Про дядю Мишу, капитана очень дальнего заплыва;
ньюфаунделенда-альбиноса Мишку;
и немного – про меня.
(Да, да, дядь Миш! Это про тебя!)
Началась эта история с того, что пришел с рейса дядя Миша и привез с собою непонятно кого…
Хотя нет, началась она не с этого, ведь сначала люди рождаются, потом ходят в садик, потом в школу, потом еще куда-нибудь. Но мы этот начальный период пропустим, потому что если рассказывать про дядю Мишу, то это займет времени больше, чем чтение вслух всего творчества Льва Николаевича Толстого, включая его рассуждения и переписку с кем попало: так как после детского садика дядя Миша поучаствовал в Гражданской войне, где, правда, по младости лет успел натворить немногое; после
школы он попал сразу в партизанский отряд Ковпака, где уже слегка развернулся; после войны дядя Миша поднимал целину, которую успешно поднял, да вот опустить на место забыл… После чего его направили кадром во флот, где он и дослужился до капитана одного из наших атомоходов (не скажу какого, чтобы не обижать другие атомоходы, где капитаны не лучше).
Так что, как видите, жизнь дяди Миши еще ждет своих летописцев.
Итак, мы начнем эту историю с того, что пришел с рейса дядя Миша и привез с собою непонятно кого… С виду – зверь как зверь, то ли здоровая собака, то ли выхухоль-переросток.
И вот, по давней русской традиции, собрал нас дядя Миша всех за одним столом. И много же народищу собрал, расскажу я вам! Хотя нет, не расскажу, потому что история, в общем-то, не об этом народе…Пока, по крайней мере…
Ну, как положено, выпили первую – за здоровье хозяина этого дома, за то что в очередной раз вернулся домой своим ходом, живой и здоровый. Вторую бутылку, как полагается, выпили за отсутствующую хозяйку дома (с дядей Мишей почему-то ни одна женщина не могла долго жить, как он приходил с рейса – тут же собирала вещи и уходила. Вот и на этот раз – утром он с рейса пришел еще женатый, а к вечеру в 84-ый раз стал холостым).
Третью бутылку уже пил каждый за что пожелает. Традиции в доме дяди Миши блюлись свято: первые две бутылки пьются за то, об чем я уже рассказал, последняя ж – за тех, кто в море. Но, поскольку до последней бутылки было еще как до Китая пешком, вот каждый и придумывал тост, кто на что горазд. Постепенно все входило в своё русло: монолитная компания разбивалась на мелкие группки собеседников (в основном на пары), и каждый рассказывал что-то свое, не особо печалясь о том, слушает ли его собеседник. В основном – нет, не слушал, а сам в это же время рассказывал об чем-то очень сокровенном, об чем наутро и сам уже не вспомнит. Мы же с дядей Мишей, как самые трезвые, затеяли интеллигентную беседу за жизнь, в которую органично вписывались русские народные слова-связки. И ужасно захотелось мне узнать, что ж за животину такую невиданную приволок капитан. И поведал мне дядя Миша историю о том, что спасали они каких-то не то полярников, которые возомнили себя летчиками и угнали самолет; не то летчиков, которые возомнили себя полярниками и угнали дрейфующую льдину со станцией «Северный Полюс». И попали эти горемыки в один не очень хороший район Ледовитого океана, где очень холодно и рыба совсем не ловится. «То есть, - как сказал дядя Миша, должны были замерзнуть на хрен, а потом с голоду помереть! Или наоборот!». И отчаялись горемыки, ведь ни рации – чтоб дать знать где они есть (хотя они и сами этого не знали), ни горючего – чтоб костерок соорудить. Но от дяди Миши никто еще не терялся, даже на Северном полюсе.
И вот, нашли этих, как выразился дядя Миша, раз…(гиль)…дяев, дошедших уже до ручки (откуда среди льдов взялась ручка и как она выглядела, я уточнять не стал, чтобы не перебивать дядю Мишу и не портить рассказ). Плелись эти несчастные еле-еле, но, с уважением сказал дядя Миша, собаку блюли в порядке, видимо отдавали последнее – сами доходяги доходягами, а собака еще ничего.
