Звонок в дверь. На пороге – Лёха.
Лёха – это пиво. Пиво – это хорошо!
Мысли мои неглубоки и «однослоганны». Потому что вчера тоже было хорошо. Вчера тоже было пиво. Только без Лёхи. А Лёха – это… Ах да, говорил уже…
- Только проснулся, что ли? – Лёха критически оглядывает мою монументальную фигуру. Фигура облачена в светлые шорты, надетые задом наперед и наизнанку. Воздаю должное Лёхиным дедуктивным способностям, отвечаю зевотным «Ага…»
- Пиво будешь? – что мне нравится в Лёхе, так это умение переходить к сути без экивоков, реверансов и медитативных упражнений.
Млею быстро: «старые дрожжи» плюс жара. Уже после третьей опьянел до того, что стал казаться себе протрезвевшим. Мыслительный аппарат кое-как заработал, но подтраивает на холостых. Что эта метафора значит – хрен ее поймет!
После четвертой возвращается память: вспоминаю, что у меня есть работа.
- Слушай, мне сегодня особо так напиваться нежелательно… - мой голос проолифлен дико извиняющимися интонациями. – Тут халтурка одна подвалила – обещал к вечеру сделать…
- Перевод? – Лёха проявляет интерес к моей работе: он понимает, что его получасовая проповедь о коттеджном строительстве и марках клееного бруса требует хоть какой-то расплаты встречным вниманием. Вообще же, он интересный собеседник – он просто слишком увлекается своими текущими делами.
Лет пять назад, когда Лёха работал барменом, я узнал почти все о коктейлях и низовом брожении. Нынче он работает хозяином небольшой строительной фирмы, клепающей дачные домики для народа. Того самого народа, слуги которого ютятся в казенных лачугах Барвихи и Жуковки. Глядя на эскизы Лёхиной фирмы, я проникаюсь величием демократии и своей страны!
Но сейчас мне некогда рассматривать эскизы, даже в целях патриотического самовоспитания. У меня – работа. Объясняю Лёхе суть.
Нет, не перевод. Типа, литературное творчество: вчера получил письмо от некой хохляцкой телепрограммы, наподобие «Окон». Предлагают сотрудничество: создание оригинальных и неизъезженных концепций.
Да, для тех, кто не в курсе: «Окна» - это что-то вроде парламентского исследования синенького платьица Моники Левински, обтруханного Первым Саксофонистом, но только в масштабе хрущевской коммуналки. Короче, собирают штуки три-четыре двоечников из театральных вузов и заставляют их:
А) изображать затейливые любовные тре- и более угольники;
В) нудно бубнить «я тебе так верила, а ты изменил мне с лучшей моей подругой» и «ты еще не знаешь, что не только с ней, но и с тем парнем, с которым ты изменяла мне всю дорогу, потому что на самом деле он голубой и всегда хотел меня, а не тебя»;
С) брызгать друг в друга заготовленным для таких случаев боржомом и накернивать ведущего по голове резиновым канделябром из наспех модифицированного фаллоимитатора.
Понятно, что в причастности к таким программам порядочные люди каются лишь под пытками, сразу после откровений вроде «в детском саду я пытался отравить воспитательницу настоем на сигаретных фильтрах» или «обычно я мастурбирую под «Варшавянку». Однако Лёха – друг детства, от него у меня тайн почти нет.
- И как – что-нибудь надумал уже? – спрашивает Лёха.
Нет, не надумал. Ладно, будем думать вместе. Две головы и ящик пива.
- Жена оказывается лесбиянкой и спит со свекровью? – предлагает Лёха.
Это даже не пристрелочный залп – это так, прочистка ствола.
Морщусь. Лёха и сам понимает, что тривиально.
- Зоофилия?
Напрягаю память: вроде, зверушек в студию еще не приводили. Хотя, конечно, я смотрел эти самые «Окна» всего пару раз – но, говорят, они всегда одинаковые. Как в блочной девятиэтажке до заселения. Изрекаю сомнительное утверждение:
- Зоофилия – это нормально!
- А с кем?
Перелистываю в памяти Брема. Домашняя фауна отпадает сразу: попса.
- Может, с ёжиком? – Леха отхлебывает из банки. Шестой, кажется.
Развожу руками:
- А как?
- Побрить!
- Ладно, как вариант… Только лучше, по-моему, с обезьяной. Шимпанзе.
На этот раз морщится Леха. Я все-таки продолжаю:
- Шимпанзе – самец. Трахает хозяйку. Его привез муж, капитан круизного лайнера.
Леха снова морщится:
- Только если с элементом насилия. Типа «Улицы Морг».
- Разумеется. Муж - в плаванье, шимпанидзе зажимает дамочку. А потом она входит во вкус…
«В студии сидит мужчина лет сорока, крепкий, осанистый, загорелый, с благородным и открытым лицом. Во флотской форме. Сразу видно – капитан дальнего плаванья.
