Каменная Майя
-Никому не рассказывал, а тебе расскажу. Только смотри, чтоб не переврал ничего, потому что история мне сердечная. Важная история. Так было дело. Я раньше на железной дороге работал, в бригаде на Василёвском участке. Хорошо работал. Пил я тогда мало, усердный, что бригадир скажет, то и сделаю. И не просто так, а с умом, с желанием. Чтобы лучше. Я так всегда работаю, по другому и не могу. Мужики сначала на меня скалились, думали, что я выслуживаюсь, а потом поняли, что такая у меня сущность и успокоились. Тем более, что я на них не стучал, мог и денег одолжить. У них всегда денег не хватало, на самогон. С получки долги отдадут, что-то жены выхватят и снова мужики без денег. А выпить охота. Ладно, если удастся пару шпал загнать или скобу всякую, но это редко. Чаще так бывает, что бегали в соседнее село к старушкам в долг брать. Старухи кому давали, а кому и нет. Кто уж совсем задолжает, так тем и никто не давал. Мучились. Остальные свои точки имели, где их знали и могли в долг поверить. Каждый свои точки берёг и никому не показывал, ходили за самогоном всегда по одному.
Раз и меня погнали. Узнали в отделе кадров, когда у меня день рождения, купили мне петуха китайского с часами за рубль и требуют могарыча. И тут уж лучше уступить, потому что настроились мужики выпить, если не потрафить, значит быть ссоре. И побежал я в село. Где покупать, не спрашиваю, потому что знаю - не расскажут. Не велика хитрость, найду.
Прибёг я в село в пару хат постучался, всюду меня гонят, когда на третий раз открывает молодка. И такая значит приятная, что я даже растерялся. Стою с червонцем и наблюдаю. Она мне улыбается. Росту среднего, в теле и лицо, что у ангелочка. А я ж человек молодой и сразу телесно сомлел. Стою и нет во мне силы, чтоб даже двинуться. Засмеялась она, что-то спрашивает, а я и не слышу ничего. Только очень мне стыдно стало, что стою, будто дурак. Сорвался я с места, где и силы взялись, убёг. Потом уже из села выбежал, заскочил в посадку, к дереву прислонился, пыхкаю и так мне тоскливо сделалось. Что вот хожу, брожу, жизнь то она идёт, проходит, а вот баба та никогда моей и не будет. Так хреново сделалось, что хотел я даже в общежитие идти, прогул устраивать, но остепенился. Никогда не даю я себя всякой чепухе захомутать. Взялся душевно за грудки, трясонул, по щекам бахнул и стал по полочкам раскладывать.
Чего это я нюни распустил. Заболел или деньги украли или случилось что? Ничего. Жизнь как шла, так и идёт, я при жизни. А что до бабы, так хороша, спору нет, но с чего это я взял, что не быть ей моей? Парень то я видный, с блондинистым чубом, крепок, поглядывали на меня барышни. Так что сопли подобрать и далее существовать уверенно.
Так я мысленно укрепился, снова в село пошёл, выискал бабку, купил литр самогона да помидоров солёных и пошёл в бригаду. Мужики потом ещё не раз бегали, я работать пошёл. На следующий день стал я узнавать, что за баба и оказалось - учительница. И очень порядочная, имели к ней поползновения и голова и с города приезжали, но она им от ворот поворот, снимала комнатку у строгой старушки, по всему видать, что девушка порядочная. Чтоб ей жизнь не поганить, прямо не пошёл. В селе то всё видно, я может только поговорить приду, а слухи потом пойдут самые похабные.
Письмо я написал. Что так, дескать и так, имею намерения самые толковые, что сразу вы мне понравились, слышал про вас только хорошее и оттого думаю, что вместе нам будет не без радости. Описал я, что сам за человек, фотографию приложил, где я в пиджаке да при галстуке, будто институт закончил. Она и ответила. Что внимание моё ценит и будет рада встретиться, только в городе. Отписал я ей дату, когда, как раз на Первомай выходило. Принарядился я, расчесался, духами вспрыскнулся, букетик купил и пошёл в центр. Там народу много гуляет, солнышко пригревает, тепло этак, хорошо. Тут и она, Майя её звали. Тоже наряженная и такая уж ладненькая, такая уж милая, что гляжу на неё и кровь играет. Хороша.
Познакомились мы, скушали по мороженному, ходим, беседуем. Она меня за руку взяла, что мы из парочек не выделялись. Совсем рай.
-Давайте в парк сходим, там аттракционы работаю и шашлыки жарят.
