ТАБУРЕТ
В последнее время странные мысли стали посещать табурет. Видимо, сказывалась наступившая старость. Вообще длительность жизни у табуретов и табуреток разная. Все зависит от условий, где они проводят свой век, и отношения к ним людей. Некоторые, бывает, и года не живут, а кто и более сотни лет простоять может.
Наш табурет уже давно жил один. Был он без роду, без племени, поскольку никогда не носил на себе клейма мебельного завода. Сколотил его ныне покойный дед хозяина в далекие довоенные времена. Вышел табурет не красавцем, но на вид крепким и вселяющим уверенность в своих силах. Будто извиняясь за не слишком идеальный вид своего неотесанного детища, столяр в пару ему сделал табуретку. Вроде конструкция одна, ничего особенного, но только приятельница табурета выглядела как-то изящно и женственно. На такую даже лишний раз ногами становиться не хотелось, а если человек и садился, то осторожно, а не бухался со всей мочи. Нрав у табуретки оказался веселый, все пошалить любила: то скрипнет под сидящим, то отодвинется, когда человек садится. Нравилась она табурету. Жили они душа в душу много лет, разговаривали по ночам, мечтая о тех чудесных временах, когда без человеческих рук появятся у них маленькие табурята. А несколько лет назад табуретку увезли на дачу, откуда она так и не вернулась.
Табурет ждал подругу все лето, пока возвратившийся осенью эмалированный таз не рассказал, что с его возлюбленной приключилась беда. Решила хохотушка в очередной раз порезвиться, да и скрипнула под хозяйкой, когда та с нее белье вешала. Но то ли нагрузку не рассчитала, то ли годы для озорства уже вышли. Только женщина, испугавшись скрипа, пошатнулась, а одна из очаровательных ножек табуретки возьми, да и подломись. Лечить шалунью не стали, а выбросили на ближайшую помойку, где ее вскоре разобрали мальчишки, сделав из обломков четыре автомата и один деревянный щит. Вот так табурет остался в одиночестве. Очень страдал, конечно, вздыхал по ночам, но новой подруги себе не желал. Однолюб был.
Всю свою жизнь табурет верой и правдой служил людям. Никто не мог на него пожаловаться. В качестве благодарности, когда ему за седьмой десяток перевалило, выставили на балкон, чтобы глаза в квартире не мозолил и вид не портил. А чтобы без дела не маялся, поставили на него сверху здоровую кадушку с квашеной капустой. Но что это за дело, держать на себе глупую деревяшку, которая в жизни кроме капустного крошева, да соленых огурцов и не видела толком ничего. Пообщаться и то не о чем.
Всего и осталось у табурета в жизни одна радость. Раз в год его вносили в большую комнату и, обернув цветной бумагой, ставили на него елку. Две-три недели табурет чувствовал себя вновь полезным и молодел в душе. Даже старческий скрип, полученный на балконе от вечных ветров, дождей и палящего солнца, куда-то пропадал. Заходившие в комнату люди радовались празднику, любовались елкой. Но табурет был уверен, что частью своего хорошего настроения они обязаны ему. Ведь если бы не он, где бы эта елка стояла? И праздника бы никакого не было.
За то время, пока табурет стоял в комнате, он постоянно пытался общаться с остальными обитателями, хотя те его упорно игнорировали. В самом деле, кому нужен какой-то старик, который только и может, что держать елку, да брюзжать? Хотя скажи табурету, что он ворчит и жалуется на жизнь, то наш герой непременно рассмеялся бы деревянным скрипом. Просто своими разговорами этот, мешающий остальным, дед пытался поделиться своим опытом, мудростью. Ведь повидал он и наслушался много чего на своем веку в отличии от молодежи. Сколько на нем народа пересидело, какие только истории не рассказывали и проблемы не решали. А одних переездов перенес, сучков на ножках не хватит. Мир посмотрел, не то, что дорога с завода в магазин, да оттуда в квартиру, причем все внутри упаковки. Табурет хотел наговориться на оставшееся в году время, когда его вновь изолируют от приличного общества, отселив к капусте.
Но все речи старика оставались без внимания. Цветы вообще все пропускали мимо листьев, поскольку не пристало живому опускаться до неодушевленной деревяшки. Даже стоявшая на табурете елка, и та туда же. Осталось всего несколько деньков похватать из последних сил водный раствор, после чего сама станет никому не нужной деревяшкой, а нет, достоинство держит. Только иголками недовольно осыплет, когда бубнеж табурета совсем невыносимым становился.
Старая люстра наверняка могла бы с удовольствием пообщаться, тем более, что она была даже постарше. Но какой из нее собеседник? В ночное время все люстры спят, а если и бодрствуют, значит, работают для людей. Но при людях все вещи притворяются неживыми, тут не поговоришь.
