ЗАБАВЫ ЛЮДЕЙ И ЗВЁЗД
1. ЗВЕЗДЫ СХОДЯТСЯ
Всегда, когда наступала осень, Туку начинало казаться, что мир сворачивается вокруг него. Летняя яркая книга, в которой ветерок без труда ерошил страницы, вспугивая стайки ярких, как бабочки, впечатлений, превращалась зимой в пожелтевший пергаментный свиток, испещренный чёрными сухими значками, который, казалось, вот-вот рассыпется в прах. Сегодня, в день первого осеннего дождя, Тук должен был думать совсем о другом - а думал, улетев взглядом в узкое окошко, что эта сечка из слез и меланхолии, именуемая дождём, делает роскошную карету с отделкой из бархата и атласа ничем не лучше подвальной темницы. Дождь не просто занавешивал окна кареты - он занавешивал мир; он не слепил глаза, а сужал горизонт, не смывал радость, а заставлял душу съёживаться. Всего час-другой, и от многоцветной, многообразной природы остался один-единственный залуженный, матово-серый пейзаж за окном, и невозможно было отделаться от ощущения, что незаметно для себя начал плакать.
Но только когда карета, с налёту разметав густой веер листвы, ворвалась в лес, и за стволами деревьев замаячила мрачная лесная тайна, Тук, сын степей, отвернулся от исхлестанного каплями окна. В лесу шум дождя сразу стал тише. Лес притушил безрассудный задор, с которым полчища капелек налетали на землю, как он приглушал многое другое. Где-то, намного выше скромного человеческого мирка, листья, веточки, возможно, мужественно гибли, не выдержав налёта, но это далёкое напастье не могло поколебать вельможного спокойствия деревьев.
Взгляд Тука остановился на сидящей напротив него девушке, и только теперь на него нахлынули чувства и мысли, которые, казалось, должны были безраздельно занимать его. Даже в сумраке кареты было видно, как под его взглядом черты лица девушки смягчились, а влажные глаза замерцали ярче.
- Извини, дорогая,- произнёс он всхрапнувшим от долгого молчания голосом и успел вторично подосадовать - из-за этого храпа - прежде, чем её нежный голосок бросил вызов осени в его душе:
- Тебе не за что извиняться, любимый мой.
- Тебе было скучно. Я оставил тебя одну.
- Но, милый, я не скучала. Я старалась почувствовать то, что чувствуешь ты. Ты любишь осень?
- Нет. Я не люблю осень...
В паузу ворвался треск разметаемой в стороны листвы - словно только этого и ждал.- Это что-то другое. Она захватывает меня врасплох, что ли. Мне кажется, из всех времён года только осень приходит внезапно. Другие задолго до прихода чувствуются в воздухе, посылают цвета своими гонцами. А осень... Она куда решительнее.
На внимательном лице Ананды брови образовали знакомый шалашик.
- Извини, милый. У нас почти не бывает времён года, по крайней мере, возле замка. Лес очень густой. Тебе будет грустно, да?
Он негромко рассмеялся, подобрал её пальчики с подола, прижался к ним губами и уж совсем бодро ответил:
- С тобой, дорогая, я позабуду о таких пустяках.
- Но это неправда. Вы, мужчины, по-настоящему умеете думать только о своих делах, не о детях или женщинах. Я уже не маленькая, я это понимаю. Папа тоже мало думает о нас, и не потому, что он равнодушный. Может быть, только короли и министры такие, потому что у них много дел. Но ведь ты тоже когда-нибудь станешь королём.
Тук рассмеялся, ещё громче и веселее. Он долго сидел без движения и сейчас с наслаждением потянулся.
- Мы попробуем всё изменить.
Она ответила, туго сплетая взрослую мысль и юношескую речь:
- У нас ничего не получится.- Её лицо выражало торжественную уверенность.- Наверное, никто ничего не в состоянии сделать с жизнью, она такая… плотная, тяжёлая. И иногда мне кажется, что её тяжесть ложится главным образом на плечи женщин. Когда я гляжу на вас, мужчин - не обижайся, милый, - (ещё один шалашик),- кажется, будто вы никогда ни за что не переживаете. То есть, переживаете, конечно, но как-то... умом, а не душой, а это легче.