-Пойдём.
Спустились мы в парк, покатались на орбите, потом я по шампуру купил, предложил и сто грамм, но отказалась. Сидим на пеньке таком большом, гляжу, как же она аккуратно мясо кушает. Оно сочненькое, только какая капля нависнет, а Майя её язычком подбирает. Красота прямо.
Потом сели на колесо обозрения. Чуть поднялись, гляжу я по сторонам, в соседних кабинках все целуются. И я, осторожно так, чтоб не подумала будто нахал, придвинулся, обхватил за плечо и прямо, как говорится, в уста. Она не стушевалась и такая приятность началась, что не заметил, как несколько кругов намотали. Тётка внизу стоит и нас не беспокоит, зато когда уходили, так сказала за сколько платить. Может даже и добавила круг другой, но мне тогда всё равно было, потому что словно пьяный. Идём в обнимку, беседуем. Тут она говорит, что отлучится ей надо. Ну, то есть в туалет. Я её отвел куда надо, там целая череда кабинок стоит. Ожидаю. Когда вижу, за кабинкам пацанва какая-то толчётся. Я так, бочком-бочком, гляжу, а они, гадёныши, подглядывают в дыры.
-А ну, вон отсюда!
Стоят, улыбаются.
-Сказал, вон отсюда, шваль!
Они на меня пошли. Бить хотели. Только железнодорожника голыми руками не возьмёшь. Я так кувалдой намахался, что руки, как железные. Дал я им прикурить, летели и переворачивались. Майя выскочила, встревожилась из-за меня.
-Не бойся, и не таким по морде давал.
Пошли мы с ней дальше по парку гулять. Потом на бережок вышли, сидим на парапете, я себе пива купил, ей лимонада, на солнышке беседуем. Гляжу, люди на лодках плавают. Пошли мы на станцию, взяли лодку напрокат, я на весла сел, гребу и чую сколько во мне сил накоплено. Что птица по Пслу метался. Уже далеко за обед было, когда сказала, что пора ей, чтоб на автобус успеть.
Провожаю я её и хорошо мне и ясно, что сошлись мы считай. Будем теперь вместе, потому что подошли друг другу. Хорошо нам вместе и приятно. Вот так Первомай, славный день.
Уже на выходе из парка, вдруг валит к нам урла. Человек с десять, взрослые все, а с ними парочка тех малолеток, что я от туалетов гнал. Показывают на меня пальцем. Чувствую, что будут неприятности. За себя то не боюсь, а за Майю страшно.
-Сейчас, я сцеплюся, а ты беги. Вот пятак, метров через триста телефон будет, вызывай милицию.
-Не побегу.
-Майя!
-Не побегу.
Тут подошли они, наглые, лезут на рожон, всё норовят со спины зайти. Это у них маневр такой, чтоб потом грохнуть по затылку и ногами. К Маей лезут, чуть ли не лапают. Я их знаю, не остановятся. И лебезить перед ними не надо, эти уж как пиявки, вцепятся - не отпустят. А драться, ведь затопчут, скоты такие. Безвыходность полная. Но тут помог мне Бог. Вдруг вижу, бобик милицейский вдали едет. Как закричу, да как одному в морду заеду. И Майа всё поняла, тоже давай кричать. У неё голос сильный. Милиция к нам и свернула. Урла видит, что такое дело и в рассыпную. Только и успели, что нос мне расквасить да Майке ремешок на сумочке порвать. Пошла она со мной в общежитие, чтоб рану мою обработать, а домой не пошла.
Так и началась у нас любовь. Часто приезжала она ко мне в общагу, приносила на работу обеды, я к осени собирался в обходчики перейти, чтоб в селе и жить. У обходчика домик свой есть, так что заживём. А как же не зажить, если я хороший, а она ещё лучше. Планировал.
Уже летом раз принесла мне Майя тормозок, я взял у бригадира дрезину, хотел отвезти, чтоб барышне моей по полотну не шастать. Едем, разговариваем и тут взяла меня блажь. Майя сидит в ситцевом платье, будто яблочко наливное, дело ж молодое и славно бы где-нибудь да слюбиться. А тут ветка в сторону. Я то больше года уже работал, а на ветке этой и не бывал. Стояла она ржавая да заросшая, никто её не ремонтировал. Когда-то спрашивал мужиков, куда ведёт, но они намололи с три короба чепухи всякой, потом забыл да так и не дознался. Я спрыгнул, стрелку рванул и дрезину на ветку перевёл.
-Куда это мы?
-Покажу тебе красоты природы.
