***
-Здравствуйте! Могу я поговорить с Верой?
-Добрый вечер. Это я.
-Я двоюродная сестра Анжелики. Вчера она умерла.
-Что????? Девушка, у вас плохое чувство юмора.
-Это правда. Вера, мне сейчас очень тяжело,
простите, я не могу с вами спорить.
Ее убил пьяный бомж,
когда она возвращалась из театра.
Похороны в среду,
приходите к десяти утра в ее квартиру.
.телефонный разговор.
Вчера погибла моя лучшая подруга. Пять слов скачут перед глазами, рассыпаясь тысячами черных искорок. Анжелика. Мой Желик, которую я знала с первого класса. Лика, Ликуша, Анжелка… Я не верю! Снова и снова вспоминается мне мой разговор с тобой несколько дней назад. Мы разговаривали о смерти, и ты сказала, что ни за что на свете не согласилась бы узнать дату своей гибели. Почему-то ты была уверена, что не умрешь в постели, а погибнешь в движении. Потом ты надолго замолчала, и вдруг мне стало страшно. Очень страшно. Я никогда не была суеверной, Лика, ты же знаешь! А тут вдруг меня словно потрепал по щеке ангел смерти, пришедший посмотреть на свою будущую жертву. Ты видно тоже почувствовала что-то неладное, вздрогнула и внимательно посмотрела на окно. За окном бушевала метель. Метель состоящая из тополиного пуха. Из-за него нельзя было открывать окно, но ты решительно встала и распахнула створки. Я помню все твои движения, твой затылок, твою футболку с красивым белым голубем на спине. Только эти воспоминания и остануться со мной в память о тебе. Это, да еще тетрадь с рисунками, которую ты мне подарила на день рождения в 15 лет. Пухлая тетрадь с надписью на обложке «Димка дурак!». Это постарался Миша Портянников, сидевший за одной партой с Анжелой. Почему-то мы никогда не сидели вместе. Каждый раз что-то мешало этому, и постепенно мы привыкли, что всегда сидим отдельно друг от друга. Я сидела с милой девочкой Лидой, с добрым круглым лицом и толстенной косой. А вот тебя посадили с самым бойким мальчиком класса, и вечерами ты плакала сидя у меня на кровати. Он обижал тебя, дергал за хвостики и звал жердяйкой. Я никак не могу писать о тебе в тертьем лице, мне кажется, что мы вместе вспоминаем школу, только ты по какому-то недоразумению не можешь разговаривать, а лишь молча соглашаешься глазами. Погоди, сейчас я возьму твою тетрадку. Мы давно ее не смотрели, а ведь бывало, каждый вечер садились и придумывали истории о нарисованных принцессах, феях и морских чудищах. На первой странице нарисованы мы с тобой. Я в светло розовом платье, с венком на голове и босиком. Ты же, наоборот, с красивой прической и в нарядной одежде. Я часто спрашивала Анжелу, почему она нарисовала нас такими разными, почему я одета так просто, а у нее есть даже сумочка. Она каждый раз отшучивалась, а когда мы подросли, говорила: «Кто из нас будущий психолог, я или ты? По-моему ты, так что бери свои умные книжки и высчитывай, какие у меня комплексы». Очевидным был ответ – Анжеле всегда хотелось выглядеть нарядней меня, но я не принимала это. Я слишком хорошо знала Лику, и это было не в ее духе. Она слишком любила меня, а я ее.
На следующей странице «французский аристократ». Мы представляли себе их именно такими – лицо Вениамина Смехова, а одежда из учебника истории. Этого аристократа звали Гийом, и он был страшным ловеласом. Когда мы хотели сказать о каком-нибудь человеке, что он бабник мы могли не тясь сказать ему в присутствии других «Гийом! Ты просто самый настоящий Гийом!». Никто ничего не понимал, а нам было приятно, будто мы и вправду высказали в лицо, что мы думаем о нем. Образ Гийома как личности отчасти был списан с Дон Жуана, но Анжела не признавалась в этом даже мне. Она ненавидела Пушкина. Ликуша уважала его, считала гением и всем таким, но не переносила его творчество вообще. Старательно прогуливала уроки литературы, когда весь класс проходил Пушкина, как бы случайно убрала из дома все его сборники (одну книгу «потеряла», другую «кому-то отдала почитать», третью «куда-то дела»… в конце концов родители поняли в чем дело и, надо отдать им должное, не стали устраивать скандала), не любила людей с кудрявыми волосами… Это был твой маленький пунктик и все о нем знали. И я, обожавшая Онегина, вынуждена была отказаться от перечитывания любимых слов.
Дальше идет пустой лист с кляксой посередине и подписью «Я. Жестокость людей безгранична». Это было нарисовано когда нам было по 14 лет. Ты влюбилась в того самого Мишу, написала ему стихи,а он… Чтож, этот сюжет не нов. Он снабдил стихи ехидными комментариями и пустил их по классу. Как ты это выдержала, любимая моя, я не знаю. Любимая моя, самая преданная и самая дорогая для меня… Нет, я не верю, что тебя не будет со мной больше. Так не может быть, чтобы ты исчезла навсегда. Так бывает, но так не случится с нами! Ведь правда? Тетрадка на этом кончается, мы с тобой залили ее чаем и испортили остальные страницы, но сейчас даже чай этот мне дорог, ведь его пила ты.
Смерть это абсурд. То, что сейчас происходит плохо написанная пьеска провинциального драматурга. Скоро ты придешь ко мне, мы сядем и вместе посмеемся над этими записями. Только не опоздай.
Октябрь 2003.