В хрустальной вазе – полевые цветы.
Ваза. Расслаивает пойманный в паутину граней свет, превращая его в обрывки радуги.
Цветы. Мелкие, пестренькие, невзрачные: зонтики тысячелистника в потемневшем наряде, белоснежном на воле, хрупкие кусты донника, осыпающегося белыми и желтыми миниатюрными лодочками… И запах у них степной, чуть не пыльный. И одновременно тонкий, неуловимо сладкий.
Неправильно. Хрусталь - и полевые, а не пышные садовые, специально предназначенные для вазы цветы.
Странно. Вечность и два-три дня жизни…
Страшно. Блестящая тюрьма до самой смерти, одинокое и бессмысленное доживание.
Нелепо. Два полюса красоты: блестящий ослепительный холод и скромное теплое очарование.
А впрочем…
Вечны именно цветы.
Несмотря на их тихое умирание.
Искрящаяся ваза – сосуд для цветов. Это и искусство, и функциональность. И прекрасна она именно своею функциональностью, без которой вазу вообще бы не создали руки.
А цветы – это красота сама по себе, помимо нас. Даже когда нас не будет. Даже если бы нас и не было никогда.
Октябрь 2003