День былы учебный, и Саша, поразмыслив, решил поехать в университет. Все равно с утра ехать было больше некуда. А в университет не для того чтобы учиться, для этого у Саши сейчас не было никакого желания и настроения, а просто для того, чтобы просто потолкаться и провести время.
Шло занятие, и в коридорах никого не было. Саша подчиняясь привычке, словно условному рефлексу, поднялся к доске с расписанием и встал перед ним, разглядывая ровные квадратики сетки занятий. За этим делом застал его Сергей.
Был у Саши Удалова один друг. Звали его Сергей, и учился он на том же факультете университета, в той же группе, что и Саша. Это был со всех точек зрения странный человек. Всегда замкнутый в себе, малоразговорчивый, и почти ни с кем не общающийся. В группе студентов он держался особнячком, и ни с кем не входил в близкие отношения. Ни в какие группы не входил, в пьянках не участвовал, и длержал какой-то свой круг знакомств, в который входили весьма подозрительные личности.
Даже одевался он так, чо сильно отличался от остальных студентов. Джинсам и свитеру Сергей предпочитал черный костюм-тройку, и рубаху в черно-белую вертикальную полоску, которую он носил без галстука. Принципиально без галстулка, ибо его Сергей называл удавкой. Постоянно напряженное, насупленное лицо, под кожей которого перекатывались упругие лицевые мыщцы, и сверлящий инквизиторский взгляд довершали его облик. Для Сергея было характерно отсутствие искренней, настоящей улыбки. Вместо нее он надевал изредка что-то вроде едкой саркастической ухмылки.
По сравнению с Сергеем, Саша выглядел все-таки проше и доступнее. Одевался он по-студенчески, предпочитая свободные джинсы и свитер, да и вид у него был открытый и располагающий к общению. Напряжения на лице и сжатых скул Саша не носил и улыбался гораздо чаще, чем Сергей, яркой, открытой, даже немного детской улыбкой. Но когда обстановка накалялась, Сашино лицо тоже напрягалось и сжималось, лоб пересекали жесткие вертикальные черточки у переносицы, а взгляд из открытого и дружелюбного становился злым и холодным.
Сергей подошел к расписанию, когда там уже стоял Саша. Он тихо подошел сзади и вполголоса подозвал его к разговору вопросом:
- Ну что, как у тебя дела?
- Да так, ни шатко, ни валко, - нехотя ответил Саша.
- Ясно. У меня к тебе дело есть.
- Какое?
- На сто рублей!
- Да ну!
- Шучу, шучу. Но дело серьезное.
- Какое? Давай выкладывай!
- Ты о Русском народно-освободительном движении что-нибудь слышал? – Сергей понизил голос до шепота, несмотря на то, что в коридоре никого не было.
- Нет? – но в Сашиных глазах светился интерес. Это уже стало интересно. Саша заинтересовался загадочными речами Сергея. В голове его тут же всплыли былые страстные споры, передовицы из большой оппозиционной газеты, а душа наполнилась каким-то неясным трепетом:
- Есть такое движение, которое борется за возрождение Великой России. Вот ты на лекции тогда, когда тебя выгнали в общем, говорил, что нам нужно защищать наших братьев-славян…
- Да, так!
- Так вот. Это правильно, но сначала нужно вымести врагов у себя в стране, а потом мы уже сможем всех, кого надо защитить.
- Э-э-э…
- Движение большое, но законспирированное. Пока мы не можем открыто бороться с оружием в руках, и сейчас ведем просветительскую работу и пропаганду русского национализма. Но, кое-что у нас есть… Понимаешь? - тяжелый, плотный, в черном костюме, Сергей впился в Сашу взглядом инквизитора. Под тяжелым взглядом Сергея он почувствовал себя крайне неловко:
- Вроде да…
- Я предлагал твою кандидатуру в члены движения. Мы посовещались и решили, что ты нам подойдешь. Тут почти все остальные студенты или прожидовлены, или ничего не видят вокруг. А из тебя может получиться хороший борец за русское дело.
Саша подумал немного, и собравшись, тихо спросил:
- Что я должен делать?