Тук улыбнулся, глядя ей прямо в глаза; любовь в его улыбке легко скрыла изгиб губ, наложенный иронией. Пусть его любимая претендует на мировую скорбь, если сейчас у неё такое настроение. Он ещё подвигался, разминая затёкшие члены, и спросил:
- Значит, отец проводил с вами мало времени? Мама больше?
- Мама больше,- подтвердила Ананда,- А больше всего Анкуда и Эду.
- Мамки?
- Нет,- капельчато рассмеялась она,- Куда - астролог, а Эду - колдун. Только они совсем не такие, как те астрологи и колдуны, которых я видела при других дворах.
Тук приподнял бровь.
- О, да. Никогда не видел астролога-няньки. Наш, помнится, был тощий, как игла, и с колючим взглядом. В детстве я дразнил его "ролог-ролог, горсть иголок". Он не любил детей, но обожал предсказывать несчастья.
- Таких я видела много. Они все в черном, точно привидения, и говорят только о затмениях. А от колдунов еще и дурно пахнет.- Она сморщила носик.- Куда и Эду, конечно, тоже забавные. Эду не любит носить парик, а Куда болтливая.- (Сейчас она напоминала маленькую девочку, описывающую папе гостей на балу.)- Но они очень добрые и занятные. Они знают столько сказок, и таких интересных! Странно, правда, что астрологиня - самая лучшая няня на свете? Но так оно и есть. И они никогда не предсказывали несчастья... Нет, наверное, предсказывали,- вернулась она из детства. Какие-то смутные воспоминания заставили её ресницы затрепетать.- В жизни не обойтись без несчастий, даже если они чужие.
И тёмные воспоминания переметнулись к нему.
- Да...- произнёс он, погружая это слово в тишину. И почувствовал прикосновение её пальцев.
- Они чужие?
- Кто?- не сразу понял он.
- Ты вспомнил о несчастьях, милый. Они твои или чужие?
- О, чужие,- Он замялся - один долгий миг нерешительности, когда не чувствуешь земли под ногами и неба над головой. Потом пожатием плеч стряхнул этот миг. Какая разница?- Знаешь, за что нашего астролога казнили?
- За что?
Намёк на тайну уже вернул их обоих в детство. Он наклонился к месту, где из-под волны пряди выглядывал перламутр уха, и проговорил:
- Он предсказал, что моя сестра никогда не выйдет замуж.
Розовые губы Ананды разомкнулись, вдыхая "ах".
- Но почему?
- Никто не знает, дорогая. После казни все его бумаги сожгли, и отец решил больше не заводить астрологов.
- И правда, ужасно. Знаешь,- с уверенностью проговорила принцесса,- мы попросим Куду составить ещё одну гадалку на твою сестру. Увидишь, она не наговорит подобных гадостей. У неё всё сойдётся.
Женщины всегда немного дети, подумал Тук. Они уверены, что всё должно иметь счастливый конец. Вот почему Нанд так спокойно рассуждает о несчастьях и проблемах. В действительности же... Он сам за эти годы как-то сжился с мрачным предсказанием, в душе отказываясь верить ему (есть ведь Боги, что бы там ни талдычили некоторые книжники!), но время от времени подмечая в поведении Йолы странности, свидетельствующие о непредсказуемых изломах её характера. Он опять пожал плечами. Люди - вечные загадки; стоит ли ломать голову над загадкой, к которой нет ответа? Среди деревенских встречаются полные идиоты, чья кожа как кора дерева, а глаза - как камешки; кто скажет, какие мрачные Боги покровительствуют их душам? Тук и раньше поражался, как он, вполне осознающий (как он считал), свои будущие обязанности и посему честно корпевший над торговлеведанием, страноведанием, тяжбоведанием и другими книжными ведами, готов взвалить на свои плечи управление людьми, в которых он почти ничего не смыслит! Но некая сила, источник которой оставался ему неведом, отвечала ему на это: "Ты будешь любить народ, и народ будет любить тебя. Этого вполне достаточно, чтобы ты уверенно пользовался усвоенными знаниями" - которые казались ему, разумеется, пыльными и нудными в изложении пыльных и нудных книжников, но, входя в голову, обретали основу и форму. Можно, значит, управлять тем, что не понимаешь, и всё будет хорошо. Главное - не дать заморочить себе голову. Все эти колдуны, астрологи, травники - на что-то они способны, ничего не скажешь, но все они... как деревенские идиоты, без Бога в голове. Люди из другого мира, который кажется осенним, холодным и слякотным.
