Вот почему у нерпы такие синие глаза, а росомаха больше не откладывает яйца... С тех пор сайгаки не мечтают улететь на юг, когда приходит полярная ночь... Вот и осталось у индейцев племени джаджабинкс только по два глаза...
Дурашливые словесные игрушки, забавные только нам с тобой. Вряд ли и ты забыла тот снежный январь, когда мы сочиняли ненецкую песенку, не нужную никому, и приветствовали друг друга слоганами из легенд нецивилизованных народов.
Впрочем, женщины обычно начисто забывают все, что связано с ушедшей любовью.
Я ж как сейчас помню, как меня срочно вызвали на студию и впервые в моей жизни ПРИКАЗАЛИ. Это было даже любопытно: бросить все и подчиниться воле «начальства». Ибо в Москву прилетел НЕНЕЦ.
Это был некий важный и богатый ненец, с карманами, полными алмазов и апатитов, и мочился он чистой нефтью. Ему срочно нужна была песня, потому что он куда-то там баллотировался на своей ненетчине. Правда, он был вовсе не ненец, другой национальности лицо, но это не важно.
Мне было плевать, что меня тычут, как школьника, в русскоязычный ненецкий текст: главным было то, что я буду работать с тобой.
Мне нужны были не только ненецкие реалии, но и ненецкие слова. Я проник в библиотеку Ушакова, как бы просочившись через ее чугунные ворота, на которых ты каталась в детстве, когда мама водила тебя в Третьяковскую галерею. В эту педагогическую библиотеку записывают только педагогов, а члены Союза композиторов - отдыхайте в сугробе за ее оградой. Но все же мне удалось взять временный пропуск.
Я изнывал от любви и грелся в ее лучах, все мне было приятно и смешно.
Пожилые девушки, бибсотрудницы, вышли делегацией на меня посмотреть, потому что книгу по ненецкому языку, которую я заказал, не брали с 1936-го года, то есть - с момента ее издания. Меня спросили, не ненец ли я. Я сказал, что моя плохо понимает по-русски. Девушки изрядно удивились: им казалось, что ненцы выглядят по-другому. Я сказал что ненцы - это широкий, многонациональный этнос, а моя имеет мало времени для дискуссий.
Ломая эту комедию, я думал лишь о том, чтобы рассмешить тебя, рассказать тебе об этом потом. Все, что мне оказалось нужным узнать - это несколько ненецких слов, таких, как «малица», «марранга», «тудако» и «тертяко»... Эти слова легко пролетели по нашей песенке, как упряжка оленей по тундре. И с тех самых пор шкура у медведя стала розовой, а хрен моржовый не растет больше на среднерусских бахчах...
Все ушло в песок, как верблюжья суть: ненец, спустя месяц приехав в Москву, два дня был занят своими нефтяными делами, а на третий нажрался, как свинья, и про заказанную песню забыл. Так и улетел, несолоно хлебавши, а студия потерпела убытки в виде моей зарплаты и твоего гонорара. Но именно это дело, эти внезапные встречи и ночные перезвоны, твои наигрыши в трубку и мои речитативы - сделали нас с тобой тем, чем мы стали и еще четыре месяца были.
Вот почему с тех самых пор, в зимние безлунные ночи и зимние солнечные дни эти двое порой оказывались в одной постели. Так и ходят теперь друг к другу лиса и журавль, койот и цапля...
Но есть все же что-то нелепое в том, что одним из памятников нашей любви стала посредственная, наспех сделанная песенка, которая хранится в студийном архиве, которую во всем мире помнят теперь только два человека: ты да я.
А сейчас у меня другая песенка. Всякий раз, когда девушка бросает меня, уже Бог знает, сколько лет, я кручу ее в голове, голосом Олега Анофриева - до последней черной извилины знакомую виниловую пластинку:
«Вечерело, повозка медленно катилась дальше, и друзья-артисты направлялись навстречу новым приключениям... Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету...»
Иногда мне кажется, что музыка дана нам лишь для того, чтобы мы научились думать о счастье.