Ведущий. Наш сегодняшний гость – Орест Эрастович, человек, у которого, кажется, нет никаких причин для расстройства. И здоровье отменное, и профессия почетная (он капитан большого белого парохода, что плавает в экзотические страны). И бабок – как у дурака фантиков. Но почему-то уверяет, будто все равно глубоко несчастен. И где только повод найти умудрился, кретин? Спросим его самого, за каким хреном он притащился в нашу сраную студию!
Орест Эрастович. Здравствуйте! Я очень беспокоюсь по поводу своей жены. Будучи капитаном большого белого парохода, я часто уплываю в экзотические страны. На полгода и более. А жена остается одна. Так вот, по сведениям из достоверных источников, раньше к ней ходили. А в последний мой рейс – нифига…
В. (перебивает). А откуда вы знаете, что раньше к ней ходили?
О.Э. Я посадил у подъезда специально обученную бабку. Паралитичную. Она сидит днем и ночью, и в дождь и в снег, потому что уйти все равно никуда не может. И все запоминает.
В студию выкатывают инвалидное кресло с бабкой.
Бабка (шамкает). Вот как на духу: ходили раньше ж то, а то ишо как ходили, родёмые! (со скрипом загибает артрозные пальцы) И дохтур-пихвенник в стекляшках, и Серафим Назарыч с лютиками, и Федька с шоколадками в целлофане, и да хто только не шастал… Кажный день-деньской, а особливо – к вечерУ! И в окошке свет до петухов, и гыканье, и уханье, и ахи-охи срамные! (от возбуждения принимается расхаживать по залу, энергично трясет головой, размахивает костлявыми руками)…»
Леха кривится:
- Давай бабку на хрен купируем? Затянуто!
По размышлении соглашаюсь. Извини, бабуля, nothing personal – но requiescat in pace, кошелка языкастая!
«О.Э. Вот я и подумал: до климакса супружнице – как от Ямайки до Антананариву, так чего, спрашивается, не ****ует, как все, в мужнино отсутствие? Аномалия-с! Али хворь какая?
В. А вот давайте зададим этот вопрос самой супруге Ореста Эрастовича! Прошу любить и жаловать: Камелия Прохоровна!
Под аплодисменты в студию входит рослая пышногрудая дама бальзаковского возраста (специально для тупых порно-мультипликаторов: это немного за тридцать лет, а не за пятьдесят!). Тип – пергидрольная стерва №3.
Камелия Прохоровна (с вызовом). Здравствуй, дорогой! И что ты хотел узнать?
О.Э. (чуть теряется). Ну, дык, это – почему ты от меня налево не гуляешь, как не капитанова жена вовсе?
К.П.(оскорблена). Как это не гуляю! Еще как гуляю!
О.Э. (саркастично). И кто ж твой полюбовник?
К.П. Ты действительно хочешь знать?
О.Э. Ну, вообще, да, любопытно…
К.П. Ну смотри – сам напросился!
В. (торжественно). Хахаля – в студию!
Под звуки марша Мендельсона вводят шимпанзе. Он облачен в парадный капитанский китель, на оттопыренных коричневых ушах - фуражка с медным «крабом». Гримасничает, подпрыгивает, причмокивает чувственными, вытянутыми в трубочку губами.
Трубка падает из капитанского рта.
О.Э. Бумба?
К.П. Да! Наш Бумба! И тебе до него – как фабрике «Большевичка» до «Гуччи». В смысле секса. Мы любим друг друга!
Обнимает шимпанзе. Тот радостно гукает, хозяйски тискает тыквенные ягодицы Камелии Прохоровны…»
- Пиво – йок? – верчу в руке пустую банку, комкаю со скрежетом.
- Яхчи!
- Нам еще надо?
- Так сценарий ведь не дописали!
По дороге Леха критикует нашкрябанный нами бред:
- Постновато как-то! Интриги реальной нет. Страсти нет африканской!
Я пожимаю плечами, ворчу:
- Как нет? Шимпанзе – африканский, значит, и страсть африканская!
Лёха останавливается, задумывается, электрически пощелкивает пальцами:
- Нужна еще одна ключевая фигура. Драматическая и инфернальная. Друг семьи, вроде Яго.
Идем дальше, обсуждаем тему.
Шимпанзе был подарен капитану другом и первым помощником с того же большого белого парохода. На серебряную свадьбу. Нет, не на серебряную – рановато для серебряной. На медную какую-нибудь. Латунную, мельхиоровую, ферритовую. Пробьем потом по Яндексу этот вопрос. Неважно. Муж и не догадывался, какой грех выйдет между «подарком» и супругой. Думаем, нужно ли включать сцену первого брутального изнасилования Камелии Прохоровны грязным животным.
Импровизирую предполагаемый монолог жены, громко и с чувством:
- Знаете, секс с шимпанзе – это такое, такое неземное… нереальное… Это почти как, как…
- Почти как с хачом! – Лёха гнусно лыбится.
