Я быстрым шагом приближалась к дому. Подойдя, пришлось невольно поднять голову. Окно на третьем этаже было настежь открыто, из комнаты доносился нервный, громкий, заливистый смех.
- О, боже, - спокойно подумала я и вошла в подъезд.
Открыв толстую, бронированную дверь, я вошла в саму квартиру. Неохотно снимая обувь, я подумала:
- Как же грязно на улице, все ботинки испачкала.
В комнате смех не утихал. Я подошла, вынимая из кармана ключ, открыла дверь и вошла, плотно закрыв ее за собой. Я обернулась.
В пустой комнате с белыми ровными обоями на полу сидела женщина. Она была одета в просторное, слегка порванное на плечах, платье. Она сидела перед открытым окном. Я подошла к ней:
- Мам, с тобой все в порядке?
Нелепый вопрос. Женщина медленно качнулась влево и замерла. Смех утих. Я вздохнула:
- Мама, я пришла, с тобой все было в порядке?
Мама плавно качнулась вправо и замерла. Я обошла ее и закрыла окно.
- И как она умудрилась его открыть? – думала я. – Железный замок сбит. Странно…
- Катя, почему здесь так светло? – раздался детский девчачий голос за моей спиной.
Я обернулась.
- Мамочка, успокойся…
Мама смотрела через меня. На губах выступила белая густая пена. Нижняя губа была прокусана, и показались капельки крови.
- О, нет. Мама, это я, ты слышишь? Я здесь.
Я заглянула в ее белое с синими губами лицо. Мама посмотрела куда-то вверх и строго сказала:
- Настя, почему ты так думаешь: Это неверное убеждение.
- Да, конечно, наверное… - устало улыбнулась я.
Мама опустила голову вниз, ее брови сдвинулись на лбу, на глазах выступили слезы:
- Ты мне не веришь?
- Верю, мама, конечно, верю.
Я подошла к ней и аккуратно вытерла кровь с губ и слезы.
- Правда?
- Да, мама, да, - улыбнулась я.
Сидя на корточках, я старалась угадать, о чем она думает.
- Все хорошо, все в порядке, - говорила я.
Мама робко улыбнулась:
- Лиза, я только тебе могу доверять!
- Можешь, мама, можешь.
Я осторожно взяла ее руку, прощупывая пульс. Сначала он был нормальный, однако потом он медленно начал учащаться. Я посмотрела в мамино лицо. Ее остановившейся взгляд смотрел далеко, брови нервно начали дергаться, губы искривились. Я гладила ее руку.
- Все хорошо, я здесь, с тобой.
Мама резко встала.
- Костя, ты недоумок, если любишь эту уродину! – закричала мама.
- Я люблю только тебя, - стараясь усадить ее на место, шептала я.
Она вырвалась и кинулась на стену. Больно ударившись об нее, мама упала. Я подбежала к ней. У нее начались судороги, ее лихорадило, глаза закатились, изо рта пошла кровавая пена.
- Ненавижу тебя, – шипела мама.
Я пыталась маму унять, но у нее началась истерика. Она больно ударила меня и кинулась к окну. К счастью, оно было непробиваемое.
- Успокойся, мама, - старалась перекричать ее я. – Я здесь с тобой, тебя никто не тронет, тебя все любят.
Мама ничего не слышала и пыталась выбить лбом стекло.
Я выбежала из комнаты и кинулась к телефону.
- Это скорая? Помогите, пожалуйста!
- Кто это? Кто это говорит? Назовите свой адрес и не вешайте трубку, - быстро отвечали мне.
- Это… - выбора не было - … Это Марина, вы меня знаете, из шестисот двадцать третьей квартиры.
- Что такое, Марина? – недовольно спросили меня.
- Мама. У нее опять приступ, помогите мне, - закричала я в трубку, заранее зная, что мне ответят.
- Марина, ты знаешь, твою мать надо класть в психиатрическую клинику. Она сумасшедшая. Там ей помогут. – лениво отозвалось на другом конце провода.
- Нельзя ее класть в психушку! – кричала, обозлившись, я.
- Ну, и на дому ей помочь тоже нельзя! – отрезали мне в ответ.
- Но вы же врачи!
- У нас много работы, девочка.
- Вы знаете, что у нас с папой нет денег, чтобы положить маму в больницу!
Короткие гудки. Я бросила трубку:
- Черт! Будьте прокляты!
Открылась входная дверь, и на пороге показался мой отец. Совсем не старый, но абсолютно седой мужчина. Его измученное лицо все покрыто морщинками, он очень худой.
- Как мама? – с порога спросил он.
- Папа, у нее опять приступ. Пульс участился, температура падает, врачи, как всегда, вешают трубку.
Отец, не раздеваясь, побежал в комнату.
- Дорогая, родная моя, все будет хорошо, все нормально, - целуя ее руки, говорил он.
Мама смотрела в потолок, обливаясь слезами. Ее платье – все в кровавой пене, волосы клоками выдраны.
- Ты моя красавица, - гладил мамины щеки и остатки волос, отец, - ты моя любимая…
- Папа!
- Принеси лекарства, - скомандовал отец. – Золотко ты мое, сейчас тебе станет легче, - нежно продолжал он, вытирая мамины слезы, слюну и кровь.
Я побежала на кухню, открыла ящик с лекарствами. Там мне попадались одни пустые обертки и коробки от них.
- Ничего не осталось! – плакала я, - ничего-ничего!…
Я вернулась в комнату, где отец старался обнять пинающуюся маму.
- Все будет хорошо…
Папа перевел взгляд на меня.
- Что ты стоишь? – рявкнул он.
- Нету. Ничего не осталось…
Папины зрачки сузились. Он повернулся к матери.
- Ничего, хочешь я что-нибудь тебе спою? Хочешь, ты же всегда любила, как я пою.
- Нет! – прохрипела мама. – Душно, жарко, воздуха нет! Окно! Дверь! Душно! Откройте меня!…
Папа кинулся к окну и настежь отворил его, потом подбежал к матери.
- Ну? Уже лучше? Я все для тебя сделаю… Все… Хочешь?…
- Нет! – закричала мама, схватив его за куртку. Она подбежала, крепко держа его своими руками, к окну и столкнула его вниз.
- Не-е-ет! – пронеслось в моей голове.
Я слышала, как стучит мое сердце. Тут мама повернулась, и я впервые за девять с половиной лет увидела в ее глазах разумный взгляд.
- Теперь будет тихо, - улыбнулась она.
Стук прекратился, и мне показалось, что сердце остановилось.
Я внезапно зажмурилась.
- Мама, почему здесь так светло?… - спросил чей-то совсем чужой голос…
Октябрь 2001 года.