Неподвижность тела определяется относительно системы координат, в которой мы ведем отсчет.
Учитель физики средней школы
Людям всегда нравились страшные истории с непредсказуемой развязкой. Немного загадок, тонких намеков, паралелей с реальностью, смешать и взболтать, потом тусуем главы в хаотичном порядке, берем красивые эпиграфы, абстагируемся от реальных мест и персонажей, намекая на частичное правдаподобие всей этой истории, и, якобы, личный опыт во всем произошедшем. Затем добавляем в сюжет посторонних людей с ихними отвлекающими историями, приводим неуместные примеры из прошлого, желательно общеизвестного, заглядываем в будущее с почти пророческими изречениями. Для изюминки стираем каждое третье предложение в абзаце, а затем меняем обзацы местами без какой-либо системы, что бы придать творению остроты. Для пикантность можно намекнуть на секс или насильственную смерть, две эти вещи всегда будоражили человечество, особенно если они чередуются, или совмещеаются. Ярким примером являются истории о Колигуле, Козанове, Маркизе де Саде, Джеке-потрошители и других героях нашей истории, о которых не нужно читать в книгах, что бы знать эти имена.
Вот такой вот коктель является лучшим способом создания шедевра литературы... современной литературы. А я вот так и не научился писать шедевры, никогда не стремился к этому, да и вообще о литературе никогда серъезно не задумывался, гуманитарные науки давались мне легко, так как их владение зависит от степени разговорчивости и умения поддерживать диалог, о чем бы он ни велся.
А если собрался что-то автобиографичное писать, то и на этот случай есть несколько советов и рекомендаций. Вот, например, намного лучше писать произведение от третьего лица, или от второго, а еще лучше чередовать повествование, даже можно и на первое лицо переключатся, что бы совсем с толку сбить читателя. И при смене лица еще можно менять пейзаж повествования, время суток или вообще время года, хотя на самом деле это будет передавать внутренние эмоции, а не реальность. Вообще яркие переходы очень оживляет повествование. Например, добавить в произведение какой-то праздник большой или какую-то трагедию, типа свадьбы или фиесты, похорон или землетрясения. Людям нравятся яркие эмоциональные картинки, связанные со смертью или любовью, особенно связанные с кем-то близким или известным человеком. Смена времен года или суток говорит о контрасте образов в книге и образе мышления автора, о, якобы, многосторонности и объемности произведения и его морали.
Я, в принципе, о морали рассуждать право не имею по нескольким объективным причинам. Хотя кому-то может показаться мои рассуждения эгоистичными или прагматическими, но каждый из нас в определенной степени является эгоистом и прагматиком, весь наш мир и строится на эгоизме и прагматизме, если приглядеться повнимательней. Я не хочу, и не буду смотреть внимательно, поэтому и утверждаю, что не имею этого права. Мораль – нечто абстрактное и эфемерное для меня и моего мышления. Но вернемся к рецептам.
Конечно, многие любят ссылаться на события из своей жизни или же наоборот говорят, что все это чистый вымысел, намекая, что все это из их жизни. Людям, особенно авторам, очень нравится выворачивать свою душу перед читателями, плачась о своей горемычной жизни и учить морали, показывая как жить нельзя. Конечно и это форма эгоизма, мы хотим в реальной жизни быть выслушанными и понятыми, и поэтому реализуем это желание во всем, что творим и создаем. Можно сказать, что вся наша жизни - долгая попытка быть понятым, хоть кем-то одним.
Еще, чуть не забыл, данное произведение, творение рук и мыслей моих не в коей мере не является некой критикой или язвительными замечаниями в сторону других авторов, читателей и вообще человеческого рода. Не хочу претендовать на какую-то оригинальность этого отрывка, даже затрудняюсь назвать его произведением, имеющим отношение к литературе, боюсь только, что мои замечания не сдобрят ревностных критиков и акул пера.
Вот и теперь вернемся к рецептам. Не подумайте, что именно вам их даю именно я, это уже сложившиеся стереотипы, которые я лишь привожу в относительно удобоваримой форме с намеком на художественность слога. Конечно, кто-то может заметить, что это уже критично во многом, возможно, это и так. Я ведь тоже человек и у меня есть какие-то предпочтения и вкусы, которых я следую. Не отрекаюсь ни в чем, судить вам, если хотите тоже быть судимыми, как сказано в общеизвестной книге неизвестного автора. Про авторов - конечно псевдонимы имеют немаловажное значение в творчестве, особенно тяжело выбрать псевдоним еще не соорентировавшись на кругу читателей и по интересам к стилям. Есть, конечно, стандартные заготовки, особенно легко с этим молодым и начинающим авторам, так как с возрастом твоя ассоциативная цепочка становится слишком сложной, для построения простых ярких образов. Часто используют обрубки фраз или перевертыши, свои же имена, переведенные на редкие языки, клички домашних животных, имена героев фильмов, мультиков, книжек, яркие образы из детства, имена родственников, друзей (чаще врагов или неприятных лично), родителей и будущих детей. Конечно у каждого из случаев - есть свое подробное объяснение с точным психологическим портретом и списком комплексов и привычек. Я не буду это делать, вот я, например, Грустный Ворон - если по стереотипам, то некая смесь мистики с романтикой, плюс мудрость, возраст, опыт, чуть усталости от жизни, вредности и власти, потом намек на индейцев двойным именем и какая-то неявная поэтичность, но все намного проще. Многие мои диалоги в Интернете начинались с вопроса "Почему грустно?" во всевозможных интерпретациях, причем от представительниц противоположного пола. Я уже привык, даже есть несколько стандартных ответов в зависимости от настроения и тона вопроса.
