ТЯЖЕЛО ЖИТЬ С Ж…
«Тяжела и неказиста жизнь тверского журналиста»
Жизнь журналиста, действительно, - трудна. В Москве – взрывают, в Чечне – стреляют. В Твери, правда, в худшем случае – бьют морду. Да - не платят денег, поскольку газет много, покупателей на все не хватает, а из вожделенного бюджета подают неохотно, а потому – мало и нерегулярно. Тоже, чай, - не резиновый: «В очередь, сукины дети! В очередь!». Отсюда – и сложности на работе, и неприятности в личной жизни. Вот, скажем, еженедельник «Караван» очень красочно описал, как запугивают бедных мальчиков и девочек-журналистов нехорошие начальники. Мы же расскажем, как рушатся судьбы «работников пера» из-за черствости ханжей-родственников, не желающих понимать тонкие журналистские души и особенности их творческой профессии.
Пусть это будет сказка. Хотя все, описанное в ней, происходило на самом деле. И – не где-нибудь, а именно в нашей Твери. Где конкретно, - не скажем. И фамилий – не назовем. Ограничимся сокращениями, отражающими сущность (профессиональную, конечно же), того или иного персонажа. И – начнем.
Жила-была в Твери одна замредактора. Собственно, замредактора она стала совсем недавно, до того поменяв многое и в служебной, и в личной жизни. В первой, как видим, ей хоть как, но подфартило, а вот в последней - не везло. И – не потому, что мордашкой она была – страшненькая, бюстом – незаметненькая, а остальное вообще предпочитала прятать под брюками или юбкой-«макси». Дело не в этом. В ее журналистском, творческом кругу, регулярно находящемся в состоянии сильного вдохновения, для личного успеха у противоположного пола зачастую достаточно всего лишь самой принадлежности к полу требуемому. И – самого факта наличия принадлежностей, свидетельствующих об этой принадлежности. Качество – роли не играет.
Но, вот, - все равно не везло. Попадались всякие журналисты (сокращенно – Ж), художники (Х), музыканты (М)… Да все, как на подбор, - неблагоустроенные и неблагонадежные: у кого законная жена под ногами путалась, у кого – еще две-три такие же, как и наша героиня. Ну, а уж с жильем – у всех беда. А вопрос этот, как увидим, играл в судьбе замредактора заметную роль. Повезло ей (хотя и относительно) – лишь дважды. Сначала прельстился на ее принадлежности некий, систематически вдохновленный и озабоченный, ответственный секретарь (С), сделавший ее завотделом. А затем обратил на нее внимание и сам, вдохновленный почти постоянно и очень сильно, главный редактор (Г). Был он, кстати, не только главным редактором, но и хозяином, так что чуть ли не двойной перевес по возрасту с его стороны значение свое явно терял. И уже он сделал ее тем, кто она есть сейчас, - замредактора.
Между прочим, мы до сих пор никак не назвали нашу героиню. Называть «З» – не хочется: как бы не спутать с заказчиками. Да и замредактора-то она, как бы, - лишь по зарплате. Не доросла-с. Скорее – помощник, придаток, пристежка, половинка «главного». Ну, так и назовем ее просто «П». Надеясь, что это сокращение не вызовет ни у кого никаких посторонних, и уж тем более (Господи, прости!) пошлых, ассоциаций.
Итак, за плечами П, - не столь длинная, но достаточно бурная и изменчивая жизнь. Что ж делать, - человек творческий. И что с того, что даже самые близкие родственники, и те - не всегда это понимали. В результате чего П оказалась на жительстве не у папы и не у мамы, а – у дедушки. В небольшом, но уютном частном доме. Дедушка, правда, тоже не питал к образу жизни внучки особого почтения, почему и в завещании наследником своего крова назвал не ее, а своего сына, дядю П. Тем не менее, П заботливо пеклась о дедушке, часто рассказывала о нем подругам и просто знакомым. А некоторых, особенно приближенных, из числа Х, М и Ж, даже приводила домой и знакомила с ними дедушку лично. Приводила, конечно же, и С, и Г. Правда, дедушка почему-то недолюбливал и того и другого, наблюдая в них явную склонность к частым вдохновениям, и подозревая тайную - к плотским развлечениям со своей внучкой.
Особенно он невзлюбил Г, считая его несколько староватым для П (или П – слишком молодой для Г). А потому частенько приходилось П и Г вдохновляться и уединяться где-то в менее приспособленных для этого местах. Хоть – на природе, где мешали летом – комары, зимой – мороз, и всегда – пионеры. Хоть - в редакции, на единственный диван в коей активно претендовали, кроме них, и другие пары М, Ж и Х. Собственно, у Г были и свои квартира и коттедж, но там он появляться с П - не спешил. Ибо жена Г (еще одна ханжа) старорежимно полагала, что наличие семьи и детей – достаточное основание для того, чтобы не бродить «по всяким П», а отдавать свободное время именно семье и именно детям. Ханжество ее доходило до того, что она осмеливалась самолично заявляться в редакцию, вотчину Г, во время особенно бурных всенощных вдохновений, и гонять П по двору запасливо принесенным с собой дрыном.