- А что за порода такая? – заинтриговано спросил я, воспользовавшись паузой, возникшей из-за потребности рассказчика смочить горло.
- А хрень ее знает! – проникновенно прогудел дядь Миша, дружески обнимая меня одной рукой за плечи, а второй рукой держа непочатую бутылку водки. – Мы когда этих бедолаг нашли, они на радостях все тронулись умом, русский язык забыли на…(чисто), лопотали что-то вообще несуразное, все лезли обниматься да целоваться. Так и не пришли в себя до самого порта, слова разумного так и не сказали! Ну не мог же я оставить собаку у сумасшедших!
Как я узнал потом из газет, ничего удивительного в том, что дядя Миша ни слова вразумительного от спасенных не услышал, не было. Так как эти (все-таки) летчики были японцами, и по-русски ни бельмеса не понимали. Но, как у нас принято испокон веков, дядю Мишу об этом предупредить забыли.
- Ну так, дядь Миш, но какой-то породы эта псина должна быть! – не унимался я. – Ведь по морде видно, что не дворняга!
А псина лежал себе в уголке и, положив голову на лапы, смотрел на разгулявшуюся копанию, раздумывая – не присоединиться ли к всеобщему веселью. Все-таки решил не присоединяться, как я потом понял - на счастье многих присутствующих.
- Не! – уверенно изрек дядя Миша, - это, друг мой Игорюша, ньюфаунделенд. Порода есть такая, в переводе на русский означает «водолаз». Слыхал, небось, про таких? И, скажу тебе, не зря ж их так прозвали! Сам видел – нырнет под воду и сидит там… По часам не засекал, но долго ж он там сидел!
- Ты чё, дядь Миш? – обалдел я, переводя дух после очередного стакана, - ньюфаунделенды - они ж черные! А этот белый какой-то… с желтизной!
- Умный ты парень, Игорюха, но порой удивляешь меня незнанием элементарных вещей, например – биологии! – опечалился моей тупостью дядя Миша, - это ж так просто! Есть ведь кролики такие… альбатросы, что ль, вот и этот – альбатрос!
- Кролики-альбатросы? – переспросил я, чувствуя что начинаю медленно но верно офигевать, представив себе кроликов, летящих, махая ушами, над морем. Кто-то явно сходил с ума – или я, или дядя Миша. Так можно было допиться и до летающих коров – ночных бомбардировщиков…
- Ну что ты как маленький! – еще сильнее опечалился дядь Миша, - ну эти, у которых глаза красные, как у Гены с перепою (Гена – это не тот, который Чебурашкин крокодил, а другой - наш, местный. Кадр еще тот, но про него как-нибудь в другой раз).
- А! – обрадовано догадался я, глядя на пресловутого Гену, - Альбиносы!
- Ты, часом, не заболел? – заботливо спросил дядя Миша, - я ж тебе о чем битый час толкую! Альбиносы! Белые такие, с красными глазами!
- А куда ж ты его денешь на следующий рейс, дядь Миша? – поинтересовался я, зная что у дяди Миши с его пароходом сейчас самый разгар работы, проводят они во льдах караваны один за другим.
Караваны, друзья мои, это не то что вы подумали: мол, туева хуча верблюдов, погонщики, женщины в парандже…
Все немного по-другому – выстраиваются друг за дружкой несколько судов (это пароходы так называются), впереди – ледокол, лед ломает, и плывут они…ой, прости дядь Миш! – не плывут, конечно, а ИДУТ, друг за дружкой, в кильватерной струе, так сказать… И ни верблюдов, ни погонщиков… ни, тем более, баб – ни в паранджах, ни без.
- Да ну тебя! – отмахнулся дядя Миша, - я когда решил его взять, уже знал куда пристроить!
От этих его слов, а особенно от взгляда, полного доверия, я почувствовал, как по спине у меня загулял сквознячок. – Мне, дядь Миш?!
