Глава 14
Угловатая фигура в длинном светлом одеянии появилась, когда Женя почти докурила сигарету и задумалась о том, не слишком ли много в последнее время она курит. Фигура, плавно пошатываясь, вывернула из-за угла и поковыляла вдоль дома, а потом вниз по ступеням, к морю. Только тогда до Жени дошло, что это Надежда. Откуда она взялась за углом и куда направляется, размышлять было некогда. Если Надя выйдет в таком состоянии на пирс, то запросто может свалиться в воду. Только этого не хватало! Женя вскочила и бросилась вслед, одновременно соображая, как быть — звать кого-то на помощь или просто присмотреть за нетрезвой любительницей ночных прогулок. Нет бы, пойти лечь спать, носит её… Надежда уже шла по пляжу. Походка её стала совершенно неустойчивой, пару раз она едва не упала. Женя вспомнила, что когда видела её внизу в бильярдной, на ногах Наденьки были летние туфли на высоченных каблучищах. Гулять в таких по гальке и в нормальном состоянии опасно.
Не успела Женя об этом подумать, как Надежда уселась прямо на гальку и принялась разуваться. При этом она вполголоса монотонно ругалась и раскачивалась. Туфли со стуком полетели в разные стороны, и Надя с огромным трудом снова приняла вертикальное положение и по замысловатой кривой побрела вправо. Женя двигалась за ней в тени деревьев, стараясь оставаться незамеченной, хотя вряд ли Надежда заметила бы ее, даже если бы она шла у неё по пятам. Создавалось такое впечатление, что Надя успела ещё дополнительно приложиться к бутылке, потому что в бильярдной она оставалась в более трезвом состоянии. Или это только казалось.
Надежда миновала правый пирс, постояла, словно раздумывая, куда идти, и снова двинулась вперед, пока не уперлась в забор. Потом пошла вдоль него к морю и, не останавливаясь и не раздумывая, вошла в антрацитово блещущую в лунном свете воду. Тут Женя бросилась к ней.
— Надя, ты куда?!
Но фигура, напоминающая сейчас причудливый колокольчик из-за плавающей вокруг неё широкой белой юбки, даже не обернулась. Женя заметалась вдоль кромки воды, продолжая взывать к не реагирующей на её крики Надежде, потом сбросила кроссовки и прямо в джинсах бросилась в море. Она двигалась быстрее, поэтому успела схватить Надежду за плечо до того, как она погрузилась в воду по грудь.
— Стой!
— Отстань, — отмахнулась Надежда. — Чего привязалась? Думаешь, топиться собралась? Не дождетесь! — она пьяно рассмеялась и вдруг, ловко выскользнув из-под Жениной руки, поплыла вдоль сетки ограждения.
Жене ничего другого не оставалось, как кинуться следом. Она плыла рядом, моля бога, чтобы Надежда не начала тонуть. Намокшая одежда, особенно просторная рубашка, такая удобная в сухом виде, сковывала движения и проводить в ней спасательные работы было бы крайне затруднительно.
Надежда тем временем доплыла до конца сетки и ухватилась за последний столб, к которому она крепилась. Женя подплыла и тоже схватилась за мокрый скользкий бетон. Дна под ногами не было — глубина метра два, не меньше.
— И что ты собралась делать дальше? — поинтересовалась Женя. — Какого вообще черта тебя сюда понесло?
— Юбка, блин, плыть мешает, — пожаловалась Надя. Очевидно, вода слегка протрезвила её. — А за каким фигом ты следом за мной увязалась?
— Чтобы ты, дура, не утонула! — разозлилась Женя. — Чтобы тебя отсюда в черном мешке не увезли. Идиотка!
— Идиотка, — согласилась Надежда и засмеялась, но тут же подавилась водой и принялась кашлять и отплевываться. — Только я вдруг вспомнила одну штуку, и поперлась, чтобы проверить, — сообщила она, откашлявшись, и мотнула головой куда-то за сетку, от чего едва не ушла под воду. Женя схватила её за короткий рукав платья, стараясь удержать на плаву.
— Какую штуку? Да говори же скорее, сколько можно у этого столба бултыхаться?!
— А я сейчас отдохну и туда поплыву, посмотрю, — снова мотнула головой Надежда, и Женя поняла, что она показывает на соседний пляж, тот, что был за сеткой.
Там было почти достаточно темно, только редкие фонари на верху забора обозначали периметр территории, несколько больший, чем у «Азалии». Если там и были какие-то постройки, а они наверняка имелись, то они терялись в темноте. Зато хорошо была видна черная полоска пирса, более высокого и короткого, чем тот, который находился у них за спиной.
— Если ты туда поплывешь, я тебе не завидую, — раздраженно сообщила Женя. — Это губернаторская дача, и охрана там куда серьезнее, чем у Борьки. Так что лучше не лезь туда, ещё пристрелят!
— Упс… — обернулась к ней Надежда, обдав запахом спиртного, — гу… губернаторская? Тогда — облом. Ты почему раньше-то не сказала?
— Откуда я знала, зачем ты в воду полезла? — окончательно разозлилась Женя. — Может, ты в Турцию плыть собралась! В Турцию, я думаю, куда безопаснее. Обратно сама доплюхаешь, или тебя на буксир взять?
— Сама! Слушай, Женька, а чего там так темно? В прошлый раз светлее было, и катер… Точно видела, там катер у причала стоял, — пробормотала Надежда, отталкиваясь от столба и поворачивая обратно к берегу.
— Катер? — Женя поплыла рядом, стараясь не попадать под брызги, которые летели от гребков нетрезвой пловчихи. — Ты точно видела? А кто там был на катере или рядом?
