучительная, мрачная усмешка. – Не мог государь отпустить зодчего с тем, чтоб воздвигнул он твердыни многие, подобные сей. Но и неволить его за грех напрасный почел, тем паче жизнь его губить. А решил ограничиться малым ущербом из возможного – и повелел зодчего ослепить. И сколь ни ужасна может казаться царева «милость», но истинно милостью она была, ибо не смел государь пренебречь державной надобностью в угоду природной своей кротости. Не мог попустить, чтоб иные цари имели крепости столь же великие и тем сознанием во враждебных своих умыслах укрепились. Посему избрал наидобрейшее из худого – но не позволил другому такому замку быть… Такая вот притча, сынок.
Принц поднял недоуменный взгляд:
- Как же замку другому такому быть не позволил? Разве не правда, что наш оплот – самый красивый и крепкий во всем свете?
Но король лишь улыбнулся с печалью – и принц понял…


Там же, десять лет спустя

Король призвал принца в свои покои, усадил пред собою и молвил:
- Сын мой возлюбленный! Уж довольно зрелости в тебе и мудрости, чтоб понять в полной мере волю мою и помыслы о благоустройстве отечества.
- Я весь внимание, государь! – Принц хотел, было, пасть на колени подле трона, но король остановил его почтительный порыв властною десницей, ласково, но твердо. И сказал:
- Нет, сын мой! Отныне буду говорить с тобой, как с равным – ибо явил ты доблесть в брани, как стольного полка воевода, и ум державный, как первый сенешаль королевства. Мой же век хоть и далек от заката, но  полдень давно миновал. И видно уж время, когда не станет меня. О том и поведу с тобой беседу…

«Держава наша велика, пределы ее необозримы, земли ее обильны.  Извне супостат нам давно уж не грозит и грозить не посмеет впредь, бо укрощен. Но другая опасность мне видится…
Как единый пастух совладать не сумеет  со стадом в сто тысяч голов, как ратарь единый вспахать не сумеет ту жниву, что вышла за край небозора – так и правитель един самовластный не в силах управиться с царством чрезмерным.
Потому я решил: быть разделу! Наследуешь ты, мой доселе единственный отпрыск, - и иные сыны, что будут зачаты отныне. Бо крепок я телом покамест и в жены намерен взять десять юниц.
Но завет мой таков: ты старшим над ними в союзе поставлен, и замок сей грозный и непревзойденный тебе отойдет!»
Принц, едва сдерживая слезы умиления и благодарности, облобызал отца и воскликнул:
- Отец! Верь мне – ибо твой я сын, и кровь твоя в моих жилах, и воля твоя в моем сердце, и разум твой во мне!
Сказав, он поднялся, расправил плечи и, усмехнувшись с задорным юношеским смущением, вопросил:
- Не правда ли, я красив и статен, отец?
Король кивнул, но лицо его выразило недоумение – поскольку было в осанке и голосе принца нечто непривычное.
Тот же четыре раза хлопнул в ладоши – и в тронную залу из четырех дверей вошли ратники дворцовой стражи, с секирами в руках и с мечами наголо, по дюжине из каждой двери.
- «Избрать наидобрейшее из худово…» - задумчиво промолвил принц, а после обратился к слугам, указав на короля: - Оскопите Его Величество!