Вроде говорили, что там холмы да пещеры, добывали там раньше что-то. Не важно, главное места безлюдные никто не помешает. Гляжу, улыбается Майя, понимает куда клоню.
Батя отшатнулся от диктофона, услышав, как хлопнула дверь. Сынок залетел в комнату с полторалитровой бутылкой самогона.
-На вот тебе еще червонец, сбегай на станцию за пивом. Писатель сказал, что ему больше самогашки невмоготу, а пивка хряпнет.
-Та не хочу я бежать.
-Юрка, гость попросил, надо уважить.
-Батя, да грязь же!
-Ничо, не сахарный, давай!
-Так он же спит!
-Когда пиво будет, сказал разбудить. Давай, сынку, давай, не расстраивай папу!
Внучек неохотно ушел, а батя снова наклонился к диктофону, предварительно убедившись, что и дед и писатель дрыхнут, как ни в чём ни бывало.
-Продолжаю. Едем мы с Майей на дрезине, уже с километр проехали, вокруг лесополоса и какие-то пустыри диковатые, что не поле и не луг, а подзьобанное нечто, камни то там, то здесь валяются, кусты торчат, на мужскую морду похоже, давно не бритую. Хотя нам нравиться, потому что вместе мы и хоть в пустыню нас отправь, будет нам благодать.
Когда присмотрел я местечко, поляночку с зеленой, свежайшей травой, совсем ещё не выгоревшей. Остановил я дрезину и пошли мы туда. Простелил я свою рабочую куртку чистой подкладкой наверх, Майя прилегла и стали мы любиться. Оно когда просто с бабой спишь, так и то забываешь про многое, но когда с любимой бабой, так вроде как мир от тебя стеной отгораживается и только ты да она.
Я человек жилистый был, во всех отношениях крепкий, не так, что сунул, плюнул и тикать. Майя подо мной и раз по три откричится, пока я семенем изойду. Значит любимся и как-то замечаю я удивительно, что вроде земля подрагивает. Ну это колеблюсь и кажется мне. Я журнал "Наука и жизнь" за семь лет прочитал и про всякие эффекты и обманчивости был наслышан. Поэтому не распереживался, а любуюсь сахарным Майиным телом и не могу им насытиться. Такое оно, что потреблять и потреблять без удержу и всё равно мало.
Вдруг закричала она и хоть как-то странно, но списал я это на женское удовольствие, и сам уж чувствую, что близок. Но тут стало мне странное казаться. Что земля трясётся ладно, так ведь ещё и Майя вдруг потвердела. То есть была молочной мягкости, такая, что прижмёшь и рай, а то вдруг крепкая. И на слова не отзывается.
-Майя, Майя!
Пригляделся я, а она каменная! То есть, как есть каменная! Где не потрогай, сплошной камень. Холодный такой. Секунду назад было самое живое тело, а то вдруг камень. И туточки я испугался. Как такое может быть и что ж теперь делать! Метаюсь я возле неё, кричи и прошу, а она каменная. И тяжёлая, даже чуть в землю вгрузла.
Бился я бился вокруг неё, а потом сел рядом. В голову не укладывается, но жизнь такая штука, что жить надо, хоть укладывается, а хоть насильно заталкивай. Решил, про то, что случилось не думать, а скорее её в село да в больницу. Может лекарство какое есть от окаменения. Хотя ничего про такую болезнь не слышал, но отчаяние в себя пускать нельзя. Взялся я её тащить к полотну, а она тяжела, ну что плита железно-бетонная. Хотел оставить её здесь да съездить за помощью, но страшно мне стало. Показалось, что только уеду я, как пропадёт Майя и навсегда и больше не увижу я её никогда и будет мне не жизнь, а сплошная печаль.
-Не бойся Маюшка, не кину я тебя, не оставлю! С тобой всегда буду и вместе мы хворь эту вылечим и будешь ты такой же мягкой, как и прежде!
Пока дотащил её до полотна, так весь измаялся, а как грузил и дрезину, так не рассчитал и уронил её. Треснуло и нога отпала. Я чуть с ума не сошёл, это ж её нога, как же теперь ей, инвалидом что ли жить! Бил даже себя по голове за слабость, что разжались руки, не выдержали тяжести. Но себя хоть до смерти убей, а толку не будет. Погрузил я Майю, ногу приложил рядом и поехали мы в село. Слышу, а сзади вой. Я не оборачиваюсь, гоню. Так быстро ехал, что на стрелке чуть с рельсов не сошёл.