Сергей чуть было не просиял, но вовремя спохватился, и лицо его так и осталось твердокаменным. Брошенный крючок, зацепил рыбину, и теперь Сергей, как опытный ловец душ, не спеша, и не дергая, тащил рыбину к себе. Этой рыбиной была Сашина душа. Ловец уже предвкушал то, как он выдернет рыбу из привычной стихии, как бросит на разделочную доску, вспорет внутренности острым ножом неразрешимых противоречий, которые он сам же и сформулирует, и потом уже Сашина душа будет в его власти.
А Саша словно взглянул в щелочку на другой мир. По крайней мере, так ему показалось. Он со своей стороны заглотнул крючок, несмотря на то, что на нем был только один хлебный мякиш. Рыболов знал, на что рыба клюет. Где-то глубоко в подсознании Сашиной личности таилась мысль не мысль, а скорее мечта о том, что когда-нибудь он станет большим и сильным, и что когда-нибудь настанет день, когда ему станет удаваться все, что бы только он не задумает. Иногда, в одиночестве и в молчании, Саша предавался мечтаниям об этом прекрасном дне. Он так и видел себя богатым и обеспеченным человеком, окруженным уважением и красивыми женщинами. Он видел себя благодетелем и народным заступником, вольным казнить и миловать, разрешать и запрещать. Ему хотелось большой и необоримой силы. Но только в этой жизни его мечтаниям, видно, сбыться было не суждено. Все ему кто-то мешал, кто-то большой и сильный, враждебный к самому Сашиному существу. И потому мечты эти так и оставались глубоко в подсознании.
Но вот, этими простыми словами Сергей подал ему даже не саму надежду, а скорее даже ее призрак. И Саша охотно потянулся за призраком этой надежды:
- Я тебя познакомлю с несколькими нашими соратниками. Завтра, вечером в шесть, у нас встреча. Ты должен прийти. Встретимся завтра, у библиотеки, в шесть вечера. Придешь?
- Да, приду, - уже не колеблясь ответил Сашка.
- Все. Приходи, но никому не говори, куда пойдешь.
- Хорошо.
Сергей в молчании подал руку на прощание, и не произнося ни единого больше слова, отвернулся и пошел куда-то по коридору. Сашка, обуреваемый неясными надеждами и страхами, остался на месте, и смотрел вслед уходящему Сергею.
И вот, долгожданный момент настал. В назначенное время, Саша был в назначенном месте. Уже было темно, зажглись яркие, мертвенно-холодные фонари, которые расписали белый снег яркими желтыми, белыми, фиолетовыми и голубыми пятнами. С темного и непрозрачного неба валил колкий сухой снежок. Сыпал, сыпал, словно мука из мельницы. Сыпал, и покрывал ровным слоем крыши домов, улицы и тротуары, площади и парки, деревья и скамьи. Снег на тротуарах, на газонах, на ограждениях и скамьях, сверкал тысячами синих, красных, оранжевых и зеленых искр под холодным, ровным светом фонарей. В темноте зимнего вечера высились высокие стены библиотеки, слабо освещенные светом фонарей. Высокие и большие окна горели ярким светом хрустальных люстр.
В восьмом часу вечера библиотека уже закрывалась, и из нее выходили последние читатели. Кроме них на улице уже никого не было, и Саша прохаживался взад-вперед по улице перед библиотекой почти в полном одиночестве. С неба валил сухой снежок, снег скрипел и визжал под ногами, и было так тепло, что не чувствовалось леденящего холода. Тепло зимой - это большая редкость, и редко когда выдаются такие теплые и безветренные дни, что мороза и холода совсем не чувствуется. Время шло, но пока еще никого не было видно. Тишина, падающий снежок и визг снега под ногами.
Тут вдруг, неожиданно, сзади, появился Сергей. Он тихо, так, чтобы снег скрипел потише, подошел сзади к Саше, и толкнул его в плечо. Саша от испуга вздрогнул и обернулся.
- Здорово. Ждешь? - сказал Сергей, и не дожидаясь ответа, добавил: - Пошли.