— А я смотрела? Блин, помолчи, иначе не доплыву с разговорами…
Наконец, проплыв ещё десяток метров, Женя нащупала под ногами дно и сообщила:
— Вставай, теперь не утонешь!
Они потихоньку побрели к берегу. Неизвестно, как Надежда, но Женя после плавания в одежде чувствовала себя по-дурацки. Соленая вода ручьем стекала с них обеих. Надежда принялась отжимать юбку. Женя с проклятьями стащила с себя мокрые тряпки и принялась её выкручивать. Рубашку потом кое-как натянула на себя, но влезать в джинсы было выше её сил, слишком уж они были мерзкими. Свернула их, подобрала кроссовки и скомандовала:
— Пошли в дом! Нужно переодеться.
— Ужас какой… я в этой тряпке, как спутанная коза, — пожаловалась Надежда, пытаясь отлепить от колен мокрый шифон. — Шагу не ступить.
— Так подоткни её повыше! И пошли скорей, пока нас не застукали в таком виде. Хотя все равно застукают, когда войдем.
— Не застукают, я знаю, как пройти незаметно, — заявила Надежда, подбирая подол и держа его на отлете, словно сказочная принцесса. — А куда мои туфли делись?
— Утром найдешь, сейчас по всему пляжу шарить в темноте бесполезно. Идем, а по дороге расскажешь, что за катер ты видела тогда. Тогда — это когда Сашку убили? В ту ночь? — Женя зашипела от боли, ударившись пальцами босой ноги о камень, и остановилась. Надежда в темноте ткнулась в её спину.
— Да, я только недавно вспомнила, что когда мы с ним разговаривали, то вроде бы какая-то большая лодка была с другой стороны забора, у причала. И там фонарь горел, и кто-то шлялся. Но вот кто — я не рассмотрела, да и не до того мне было. — Надежда побрела вперед, спотыкаясь и ругаясь. Кто бы мог подумать, что передвижения по обычному пляжу могут вызывать столько проблем.
— Ты об этом майору говорила? — догнала её Женя.
— Как бы я сказала, если вспомнила об этом только в бильярдной? Дремала там, и вдруг всё это мне сразу вспомнилось, в картинках.
— А тебе не приснилось?
— Может, и приснилось. Только приснилось именно то, что было тогда. Я все это время тряслась… Зачем я тебе все это говорю? А, да черт с ним! Все равно темно. В общем, психовала я, психовала, а потом мне все стало пофигу, когда напилась. — Надежда бормотала на ходу, словно разговаривая сама с собой, совершенно не оглядываясь, идет ли за ней Женя. — И тогда я решила, что теперь мне всё до задницы. И сразу вспомнила про эту лодку. Или катер. А там — губернатор. Мог губернатор приплыть и Сашку хряснуть по голове? — Надежда остановилась под первым фонарем нижней террасы и картинно взмахнула рукой. При этом мокрая юбка шлепнула её по ногам.
— Успокойся, не мог! — ответила ей Женя. — Губернатор тут, говорят, и не бывает.
— А кто бывает? — двумя пальцами опять подобрала липучий подол Надежда.
— Ну откуда мне знать? Только ты про этот катер непременно скажи майору. Пусть он и разбирается.
— Ладно, скажу, — согласилась Надежда. — Куда ты идешь?
— Как куда? В дом, — удивилась Женя.
— Погоди, не туда, давай зайдем через подвал, тогда нас в таком виде ни одна собака не увидит, — потащила её Надежда влево по дорожке.
Они обогнули дом понизу и потом поднялись к нему. Только тут Женя сообразила, что виденный ею несколько раз приямок у дальнего угла дачи есть ни что иное, как вход в подвал. Почти на ощупь они стали спускаться по крутой лестнице. Женя чертыхалась в темноте, вспоминая, что у неё в кармане джинсов остались безвозвратно погубленные зажигалка и сигареты. Хотя зажигалку можно попробовать потом просушить. Что ещё было в карманах? Бух! Это Надежда, не удержав равновесия, споткнулась на последней ступеньке и врезалась в дверь.
— Пришли!
Через эту дверь они попали на нижнюю площадку боковой лестницы и уже без всяких приключений, потому что она была нормально освещена, поднялись на второй этаж. Шлепая босыми пятками, Надежда быстренько скрылась в своей комнате, а Жене ещё предстояло пересечь холл. Только бы никого не встретить!
Она кралась по коридору босиком, в мокрой рубашке, едва доходящей до середины бедер. Одной рукой Женя прижимала к груди кроссовки, в другой держала кое-как свернутые мокрые джинсы. Ну и видик! Наверняка Инга с балкона подсматривает, вытаращив глаза. Проклятье, этого только не хватало! Из «зеленой» комнаты, которая располагалась сразу за Жениной «желтой», вышел задумчивый Гоблин. При виде Жени задумчивость слетела с него моментально. Нельзя сказать, что он был поражен, но движением правой брови всё же выразил некоторую озадаченность.
— Только посмей что-нибудь сказать! — прошипела Женя, скрываясь за дверью. И добавила, высунувшись из-за неё: — Мы просто купались.
— С кем? — спросил Гоблин у закрывшейся двери и пожал плечами. — И почему одетыми?
Глава 15
Палий злился. На окружающих и на себя — за то, что позволяет себе злиться. А потом ему стало смешно. Захотелось плюнуть на всё, завалиться в кресло с какой-нибудь печатной белибердой и бутылкой пива и погрузиться в мир размахивающих бластерами космических авантюристов. Или потолковать за жизнь с глазу на глаз с кем-нибудь из старых приятелей — с Борькой или Никитой, к примеру. Только непременно с глазу на глаз, чтобы вырваться из этой тягучей атмосферы, когда каждому хочется обвинить кого-то другого в прошлых бедах, найти им причину и припомнить чужие ошибки. Это было похоже на ковыряние уже подсохших ран, беспокоило и действовало на нервы.
