Рассказ о том, как я убил петуха и почему я это сделал

Дерзкое Петро
8.
Стилизации текста такая и предусмотрена. Эмитирую человека «не в себе».
«Рассказ о том, как я убил петуха и почему я это сделал».

Перво-наперво я прошу вас понять, что я не сумасшедший. По крайней мере, я себя считал нормальным и точно есть несколько близких мне людей, которые тоже с этим согласны. У вас может возникнуть непривычное впечатление, когда вы это прочтете, но это не оттого, что у меня с головой не все в порядке; просто я увлекался сюрреализмом и, кстати, многие признавали мой талант.
А история, на мой взгляд, понятная. Летом я с другом отправился на дачу, он меня пригласил. Дачка дедова, в деревне. Миленькая деревня для тех, кто не привык к большому городу, скука смертная для столичных мотов и, наконец, экзотика для просто веселой компании и рай для искателей приключений.
Дорога долгая – на «Жигуленке», который уже прожил долгую и непростую жизнь, ехать где-то около четырех часов. Ясное дело, ехали не молча. Болтали всю дорогу и независимо оттого, интересен ли был обсуждаемый предмет, или смешна ли в сущности была шутка, мы ржали всю дорогу (так иногда бывает, когда люди хорошо друг другу подходят).
Ну и как-то разговор зашел о девушках. Кто-то что-то спросил, другой ответил… Тоха еще, помню, сказал: «Что у тебя с этой, как там ее, ну, помнишь, ты говорил?» Я сразу понял, о ком он спросил, но не хотел отвечать. Прикинулся, что не узнаю – я же ему о многих рассказывал.
Просто он спросил про Марину. Мы с ней на чьей-то вечеринке познакомились; Тоха там тоже был и выбор мой одобрил. Он сам парень классный, я его со школы знаю. Да только вот о девушках отзывается не иначе как о «бабах» или «девках». Все-таки грубовато, по моему. Он еще говорил, что «они все дуры и на одно только дело годятся». Но о Тохе не мне судить – он друг отличный, и девчонки за нами всегда волочатся (причем, знакомятся со мной, а телефоны он у них берет).
Марина мне очень понравилась сначала. Красавица, много смеется, шутит приятно… Но потом как-то… вы подумаете, что это глупо.. короче немного времени прошло и она мне разонравилась. Причем резко и сразу после того, как один раз при мне закурила и потом при мне же не со мной поцеловалась. Может, оно глупо как-то вышло, но  вид курящей девушки вызывает у меня раздражение. Как-то это пошло и вульгарно выглядит… Ну а позволить, чтобы при мне девушка, которая пришла со мной, поцеловала какого-то знакомого, причем сразу же после того, как сама же присасывалась к моей шее.. это уже слишком, этого я никак не могу позволить.
Я ей тогда же сказал, что она мне не нравится, и что я больше не хочу с ней встречаться. Мне и грустно-то не было; за эти дни я к ней так привязаться не успел… ну, чтобы сильно. Было сильное разочарование, но к этому я уже привык немного. Я и совсем перестал жалеть об этом после того, как в этот же день увидел ее с тем же ее знакомым, который и держался много развязней меня.
Я-то тоже, не ахти какой скромница. Но прежде, чем сильно шалить, я для себя выясню: нравится ли мне эта девушка по-настоящему, или нет. А не так, чтобы лишь себя потешить да гормоны погонять.
Любовь какой-то более тонкой должна быть.

У меня еще знакомая есть. Она мне раньше тоже нравилась. Не хочу называть ее имя – вдруг узнает, когда стану великим. Из тех, что поумнее, скромная. С ней приятно, спокойно. Чувствую, что она ко мне привязана. Сначала все это было приятно, но потом надоело. Надоело то, что она все держит в себе, ничего не говорит против (почти). Всегда или соглашается, или молчит. Особенно, когда говорили об искусстве: ей сюрреализм нужен, как мне – трактор «Беларусь», а она молчит, вроде ей тоже нравится.
Боже мой, ну у девушки, у женщины – как у человека – должно же быть свое мнение! (Как это было… вот: «…не должно сметь свое суждение иметь»?). И почему им не поделиться с близким другом? Это же ерунда, что вкусы расходятся. А, может, просто вкуса – нет?! У многих людей, что попроще (не аристократических кровей или искусством не интересуются), у них часто нет вкуса (то есть очень плохой). Я это не могу терпеть, никак не могу.
А эта безропотность?
Я просо перестал ей звонить. То есть иногда звонил, ну, чтобы просто поболтать, но больше никуда не приглашал. Она мне вообще звонить перестала. Да, ну ее… в баню.

Об этом я и рассказывал Тохе, когда он обмолвился насчет того, что «они на одно только дело годятся». Все спорил со мной (с ним и спорить приятно, очень приятный парень). Говорил: «Пока молодые да красивые, чего еще хотеть?»
Но я не такой, как он. Не такой, как все. Я потом буду знаменит, а сейчас и так все по фене. Этого я ему не говорил, а он мне нравится таким, какой он есть. Он очень хороший парень, просто другой.