- А то кому ж я еще могу доверить зверя? – удивился дядя Миша, - этим, что ли, пропойцам? – обвел он широким жестом веселящуюся компанию. – Не! Могу доверить энто дело только тебе, как старому опытному собачнику! Ты человек серьезный, больше трех дней дома не отсутствуешь, а за три дня ни одна уважающая себя собака с голоду не сдохнет! А я тебе деньги оставлю на прокорм, ключи от квартиры, живи тут – если хочешь!
Насчет ключей он, конечно же, погорячился, так как уже давным-давно один экземпляр ключей от его квартиры был мне торжественно вручен в бессрочное пользование. И хотя я, честно скажу, сильно сомневался в определении породы, данной дядей Мишей этому зверю, но отказать дяде Мише я не мог. Так вот и стал Мишка жить у меня. И рос он как в сказке – не по дням, а по часам. Я съездил в ветлечебницу, зарегистрировал его, правда ветврач на мой ответ о породе зверя странно как-то на меня посмотрел, но поскольку бумаг, подтверждающих породистость у Мишки не было, его записали б/п, что опечалило не только меня, но и его. Он гордо порычал на врача, перекусил играючи ножку стола и мы гордо удалились. И вот, когда вымахал выше моих карманов, стало видно, что может быть он и альбинос, но уж явно не ньюфаунделенд, а медведь медведем… белый.
Но деваться было уже некуда, не выгонять же зверя на улицу – не выживет же… никто. Поэтому я продолжал учить его собачим командам, водил гулять на поводке и в наморднике и изо всех сил делал вид, что Мишка – обычный пес, только переросток. Тем более, что бумага у меня на него была, справки о прививках тоже – а раз в бумагах написано, что собака б/п, значит – собака, пусть и б/п. Да и пугался если Мишку кто, то в основном народ, попадавший к нам на Жилстрой с других районов города, а их в нашем районе по какой-то причине пугало всё. Однажды сидели у нас гости, а Мишка пришел с прогулки, распахнул дверь (о, благословенные времена! Двери почти никогда не запирались на замок…), зашел на кухню и положил голову на стол… Тетка, гостившая у нас, словно ветром подхваченная, взлетела с ногами на стул и дико завизжала. Мишка с интересом обнюхал ее колени, фыркнул – мол, что орешь, ненормальная? И гордо вышел.
…Закончилась эта история через год. Все-таки собралась какая-то комиссия, аннулировала Мишкины бумаги и забрали его в Московский зоопарк. Где сразу по приезду Мишка, поживший среди людей и частично переняв их повадки, сразу поставил все на свои места. Подошедший к нему старый медведь-пахан решил показать новичку, кто тут главный и, как полагается, начал взрыкивать, ходить вокруг Мишки, топорща шерсть и раздувая грудь колесом. Тот же, не говоря худого слова (поскольку худым словам его научить не успели), двинул старикану лапой в ухо, после чего тот замолк и рухнул как подкошенный. Через пару дней он оклемался, но рычал с тех пор редко, тихо и оглядываясь по сторонам.
Как-то мы с дядей Мишей решили навестить Мишку, посмотреть – как его устроили. Не разводя дискуссий купили билеты на паровоз, собрались, взяли немного еды в дорогу, ящик водки и поехали.
Приехали, значит, в этот сумасшедший дом, именуемый столицей, пришли в зоопарк, нашли участок с белыми медведями, где и увидели Мишку, вольготно расположившегося на берегу бассейна возле корзины с рыбой и в окружении молодых медведиц. Увидев нас, Мишка издал дикий вопль, почти человеческое «Ой-ой-ой-ой!!!!» и со всей дури ломанулся к нам обниматься, забыв про металлические прутья ограды, которые не выдержали столкновения с его могучим телом и вылетели как пластмассовые. Народ пырскнул во все стороны, крича «Медведь сошел с ума!». Прибежала охрана, милиция, директор зоопарка… Приехали три машины «Скорой помощи» и одна труповозка.
Конфликт быстро замяли, Мишку водворили в клетку, нас – в кабинет директора, где тот вымолил у нас обещание в целях общественного спокойствия и безопасности никогда
больше не приходить в зоопарк. Так я больше и не видел Мишку, только несколько раз по телевизору…