Конечно, может сказать кто-то, что имя не так важно, вот почти у всех классиков не было псевдонимов, может Жорж Санд исключение Ленин, когда в подполье писал. Я не стану спорить, у меня другая точка зрения. Вообще стараюсь в последнее время меньше спорить, особенно в письменной форме, не дай бог, потом чьи-то потомки смогут прочитать эти споры и сделать вывод о своих предках.
Потом вступление, после имени автора, хотя многие читают вначале название статьи, заголовок, а уже потом автора, хотя если не понравилось - имя автора может быть и непрочитанным. Интересно, что зачастую сам автор не узнает о читателях и их мнение, как и читатели не знают настоящие мысли автора при написании. Мы квиты.
Во вступление можно написать много, а можно вообще ничего не писать, или даже написать что-то не связанное вообще с самим произведением, что бы еще больше сбить с толку, то есть заинтриговать. Вообще сейчас это самое модное средство - интрига и сбивание с толку, людям нравится, когда их сбивают с толку, скучно все в жизни понимать, и когда все просто и банально так и тянет к тайнам, непонятностям и необъяснимым загадкам.
После любого вступления следует первая глава, и все остальные, не важно их количество и объем, как вместе, так и в отдельности. Краткость - сестра таланта к литературе вообще не относится, Лев Толстой и Дюма старший (которому вообще за каждое слово платили при написании) яркие гении и мастера пера, признанные во всем мире. А если автор сможет не испугать читателя большим объемом и втянуть в чтение - это уже изюминка таланта и искра божьего дара. Не каждому дано, особенно, когда пишешь не от вдохновения, а для коммерции, славы, самоудовлетворения, или еще раз ублажить свой непомерный и бесконечный эгоизм. Уж поверьте мне, мало кто пишет из-за вдохновения, и потом вы читаете именно это. Умелые руки и головы редакторов и промоутеров, критиков, цензоров, советчиков, первых читателей, близких доводят творение до идеала, то есть до полного абсурда и без тени души и чувств, что хотел вложить сам автор при создании, пользуясь тем самым вдохновением. Да и вообще - любое произведение является попыткой выразить саму мысль, вдавить, впрессовать, вжать в пустоту слов и бумажных листов чувства и эмоции, что уже абсурдно и невозможно. А потом читатели додумывают и угадывают, считая, что они сумели найти ту самую суть, которая, кстати, вообще не попала в произведение. Счастливцы, я, вот, никогда не могу понять, не чувствую, не угадываю. Просто рисую в воображении мир, героев, события, надеваю маску, учу текст, репетирую роли. Проживаю еще одну жизнь и закрываю книгу.
Я редко даю рецепты, даже советы или просто рекомендации, у всех свой вкус, как и свое мнение. Но вот еще один рецепт: конечно концовка важна, как и остальные части произведения, можно добавь в конце глоссарий или перечень имен собственных и названий географических мест в произведении. Некоторые дополняют родовыми древами и издержками из приведенной литературы. Можно повторить вступление или дополнить комментариями самого автора, тоже располагает читателя, создавая впечатления близости общения и взаимопонимание.
Еще есть определенные нюансы в дате и подписи, хотя это и мелочи, но тоже не маловажные. Например, точная дата указывает на размеренность автора и точность и пунктуальность, а указание времени в часах указывает на большую эмоциональности и внутреннее волнение, надежду на понимание, если даты две через дефис, указывая на период написания, значит автор хочет подчеркнуть значимость и объемность свое творения, и силы на него затраченные на написание и осмысление, если оно и было. Римские цифры говорят о литературе, которую читает автор, мы пишем так, как и то, что мы читаем сами. Отсутствие года, или точек указывает на то, что автор не предает особого значения своему творчеству, и для него это увлечение, если же год написан полностью в четыре знака, да еще и указывается, что события развеваются после рождества Христова - означает скрупулезность, а в свою очередь и мелочность, и дотошность писавшего. Если дата ведется от другого события - то это события косвенно связано со всем написанным над ним. Пусть кто-то возразит о неповторимости автора и его слога - я же лишь отмечу, что музыка, как искусство, ограничено всего 7-ю нотами и двумя тональностями, а в том же русском 36 только букв, но и он ограничен. Затем посвящение в конце после даты может подчеркивать сюжет или смысл произведения, или же быть полностью банальным в стиле "дорогой маме", "любимой" или "котику от зайчика". Это тоже, что может много сказать об авторе, и его уровне понимания и возрасте.