Тук поёжился.
Карета наконец подъехала к замку. Вернее, кареты - их было пять. И лужайка перед замком, несколько секунд назад тихая и пустынная, наводнилась движением, звуками и суетой.
2
Когда огромный холл, тёмный и унылый, как подземное царство, распахнулся перед Туком, оказалось, что он населён светлячками. Люди жили здесь тенями, переливающимися между огнями свеч, которые горели не так, как в родном дворце: вокруг золотой капельки явственно виднелся нимб, заполненный тонким узором переливающихся нитей, и по нему играли неожиданно-голубые блики. Чарующие живые монетки приковывали взоры и заставляли забывать о держащем их человеке.
Решительное лязганье закрываемой за осенью двери заставило Тука стряхнуть минутное оцепененье. Он вгляделся. Прямо перед ним, в коричневом чреве сумерек, угадывалась широкая лестница в верхние покои. Она была пустынна, и за спиной Тука смущённо зашуршали помнящие об этикете придворные: в непривычном полумраке среди толпы слуг сразу не выделишь монаршую семью. Лес обманывал чужаков. Тук инстинктивно сделал шаг вперёд, к лестнице, и нужные лица вдруг сами поплыли ему навстречу; луны среди звёзд. Он ещё не разглядел лица, но его уважение сразу устремилось к ним, как его любовь устремилась к их дочери. Они были единой семьёй, их души были вместе.
- Ваше Величество,- начал Тук, сразу почувствовав себя увереннее в речи и грациознее в позе,- я счастлив войти в ваш замок сыном вашим. Я предаю себя защите этих могучих стен и милости вашего справедливого сердца. Отныне и навеки я ваш слуга.
- Ты мне сын,- произнёс король; их связь подтвердилась. Он шагнул к Туку и, зашуршав мантией, обнял его. Затем он отступил на шаг, не дав Туку времени даже разглядеть себя, и пред Туком оказалась королева. Её красота мелькнула метеором в ночи; Тук склонился над её рукой и губами почувствовал отклик её души. Непонятны были ей чувства и потому пугающи. Не спокойную уверенность мужчины излучала она, а лунные, скользкие эмоции.
Загудели этикетом придворные. Это было так привычно и неуместно, что легко миновало не поспевающее за всем новым сознание. Король выслушал главного министра, подставляя своё внимание под речь, как сосуд под струю воды; суховато, но с достоинством вернул учтивые слова. Затем он обратился ко всем прибывшим:
- Милостивые господа, сейчас вас разведут по комнатам, чтобы вы насладились кратким отдыхом перед трапезой. Пусть сегодня ещё не праздник алтаря и престола, но праздник души; порадуйтесь доброму вину и еде.
Тук почувствовал, как его бесцеремонно дёрнули за рукав, и услышал шёпот Ананды: "Пошли!" Он было заколебался - прилично ли?- но подчинился, и вслед за своей похитительницей выбрался из образовавшейся лёгкой суматохи. Бабочка свечи Нанд полетела куда-то в сторону.
- Куда мы идём? Я хотел побеседовать с твоими родителями.
- Ну конечно. Я проведу тебя лестницей для слуг, там не будет толпы, и покажу тебе нашу "sancta sanctorum". Там обсуждаются все семейные вопросы.
Бабочка перелистывала крыльями вуали тьмы, волшебная сила любви вела Тука по невидимым ступеням и неожиданным коридорам, а рядом радостно смеялась Нанд. Это была чудесная игра - идти куклой на верёвочке за любимой девушкой. Через некоторое время кукла была остановлена; Нанд прижалась к нему, вернув ему дар жизни, и они поцеловались. Щекотнув его щёку локоном, она беззаботно спросила:
- Они ведь понравились тебе?
Он кивнул, наслаждаясь тем, как её глаза пьют его взгляд. Напившись всласть, она быстро чмокнула его и, обернувшись, открыла дверь. Они вошли.
Небольшая комната была пуста и, естественно, темна. Ананда запорхала вокруг подсвечников, и темнота стала серой, затем жёлто-коричневой. У стены проявилась просторная и удобная софа, рядом с которой стоял небольшой столик с кувшином, бокалами и чашами, полными ягод. Тут же стояли несколько стульев, оставляя всё пространство комнаты, кроме эркера, пустым. Мебель, сгрудившаяся в эркере, красноречиво свидетельствовала о том, чем занимались в этой комнате люди: вели конфиденциальные беседы.