А ведь собрались ещё далеко не все — не было Надежды, Гоблина и Жени, отправившейся на прогулку в обществе смазливого майора… Да, именно смазливого, черт бы его побрал! И при этом, несомненно, коварного. Такие привыкли считать себя неотразимыми и используют свою внешность, чтобы обвести вокруг пальца и загнать в ловушку. Конечно, Женя отнюдь не романтичная барышня, и Палий мог не опасаться, что она попадется на уловки майора. Но все равно было тревожно. Какие ещё неприятности, кроме расписки Марка готовит ей этот милиционер. Мент, он и в Африке мент. Какая банальность… Даже если он не мент а советник прокуратуры. Что он там может советовать?
Алина и Борис сидели рядышком, уместившись вдвоем в широком кресле, и напоминали сиамских близнецов, особенно, когда разом поворачивали головы и смотрели с одинаковыми выражениями лиц. Они старались держаться, старались не забывать, что они тут хозяева, и должны хотя бы изображать спокойствие. Что было крайне сложно, учитывая нахождение их в данный момент на линии огня. Перепалка шла между Васей и Ольгой, и перепалка эта была странной и даже жутковатой. Обычно если кто-то из них ругался, то кричал громко, словно был готов запустить в оппонента чем-нибудь тяжелым. А тут — медленные ленивые фразы, в которых только посвященный угадывал нехороший смысл.
— Ты уверен, что имеешь право рассказать об этом даже сейчас? — сверкала глазами Ольга. — Она ведь просила тебя никому не говорить, пришла к тебе как к другу.
— Я думаю, что остальным тоже надо знать, — подумав, ответил Вася. — Пришло время. Я не хочу, чтобы между нами оставалась эта беда. Все чувствуют, но молчат. Вчерашний всплеск только показал, как каждый из нас представляет события.
— Ну конечно, ты один знаешь, что было на самом деле! — фыркнула Ольга и глотнула из бокала.
Сегодня на столах появились тяжелые бокалы венецианского стекла, на стенках которых вино оставляло благородные маслянистые разводы. А вместо фруктов, взбитых сливок и прочей дамской ерунды, были поданы чищеные орехи и сыры нескольких сортов. Изысканно.
— Я знаю. И я обещал Кристи, что сохраню тайну. Но ведь прошло время, и возможно из этой тайны выросло ещё одно преступление… Думаешь, меня сомнения не мучают? — страдальческим тоном вопросил Пинчук. — Мы уже давно знаем друг друга, ни один из нас не ангел, всякое бывало. Думаю, что правда не бросит тень на память о Крис, вернее, я в этом уверен. Это ей тогда произошедшее казалось чудовищным, но мы-то уже повидали и не такое. Мы стали в чем-то мудрее, в чем-то циничнее, в чем-то — просто хуже.
— Господи, как напыщенно, — вздохнула Дина. — Я и не знала, что ты умеешь так изъясняться. Ну что такого тайного могла сообщить тебе тогда восемнадцатилетняя девочка, что сейчас ты, тридцатипятилетний мужик говоришь об этом с таким надрывом?
— Да уж… — опять вспыхнула Ольга. — Или мы покончим с этим, или станем вынашивать каждый свою версию и шарахаться друг от друга! Лучше бы ты не начинал об этом вообще.
— Соберутся все, я скажу, — решил Вася. — Где Никиту черти носят? И нужно бы посмотреть, как там Надя. Ей или пора просыпаться, или нужно оттащить её в постель.
Палий встал, лениво потягиваясь. Посмотрел на камин, на трогательно мигающие из-за нагара на фитилях свечи. Было во всем происходящем, что-то ирреально-театральное, словно они собрались тут, чтобы сыграть в неком спектакле — все то перемещаются, то собираются вместе и много говорят, каждый хочет быть режиссером и одновременно уйти от ответственности. А может, все проще? Просто настал день, когда совпали декорации и события, и они все мечутся между прошлым и настоящим в попытках понять друг друга и стать кем-то иным. Лично он, Палий, так и делает. Он же давно знает, что жил не так, как хотел, не так, как нужно было. Во имя чего? Только из-за глупого упрямства и желания следовать однажды сделанному выбору?
Ему совершенно не хотелось идти будить Надежду, тем более, что он и не знал, где она в данный момент находится. Пусть этим занимаются заботливый Вася и хозяин дома Борис. А ему как-то не до этого, у него отчего-то вдруг возникло множество собственных проблем, а подумать над ними эти черти не дают.
— И вообще, я не понимаю, почему она именно к тебе с этим пошла, — продолжала Ольга. — Почему не к Женьке или к Дине? Почему не ко мне, в конце концов?
— Женя сидела дома с больным ребенком. Дина… не знаю, что-то тоже было такое экстренное. А у тебя, дорогуша, в разгаре был роман с Ронькой, вспомни! Вы поселились в какой-то лачуге и вели богемный образ жизни, вечный сейшн и дым коромыслом. А я вот он — всегда под рукой, — раздраженно объяснил Вася. — Кристинка в тот день по общаге металась, совершенно никакая.