Мы придаем при чтении особое внимание форме написания, длинны абзацев, что означает чуть ли не читабельность творения и его краткое содержание в стиле "нудно, но увесисто", или "умно, но не понял". Иногда реплики типа "муть" или "чтиво" могут означать, что "бурда" была прочитана на одном дыхании, оторваться невозможно и потрясающе. Современный сленг и форма общения во многом упреждает язык, наполняясь больше смысловыми окрасками, чем словами и интонациями в сложноподчиненных предложениях с использованием деепричастных оборотов и глаголов настоящего времени второго лица, у которых, кстати, после шипящих пишется мягкий знак, например: пишешь, летишь, куришь, читаешь, ждешь. И даже в законченных формах глаголов типа: мечешься, волнуешься, стараешься, чешешься.
Сейчас модно не знать языка, на котором пишешь, допускать ужасные орфографические и морфологические ошибки, называя это декадансом и духом эпохи. Эра создания новых слов и образ в родном языке видимо умерла с Маяковским, пытаясь хоть как-то пресечь черту 21-ого вместе с Евтушенко, напоминая эхом Вознесенского и Ахматову. Хотя на ум приходят Эллочка Людоедка и Штепсель с Тарапунькой в роли критиков и редакторов современных издательств. В странное время мы с вами живем, уважаемые, в веке великих перемен, где просто стыдно чувствовать себя чем-то изношенным и старым, как сама вечность. Будто старость смотрит в глаза юности и улыбается из зависти, а внутри черная кровь бурлит в уставшем сердце и зашитых венах. Перед глазами появляется открытое окно, шум воды в ванной, последняя сигарета, бумажка с ручкой. Какие-то попытки что-то объяснить в словах.
Говорят, что каждый пишет по-разному. Не знаю, пишу вот, стараюсь на выдохе, сжимаю себя изнутри, что бы ни взорваться, или закричать, и пишу. Медленно, оставляя место для других мыслей, что бы ни сойти с ума, отвлечься от вечного театра теней в моем разуме. Выхожу на перекур, пью остывший чай, говорю о погоде. Потом возвращаюсь и пишу дальше, пока могу. Потом что-то обрывается. Многое не могу закончить, а начинаю думать "как", понимаю, что полная коммерция. Еще не люблю продолжения или переделки, хотя всегда стараюсь как-то связать рассказы в единое целое почти неуловимыми нитями.
Потом перечитываю, не всегда хватает, что бы прочитать полностью. Уж слишком заумно и витиевато, сам поражаюсь, как пишу так, что понять не могу: о чем писал, или там такое нахожу, что там и быть не может, какие-то такие ассоциации и образы, что просто не могли прейти мне в голову. Иногда подправляю, корректирую, правлю, обычно редко и быстро. Иногда пытаюсь дополнить слишком разрозненные мысли или сбитое повествование. Читатели жалуются, что тяжело читать. Представил бы хоть кто-то, насколько тяжело это писать, когда твои чувства стальными иглами пробивают грудь и мысли колючей проволокой ползут по разуму, оставляя кровавые полосы на руках и черные пятна на бумаге. Тяжело читать, особенно, если правда. А как тяжело вместить в пустоту слова бесконечность, что бьется под сердцем, горизонты, что видит взор?
Вот и я не знаю. Много есть рецептов, советов дельных, шаблонов и стандартов написания, да и наука сама - литература, далеко не молода, все уже изучено, все названо, все распределено до нас и не нами. Потом попадаешь в группу, стиль, тематику, жанр, раздел и направление, понимая, что теперь и на тебе есть табличка.
А внизу дата и имя. Всегда, из века в век, из поколения в поколение. Под полотном и фреской, под иконой и плакатом, романом и приговором, указом и новеллой, запиской и строкой, смертью и рождением стоит дата и чья-то подпись. Проходят тысячелетия, мы ставим внизу дату и свою подпись, будто пытаясь запечатлеть себя во времени, оставить что-то, вырвать у времени короткий миг этой даты и назвать его в свою честь. Остановиться, замереть на короткий миг, осознавая каждой клеточкой своего существа и плоти - что сейчас ты живешь, и это - жизнь. Каждым ударом сердца чувствовать, что все это вокруг тебя настоящее, реальное. Верить своим глазам, слышать шелест листвы на задворках вселенной и никуда не спешить.
Замереть в ударе секундной стрелки, не думая о следующем.
Остановиться.
И хотя бы на короткий миг сказать правду и сорвать с лица прогнившую маску, не обращая ни на кого внимания.
Вздохнуть настоящего воздуха, откашливая кровью и пеной эту правду.
На один миг.
Всего лишь остановиться, что бы прокричать что-то очень важное, без надежды быть услышанным и уж тем более понятым.
Замереть в надежде на чудо, на сказку, в которую ты слепо веришь всю жизнь, потому что не можешь по-другому.
Не можешь, не хочешь и не будешь.
Никогда.
Потому что это стоишь ты.
Потому что это стою я.
Тане от Вейста
06.09ю.2003.В.П.