В село приехал, сбегал за возком, погрузил Майю и отвёз в комнату её. На ключ закрыл и погнал в город. Купил там эбокситки и обратно. Заперся в комнате, давай смесь готовить. Потом подщлифовал ногу на изломе, намастил эбокситкой, приставил и сидел, ждал, пока застыло. К утру вроде и не было ничего, только если приглядеться, так трещинка маленькая.
Чуть успокоился я, взял на работе за свой счет и давай узнавать, что за несчастье с милой моей приключилось. Фельдшер в селе сказал, что никакой такой болезни нет, чтоб человек окаменел. Тогда я по бабкам пошёл. Те излечивать берутся смело, но что с Майей случилось объяснить не могут. А раз не знают, чего они вылечат? Становилось мне страшно, что вдруг никто и не знает, вдруг случилась напасть единственный раз и ни до, ни после такого не было. Как же тогда быть?
С месяц без толку бегал, когда услышал, как два пьяных про чудеса беседовали. Я усталый был, судьбою истерзанный и присел рядом послушать их россказни. Много там было интересного и про Дорогу без конца и про Кукурузного человека и про Чёрный лес с обитателями. Беседуют они, вздыхают, дивясь неожиданности здешней жизни.
-Это всё, мужички, конечно удивительно. Но хоть раз доводилось вам слышать, чтоб жил себе человек жил, а потом враз окаменел и дальше существовал уже в минеральном состоянии?
-Слышали, это ж дело самое обычное.
-Как так?
-А так, это чудовище Каменюк делает. Обитает оно в известковых пещерах около Василёвки. Как глянет на человека, так сразу и в камень обращает. Сказывают, что древняя тварь.
-Только глянет и в камень?
-Моментом. Про коммунистах пробовали даже завод с ним построить, чтоб всяких бандитов на камень переводить и мостить ими дороги, но чудовище то несмышлённое, каменило всех подряд, даже партийных работников, поэтому и бросили его. С тех пор так на самотёк и обитает. Кто в его владения забредёт, того в камень и обращает.
Я как услышал, разволновался, рассказал им нашу с Майей историю.
-Почему же её окаменило, а меня нет?
-Потому что ты сверху был.
-А как ещё?
-А так, что если бы внизу лежал, а она на тебе игралась, то ты бы в камень превратился. Каменюк то через глаза действует. Достаточно ему глянуть в глаза и каменеет человека. Бабе твоей он в глаза глянул, а тебе в затылок, потому тебе всё нипочем. Непонятно только, как ты не услышал, что оно подходит? Каменюк тяжёл неимоверно, от его поступи земля трясётся.
И тут я вспомнил, как мне казалось, будто земля ходором ходит.
-Братцы, выручите, расскажите, как человека из камня вернуть?!
-Наверное никак.
-Братцы, поить неделю буду, только подскажите!
-Да есть вроде бабушка одна, под Ямполем жила. Вроде была у неё мазька, что смажешь и отмякает человек. Но жива ли старушка до сих пор или нет, того не знаем.
Купил я мужикам ящик плодовоягодного и поехал в Ямполь. Три дня там рыскал, по скирдам ночевал, когда нашёл село Крутеевка, где старуха и жила. Только померла она. Уже три года как померла. Невестка её сказала, что остались бутылочки какие-то, может продать.
-Мне бы для раскаменения.
-Это я не знаю, от чего. Хотите, посмотрите.
Отвела меня в подвал и там я до вечера среди бутыльков сидел. Как понять, который тот? Долго я их рассматривал, а они ж без надписей, что там поймёшь. Тогда я придумал к груди их прикладывать. Башка слаба, а сердце всё правильно слышит. Пусть прочувствует и даст мне сигнал. Больше половины бутыльков к себе поприкладывал, аж грудь замёрзла, потому что в подвале же, прохладно, когда вдруг забьётся сердце, гулко так. Я бутылочку в карман и наверх. Расплатился, поблагодарил и домой. Умостил Майю всю, сижу, наблюдаю. Оно сначала ничего, а дня через три и вправду стала милая моя отмякать. Сперва только корочкой наружной, а потом и в глубь.
За месяц ожила моя Маюшка, рассказал я ей какая беда нас победить хотела, порадовались мы и зажили по-прежнему. Я нарадоваться не мог, что вывернулся из беды. Счастье то человеку один раз даётся и если потерять, так хоть локти до плечь сгрызи, а толку не будет. Радуюсь я радуюсь, но потом стал замечать что не то. Вроде та же Майка, мягенькая да приятная, а только другая. По характеру. То раньше была добрая да ласковая, а то кричать стала, дуется неизвестно на что, в город ей хочется жить, тут скучно. Я её пробовал увещевать, какой город, если здесь договорились жить, если вместе же думали, как лучше и сама она говорила, что в суету городскую не хочет, а здесь жизнь спокойная и дети хорошие. Она только сердится.