И пошел куда-то вдоль улицы, не особенно ожидая своего друга. Саша поспешил вслед за ним. Слишком далеко им идти не пришлось. Сергей быстро свернул в проезд старого большого дома, сталинской постройки, и прошел в сумрачный двор, в котором стояла хоккейная коробка, давно не видавшая игроков, несколько грязных мусорных контейнеров, и стояло несколько железных гаражей-ракушек. Сергей уверенно пошел именно к этим ржавым, выкрашенным грязно-коричневой краской, гаражам. Саша все это время шел следом. Эти гаражи были выставлены так, что за ними была небольшая площадка, к которой вел небольшой проход между гаражами. Площадка с трех сторон ограничивалась гаражами, а с четвертой стороны ограничивалась высоким бетонным забором какого-то важного и секретного учреждения. Прямо над площадкой горел яркий фонарь.
Место, надо сказать, было идеальным для конспиративных собраний. Кроме собравшихся здесь, это место очень любили местные наркоманы и шпана. Площадка имела соответствующий антураж: кругом валялись окурки, использованные шприцы, какие-то склянки и осколки бутылок. Стены гаражей и бетонный забор были исписаны непечатными выражениями и изрисованы наскальными рисунками дикарей двадцатого века. В углу площадки стояла разбитая и разваленная скамья, вокруг которой было больше всего мусора. И, словно в довершение этой картины, на собирающихся здесь подпольщиков, хулиганов, алкоголиков и наркоманов, с бетонной стены, со старого, истрепанного и пожелтевшего плаката, смотрел державного вида баркашовец, сжимающий щит и меч, и словно говорящий посетителям этого замечательного места: "Россия ждет твою волю!". В чистом поле плаката, где должен быть написан адрес местной организации РНЕ, но где его не было, кто-то аккуратно подписал: "Бей жидов!".
В квадрате площадки стояло несколько человек. Саша ни лиц, ни облика их сразу не заполнил, да и, что там говорить, запоминать было особенно нечего. Их облик - серая, истрепанная и заношенная одежда, серые, осунувшиеся и понурые лица. Из собравшихся подпольщиков здесь выделялся только один: небольшой человечек, в старом, застиранном и заношенном камуфляжном бушлате, и в драной шапке, напяленной поверх грязных, плохо расчесанных волос. В его руке была старая, грязная и видавшая виды пластиковая хозяйственная сумка, чем-то таким нагруженная. Если остальные просто стояли, и покуривали, то этот человечек чуть ли не бегом ходил по этой площадке, говорил одновременно со всеми, и всем что-то пытался доказывать. Впрочем, было видно, что его никто особенно не слушает.
Сергей явно был здесь своим. Он быстро и отрывисто со всеми поздоровался, бросил приветствие маленькому активисту, но к нему не пошел, а пошел к другому человеку, стоявшему чуть в стороне.
Это был вполне взрослый на вид человек, но только небольшого роста, и как-то странно и непропорционально сложенный. Небольшая живая голова, приставленная к туловищу, больше напоминающему куб. К непомерно широким плечам были приставлены непропорционально длинные руки. Одет он был обычно: камуфляжный бушлат, теплая кепка, темно-коричневые штаны и теплые унты. Ничего необычного. Необычен был только его независимый вид, с которым он держался в этой компании. Покуривая одну сигарету за другой, он перебрасывался едкими и колючими словами с меленьким активистом, и, когда его слова достигали цели, широко и хитро улыбался, расходясь сухим, колючим смехом.
Когда этот странный человек увидел Сергея, он изменился в лице, его хитрая улыбка исчезла, уступив место другой, приветливой улыбке. Бросив окурок в большую кучу мусора, он подал руку Сергею, и стал с ним быстро о чем-то говорить. До Саши доносились только отдельные слова: "Новый... нужно переговорить... он считает... почти наш.... нет, не знает...". Слова разговора Сергея с этим товарищем плохо были слышны из-за постоянной и неумолчной болтовни маленького активиста.
