«…почему вы так часто употребляете это гадкое слово?…» «мне оно нравится. Оно простое…»
Из чата с одной женщиной. Мы говорили про слово ***.
Я мало чем отличаюсь от других и умею говорить. Все разговоры пустячные, безсодержательные и блёклые. Беседы с друзьями с оттенком игривости и расслабленности. Ответы на вопросы начальства кроткие и непродолжительные. Беседы с прохожими мимолётные и не запоминающиеся как запах духов, проходящих мимо женщин. Правда есть одно исключение – единственный удалённый разговор по телефону. Голос лепится из красной губной помады, обволакивая и пачкая телефонную трубку. Наши слова почти не имеют никакой групповой принадлежности, они ничьи, они общие как подъезд. Хотя каждый из жильцов говорит «мой подъезд третий от дороги». Мой голос, который приходит на другой конец провода с некоторым опозданием и слышится мной как неприятное эхо, и другой, мягкий, иногда напряжённый, но всегда успокаивающий, строится на чувственных вибрациях. Задача встречающихся в запутанных проводах голосов, ослабить напряжение мышц выпускающих их со своих влажных конвейеров. Но скоро конвейер остановится, слова остановятся на половине пути, свернутся в клубочки и будут дремать, до тех пор, пока транспортировочная лента не вздрогнет вновь и не повезёт их делать ничьими.
Я сидел в закрытом кафе у речного причала. Субботний вечер для всех, люди танцуют, люди пьяны и веселы. Их голоса визгливы и ещё более пусты, чем несколько часов назад. Со мной сидел мой приятель и его «барби». Официантка положила перед всеми меню. Я открыл его, пролистал пару страниц и положил на стол. Всё равно я ничего не понимал в салатах и прочей хрени. «Барби» с интересом изучала каждую строчку и, казалось, была поглощена этим занятием. Я просто хотел шашлыка. Жирный шматок свиного мяса. Ради этого не стоило бы срываться куда-то за город, возиться что бы устроить костёр, и жрать потом через силу оставшееся мясо, которое уже к концу этого мероприятия не лезло бы уже никому в глотку. «Барби» заказывала экзотические салаты, маленькими глотками попивая минеральную воду. Мы говорили. Вязкость и неестественность голосов. Голоса всегда неестественны в таких местах. В кабаках естественны звуки, но не голоса. Сохранившие свою первозданную чистоту звуки падения рвотных масс и тихое журчание в толчках, звон разбитых фужеров вкупе с бряцаньем столовых принадлежностей – это, наверное, не полный перечень акустических всплесков, но всё остальные звуки творит или жеманная застенчивость, которая располагает держать нож в правой, а вилку в левой руке, или разнузданная алкоголем фривольность. Я сидел и смотрел на картину, которая висела на стене передо мной. На ней был изображён графин и вытянутые стаканы, о которые разбивались слова «Барби», стекая по их гранёным стенкам на ковровые покрытия. Мы говорили обо всём. Приятно поговорить в уютной компании. Лишь бы собеседник был хороший. «Сначала мне нужен был только секс, неважно какой человек, теперь я ищу женщину, с которой можно было бы поговорить», - так говорил один мой приятель девушке, которая одной рукой крутила мне сосок, а другой дрочила ему ***. Она была с ним полностью согласна. Тогда у нас была очень содержательная беседа о прелестях группового секса. Каждый хотел вырасти в глазах других и себя, каждый хотел понравиться другому, заиметь респектабельность. Пусть даже в такой узкой области как засовывание члена в жопу. Только не подумайте что я молчал. Я старался изо всех сил, правда про «аналку» мне сказать было нечего, зато я осыпал уши собеседников утрированными буднями общаговких пятниц и суббот. «Барби» бы не поняла бы таких разговоров, поэтому мы разговаривали о более возвышенных вещах. О днях рождениях её подруг, о пользе шейпинга, о вреде курения. Все активно вставляли в разговор свои доводы и аргументы, спорили. Я чего-то бормотал и ел мясо. Я просил жирное, а мне дали постное. Так как я уже съел почти половину моя беседа с официанткой никак бы не могла бы закончится в мою пользу. Подумав об этом, я вспомнил историю про пидоров.
История про пидоров.