— Да, Рони, — хмыкнула Ольга. — Ты прав, меня тогда выковырять из этого угара было сложно…
Все замолчали, вспоминая одно и то же — кудрявый Рональд Гилберт, шоколадный красавчик Ронька, навечно зависший на третьем курсе политеха. Про него говорили, что у себя в Африке он будет большим боссом, что папашка — не то министр, не то ещё какая африканская шишка, каждые каникулы дерет ремнем тощую Ронькину задницу, лишь бы сыночек получил хоть какой-то диплом. Тогда ему будет все, что пожелает. Но мистер Гилберт-младший был непревзойденным обалдуем, и хвостов у него в зачетке было столько, что хоть шубу из них шей. Кое-кто даже подозревал, что делает он это специально, нравится парню вольная студенческая жизнь и в Африку ему возвращаться совершенно неохота. Тут девочки, выпивка, гулянки, а там — настырный папаня с ремнем. К тому же Ронька был действительно красив: никаких толстых губ и приплюснутого носа — тонкие черты лица, огромные наивные глаза и гибкая грация пантеры.
Ольга наткнулась на Рони на какой-то левой вечеринке, и закрутилась у них безумная любовь. Хипповал африканец вовсю, родительские деньги проматывал по пивнушкам и прочим злачным местам, спускал на крутившихся постоянно рядом сомнительных девиц, прогуливал лекции и водил дружбу с местным андерграундом и прочей богемной публикой. Ольге довольно быстро удалось отвадить девок и чересчур психопатологических дружков, слегка вправить мозги самому Роньке и даже иногда заставлять его ходить на занятия. Об их романе знали, в принципе, все, но в их компанию Ольга впервые притащила Рони как раз незадолго до смерти Кристины. Его критически обозрели, испытали на всяческих подначках и признали своим, то есть официальным Ольгиным хахалем.
Никто не верил, что этот экзотический союз закончится браком. Влюбленные в течение полутора лет, то сходились, то со скандалом, битьем посуды и царапаньем физиономий разбегались. Причем, скандалила исключительно Ольга. Причина всегда была одна — очередная лахудра извлеченная из Ронькиных объятий. Инга в этот период окончательно осела в яслях на пятидневке, кто-то из компании служил дежурной жилеткой для слез страдающего африканца, а затем и парламентером, передающим разгневанной Ольге его клятвы в вечной любви. В общем, страсти кипели почти шекспировские.
Известие о бракосочетании все восприняли скептически. Но, как ни странно, свадьба состоялась, с морем водки, плясками в ресторации и гулянками на неделю. Ещё почти год Ольга водила Рони за шиворот в институт, одновременно умудряясь чертить собственный диплом, и, наконец, супруги отбыли в Африку с новенькими корочками в чемодане — двумя синими — дипломами и зелеными — свидетельством о браке. О дальнейшем Ольга предпочитала не рассказывать даже близким подругам, только однажды, несколько лет назад как ни в чем ни бывало объявилась на одной из встреч выпускников. На вопрос, как поживает Рони, небрежно пожала плечами и заявила, что совершенно не в курсе. Обозначенное таким образом нежелание говорить о судьбе своего брака приняли к сведению, но все же ждали каких-то откровений. Их не последовало.
— Ну так вот… — обреченно продолжил Вася. — Получилось, что в роли подружки Кристи тогда оказался я. Черт возьми, лучше бы ничего не знать!
— Ну, ты ещё поплачь! — буркнула Дина. — У каждого есть такое, что хотелось бы забыть. Только все помалкивают, а не носятся с этим, как курица с яйцом!
— А я и не ношусь, — обиделся и поджал губы Пинчук. — Я бы и помалкивал, если бы все нормально было. Сами же о той истории заговорили, не я вас за язык тянул.
Алина неожиданно встала и тихо сказала:
— Пойду-ка я пройдусь, что-то душно стало. Заодно посмотрю, как там Надя. Сил нет слушать, как вы тут выясняете — кто и что, почему и отчего.
Её каблучки простучали по каменному полу, затихнув на мягкой шкуре, и снова — по камню, всё дальше и дальше. Борис молча провожал жену взглядом. Он-то знал, как трудно ей, эмоциональной и вспыльчивой, дается необходимость сдерживать себя все последние дни. Напряженное состояние Алины выдавали розовые пятна на висках, которые она то и дело сжимала тонкими пальцами, сумрачное выражение глаз и жесткий разворот плеч. А ещё у её губ пропали легкие морщинки, она почти перестала улыбаться, вот и пропали уже ставшие привычными скобочки. Борис вздохнул. Нет, совсем не таким представлялась им эта неделя. Ещё немного, и Алина не выдержит, сорвется. Отчего-то не это его беспокоило, тревожило другое. А Алинка… Пусть лучше выкричится, чем вот так, без морщинок и с прямыми плечами.
Когда-то он выбрал эту капризную, самолюбивую и иногда слишком резкую в отношениях с другими девчонку. И ни разу не пожалел. Может быть, потому, что и сам был не подарок. «Дуэт двух эгоистов», как иногда, смеясь, называла это Алина. Жена… О которой, кажется, всё известно, но вдруг обнаруживается белое пятнышко, таинственный островок. И снова нужно пытаться понять — что там. После таких изысканий сам себе Борис казался ужасно примитивным и заурядным. Даже то, что Алина, иногда для развлечения занимаясь скульптурой, создавала потрясающе интересные вещи, некоторые из которых увозились на какие-то супер-пупер-выставки, не так его уже поражало, как, к примеру, её умение ладить с сыном-подростком. Когда они с Вовкой осваивали ролики, виндсерферы или отправлялись в горы, переговариваясь по-английски и загрузив в машину лыжи и кучу странной яркой амуниции, Борис проклинал свою лень и инертность. Но вот факт — мальчишка души не чаял в матери, а к нему относился несколько свысока, считая его обычным занудливым «папашкой». Алина же была «своим парнем» и авторитет её у парня был непререкаем. Доленился…
А недавно он узнал, что она втихаря приняла участие в каком-то литературном интернет-конкурсе. И победила. И тут же забросила интернет, чтобы удариться в какую-то эзотерическую систему развития личности. Некоторое время разговаривать с ней было довольно сложно, сплошные харизмы и кармы. Пока она сама не заявила, что все это полная чушь, и стала обычной Алькой. До следующей затеи. Не так давно она заговорила насчет покупки верховой лошади…
Борис усмехнулся и поймал на себе внимательный взгляд Ольги. Он что-то пропустил в разговоре? Да нет, скорее непривычно для окружающих ушел в себя. За это время успела исчезнуть не только Алина, но и Палий. Но тот, скорее всего, курит на крыльце. За эти годы Митя стал намного старше, изменился больше других. Хотя и остальных время не пощадило. Но Митя институтских времен был совершенно другим, беззаботным и легким в отношениях. А сейчас в нем появилась отчужденность и какая-то усталая грусть. Делиться, он, конечно, не станет. Разве что с Женькой. Хотя Борис не верил в то, что донесла разведка про их разгорающийся роман. Тут, скорее, заговор.