- Вот,- сказала Ананда.- Кроме нас, сюда могут заходить только Куда, Эду и несколько преданных слуг. Садись, сейчас все соберутся.
Тук присел на стул и с любопытством взял бледно-жёлтую ягоду. Положил её в рот, надавил; ягода брызнула душистым ливнем. Тук улыбнулся и поднял голову.
Сначала он подумал, что это статуя.
Но это была не статуя. Девочка, года на четыре моложе Ананды, безусловно, её сестра (лицо, одежда, неуловимая уверенность хозяйки), неподвижно стояла в углу, у двери, немигающим каменным взглядом упираясь в лицо Тука. На её лице не было никакого выражения, но чувствовалось, что холодное любопытство может вдруг взорваться выплеском чувств. Холод её взгляда не смутил Тука, напротив, ягодная улыбка стала теплее, делясь со статуей девочки капелькой любви к её сестре, Тук открыл рот, чтобы сказать что-нибудь приятное, но в этот миг Ананда встрепенулась, раздался звук открываемой двери, и Тук поднялся, повернувшись лицом к входящим.
Король Кани оказался непримечателен лицом. Казалось, его черты могли принять любое выражение по желанию владельца. Сейчас, когда его взгляд остановился на дочери, лицо выражало мягкость и добродушие, но было настолько лишено даже намёка на какую-либо другую эмоцию, что становилось ясно, насколько оно послушно и управляемо. Королева Минна была кругла лицом, светловолоса, тиха и нежна, как летняя ночь. Её прекрасные черты не скрывали характер, линии носа, щёк, губ дышали жизнью. Сердце Тука дрогнуло в новом отклике на то, что он только что подметил в статуе младшей сестры, что изливалось на него от её старшей дочери. В глубине зрачков матери таился коричневый огонёк, иногда вспыхивавший с непонятной силой, и в такие моменты костяшки её пальцев белели.
- По-моему, ты молодеешь, дочь,- сказал король Кани, наклоняясь к Ананде и целуя её в щёку. Он шагнул к Туку, положил руку ему на плечо и слегка надавил. - Садись, не жди стариков. Налей себе вина и прости нам любопытные взгляды.- Он опустился на кушетку. Королева Минна отошла от Ананды и присела рядом с ним, а в следующее мгновение по другую её сторону оказалась Амма. Она прижалась к матери, словно стараясь спрятаться за её спиной, неохотно уступая взгляду Тука только левый глаз и линию щеки. Ананда была светлее матери; Амма оказалась темнее, и волосы её завивались гуще, чем у матери и сестры. Единственный видимый глаз продолжал разглядывать Тука с какой-то непонятной неестественностью, словно Тук не был человеком.
- Мрачно и уныло?- спросил король Кани.
- Непривычно,- улыбнулся в ответ Тук. Он ощущал необычную раскованность: в этой комнате дышалось легко.- Я привык видеть ступеньки, на
которые ступаю, но надеюсь, что ваши лестницы пощадят мои лодыжки. Впрочем, я готов заплатать одной или даже обеими за удовольствие пребывать здесь.
Все улыбнулись - кроме Аммы.
- За многие века мы, лесные люди, свыклись с сумерками,- произнёс король.- Уверен, ты убедишься, что в тусклом склепе живут отнюдь не призраки, а вполне полнокровные люди. Твои родители, как я понял, не приехали?
- Маме нездоровится, они прибудут через пару дней. Со мной приехала только моя младшая сестра...
- Милая девочка, правда?- перебила его Ананда,- вы обратили на неё внимание? Представляешь, папочка, тамошний астрологический ужас предсказал ей, что она никогда не выйдет замуж! Надо же! Пока она здесь, мы должны попросить Куду составить на неё гадалку, правда?
Тишина была ей ответом - комната окунулась в молчание, только хлопала крыльями вырвавшаяся из клетки тайна. Тук узнал лёгкость, с которой сам выложил секрет Нанд. В первый миг он поразился своей и Нанд болтливости; во второй понял, что внутренний человечек, совесть, бесстыдно молчит, и не просто молчит, а ещё и пожимает плечами: сказано - так сказано. И, когда он посмотрел на Нанд и встретил её испуганно-виноватый взгляд, он только улыбнулся ей и потянулся за ягодой. Всё стало другим, новым. В первую очередь - он сам. Сегодня он не узнал себя. Завтра - ?.. Он опять улыбнулся и положил ягоду в рот.