Тогда я был водителем в развозе шлюх по городу. В один день позвонил пидор и сказал, что никогда не **** мальчика и всё же хочет попробовать. Диспетчер ему ответил, что попробовать это никогда не поздно. Я привёс к нему другого пидора. Пидор-шлюха не понравился пидору – заказчику. Клиент шипел мне «кого ты мне привёз? Это же урод!» Я только пожимал плечами и отвечал что других пидорасов у нас в наличии нет. В конце - концов клиент согласился. Через сорок минут пидор – шлюха позвонил мне и попросил его забрать. Клиент был в каком-то странном возбуждении, говорил мне, что это всё же отвратительно, что это всё не его, что он ошибся и просил отдать ему деньги. На что шлюха завопил что пидор-заказчик кончил два раза. Так что с шашлыком, думаю, получился подобный конфуз. «Барби» уже два раза спрашивала меня о чём я думаю. Я думал как разговоры превращаются в деньги, а деньги в естественные звуки и неестественные разговоры. «Барби» я ответил что вспомнил историю, которую в приличных компаниях рассказывать не принято. Она настояла что бы я рассказал, ссылаясь на то, что её ничем не испугаешь.
История про резиновый ***.
Название ****ской конторы было «экзотический отдых». Когда диспетчер не мог в силу каких-либо обстоятельств принимать заказы, он передавал мне сотовый. Разговор начинался обычно с вопроса : « а что это у вас за отдых экзотический такой?» Один раз я не спал почти двое суток и ответил раздражённо «А ни хера у нас никакой не экзотический, всё обычно». Тогда меня спросили есть ли негритянки. Я помолчал немножко и серьёзным голосом сказал, что негритянок у нас, к сожалению, нет, и максимум что я могу предложить – это татарка. Мужик на другом конце провода загрустил и захотел «госпожу» и что бы ещё она принесла с собой восемнадцатисантиметровый резиновый ***. Если найти «госпожу» было делом не трудным, то вот резинового хуя у меня под рукой почему-то не было. Находясь вне досягаемости магазинов, где продаются такие игрушки, попросил охранника, который был недалеко от такого замечательного места затариться восемнадцатисантиметровым помощником. Охранник позвонил мне через двадцать минут и сказал что купил два хуя, но пятнадцатисантиметровых. Матерясь, я отправил его обратно совершать ченч, и поскольку шлюхи, сидящие в его машине наотрез отказались ещё раз «позориться», охранник взял в каждую руку по хую и отправился исправлять ошибку. Клиент в это время наёбывал мне по телефону каждые пять минут, справляясь как проходит покупка хуёв. В итоге у нас был отличный, толстый восемнадцатисантиметровый член, который «госпожа» заталкивала этому мужику в задницу, периодически стегая его ремнём. Спустя какое –то время этот мужик, возможно, помогал своей дочурке решать примеры по математике, с улыбкой взъерошивая ей волосы на макушке, оправдательно показывая ей свои ладони и урча «ну, всё, всё» в ответ на её отталкивания и протяжное недовольство «нууууу, пааааааааааап». А чуть позже вся семья пила чай и разговаривала о ценах за квартплату и погоде, о компьютерах и политиках. Совсем как мой товарищ, я и «Барби». Пустые разговоры, которые со временем обращаются в деньги. Я не пытался разочаровать «Барби» в обществе. Не рассказывал ей о изнасилованных детях, котрых я держал на своих дрожащих от ненависти руках, молчал о надругательствах над беззащитными людьми, умалчивал из – за того, что слова были пустые. «Барби» неспешно поглощала салаты, периодически покидая нас с товарищем, вставая так, словно её поднимали за плечи и вышагивая по струнке по направлению к туалету. Я последовал за ней и вышел на улицу. Холодный речной воздух мгновенно просквозил меня, вытянув из меня все мысли и оставил меня в состоянии кристальной трезвости. Такие моменты как этот, когда удаётся непродолжительное время не думать ни о чём, бывают очень редко и приходят нежданно. Передо мной стоял многопалубный «Владимир Маяковский», светящийся в речной черноте и блистающий на фоне серого причала. Водная гладь была безупречно натянута, лунный свет не мог пробить густых облаков, около берега тонким слоем на песок был наложен туман. Огни соседней гостиницы светили ровно и спокойно, звуки пьяного веселья остались далеко позади, хотя я отошёл от двери кафе всего на несколько шагов. Вокруг меня всё молчало, и я боялся пошевельнуться, что бы не спугнуть эти кратковременные ощущения. Ничего не существовало, только этот теплоход и сладкий голос с красной губной помадой, непродолжительный, испаряющийся, усталый от собственной усталости и уплывающий от меня «Владимире Маяковском». Я стоял и дрожал от холода, провожая глазами теплоход, зная, что даже если голос вернётся он будет уже другим, задумчивым и думающим, не знаю каким. «Маяковский» был неподвижен, он отправлялся в путь только утром. Для меня он уже отчалил и я не смог бы его догнать.