Борис потер виски жестом Алины и снова улыбнулся. Пусть он сидит тут, словно старый лис, делающий хорошую мину при плохой игре. Пусть появилось слишком много вопросов и мало ответов. Но всё утрясется, как-то успокоится. И он не станет бояться, что, заснув в своей постели, не увидит новое утро. Он знает, что так может быть, и он постарается этого не допустить.
Глава 16
В холле, по сравнению с гостиной, воздух был свеж и безмятежен. Оказывается, нужно было только выйти, чтобы почувствовать себя гораздо лучше. Все эти свечи, огоньки, тяжело ложащееся на сознание душистое южное вино и разговоры о прошлом… Палий глубоко вдохнул. На выдохе он увидел две тени за стеклами входной двери и попятился в спасительную нишу библиотечной двери. Где-то рядом тонко и пронзительно пахли розы. Дверь распахнулась, и за ней произошла непонятная заминка. Вначале тени слились, затем распались, и одна из них исчезла. В холл вошел майор Караваев. Палий достал сигареты из кармана и щелкнул зажигалкой, словно загораживаясь сигаретным дымом от неминуемого и неприятного контакта. Но майор только вежливо кивнул ему и проследовал в гостиную. «А где же юный оруженосец с портфелем?» — запоздало подумал Палий. После ужина молодой человек на глаза ему не попадался. Ну, да и бог с ним… Он затянулся сигаретой почти с отвращением. Запах табака убил аромат цветов, и вообще — жизнь в последнее время слишком уж часто преподносила неприятные сюрпризы и поворачивалась к нему своими отнюдь не лучшими сторонами. Всякие гадости то и дело случались, если не с ним, то с кем-то рядом. И надежда хоть немного окунуться у Ротманов в прежнее ощущение беззаботности и доверия растворилась, потому что оказалась такой же эфемерной, как цветочный запах. Обидно. Куда тут можно бросить окурок?
Палий потоптался в холле, размышляя, куда ему деваться. В гостиную идти не хотелось, спрятаться в своей комнате показалось глупым, а от мысли о прогулке по обсаженным экзотическими растениями лунным дорожкам почему-то замутило. Эти две тени… Что они могли значить? Куда пошла Женя без майора? И почему это его так интересует? Когда-то давно он мимолетно подасадовал на то, что она выбрала не его, умницу и красавчика, а Марка. Правда, Марк тоже был неглуп и внешне вполне пристоен, но ведь он-то, Митя, был лучше! Палий едва не рассмеялся, вспомнив, каким юным самонадеянным идиотом был когда-то. Избалованным щенком! Мальчишкой, уверенным, что весь мир у него в кармане просто оттого, что он осчастливил этот мир своим присутствием. Обычно с такими иллюзиями расстаются довольно быстро, а у Палия процесс затянулся, и протекал дольше и болезненнее, чем у других.
Зачем-то он оказался в пустой и темной столовой, только хрустальные подвески на венецианской люстре мерцали и едва слышно звенели на сквозняке, задувающем в высокие форточки, да фосфоресцировало белое пространство пустого стола. Крахмальные скатерти, тонкий фарфор, приторный запах кипяченого молока. Мама принесет заболевшему Мите чашку с курящимся белым паром и морщащимся тончайшей пенкой молоком. И положит в него чайную ложечку сливочного масла, желтым островком расплывающегося среди пенки. Митя сморщит нос, заползая под одеяло, будет оттуда шутливо ныть, уверяя, что от молока с маслом его немедленно стошнит. А мама поставит чашку на столик и примется щекотать ему пятки под одеялом и называть трусишкой и привередой.
Палий встряхнул головой. Но запах кипяченого молока не пропал, и тогда он пошел на него, словно ребенок за дудочкой Крысолова. Какие-то коридоры, освещенные тусклым светом дежурных лампочек, обитые оцинкованным металлом раскрытые двери… За одной из них желтел веселый свет и кто-то насвистывал детскую песенку про зеленого попугая. Палий осторожно заглянул внутрь. Почти спиной к нему стояла у стола девчонка в бермудах и длинной футболке. Инга. В руках у неё был ковшик с только что вскипевшим молоком, и она белой струйкой старательно переливала его в чашку. Палий дождался, пока молоко не выльется все, и только тогда осторожно кашлянул. Девчонка не вздрогнула, только глянула через плечо и улыбнулась.
— Горло болит? — поинтересовался Палий.
— Нет, — она улыбнулась ещё шире. — Просто захотелось горячего молока с печеньем.