Мы приехали на дачу. Там у него весело. На рыбалку ходили, в лес, пикники устраивали. А дедка все в огороде горбатился, а бабка очень вкусно готовит. Люблю поесть, но я не толстый (с ростом под 190 всего 80 кг). Один знакомый врач сказал, это оттого, что я много думаю… Забавно.
Это была бы обычная поездка, случай бы не стоил описания, если бы дед не потащил нас смотреть свое хозяйство. Не буду его подробно описывать. Но хозяйство огромное: хлева, загоны, коровники, курятники и огороды, огороды… И все его деда. И он (да еще несколько мужиков наемных) там батрачит от зари до зари.
Он нас там провез на машине, показал, где - что и сказал, чтобы мы пошли и посмотрели, что интересно. А все-таки любопытно, в городе такого нет… Идем мы с Тохой между теплицами для помидор и грядки с клубникой, а он говорит: «Я не понимаю, на что им это нужно. Столько заботы, а проку-то? У них квартира в Москве, я им денег немало присылаю, чего они торчат-то тут, в жопе? А если все это продать, то они и потратить-то этих денег до смерти не успеют. Смогут жить спокойно, не работая, да еще и с деньгами». Может, он прав, а, может, просто не все понимает. Им же не то же на до, что нам. А зачем им работать, правда?... Может, им нужно чувствовать себя полезными, годящимися на что-то, а, может, это – просто привычка.
Все жалуются на свою работу, а потом, если их выгонят, ума не приложат, что делать да куда идти. А куда? Привыкли-то работать, как волы впряженные, а не отдыхать, больше ни о чем и не думают. Отдых – дело серьезное. Тут нужно умным быть, а не просто так. Столько народу от безделья маются, имея деньги. Я об этом Тохе сказал, но не знаю, понял ли он.
В споре иногда рождается истина, но часто случается, что после своего рождения она остается одна, никому не нужная; а «предки» ее остаются со своим. Так эти истины и блуждают по свету без всякой цели. Интересно, где они прячутся?

Простите, увлекся.
Мы гуляли с Тохой по этому хозяйству, и  он спросил, что это за постройка, указывая на потрепанный временем домик, обитый уже отсыревшими досками. Это был курятник, а мне стало ясно, что Тоха деда не слушал. Мы решили зайти – посмотреть.
Ничего особенного: рядами куры на насестах, под ногами солома. Куры закудахтали, замахали крыльями. Я удивился, Тоха – ничего, принялся дразнить тех, что поближе к нему были.
Вдруг влетел петух (то есть влетел насколько это позволяли ему его естественные возможности). Он начал издавать какие-то звуки, тоже захлопал крыльями и двинулся на меня. Самого петуха я не боялся, но что-то в нем было такое отвратительное… Эти уродские глаза на выкате, эти торчащие дыбом перья, этот клюв, напоминающий пусть и уродливое, но человеческое рыло. Да, он мне показался почти человеком, то есть равным людям, только более низкого роста, более нескладным и уродливым. А эта злость, эта дикость! У него был невыносимый вид. Петух шел ко мне, и, когда он приблизился, я пнул его ногой. Достаточно сильно, но просто, то есть «в воспитательных целях».
«Чего эта сволочь так распетушилась? – крикнул я Тохе, который, лениво отвлекаясь от куриц, повернулся ко мне и, посмеиваясь над всем поединком, ответил, что, мол, мы представляем угрозу для его обители, для его курочек». Потом назвал их «верными наложницами» и усмехнулся.
Петух тем временем опять подскочи ко мне и, уже остервенев, принялся выделывать непонятные мне движения. Это же он своих «баб» защищает. Думает, что мы – угроза. Для чего? Для такой спокойной жизни, целью которой является только размножаться. Какая пошлость! Такое ничтожество клонирует себя для столь же бесполезного существования. Их ведь потом больше будет, таких же уродов. Господи, что за тупость? На кой мне его рябы? Совсем обалдел. И что, ему мало будет тридцати одной, если тридцать вторую в суп бросят? Он же считает их своей собственностью, а они ему благодарны. А «благодетель» наслаждается сутки напролет и орет по утрам от важности. Такая тварь должна знать свое место, а он, эта котлета пернатая, все бросается  и бросается на меня!
Я этого не потерплю.
Он клюется, я его пинаю, а Тоха смеется и кричит: «Не забей его только, дедка ругаться будет». Это вот он зачем сказал? И вообще, кому он это сказал? Хорошо, если не петуху. Так и есть, но вообще-то комично.
А что, если забью? Вот зараза, больно клюется!
Там недалеко был стол (не знаю для чего он, и едва ли кто знает), а на нем разная ерунда (так на дачах часто: всякие ведерки засранные, кастрюльки ржавые и проч.). Среди этой ерунды – какой-то инструмент. Что-то непонятное, одновременно похожее на косу, на пилу и на меч средневекового рыцаря. Я схватил это орудие и, отстраняя им от себя петуха, думал: «Что – зарезать, гадина?» А гадина не унималась (петух же не может взять себя в руки – он бесится!). Вдруг он попробовал взлететь и был уже совсем рядом со мной, когда я замахнулся и отсек ему голову.
Я это сделал не случайно, без сожаления – я хотел, чтобы он больше не смотрел на меня этими глазами, чтобы его уродская морда не портила мне отдых, чтобы он отстал от меня.
А тело бежало и без головы. Обливаясь кровью, оно долго носилось по курятнику и, казалось, все еще гналось за мной, пока не споткнулось о какие-то грабли и не повалилось на землю тихо-тихо шипя, будто уже остывший уголь бросили в воду.
Зрелище оставило меня равнодушным, мне было его не жаль, но руки еще тряслись от злобы.
Тоха услышал предсмертный вопль и, последовавшее за ним кваканье. Он посмотрел на меня и ужаснулся. Уставился на этот «меч», он еще был у меня в руке (на нем болталась голова петуха). Потом сказал: «Ну, какого хера ты его замочил?» Я ответил: «Не знаю, испугался».
Это была неправда, но Тоха поверил. Он это тоже быстро забыл, да и дед не злился.

Но это была неправда.


23. Aug. 2003