В голосе короля Кани послышалась резкая нотка.
- Дочь, я полагаю, тебе раскрыли секрет? Ты легко с ним обращаешься.
Любая ситуация есть испытание на благородство, решил Тук. Он сделал великодушный жест.
- Действительно, Ваше Величество, отец не желал, чтобы об этом предсказании стало известно. Ананда не виновата, это я проявил несдержанность. Но я убеждён, хранить тайны - одна из традиций вашей семьи.
- Конечно, конечно,- встрепенулась королева Минна.- Невозможно даже подумать, чтобы кто-то из нас... И всё же... Я считаю, Ананда права. Ты согласен, дорогой?
Король не торопился с ответом, облачённый в суровые размышления.
- Пожалуй, да,- наконец сказал он.- Ваш астролог мог и ошибиться... Но, разумеется, только если Тук не имеет ничего против.
- Ты ведь не станешь возражать?- обратилась королева к Туку, очередной сполох нервозности ожил в ней.- Возможно, нам удастся снять тень столь зловещего предсказания.- Она говорила взволнованно, из глубин своей женственности, удочерявшей Йолу.- Такое будущее для девочки... Анкуда наверняка истолкует звёзды благоприятнее.
Король медленно кивнул.
- Да,- вступил он.- Анкуда много раз доказывала нам свою преданность и необычные способности. Позволь ей доказать это и тебе.
Тук отнюдь не был готов разделить их уверенность, но склонил голову.
- Разумеется. Одного желания королевы достаточно, чтобы счесть вопрос решённым.- Он отвесил ещё один полупоклон в её сторону. При Мин становилось легко быть грациозным, великодушным, уступчивым. Её присутствие ощущалось всеми в комнате: свежая, благоуханная весна Нанд цвела в ней пышной пряностью позднего лета. "Лесной цветок", написал их дворцовый рифмист, и Тук улыбнулся про себя: рифмист вряд ли понимал, насколько точным было его сравнение!.. Цветы... Повинуясь вспышке чувств, Тук повернулся к Нанд, сжал её руку, получил в ответ нежный взгляд.
Как мало, наверное, он похож на короля сейчас! в как мало он хочет быть на него похожим. Никогда раньше он не думал об этом, но и его отец, и Кани - как далеко они сейчас от того ощущения мира, которое безраздельно овладело Туком. Почему рифмисты так любят писать про любовь пастухов, со свирелью и овцами, словно нежность никогда не входит во дворцы? Или они правы, если Туку сейчас всё равно, ведёт он себя как пастух или как наследный принц? Тёмная комната, полная малознакомых людей с коричнево-серыми лицами, скрывшаяся в тени деревьев лесная поляна, полная благоуханных цветов... Возможно, рифмисту удалось угадать их аромат. Он ведь тоже был когда-то влюблён. Поэтому и стал рисовать слова, повторяя вновь и вновь пережитую любовь. Рифмисты, значит, должны лучше разбираться в том, что такое любовь. А тогда звездологи должны лучше разбираться в людях? Потому что они когда-то были на звёздах - или потому, что они когда-то были людьми? Тук широко улыбнулся. Неплохой каламбур.
Но вряд ли сейчас подходящее для него время.
Амма встала, резким жестом вспенила платье и заявила:
- Я схожу за Кудой.
Не дождавшись ответа, она направилась к двери. Ей явно хотелось уйти. У Тука промелькнула мысль, что, возможно, ему придётся мириться с её неприязнью, но он хлопком ресниц отогнал эту мысль.
С уходом Аммы её мать словно вышла из оцепенения. Королева наклонилась вперед, пристально взглянула на Тука, словно увидев его впервые, и, протянув руку, коснулась его руки.
- У нас не было сына, и мы очень рады, что сегодня он у нас появился.
На том месте, где она дотронулась до него, осталось пятнышко тепла.