Маленький активист быстро обратил внимание на нового человека и повел разговор так, чтобы пристать к новичку. Он что-то быстро и непонятно рассказывал, постоянно перебивая свой рассказ фразами: "Я же правду говорю". Наконец, когда его красноречие стало подходить к концу, и к концу стало подходить терпение его слушателей, маленький активист покопался в своей сумке, и достал оттуда несколько каких-то газет:
- Вот, здесь же написано. Вот, вот здесь. Вот читайте: "...преследовал русских писателей, борющихся против жидовского засилья в литературе". И в других газетах тоже написано...
- Слушай, - сказал наконец один из присутствующих, - заткнись хоть ненадолго.
Маленький активист несколько опешил от такого наезда, но тут уже впрямую обратился к Саше:
- А ты читал?
- Что читал? - переспросил Саша.
- Как что, русские газеты, конечно! - гордо представил маленький активист пачку газет, которую он держал в руке. Он стал перебирать одну газету за другой:
- Вот, "За Русское Дело" - очень хорошая газета, хорошо против жидов пишет. А вот еще "Наше Отечество". Так ее вообще жиды переносить не могут. Щекатихина уже раз десять жиды судили, закрывали, и даже убить пытались. Еще "Черная Сотня" - хорошая газета. Они опубликовали "Протоколы Сионских мудрецов". Ты знаешь, что это такое?
- Нет, - признался Саша.
- А ты русский-то? - спросил маленький активист.
- Да… да, вообще-то.
- Эх, ты, русский, а о "Протоколах" ничего не слышал. На тебе евреи сидят, а ты ничего не видишь, не слышишь и не понимаешь. Читай "Протоколы", тогда поймешь.
Пока Саша разговаривал с этим активистом, Сергей закончил свой разговор с тем независимым от всех товарищей. Сергей о чем-то его спросил, и тот в ответ кивнул головой. Сергей подошел к Саше и сказал:
- Поехали со мной.
- Зачем? - спросил Саша.
- Нужно, увидишь, - обнадежил его Сергей: - Поехали.
- Ладно, поедем, - согласился Саша.
Тот незнакомый товарищ уже засобирался к выходу и теперь глазами приглашал Сергея последовать за ним. Сергей, взяв Сашу за рукав куртки, потащил его за собой, из круга слушателей маленького активиста. Незнакомец пошел по узкому проходу между стенками гаражей впереди, за ним - Сергей, а за ним уже и Саша. Активист остался на площадке.
Все трое нырнули в темень двора, и в глубокие, фиолетовые тени от гаражей. Яркий свет фонаря остался позади, и теперь только пробивался через сетку голых ветвей тополей, оставляя на снегу двора от любого предмета длинные фиолетовые тени. Троица пошла по двору, но не к проезду, а вглубь, в дальний и темный угол двора. В это углу стояла темно-зеленая машина. Саша увидел ее, когда они только подошли к ней вплотную. До этого темная машина сливалась с теменью угла двора.
Незнакомец достал ключи и открыл водительскую дверь. Забравшись внутрь машины, он попыхтел внутри нее, переваливаясь через рычаг переключения скоростей, и дотягиваясь до пассажирских дверей. Внутри раздался глухой щелчок. Сергей уверенно открыл переднюю пассажирскую дверь, и вполголоса сказал Саше:
- Садись.
Саша открыл заднюю дверь и сел на заднее сиденье.
Это был вполне приличный "Москвич-2141". Длинный, с большим салоном и кузовом-комби, автомобиль. За Сашиной спиной была широкая пятая дверь, открывающая багажник машины. Чистый салон без каких-либо накидок и чехлов. В салоне стоял неуловимый запах пластмассы, масел, обшивки салона и бензина. Между передними креслами, в водительском бордачке лежал большой сверток каких-то газет. Незнакомец, владелец машины, уселся поудобнее, и стал шарить ключом под рулем, чтобы попасть в замочную скважину. Темень была, хоть глаз коли. Только через стекла угадывались очертания большого дома и контуры тополей, подсвеченные единственным фонарем, выступающие на фоне темно-синего неба с последними отблесками зимнего заката. Наконец, водитель попал ключом в замок, включился свет на панели, и машина завелась. Водитель подождал немного, затем включил передачу, и поехал по двору в сторону проезда.