— А я в детстве ненавидел кипяченое молоко, — зачем-то сообщил он.
— А я в детстве, — она подчеркнула это «в детстве», — дожидалась, пока оно остынет, и пальцем снимала пенку. Почему-то именно пальцем, так было вкуснее.
— И мама не ругала за то, что облизываешь пальцы?
— А мама не видела, — засмеялась Инга. — Я была хитрая. Только она за дверь, я — пальцы в молоко!
— Ладно, не буду тебе мешать, — Палий почувствовал себя неловко.
— Вы и не мешаете, — ему показалось, что сейчас девчонка сделает книксен, но она лишь потерлась щекой о плечо и добавила. — Впрочем, я сейчас тоже пойду, только найду, где тут прячут печенье.
Инга проводила взглядом, неторопливо исчезающую за дверью фигуру Палия и снова потерлась щекой о плечо. Это была дурная привычка, но бороться с ней она не собиралась.
Алина вошла в пустую бильярдную. Единственным напоминанием о недавнем присутствии тут Надежды была заколка, валяющаяся у стола. Похоже, Надя теряет их постоянно и где попало. Ну и слава богу — значит, гостья пришла в себя и перебралась в более подходящее место. Странно, но присутствующие в доме воспринимались именно как гости. Не старые друзья и подруги, а именно гости. Некий холодок отчуждения? Или чувство ответственности и заботы? Кто его знает.
Алина принялась собирать шары со стола и из сеток под лузами и складывать их в деревянный треугольник посередине зеленого сукна. Играть в бильярд она так и не научилась, не нравилась ей эта игра. Куда лучше — носиться на скутере или полночи провести за компьютерным квестом. А ещё лучше — в мастерской. Хотя там нужно работать со спокойной душой. Глина не любит напряженных и дрожащих пальцев. Да и мрамор тоже. А ей в последнее время нравилось работать с камнем — в нем жила тайная хрупкая форма, которую хотелось отыскать и извлечь.
Господи, о чем это она? Нужно бы подумать о другом, совсем о другом. О той опасности, которая подстерегает в каждом взгляде и слове. О глупостях, которые она успела натворить. Нужно забиться куда-нибудь в укромный уголок, где никто не сможет помешать, и собраться с мыслями. Она уже и так совершила множество ошибок. Наверное, хватит? Только вот у неё совершенно отчетливое ощущение, что сегодня вечером все ищут такие укромные уголки. Бродят, прячутся. Один Вася с истовым желанием разоблачить всех и вся пытается затянуть на свою орбиту вяло сопротивляющихся друзей. Они устали. Нужна ли им правда? А если нужна, то сегодня, сейчас? Или когда-нибудь потом, после того, как немного схлынет эта странная дрожь внутри…
Алина подобрала с пола пустые бутылки и понесла их наверх, в специальный закуток, где в контейнерах собирался со всего дома мусор. Когда она вышла на лестницу, то услышала вверху тихое шлепанье босых ног. Неужели кто-то ходил купаться? А впрочем, какая разница… Она свернула к кухне, успела заметить худенькую фигурку, сосредоточенно несшую чашку и какой-то пакет. Инга. Девочка выросла настолько непохожей на свою мать, что трудно представить себе большее различие. Если бы у её Вовки постоянно были такие грустные глаза, как у Инги, Алина бы того не вынесла. Но у Вовки хитрющие черные глазищи, такие же, как у Бориса. Так что с ним всё в порядке, все в абсолютном порядке. Нужно только потерпеть, и все остальное тоже образуется.
— Куда все разбежались? — поинтересовался Караваев, входя в гостиную.
Но ответом ему было только пожатие плеч Дины и сердитый взгляд Пинчука. Борис сидел на корточках перед камином и заботливо выбирал для него из кучи поленьев наиболее на его взгляд аппетитные. Выбранное топливо он укладывал в огонь, заставляя его разгораться ещё сильнее. Зачем он делал это в теплый, почти жаркий вечер, было непонятно. Дышать тут и так нечем. Борис оторвался от своего занятия только для того, чтобы предложить майору вина. Тот отказался, но хозяин дома все же плеснул в сверкающий чистотой бокал медовой жидкости и снова уставился в огонь с таким видом, словно важнее его в данный момент ничего не было. Дина и Василий упорно молчали, уставившись друг на друга. Тишина нарушалась только треском горящего дерева. Странный дом, странные люди.
Караваев понюхал вино. Пахло оно почему-то свежим черносливом. Пить он сегодня не будет — это категорическое решение. Миша обеспечивает внешнее наблюдение и прослушивание телефона, а ему до поры до времени отведена роль пассивного участника. И провокатора, по мере возможности. Он не любил такие дела, и расклад выбирал не он, но приходилось играть по навязанным правилам. Если бы сейчас тут были все собравшиеся в доме, он хоть что-то мог бы предпринять, а так… даже велеть всем немедленно явиться он не мог, это было бы ошибкой. Как же все-таки замечательно пахнет вино, настоящий нектар, густой и ароматный…
Никита спускался по лестнице, все ещё озадаченный. Интересная картина — купаться в море в одежде. Зачем? Ведь есть купальники. Да и нагишом сейчас тоже вполне можно, никто на пляж и не ходит. Словно не лето, а глубокая зима. Он бы вполне мог отправиться купаться, у него нет на этот счет никаких предрассудков. Навстречу ему поднималась, стараясь не споткнуться, дочь Ольги с чашкой молока в руках. Забавная девочка. Улыбнувшись, Никита кивнул ей и направился в гостиную. Судя по тишине, за дверью никого не должно быть. Однако там просто молчали. Немыслимая вещь для их буйной компании. Или это оттого, что в одном из кресел устроился этот милиционер, как его там… Впрочем, себе врать нет смысла: Игорь Иванович Караваев, вот как зовут этого красавчика. Крутит в руках бокал с вином, словно не расследованием тут занимается, а отдыхает от трудов праведных. И не милиционер он, а работник прокуратуры. Гоблин усмехнулся.
