Темно было вокруг, темно и неуютно. Вечерняя прохлада, хоть и стояла еще только ранняя, почти неотличимая от лета, осень, была зябкой, и проникала под плащ, тонкими, сырыми и холодными щупальцами перебирая по телу. Прислушавшись, можно было различить глухие удары, и оттого, что не было уверенности, гром ли это, исполинский молот древнего кузнеца или и вовсе наваждение, еще неприятнее и страшеннее делалась подступающая со всех сторон ночь. Небо было обложено тучами, но откуда-то шел бледноватый, размытый свет, в котором едва можно было разглядеть уныло сереющую дорогу. Идти в темноте было боязно, да и приятного мало, но уныло загребающий ногами пыль путник продолжал шагать, и не подумав о ночлеге. То ли спешил куда, то ли лелеял еще надежду добраться до лежащей за недалекими холмами деревни, и хотя бы остаток ночи провести если не под крышей, то хоть неподалеку от людей.
Впереди, прильнув к склону холма, показалось что-то темное, формой похожее на дом, и мерцал даже в этом темном вроде бы огонек. Других домов поблизости не было, но их присутствие неясно ощущалось, а при дневном свете стало бы и видимым. Путник ускорил шаги, но чем быстрее он шел, тем быстрее таяла его надежда найти кров этой, грозящей облить его холодным дождем, ночью. Дом так и оставался чем-то черным, почти бесформенным, и отнюдь негостеприимным. Впрочем, ни острого духа зла, ни даже простой враждебности от него тоже не исходило, скорее полное безразличие и к ночи, и к дороге, и к шагающему по ней путнику. Дом явно был заброшен. Обвалилась, местами подгнив, крыша, как-то скособочились, наклонились стены, незакрепленная вот уже много лет одинокая ставня тихо хлопала на промозглом ветру. Но еще издалека путник расслышал доносящиеся из дома голоса, негромкие, спокойные, словно там велась задушевная беседа за кружечкой пива. И свет, бледный, почти призрачный, имел отчетливый зеленоватый оттенок. Недобрый, колдовской свет.
Человек в здравом уме, как бы он ни устал, никогда, а особенно ночью, не приблизится к такому месту. Потому путник, едва заметив эти странности, вскинул машинально руку в охранительном жесте и поспешил прочь, движимый понятным желанием как можно дальше убраться от проклятого дома, даже если придется шагать, не останавливаясь, до самого рассвета.
Справедливости ради надо заметить, что приблизься путник к покосившемуся дому, ничего страшного с ним не произошло бы. Не набросились бы на него ни оборотни, ни вампиры, ни гоблины, ни жаждущие крови призраки, не использовал бы для своих темных дел чернокнижник, и не подшутило бы, заманив на край обрыва или в болото, какое-нибудь скучающее ночное существо. Колдун, впрочем, здесь и вправду когда-то жил, да только давно умер.
Еще при жизни хозяина дом пришел в некоторое небрежение, поскольку у того было немало других важных дел, помимо латания прохудившейся крыши. Лишь когда дождь, шедший в этих краях большую часть времени, начинал всерьез донимать его, просачиваясь внутрь и грозя попортить бесценные книги, он споро брался за дело и заканчивал все с поразительной быстротой. Не иначе, помогали ему в этом какие-то мелкие, почти ни на что другое не годные, демоны. Этого колдуна они знали неплохо, и даже испытывали к нему некоторую симпатию. Он не донимал их невыполнимыми просьбами всемогущества, сказочного богатства и бессмертия, вызывающими у них явную аллергическую реакцию и заставляющими подстраивать всевозможные пакости. Можно сказать, требования колдуна были весьма скромными, да и большую часть работы он выполнял сам. Впрочем, ничего особенного ему было и не нужно.
Хороших отношений у него не было ни с людьми, всегда опасливо и недоброжелательно относившимися к творившейся у него в доме чертовщине, ни с существами из иного мира, ярыми приверженцами традиций и блюстителями своего темного достоинства, косо поглядывающими на невписывающегося в их представление о черной, да и вообще любой магии, колдуна. Жил он уединенно, ни вредительством, ни целительством не занимался, и вообще был совершенно наплевательски относящейся к какому бы то ни было обществу личностью.
Слышно было иногда, как читает он нараспев заклятия, пугая честный люд, немалую часть которого составляли любопытные соседи, но ничего страшного и загадочного за этим не следовало. Вероятно, и вправду колдун вызывал очередного демоненка, чтобы послать его в город за вином (в отличие от многих своих коллег он отнюдь не жаждал оставлять простые мирские радости, и к вину питал некоторую слабость) или в который раз починить крышу. Иногда занимался старый чернокнижник и некромантией, но опять-таки с целями неприличествующими его положению. Не спрашивал он мертвецов ни о тайнах мироздания, ни о прошлом и грядущем, поскольку если первое еще представляло исключительно познавательный интерес, то до второго колдуну дела не было совершенно. Часто ночью можно было видеть, как на деревенском погосте сидит он на каком-нибудь камне или любовно установленном надгробии подле разверстой могилы и мирно разговаривает с поднятым из нее покойником. Сами покойники реагировали на его визиты по-разному: кто-то злился, что он нарушил их покой, большинство же радо было тряхнуть стариной и перемыть косточки всем соседям, узнать последние новости и в хорошей компании полюбоваться жутковато-живописным видом ночного кладбища.
Так и жил, поплевывая потихоньку на почтенные традиции, пока не умер несколько лет назад совершенно неприличным колдуну способом, а именно во сне в своей постели. Даже демонов чтобы помучить его не отрядили, сочтя, что такого жеста он все равно не оценит, а еще покалечит кого-нибудь. Сила-то у него и вправду была, и довольно немалая.
Настал черед колдуну отправляться в ад, но тут припомнил кто-то его прижизненные заслуги, и сочли, что нельзя допускать его присутствия в приличном обществе давно почивших чернокнижников, ведущих, несмотря на не способствующие этому погодные условия, беседы на умные темы. Да и во всем аду царил покой и порядок, грешники были по полочкам разложены, мучались в соответствии и количеством и качеством совершенных грехов, общественно полезными работами занимались.… Зачем же смутьяна туда? Этот ведь и на такой порядок не посмотрит.
Так и случилось, что под самым носом у колдуна захлопнулись врата ада, причем сделали это с некоторой поспешностью, явно опасаясь, что потенциально опасный элемент прорвется-таки, и создаст мирному адонаселению совершенно не нужные им проблемы. Колдун же постоял-постоял перед неприступными воротами, почесал бесплотной рукой в затылке, и обратно пошел. Так и бродит теперь по ночам, окруженный колдовским светом, книжки читать изловчился, а чтобы с мертвецами поговорить, и будить их теперь не надо – безо всяких заклятий услышат.