3
Анкуда и правда ничем не напоминала ни воронообразного «ролога», ни других, виденных в соседних дворцах, звездологов. Полная, со светлыми кудряшками, излучавшая добродушие, она сошла бы за модничающую мамку или кухарку, если бы не длинное, аристократическое платье из лёгкой ткани, переливающейся оттенками на складках. Её занятие выдавал крупный чёрный вырост перстня на пальце. Когда с неба падали камни, не было желаннее вещи для звездолога. Они носили только такие перстни, сделанные из цельного куска загадочного, необычного камня, покрытые их тайными знаками. Черты её лица говорили о разговорчивости и весёлом нраве, но, вопреки ожиданиям Тука, она не стала ахать и всплескивать руками: под её общительностью скрывалась невозмутимость. И взгляд её оказался не сочувствующим - он быстро пробегал по твоему лицу, читая его знаки. Тук назвал ей дату и час рождения сестры.
- Девочке сделали какие-то нелепые предсказания насчёт замужества,- сказала королева Минна.- Мы полагаем, ты сможешь найти иное толкование.
Взгляд Анкуды стал ещё более внимательным и сосредоточенным, заметил Тук; видимо, она не спешила согласиться с мнением королевы. Так или иначе, возражать звёздная мамка не стала. Отвесив царственной чете уважительный поклон, она повернулась к Туку.
- Я полагаю, к завтрашнему дню будет готово, сир,- проговорила она; серьёзная уверенность её тона порождала забавное представление, будто раз она взялась за дело, звёзды на небесной тверди станцуют именно тот танец, который надо, уж она-то за этим присмотрит.- Развлечёт ли Ваше Величество короткий визит ко мне завтра?
- Ты не спрашиваешь про моё рождение?- с усмешкой спросил Тук.- Я полагал, звездологи вообще не желают разговаривать с тобой, не испросив сперва заветные числа.
Зажурчал смех Нанд.
- Но, дорогой, я давно сказала Куде, когда ты родился. Она нарисовала на тебя уйму гадалок - как они называются, Куда?
- Генитуры, дорогая моя, и композиты.
-…и рассказывала мне целый вечер!
Тук приподнял бровь и бросил на астрологиню снисходительный взгляд.
- Много хорошего, без сомненья. Уж не благодаря ли тебе устроилась наша свадьба?
Как ни странно, никто в комнате не улыбнулся его шутливому замечанию, а Анкуда вполне серьёзно ответила:
- Вашу свадьбу, сир, устроили небеса и ваше собственное сердце. Мы не короли, мы не говорим, что нужно делать, а просто советуем, как сделать то, что решили вы, наилучшим образом. Не мудр тот, кто спорит с любовью. Сейчас вы с Анандой и мудрее нас, и ближе к Богам. Желаю вам обоим подольше пребывать в этом состоянии.
Она поклонилась весомо и достойно и двинулась к выходу. Тук смотрел ей вслед, пока не почувствовал на локте руку.
- Стол уже накрыли,- произнёс король.- Спустимся же в трапезную.
За дверью их окружили придворные с тяжёлыми канделябрами, но яркое освещение больше ослепило Тука, чем осветило путь. Стараясь не оступиться, Тук радовался, что больше неудобств испытывает в коридорах, не в комнатах. Кажется, он пришёлся ко дворцу. Но где-то в тёмных углах душ этих сумеречных владык таились смутно беспокоящие тени. Фамильные тайны? Амма? Имеет ли это отношение к Нанд, к их браку, или просто какая-нибудь болезнь гниёт в ароматном теле королевы и белит туго стянутые пальцы?..
Они окунулись в шумный океан трапезной. Большинство из собравшихся там уже упрятали этикет поглубже в карманы камзолов. Знакомые лица - лорд Камлион. лорд Эрего - светились весельем и безмятежностью: нечасто даже таким опытным политикам случалось участвовать в пиршестве, где никто не таил зловещие интересы своих монархов за наигранной весёлостью
Тук ел немного, пил ещё меньше - не тешило его вино с тех пор, как он влюбился. Всех детей знати учили книжники: вино и брага суть орудия правления, пленяющие умы простолюдин и закрывающие свет мира от бессмертной души, но, как и все его сотоварищи, Тук делил с простолюдинами этот плен... Пока блеск девичьих глаз не заставил его позабыть вкус вина. Тогда-то он и заприметил: на застольях куда чаще светится ум в глазах охотничьей собаки, чем соседа-герцога. Задумался тогда Тук. Неужели в их возрасте ему тоже интереснее будет кубок почаще опрокидывать, чем глядеть в глаза жены? С тех пор бесстрашный принц начал побаиваться вина и старости.
