У Василия родни в городе было немного. И главным ее представителем он считал, естественно, тещу. Звали ее по батюшке Макаровной. Относился зять к матери родной жены с благоговением и любовью, что случается не так часто. Она отвечала взаимностью: не забывала про него, защищала от нападок своей экспансивной дочери, угощала блинами и пивом.
В это лето Макаровна держала на даче партию кур с петухом. Мужского представителя куриных она кликала, как положено, Петей. Он был красив и горд собой, кукарекал по утрам, методично топтал кур и отгонял от них собак и соседей. Иногда даже нападал на самого Василия, когда тот наезжал к теще на дачу помочь по хозяйству и попить пивка.
Но был Петя не по годам прожорлив, и решила Макаровна его продать. Совестливая жалость не позволяла ей рубить гордую вольную птицу. А Василий отказывался от работы петушиного палача даже за партию пива.
В транспорте по дороге на рынок петух тихо сидел в корзине со связанными ногами и молчал, чем усыпил бдительность хозяйки. Когда же она сошла с трамвая, он лихо, с орлиным криком вырвался на свободу и, вытянув красивую белую шею с куриной головкой на конце, загарцевал в траве промеж тополей.
Все самостоятельные попытки Макаровны изловить пернатого сорванца окончились безрезультатно. Она выдохлась, устало подсела на пенек и стала любоваться белокрылой птицей. Мимо интеллигентный седой мужчина прогуливал собаку типа боксер.
– Молодой человек, – взмолилась Макаровна, – пустите собачку на петуха, может, поймает сволочугу.
– Так она же его задушит, – растерянно пробормотал тот.
– Да уж пусть душит. Живого мне его не вернуть.
Собака была спущена с поводка и направлена на пернатого нарушителя спокойствия. Да не тут-то было! Как только боксер с разбегу пытался напасть на петуха, тот подпрыгивал, взлетал метра на полтора, и собака с удивленной бульдожьей мордой промахивалась. Вскоре она тоже устала и села в траву.
Пытались поймать птицу и два мордатых парня из иномарки. Безуспешно. Их крупная внешность только мешала в этом деле. Собравшиеся же вокруг люди лишь тупо глазели и по-лошадиному добро посмеивались, сочувствуя, напоминая зажравшихся древних римлян на зрелище гладиаторов.
Петух же, гонимый чувством свободы и подкрадывающейся к нему Макаровной, издававшей позывные: «Петя-Петя-Петя, типа-типа-типа...», уходил все дальше вдоль по улице. Откуда ни возьмись подошли два молодых человека кавказской национальности.
– Мать, сколько хочешь за петуха? – сочувственно спросили они.
Макаровна немного растерялась:
– Да уж сколько дадите, рублей пятьдесят хоть...
Мужчины быстро пошли следом за птицей и через несколько минут вернулись, неся куриного самца за ноги. Довольно улыбаясь, они отсчитали Макаровне положенные деньги.
Ей же было жалко петуха, беспомощно висящего вниз головой, и она попросила:
– Ребята, вы уж продайте его подороже. Красивый.
Кавказцы в ответ мило улыбались и успокаивали ее:
– Не переживай, мать. Считай, что мы его рубить не будем.
В слегка раздвоенных чувствах Макаровна пошла к трамваю, но, подумав, вернулась на рынок и купила на полученные деньги курочку, чем успокоилась.
Вечером за дачным столом она живописно рассказывала о своих похождениях зятю.
Василий с интересом слушал, поглощая при этом пивной напиток, сочувственно удивлялся и подвякивал:
– Ишь, какие ловкие ребята! Только вот зачем им живой петух? У них, наверное, и курятника-то нет.
– Так им курятник и ни к чему. Просто любят люди свежую птицу, – грустно отвечала Макаровна и добавляла восторженно: – Да, красивый петух был! А как кукарекал! Все соседи завидовали.
Василию же петуха не было жалко. Он лишь явственно представлял вкус жареной курятины и аппетитно соотносил это с пивной трапезой...
А Макаровна, несмотря на трудный день, была довольна случившимся: и с петухом все удачно закончилось, и курица-несушка в хозяйстве добавилась. Вот на радостях-то и угощала зятя пивком да яичницей.
«Куры пиву не вредят, – мыслил при этом Василий, – Да и петухи тоже, если жареные. Была бы теща хорошая».