Настенные часы попросту ни на кого не обращали внимания. Они считали себя центром этой маленькой вселенной, местным вершителем судеб и постоянно выглядели чрезвычайно занятыми, озабоченно тикая и отсчитывая жизнь каждого из присутствующих. Поэтому к такому важному предмету табурет даже и не обращался, побаивался.
Различная посуда, две вазочки и несколько статуэток, прописавшихся в комнате, над словами старика напыщенно вздыхали. Всем своим видом они при этом показывали, что есть вещи, несущие людям красоту и высокое, а есть мужланы, существующие только для черной работы. Например, услужливо подставиться хозяину, когда тот захочет присесть и полюбоваться изящным.
Шкаф, сервант и стол к рассуждениям табурета прислушивались, но скорее от скуки. Внутри себя крупная мебель лишь зло посмеивалась над занудным карликом, который в силу своего роста явно не понимает того, что им видно свысока. Похохатывали над табуретом и диван с креслом, но добродушно, в силу своей мягкотелости. Да и какой никакой, а родственник все-таки, пусть дальний и из деревенских.
Старик ни на кого из временных соседей не обижался. Молодые еще. Да и правы, статус у него явно ниже. Слегка оскорбляли табурет лишь его прямые собратья - стулья. Едва он начинал говорить, как эти молокососы чванливо морщили свои вычурно выгнутые спинки и о чем-то перешептывались с пренебрежительным смешком. Этого высокомерия табурет стерпеть не мог. Служат-то для одного и того же. Только у старика вид неказистый, да краска на дощатом сиденье пооблупилась, а этих зеленых гордецов вместе с пошленькой обивкой время еще не потрепало, да и мода к ним пока благосклонна.
Тем не менее, всем обитателям комнаты табурет все равно был несказанно благодарен. Открыто не хамят, не затыкают, и на том спасибо. А уж слушают или нет, неважно. Главное, что дают выговориться, мебелью себя почувствовать, а не подставкой для капусты.
Но время шло, заканчивались и новогодние праздники. Елка уже давно превращалась в высохшую мумию, но табурет старался стоять по стойке «смирно» и лишний раз не переминаться с ножки на ножку, чтобы желтые иголки с нее не осыпались. Он считал, что так люди меньше обратят внимание на мертвую деревяшку, а, значит, дадут старику еще несколько дней понаслаждаться нормальным обществом. К тому моменту, когда табурет своими беседами в пустоту начинал уже выводить из себя не только мебель, но даже часы, сбивая их точный ход, хозяин все-таки с чертыханием снимал игрушки и выносил на помойку лысую палку, бывшую когда-то пышнотелой красавицей. Табурет же отправлялся вновь коротать дни под тяжестью кадушки в своем заточении, которое называл про себя «Кладбище ненужной мебели». Какое-то время он еще пытался поболтать хотя бы со своей постоянной соседкой сверху, делясь впечатлениями от увиденного, но вскоре это ему надоедало. Набрала в рот капусты, да только и знает, что исходить рассольными слюнями сквозь щелки. Хоть бы слово в ответ промычала, высказала мнение.
А в последнюю весну табурет почувствовал себя совсем скверно. Зима оказалась ветреной, мороз часто сменялся оттепелью, вот и подхватил, видать, старик табуретный ревматизм. Не чувствовал уже в ножках уверенности, да и сиденье сильно ломило. Не знал, доживет ли до следующего Нового года, поскольку, того и гляди, рухнет под тяжестью кадушки. Вот тогда и задумался табурет о смысле своего никчемного бытия.
- Ради чего жил? - с обидой спрашивал он себя. - Все старался людям угодить. Сесть хотите, будьте любезны, ногами встать, всегда, пожалуйста. Не для наград же, думал, что пользу приношу. Ну и где она, польза? Умри я сейчас, вынесут меня на свалку, и думать забудут о пользе этой. Никто не вспомнит и добрым словом не помянет. Никому я не нужен. Стулья, и те сторонятся. Оно и понятно, у них еще все впереди, а я, никому не нужный хлам, списан на ветродуй. И ради чего, спрашивается, существовать дальше? Считать дни до новой елки? Нет, это не цель в жизни. Тешу себя мыслью, что еще во мне потребность имеется. Не будет меня, что, другой подставки для елки не найдут? А настоящей цели-то, если разобраться, и нет. Устал я от этого.
С каждым днем эти размышления все сильнее расстраивали старика, пока он окончательно не свыкся с мыслью о том, что застоялся на этом свете. Пора и свалку знать.
- Послушай, соседка, - решился обратиться табурет дождливым летним вечером к кадушке. - Давно мы с тобой здесь торчим. Сроднились, можно сказать. Просьба у меня к тебе будет. Надави ты посильнее, чтобы сломался я. Не вижу смысла в дальнейшем прозябании.