— А остальные где?
— Где, где… — раздраженно ответил Вася. — По углам разбежались. Или мы, как пионерский отряд, должны быть всегда вместе?
— Ну, порознь мы уже однажды побыли, — так же зло вставила реплику Дина. — В результате лишились одного пионера. Так что лучше бы и правда все на глазах были.
«А у них нервы сдают. И сильно. — подумал майор. — Пока не пойму, хорошо это или плохо. Скорее — хорошо, быстрее выговорятся».
Словно угадав его мысли, Никита миролюбиво посоветовал:
— Ребята, не кусайтесь, все равно настоящей драки не получится.
— Да, Никита прав, что-то мы сегодня все не в форме, — согласилась Ольга. — Даже поругаться, как следует, не можем. Надрызгаться что ли до полной потери разума? Только вы меня тут не бросайте, в кроватку отнесите!
— Размечталась, — вздохнул Пинчук. — Надюха-то, наверное, до сих пор под бильярдным столом спит? Пойти, что ли, оказать помощь?
— Ты уже давно собирался, — ехидно напомнила Дина. — Все отсюда разбегаются с одним и тем же поводом. И ищи-свищи…
Палий докурил сигарету, и красная точка окурка улетела в заросли. Он вышел таки из дома и сейчас брел впотьмах, оставив позади последний фонарь. Почему-то он вспомнил, что днем так и не нашел чертенка с арбузом. Тьфу, с полумесяцем, конечно. Куда он спрятался? Дорожка внезапно свернула вниз, и он вышел к пляжу. Куда могла подеваться Женя? Неужели до сих пор бродит вокруг дома или сидит на старой скамейке где-нибудь в зарослях этой буйной южной зелени, так не похожей на простые растения средней полосы?
Палий стоял, рассматривая чернильное море, пытался уловить шелест волны, но вместо этого услышал отчетливый плеск и чуть ли не удары о воду. Что-то или кто-то явно плыл недалеко от берега. Подойдя к самой кромке, границе соединения моря и суши, он стал внимательно всматриваться, сунув руки в карманы и покачиваясь с пяток на носки. Он был уверен, что это плавает Женя, и в то же время хотел в этом убедиться. Если это она, то стиль баттерфляй удается ей замечательно — вон как быстро хорошо заметный теперь даже в темноте бурун проплыл от ограждающей сетки к пирсу. Палий вышел на пирс и добрался до самого его конца. Но не успел, пловец уже миновал его и устремился дальше. Ну что же, подождем, в таком темпе долго не поплаваешь.
Почему-то ему вдруг вспомнился детский мультик, в котором какие-то зверушки искали край земли, а потом сидели над ночным морем. Или это было не море? Он не помнил. Но ощущение было то же самое — вот он, край земли, состоящий из тьмы и звезд. И кто-то отважно бороздит этот край, словно торпедный катер. Палий улыбнулся и уселся на пирс, свесив с него ноги. Только бы не уронить эти дурацкие сланцы, в которых он постоянно путается и спотыкается. Мокасины или сандалии куда удобней, чем эта синтетическая обувь, похожая на одноразовую посуду.
Задумавшись, он не сразу обратил внимание на то, что изрядно удалившийся, но все ещё заметный в темноте пловец повернул обратно. А потом плеск вдруг прекратился, наступила тишина, в которой стали слышны вкрадчивые шлепки крошечной волны о стену пирса. Палий не успел подумать о том, куда подевался плывущий, как почти рядом с его ногами из воды с шумом вынырнуло что-то, окатив его брызгами. От неожиданности он едва не свалился с пирса.
— Женька, ты меня до инфаркта довести хочешь? — завопил Палий возмущенно.
В ответ ему что-то буркнули, плеснули ещё раз, уже не так сильно, и в свете звезд и появившегося из-за гор краешка луны он рассмотрел стремительно рассекающее воду тело. Оно расчетливо проплыло прямо к лесенке, находившейся справа от Палия, почти за спиной. Он обернулся. Крупная, слишком крупная для хрупкой Жени фигура, не спеша, поднималась на пирс, возникая постепенно, словно дядька Черномор из волн. Палий разинул в изумлении рот.
Женщина, а это, несомненно, была женщина, крепко стала на обе ноги, укоризненно погрозила пальцем и произнесла рокочущим баритоном:
— Даже то, что я ненароком слегка обрызгала вас, молодой человек, не дает вам повод для подобной фамильярности! Какая я вам Женька? Евгения Павловна, если уж на то пошло.
— Ммм… — ошарашенно промычал Палий. — Извините, обознался. Я думал, что это моя знакомая развлекается.
Произнеся это, он сообразил, что сидеть даже в такой ситуации невежливо, и хотел встать, но дама повелительным жестом пресекла его попытку и сама уселась рядом, точно так же свесив ноги. Палий искоса пытался рассмотреть её, но, кроме того, что новая знакомая была крупна телом, хотя скорее мускулиста, чем полна, и то, что лет ей немало, никак не меньше пятидесяти, ничего толком рассмотреть не мог. Евгения Павловна стащила с головы резиновую шапочку и хлопнула ею по колену, стряхивая воду. Потом погладила себя по коротко стриженной почти под бокс голове и с удовлетворением констатировала:
— Хорошие шапочки научились делать, не то, что раньше — что есть она, что нет, все одно вымокнешь.