В общем, - с территориальным и с жилищным вопросами наблюдались явные проблемы. И вот, - никто не вечен, - в один, не очень прекрасный, день дедушка скончался. Что поделаешь, – возраст. И П осталась, хоть и с пропиской, но – на птичьих правах. Правда, отдадим должное новому домовладельцу, дяде: гнать ее на улицу он, по банальному человеколюбию, не намеревался.
К тому же, - не до этого: печальные хлопоты, похороны, поминки… Но, вот - о поминках. Всегда было принято считать, что действо это не должно иметь оттенок народного гуляния, и во время оного даже напиваться - неприлично. Принято во время оного выпить рюмку за упокоение усопшего, закусить, отведать кутьи и отправляться восвояси. Ну, в общем, опять - ханжество, придуманное теми, кому не знаком полёт творческого вдохновения и широта высокохудожественной мысли. Именно таковыми, как выяснилось, и оказались наследник-дядя и его жена. С ужасом и непониманием ( отсталые, что с таких возьмёшь!) взирали они на неуёмное и весьма шумное веселье, в которое переросли, с помощью П и приглашенных ею Ж, М и Х (и, конечно же, - Г), поминки по дедушке.
К тому же, принято, что покойного поминают в день похорон, на девятый день, и на сороковой после смерти. Но – не все сорок дней подряд! И, как уже говорилось, - не до такой степени, чтобы загадить весь дом и, пардон, облевать весь огород! Как будто «обмывается» не смерть любимого (или уже – когда-то любимого?) дедушки. А, в лучшем случае, – кончина в те же дни прекратившего свою бурную жизнедеятельность под колесами машины тамошнего кота. В худшем же – «освобождение» от надоевшего и приставучего домовладельца.
И на этой почве возник конфликт. В результате которого, новые хозяева сначала вежливо воспротивились было «издевательству над пожилым человеком» (имелся в виду Г), который «ну, не может же столько пить», и из-за этого ему каждый день «плохо». А через некоторое время, получше разобравшись в ситуации, намекнули П, что пора бы ей поискать себе другое жильё. Потому как П свой образ жизни менять, судя по всему, совершенно не собиралась. А они, мол, - люди тихие, отсталые, и им вовек не привыкнуть к долгим, шумным и неурочным визитам ее многочисленных гостей. И, пусть их окончательно засосёт трясина домостроя, но только бы П перенесла свои творческие экзерсисы куда-нибудь в другое место, желательно - подальше от их дома. Не по плечу им жить под одной крышей с заместителем главного редактора, не доросли они морально до таких заоблачных интеллектуальных высот.
Ну, разве можно быть такими ханжами!? Джек Лондон, между прочим, тоже вовсю употреблял горячительные напитки для вдохновения, Достоевский с Тургеневым в карты играли, Пушкин всё по балам, да по бабам ходил, и вообще - развлекался на всю катушку, а П - нельзя? Это – заместителю главного редактора-то – нельзя!?
Что за вопиющая несправедливость! Никакого снисхождения к творческому человеку! Никакого уважения к высокому, творческому, даже, я бы сказал, - высокотворческому званию!
Но, как бы там ни было, пришлось П искать себе другое пристанище. Где? У тетки «с другой стороны», «по другой линии», нежели дядя-домовладелец. (Короче, друг другу они родней не приходились, и даже были не слишком хорошо знакомы.)
Надо сказать, что у этой тетки П приходилось гостевать и раньше, так что крутой теткин нрав она знала не понаслышке. Ощутила, в свое время, можно сказать, собственной шкурой. И сейчас, не от хорошей жизни перебравшись на новое место жительства, П о том помнила, и вела себя соответствующе. То есть – тише воды, ниже травы. Так, что тетя даже оказалась весьма удивлена историей об изгнании П (естественно, в интерпретации последней). И, - пошла выяснять отношения с негодяем-дядей. Впрочем, выяснив, - притихла. И сделала для себя ощутимые выводы в отношении П. После чего порядки в теткином доме стали еще строже.
Так что П теперь живет у тетки. Пока. А, чтобы это «пока» продлилось насколько можно, дольше, - в состоянии «вдохновения» ночевать к ней не ходит. Боится. Потому и ночует в этом доме, дай Бог, через день. А то – и реже. Где обретается в другие дни – неизвестно. Наверное, на том же редакционном диване. Вне очереди. Ведь она, все же, – не простая Ж, а – П, замредактора!
Вот такая грустная история. И где же, все-таки, она произошла? В какой газете?
Да – одна она у нас. Такая…
июль 2000 года