Он поднял глаза. Король Кани пил как будто наравне со всеми - вот и сейчас подносил бокал к губам - но взгляд его оставался ясным. Их глаза встретились, Тук увидел отражение своего собственного, заинтересованного, испытующего взгляда. Между ними промелькнула искра контакта. Королева Минна в какой-то незамеченный момент исчезла из-за стола. Тук снова подумал, не больна ли она, но эта мысль не выдержала соседства любви и быстро умчалась куда-то по столу, меж тяжёлых блюд - то ли во мрак угла трапезной, то ли в сердце самого хмельного из празднующих...
4
Те-мень, темень, напевала про себя Йола, призрачничая по своей просторной комнате, трогая руками мебель. Темень. Чрево камня, дворец. Те-мень.
Дверь двинулась под её рукой, и этого приглашения было достаточно. Йола выскользнула в коридор, огляделась. Уютное чрево комнаты осталось за спиной, зато её обступили самые разные оттенки серого, то с примесью коричневого, то - розового, то - зеленоватого: слабые отблески мира за стенами.
Во тьме раннее утро - серое, затянула она новую присказку. Лицо Йолы с его детски-изумленным выражением казалось нарисованным и никогда не отражало ни бурь, ни покоя её души. В мире мрака сер рассвет. Так, кажется, лучше. В мире мрака сер рассвет...
Перекатывая звуки во рту, Йола двинулась вперёд по коридору. Её не смущало, что она ещё и суток не пробыла в этом мрачном незнакомом замке. Её мало что смущало. Внешнему миру нелегко было проникнуть во внутренний мир мамочкиной доченьки. Её широко открытые глаза быстро пробегали людей, особенно взрослых, изредка останавливались на своих - женщинах - а ещё чаще, на предметах: их цвета и формы были интересны, из них изготовлялись разные мешочки и шкатулочки для хранения йолиной души.
- Эй!
Йола медленно подняла голову.
У лестницы стояла девушка. Решительная поза и твёрдый голос выдавали в ней хозяйку, глаза глядели с любопытством, хотя где-то в глубине зрачков беспокоили мерцанием зарницы. Амма никогда не знала сразу, как будет относиться к тем сверстникам, с которыми её сводила судьба. Боги, как сложно с людьми, никогда не знаешь, какие они. Не знаешь, что ты хотела бы в них найти... При каждом столкновении с новым человеком Амма чувствовала какой-то разлад в себе. Гораздо легче повернуться, уйти и забыть... Но они не забывались, и она не уходила, смелости ей было не занимать, да и к самой себе она привыкла относиться с безразличием. Конечно, приятнее всего вышмыгнуть из дворца и бродить по лесу, собирая ягоды и подглядывая за животными. Чужая девчонка, делающая нечто похожее, возбудила аммино любопытство. Сразу видно - не глупышка, отирающаяся среди нудных взрослых, охотящаяся за их никчемными похвалами. Правда, с виду - бледный цветок, вялая трава. И всё же…
- Ты из них?
Йола кивнула.
- Он твой брат?
- Да,- ответила Йола, ничем не помогая Амме. Ни дружелюбия не прозвучало в её ответе, ни вражды, ни подобострастия. Это задело Амму.
- Какие глупости вы все придумываете,- выпалила она.- Это же сплошные глупости. Согласна?
- Ты о чём?
- О свадьбе, конечно.- Амма подошла прямо к чужой девочке и уставила твёрдый взгляд в её широкие неподвижные глаза.- Шум, суета, болтовня. Если бы они только болтали, ладно. Но они внутри заняты этим, понимаешь? Внутри.
Йола кивнула, не отводя взгляд.
- Суетятся. Словно на свете, кроме их дурацкой свадьбы, ничего другого и быть не может.
Йола слушала спокойно, как будто всё понимала, и Амме она начинала нравиться. Её голос стал ровнее, спокойнее.
- Интересно,- заметила Йола.- А что ты можешь предложить другое?
- Нет, ты сначала скажи: ты согласна?
- Согласна. Они слишком много говорят об этом,- последовал неспешный ответ.
- Говорят?- набросилась на слово Амма.- Почему "говорят"?
- Ну, когда говоришь с кем-то, это мешает...- Йола замялась.- Ну... Мешает разговаривать с собой. Внутри. Это гораздо интереснее.
Амма согласно кивнула.
- Я не имею в виду тебя,- с неожиданной вежливостью добавила девочка. - Мне приятно говорить с тобой.- Отблеск того, что можно было бы определить, как любопытство, осветил её глаза.
