Он не спал в эту ночь. Впрочем, как и в предыдущие – ее образ возникал перед глазами, как только пытался сомкнуть веки. В мозг навязчиво барабанили строки из стихотворения, заученного еще в школе: ”Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты...”. Он вскакивал с жеваной постели и злился, потому что ненавидел это мгновение и ту женщину.
В его беспощадной ненависти часто растворялись высокие женщины, на которых был вынужден глядеть снизу вверх. Он не понимал причуд природы, несправедливо раздающей свои сюрпризы.
А ей, словно было мало своего роста – она ходила в туфлях на высоких шпильках с противными металлическими набойками, вызывающе цокая ими по ступенькам.
Он знал, что она это делала ему назло, улыбаясь при встречи с ним. Это была странная улыбка, адресованная сразу всем и – никому конкретно. Он не здоровался с ней по утрам и уходил, не прощаясь. Ее имя царапало горло, застряв там рыбьей костью. Сравнивая ее с миниатюрными женщинами, он понимал, что ненависть его бессмертна.
Развалившись в уютном рабочем кресле, мужчина невидяще смотрел в окно офиса. Он представлял ее маленькой, сжавшейся от страха в комочек мечтой на огромном ковре. Однажды он подойдет к своей мечте поближе, возвышаясь над ней, такой жалкой, и ляжет рядом, чтобы увидеть боль в ее насмешливых глазах. И будет яростно любить ее прямо на ковре, вспоминая свои бессонные ночи, которые заронили семя сомнения в душу его жены. А потом пройдет мимо, бросив на нее сверху снисходительный взгляд, уничтожив в себе ее образ. И одной гордой женщиной на Земле станет меньше.
Он подвинул к себе чистый лист бумаги и набросал свои мысли по этому поводу, стараясь придерживаться обычного шаблона. Перечитал оду ненависти и любви – остался собой доволен. Перед обедом отнес лист, исписанный мелким размашистым почерком на второй этаж, сохраняя на лице оскорбленно-брезгливое выражение.
Она не чувствовала опасности, грозящей ей телефонным звонком. Рабочий день сбился с ритма и замер. С доверчивой улыбкой она ступила на серый ковер, утопая в нем шпильками туфель. Два месяца назад ее встретили здесь приветливо, теперь смотрели недоуменно и заинтригованно.
На столе лежала его докладная. Ее вызвали на ковер.
Он прижал ее к стене своим фиговым листом, вынуждая признать его выше, хотя бы – рангом. В распахнутую дверь своего кабинета он видел, как по бесконечно длинному коридору шла она, прямо держа спину. Он ждал ее с извинениями в кабинете, как в постели, но, прочитав себе приговор в ее понимающем взгляде, вобрал голову в плечи.
Ненависть неожиданно покинула его, растекаясь темным пятном по алому ковру любви. Он бродил рассеянный и опустошенный.
Через несколько месяцев его вызвали на серый ковер, понизив в должности и сделав – еще меньше.