Часто сердиться стала, скандалы устраивать. Я то человек тихий, терпел, терпел, может думаю это окаменения последствия или эбокситка из тела выходит, а оно чем дальше, тем хуже. До того дошло, что огрела меня половником по лбу. Тут уж я разозлился, вещи собрал и ушёл. Думаю, пусть отойдёт, подумает и снова сойдёмся. А она через три дня хахоля себе приняла, рыбные ставки у нас держал, бандит один. У него в городе семья, дети, а он тут ошивается. Майя его не любила, всегда говорила, что гадостный человек, а то приняла.
Такое вот чудо, наоборот стала баба. Какая была и наоборот стала. Я переживал очень, потому как любил её. Всё думал, отчего так случилось, что вроде и спас я, а не её. И вот что придумал. Мазь та, старушкина, она то действовала, но не до конца. То есть тело размякло, а сердце нет. Сердце раньше было у Майи, как конфета, потом закаменело да так и осталось. Каменное. А с каменным сердцем любви не бывает. Вот от того и посыпалось всё у нас. Сердце каменное.
Я снова в Ямполь поехал, перемацал остальные бутылки, может, думал и для сердца бутылёк найду, но нету. И врачей спрашивал про размягчители для сердца, тоже не знают. Так и остался я ни с чем, было счастье, а осталась на сердце тяжесть.
И как-то работал я, забивал костыли в полотно, как подумалось мне, что ведь Каменюк во всём виноват. Эта тварь мне жизнь переломала. Вылезла, Майю окаменила и исчезла. К тому же ведь съесть её хотела. Я позже узнал, что каменило оно людей, тащило к себе в пещеры и там жрало. Живых не могло, живые ему противны, а каменных жрало. Тварюка. И сколько же оно еще может людям жизнь испортить.
Решил отомстить заразе. Был у меня хлопец знакомый, недавно из армии пришёл. Купил я у него взрывчатки триста грамм да очки, какие при ядерном взрыве одевать нужно. Если ядерный взрыв выдерживают, так взгляд Каменюка точно выдержат и не дадут мне окаменеть. С тем и пошёл я в пещеры. Замочу тварь. Отомщу за себя, других уберегу!
Спустился, я огляделся.
Юрий услышал, как хлопнула калитка и заговорил быстро.
-В общем взорвал я его к ***м, почти и ничего не осталось, одни кусочки. А Майя, Майя умерла. Упала однажды и каменное её сердце проткнуло лёгкие. Хоронили пышно, хахоль её постарался. Так вот.
В дом забежал внук с десяткой в руке и восхищёнными глазами.
-Ну ты батя даёшь! Ты же раньше говорил, что она так камнем и осталась!
-Что?
-Я под дверью сидел, всё слышал! Я так и понял, что чего-нибудь расскажешь! У тебя морда такая была, что сейчас расскажешь!
-Подонок!
Теперь батя бегал за сынком, грозя догнать и прибить. Тут в хату зашёл дядя Олег. Тот самый мужичок, со станции, который рассказал про Тунгусовых. На правой руке только два пальца, как раз чтобы козу показывать.
-Чё это у вас за цирк? И где писатель?
-Спит писатель. Слабак он, уже и рыгал, хотя выпили херню.
-Это он не привык, чтоб без закуси. Ничо, научим. Истории рассказали свои?
-Рассказали, а тебе чего?
-Так и я хочу. Сидел и вспомнил, что и у самого история есть, ещё какая история! Вставай, писатель! Я вот и бутылочку принёс да рыбки сушенной. У вас же, чертей, вечно закуси нет.
-Только про главное не рассказывай.
-Что я совсем дурак, про главное молчок. Я про своё, ну давай, вставай.
Дядя Олег усадил писателя за стол, несколько раз потрепал щёки для приведения в чувство и стал разливать самогон. Отец с сынком к тому времени успокоились и тоже сели за стол, дедушка, услышав журчание выпивки, проснулся и все подняли посудины. Молча накатили и принялись лушить окунцов, тщась выдрать из них питательную сущность.
-Ну чё, готова машинка твоя, историю записывать?
Писателю, по всему видно, было плохо, но головой кивнул.
-Тогда слушай.