- У тебя есть что-то другое,- заявила девочка.- Что?
- 0...- Амма протянула растерянно,- Ну, масса вещей. Верховая езда.
- Этим все занимаются. Я тоже. У вас вряд ли поездишь быстро - ветки.
- Ну и что? Меня один раз сбросило с лошади. Кого это пугает?
- И всё-таки у тебя есть свои занятия. Ты думаешь о другом.
Девочка говорила решительно, почти требовательно. Следовало или осадить её, или принять вызов; но Амма уже не могла не показать себя.
- Да. Я изобретаю,- с горделивой простотой заявила она.
- Изобретаешь?- глаза Йолы ещё больше расширились.- Что?
- Не что, а кого. Человека.
- Человека?- Йола помолчала, впитывая ответ.- А, понимаю. Ты изобретаешь другой вид людей, потому что тебе не нравится этот. Так?
Незнакомой девчонке нельзя было отказать в понятливости.
- Они суетятся внутри, и ты хочешь, чтобы они были другими?
- Я их не выношу,- выпалила Амма.- Они дураки. Все.
Она ожидала, что её собеседница будет шокирована - что означало бы победу Аммы. Но лицо Йолы по-прежнему не выражало ничего, кроме заинтересованности темой разговора, и в такой отстранённости таилась смутная провокация.
- Разве ты сама не видишь, какие они глупые? Твой братец тоже, между прочим!
Но этот выпад чужая отбила, не моргнув и глазом.
- Тогда и твоя сестра тоже. Зачем о них говорить?- Она доверительным жестом взяла Амму за руку.- Лучше покажи мне своего человека. Покажешь?
- Ну...
- Ты сделала его из глины?
- Нет. Я только попробовала нарисовать его. Ничего особенного.
- Всё равно я хочу посмотреть.
Гордость творца не была чужда Амме. И где-то уже затеплилось осознание внутреннего родства с этой лупоглазой, но неглупой девчонкой.
- Пошли,- сказала Амма.
Но идти никуда не надо было. Амма толкнула дверь, находившуюся чуть дальше по коридору, и шагнула в комнату. Йола медленно раздвинула плотные пурпурные портьеры, взметнувшиеся тяжелыми крыльями от быстрого движения хозяйки, и последовала за ней. Амма возилась в маленьком туалетном столике у кровати. Когда она развернулась, у неё в руке был листок пергамента.
- Вот, гляди. Только он ещё не закончен. Думаю.
Йола подошла и взглянула на круглое существо. Оно действительно выглядело незавершённым, поскольку не имело ничего, кроме глаз. Глаза несколько напоминали Амму, но аммино дитё, глядевшее на мир немигающим твёрдым взглядом, не выдавало нетерпения и нервозности. Йола подняла глаза на художницу, на лице которой обозначилось смущение.
- А как он у тебя передвигается?
- Пока не знаю. Но я не хочу, чтобы у него были руки или ноги. Это даст ему возможность идиотски махать ими.
- Но он не может катиться. Сделай ему короткие ноги, без коленок. Он не будет ими махать.
- Я ещё подумаю.
- Он может летать. Крылья, правда, тоже глупо машут, да ещё и хлопают, да?
- Нет, крылья не подойдут.
- Уши и рот ты тоже не хочешь?
- Нет. Я хочу, чтобы он совсем не походил на людей. Но очень трудно придумать что-то другое.
- А он мужчина или женщина?
- Никто. Просто человек.
- Ты не хочешь, чтобы он двигался, ладно. Он должен питаться. И надо как-то размножаться. Они должны хотеть иметь детей, и у него должен быть...
- Нет! Не хочу. Моим людям это не надо!
- Но это глупо. Он будет совсем не настоящий. Так неинтересно.
- Значит, ты не понимаешь! Ты глупая. Ты такая, как все. Уходи. Уходи! Ты не понимаешь!
Йола вспыхнула, повернулась, при этом столкнувшись с кем-то, кто, оказывается, вошёл в комнату вслед за ними и стоял за ее спиной. Она скользнула по нему взглядом: худой, сутулый мужчина с изморщиненным лицом, а главное, без парика. Гордый, общипанный старый индюк! Она вежливо извинилась и вышла. Дверь тщательно закрылась за ней. Вошедший мужчина и Амма посмотрели друг на друга.