- Я, сосед к тебе хорошо отношусь, - спустя какое-то время впервые заговорила кадушка. - Да и сама иногда подумываю упасть с тебя, и расколоться, чтобы избавиться навсегда от этого опостылевшего рассольного запаха в каждой дощечке. Но не вовремя ты обратился. Капусты во мне почти не осталось. Так что, как не дави, а масса нынче у меня не та. Будь ты хлипким, и то бы ничего не вышло, а уж при твоей крепости. Хоть и стар, а стоишь, держишь. Мне пользу приносишь, что чувствую себя уверенно, рухнуть не боюсь. А это, поверь, уже великое дело, когда ты нужен хотя бы кому-то. Поспешить на свалку, дело, конечно, сугубо личное, но уж придется потерпеть до осени, пока меня снова капустой не наполнят. Ну, чего смолу распустил? Может, все обойдется еще. Ты, главное, надейся и верь. Без надежды-то оно, действительно, жить незачем.
Что-то всколыхнули эти слова в табурете. Покряхтел он, и стал обещанной осени ждать. Да и на кадушку стал с иной стороны смотреть. По ночам ей истории свои рассказывал. Та слушала внимательно, и в свою очередь подбадривала старика добрым словом. Так и простояли, пока листья не стали желтеть. Тут и засол новый подоспел. А табурет уже колебаться начал. Может, не так уж плоха его жизнь?
Чем бы закончилась эта история неизвестно. Но только пока женщины на кухне капусту рубили, решил хозяин, наконец, горшок с цветком на стену повесить, чтобы хозяйка не обвиняла его в полной домашней бесполезности. Взял стул и встал на него, чтобы дырку для гвоздя в бетоне сделать. Только напрягся, на дрель посильнее нажал, а стул возьми, да и развались от натуги.
- Вот дурень, - всплеснула руками хозяйка, прибежавшая на грохот и увидевшая лежащего на полу мужа. - Никакой пользы от тебя, одни убытки. Мебель хорошую поломал. Додумался со своим весом с ногами на стул хороший влезть. Нет, чтобы табурет с балкона принести. Сломал бы, так не жалко.
- А и верно, - потер ушибленный затылок хозяин и поковылял на балкон.
- Ну, сосед, вот и пришел твой звездный час, - шепнула кадушка табурету. - Не оплошай. Покажи, этой хлипкой молодежи, что есть еще запал.
- Ой, боюсь, не выдержу, - испуганно ответил старик, оценивая приближающегося хозяина. - Годы уже совсем не те.
- А и не выдержишь, так погибнешь хотя бы героически, на боевом посту, а не под капустой, - подбодрила кадушка. - Табурет ты, в конце концов, или стул хлипкий?
- Верно говоришь, - неожиданно раззадорился старик. - Была не была, буду стоять до победного!
Возле стенки он укоренился попрочнее, напрягся и...
- И что же это я такую хорошую вещь на балконе едва не сгноил? - задумчиво осмотрел табурет хозяин, после того, как повесил горшок. - Накупили барахла, ни сесть, ни встать без ущерба для здоровья. А это же еще дед мой делал. На совесть сколочено. Не то, что нынче все на клею.
Пожалуй, в этот момент табурет слушал лучшие слова в своей жизни. Он с гордостью посматривал на поникшие спинки оставшихся стульев и незлобно думал: - То-то, знай наших...
С той поры к старику вновь вернулась цель. Он воспрянул духом, почувствовал былую силу. Хворобы же и скрип прошли сами собой. Свежевыкрашенный табурет поселился в коридоре возле обувной полки и по надобности был надежной опорой и помощником хозяину и его близким. А на Новый год он по-прежнему держал на себе елку, снова считая, что в хорошем настроении людей есть и его немалая заслуга.
Среди обитателей же комнаты табурет стал пользоваться немалым уважением. Кроме цветов и люстры теперь все прислушивались к его болтовне, почтительно вставляя свои замечания или комментарии. И посуда с вазочками и статуэтками больше не фыркали, признав, что этот старик тоже приносит определенную пользу в эстетике. Хотя бы потому, что держит на себе елку и без него ни цветок повесить, ни картину прибить. Даже часы, к которым табурет так и не решился обратиться, иногда, хотя бы на секунду, замедляли свой ход. Пусть старику будет приятно.
Единственно чего не хватало табурету, так это кадушки, подарившей ему второе рождение. Она теперь стояла на склеенном вновь стуле, и свидеться никак не получалось. Тем не менее, бывшие соседи всегда с оказией старались передать друг другу привет и пожелания долгой и полезной жизни...