— Да, — нерешительно поддакнул Палий, хотя никогда купальными шапочками не пользовался и о качестве их не задумывался.
— А вас как звать-величать? — светски поинтересовалась дама. — Раз уж мы так неожиданно пересеклись тут, среди звезд и прочих светил, то давайте знакомиться по полной программе.
— Дмитрий Александрович, — церемонно склонил голову вбок Палий. — Но лучше просто Митя.
— Митя? — непонятно чему обрадовалась и даже в восторге всплеснула руками Евгения Павловна. — Замечательное, мягкое и ласковое имя. Дима куда хуже звучит. А меня можно называть Евой, потому что Женя мне категорически не нравится.
Палий засомневался в том, что станет называть новую знакомую Евой, но вынужден был восторженно подтвердить, что имя Ева звучит не менее замечательно, чем Митя. После чего почувствовал себя законченным болваном и льстецом.
— Надеюсь, вы не сообщите хозяину дома, что я без спроса вторглась, да и признаюсь, что и ранее вторгалась в его владения? — абсолютно беззаботно поинтересовалась новая знакомая. — Дело в том, что я обожаю плавать, но слишком удаляться от берега не рискую, у меня наследственная склонность к судорогам. Поэтому и плаваю вдоль берега, когда никто не видит.
— Конечно, нет, — горячо заверил её Палий. — С какой стати я стану вас выдавать?
— Ну и отлично, а то мой кусок берега не так уж велик, — она махнула рукой куда-то влево. — Развернуться просто негде.
— А-а-а…— догадался Палий, — так вы живете по соседству?
— А вы думали, что я из Сухуми приплыла? — гулко рассмеялась Евгения Павловна. — На такие подвиги я, увы, уже не способна. Тем более что вдоль некоторых имений плавать стало просто опасно стало.
Палию очень понравилось, как она выразилась: «имений», прямо-таки мыльный сериал. А тетушка эта непроста, ой непроста…
— Вот, к примеру, — продолжала она с негодованием, — следующий участок за этим — настоящий бандитский притон! Я как-то случайно заплыла за ихнюю сетку, так буквально ощутила на своем бренном теле лазерный прицел. — Она замолчала в надежде услышать мнение Палия по столь вопиющему факту. Но он промолчал, сильно сомневаясь, что с берега станут наводить лазерный прицел на плывущую впотьмах даму. — И рявкнули в рупор, что заплывать за границу нельзя. Нет, я понимаю — берег, но я же просто мимо плыла и совершенно не собиралась осквернять их берег своим присутствием. К тому же я думаю, что море не может быть чьей-то собственностью, и запрещать по нему плавать вплоть до самой государственной границы — совершенно незаконно. Я что, не права?
Палий насчет принадлежности моря был совершенно не в курсе и вынужден был в ответ промямлить что-то невразумительное.
— Вот и я так считаю, — дама нервно хрустнула суставами пальцев. — Но когда я увидела тот призрачный корабль, то поняла, что больше меня туда ни за какие коврижки не заманишь.
— Какой призрачный корабль? — удивился Палий.
— Вчера… Нет, позавчера я, как всегда, поплыла себе, никого не трогая. Море было на редкость теплое, и я рискнула удалиться от берега чуть более обыкновенного. Было так приятно, словно купаешься в шампанском. А когда-то я… Впрочем, неважно. В общем, я уже миновала этот причал и только хотела перейти с брасса на кроль, как вдруг увидела, что мне навстречу совершенно бесшумно движется нечто вроде «Летучего Голландца» — быстро и совершенно без звуков! Тусклый призрачный свет на мачтах, тишина и на палубе — черные неподвижные люди. Это выглядело совершенно завораживающе. Но я от неожиданности едва не наглоталась воды!
«Кажется, меня угораздило познакомиться с местной сумасшедшей, — подумал Палий. — Плавает вдоль берега по ночам, видит призрачные корабли. Наверняка и русалок встречала…» Словно в ответ на его мысли Евгения Павловна задумчиво добавила:
— И не одна я испугалась, ещё эта маленькая русалка… Она словно вынырнула из моря и бежала к берегу. Вся такая грациозная и серебристая. Не поверите, но когда-то и я была в точности такой же, как она. Именно после этого эпизода я и нашла, наконец, вдохновение, которое так долго мне не давалось!
Сумасшедших Палий не боялся, тем более, что дама не выглядела агрессивной, но его слегка разочаровала предсказуемость её фантазий. Безумцы с оригинальным бредом куда интереснее. Он вежливо порадовался тому, что Евгения Павловна осталась довольна своими необычными впечатлениями, и улыбнулся про себя, подумав, каким образом трансформируется в её прихотливом сознании встреча с ним, Палием на ночном пирсе. Не иначе, быть ему в роли царя морского или какого-нибудь призрака утонувшего моряка.
— А ведь вы, Митя, мне не верите, — проницательно заявила между тем безумица. — Однако, зря. Это все было именно так, и я ничего не выдумываю. Хотя фантазировать я умею… Но мне пора, иначе Мотя станет волноваться и, не приведи господи, поставит на ноги все побережье. Прощайте, милый мальчик! Или — до свидания. Это уж как сложится…
— До свидания! — Палий галантно поцеловал кончики пальцев протянутой руки. Рука была крупной и сильной, на безымянном пальце в лунном свете мелькнуло затейливое кольцо — золотое или серебряное, не разобрать. И как она рискуют плавать, не снимая его?
В следующую минуту дама ловко напялила на голову свою шапочку, прощально хихикнула и бултыхнулась с пирса в воду. Вынырнув, она махнула Палию рукой и размашистым кролем поплыла к своей части берега.