Ну, расисты мы, расисты. Я – еще ничего, а Лёха – полный мрак. А бывшая жена его, армянка, так вообще никогда не пользуется ласковыми словами «хачики» или «зверьки» применительно к своим «сокавказцам» – она хлеще говорит. Все москвичи расисты…
Отфыркнувшись, продолжаю завывать и жестикулировать:
- А сначала, знаете, было страшно. Жутко. Представьте – я одна, в ванной, совершенно голая – и тут рядом оказывается это волосатое, дикое животное… Глаза горят похотью – оно хватает меня своими лапами… А знаете, какие сильные у него лапищи? У меня потом синяки на руках две недели не сходили… Я ору, вырываюсь – но куда там? Оно заваливает меня прямо на кафельный пол, переворачивает одним могучим рывком, как плюшевую игрушку – и яростно овладевает сзади…
Лёха одергивает меня за рукав футболки – оказывается, мы уже в магазине. Продавщицы и прочая публика посматривают с явным интересом, но интерес этот какой-то нездоровый. Пива нам, впрочем, все же отпустили.
- Весь упор – на друга-Яго! – напоминает Лёха, когда я снова усаживаюсь за комп.
Мои пальцы как всегда сноровисто молотят по клавиатуре – они совершенно автономны от дрейфующего невесть где сознания.
«Орест Эрастович. Убить Аркашу мало за такой «подарочек»! Но кто мог знать…
В. Кстати, возможно, зрителям будет любопытно выслушать мнение на этот счет самого Аркадия, старшего помощника Ореста и прежнего владельца Бумбы. Встречайте!
Звучит тема Дарта Ведера из Лукасовских «Звездных войн». Входит Аркадий. На его губах – улыбка мрачного удовлетворения.
О.Э. Аркадий, друг! О, ведал ли ты, сколь роковым окажется твой подарок для нашего семейного союза?
А. (кивает). Ведал. Еще как ведал. Собственно говоря, я все и устроил.
Камелия Прохоровна. Как это «все устроил»? Ты ври – да не завирайся! Это любовь, Аркаша. Наша с Бумбашей любовь!
А. Да, то любовь, Камеша, но не ваша. То моя любовь к тебе – поруганная, преданная, но не забытая! Ибо я не забыл той страсти обоюдной, что бушевала в нас в шестом и пятом классах средней школы! Ужель не помнишь ты миндальное пирожное, что я тебе пожертвовал, хоть сам томим был лютым гладом? Ужель не помнишь, как я подносил твой ранец до заветной двери с надписью зеленой «Kiss»? О да, ты все забыла – и самодовольного, ничтожного Ореста, сего душой убогого и телом нищего скопца – мне предпочла! Так получи ж теперь свою расплату!
О.Э. (крайне растерянно). Аркаша?
А. Нет, не Аркаша я тебе – но ангел-мститель с пламенным мечом. (Чуть понижает пафос) Да, я специально отобрал самого похотливого шимпанзе на всем западном побережье Мозамбика… Помнишь мою трехдневную отлучку, когда мы стояли в Нджамене? А после натаскал его на шлюхах, что Камелии под стать. Извел немало денег я на гонорары падшим девкам, и на бананы Бумбе, поощряя тем его к разврату! За то обрел уверенность: лишь только Бумба с бабою твоей уединится – произойдет, что дОлжно!
К. П. Негодяй! Но впрочем, даже рада я, что вышло так: мы счастливы с Бумбашей!
А. (криво скалится). И будьте счастливы. Недолго… Ибо вы не знаете главного: я отбирал не просто обезьяну, но пораженную иммунодефицитом!!!
Повисает гнетущая тишина – все в шоке.
В. А как же те несчастные блудницы? Ведь это ж преступленье против человечества!
А. (равнодушно пожимает плечами). Человечество тоже заслужило мою месть. У меня нет причин любить человечество, ибо и оно было жестоко ко мне. Ну куда это годится – тридцать два года, а всего лишь старпом? И езжу на левой «тойоте» с правым рулем…
Орест рычит, бросается на Аркадия. Тот отбивается, но капитану все же удается вцепиться зубами в ненавистное горло. Брызжет кровь.
Камелия истерически визжит и тоже подскакивает к Аркадию, царапает ему лицо.
Бумба возбужденно подпрыгивает, швыряет в дерущихся апельсинами и яблоками с интенсивностью реактивного миномета. Ассистенты подносят все новые корзины.
Орест обращает к зрителям окровавленную пасть, осклабленную в мстительной радости.
О.Э. Ну все, теперь и Аркашу сия чаша не минует! Теперь он тоже инфицирован… Ура, мы все обречены!
В. (к зрителям). Вот ведь как оно обернулось-то, а? Ну что ж, давайте, что ли, обсудим поведение наших сегодняшних гостей…»
- Ну, вроде, все… - откидываюсь в кресле с чувством выполненного долга.
- Еще сходим?
- Ща, отшлифую, орфографию проверю, отошлю – и можно обмыть…
На следующий день мне пришло письмо от редактора программы с пометкой «Форвард»:
«Дим, привет!
Знаешь, что-то директора слишком сильно твой опус рубанул. Вот, что он мне отписал:
«Сабарову гонорар перевести, как обещано, – но программу, пожалуй, прикроем. Свинство это все же… Нехай москали балуются…»
А я не в обиде: и денюжки получены, и совесть чиста, условно-досрочно…