Ехали молча. Машина шла по улицам города, выворачивая из центра города, и направляясь на окраину. Выехав из центра на широкий магистральный проспект, водитель резко поддал газу. Машина дернулась и быстро поехала по широкому, почти пустому проспекту, обходя немногочисленные встречные машины. Под колеса неслась широкая магистральная автострада, выводящая из центра города транспортный поток. Этот проспект выходил из центра города, пересекал железнодорожную станцию, вытянувшуюся на несколько километров вдоль города, и въезжал в другой микрорайон.
"Москвич" быстро проехал по широкому и длинному путепроводу над железнодорожными путями, и покатил было по проспекту дальше, но на следующем перекрестке притормозил и свернул налево. Дальше путь лежал по длинной, плохо освещенной улице, идущей далеко под гору. Дорога была сильно разбита, водитель то и дело притормаживал и объезжал какие-то выбоины и колдобины. Не доезжая до самого конца улицы, машина резко свернула в темный переулок, где уже не было никакой дороги, а только две колеи между двумя рядами домов, проехала немного, и под двумя большими тополями, напротив одного дома, остановилась.
- Все, приехали, - сказал водитель, заглушив двигатель.
Все вышли из машины, и незнакомец запер двери машины. После этого он ключом открыл калитку, и троица вошла во двор дома.
Это был большой, двухэтажный деревянный дом, очень давней постройки. Некогда это был зажиточный район города, заселенный работниками железной дороги. Здесь, в отличие от других городских окраин, строились приличные и просторные дома. Высокий склон горы был плотно уставлен красивыми деревянными домами с резными наличниками на окнах, с просторными застекленными сенцами, с мезонинами и высокими обжитыми чердаками. Среди этих домов возвышались двухэтажные особняки для инженеров и специалистов. Это был тогда тихий и благополучный район.
Но потом, когда пришла Советская власть, зажиточных работников, инженеров и специалистов выселили из их домов, и квартиры занял пролетариат. Район быстро потерял свой ухоженный вид и благополучный лоск. Потемнели краски на стенах и наличниках, упали заборы, появился мусор и развелась грязь. Дома стали гореть и разрушаться. И за этим, некогда благополучным районом, закрепилась слава пролетарской слободки с дикими нравами и порядками. В народе пошла слава, что в этом месте живут одни только воры и бандиты. Люди искренне жалели всех, кому судьба идти в это замечательное место поздно вечером.
Но это был только народный предрассудок. Район, он, конечно, был весьма неспокойным местом, как и любая слаборазвитая городская окраина, и действительно здесь селился разный люд. Но место жительства нашего героя никак нельзя было сравнить с индустриальными окраинами большого промышленного города, которые находились не в центре города, в прямо-таки в тридевятом царстве.
Саша вслед за Сергеем и незнакомцем прошел по темному узкому двору, упирающемуся в гараж. Затем троица вошла в дом, и по узкой и крутой лестнице поднялась на второй этаж. Незнакомец быстро открыл большую, обитую толстым листовым железом и мощными полосами железа, дверь, и пропустил гостей внутрь.
Саша оказался в небольшой длинной прихожей, освещенной тусклой лампочкой. Эта комната, явно холодная, была завалена какими-то пожитками и хозяйственным инвентарем. Здесь они не задержались, и сразу, через большую и мощную дверь, прошли в другую комнату. В ней уже было приятно тепло. Тепло распространялось от печки; такое мягкое и приятное. От него не хотелось уходить. Под ровное и негромкое пощелкивание дров в печке, Сергей быстро снял куртку, шапку, сапоги, оставил все это в шкафчике, и прошел дальше. Саша последовал его примеру.
Хозяин стал колдовать вокруг стола, кипятить воду, и налаживать чаепитие. Чай - это атрибут таких дружеских встреч. Это традиция спокойного, домашнего гостеприимства. Именно за горячим чаем, за печеньем и пирогами, беседа течет тихо и неторопливо, ровно, как ручеек. Хозяин хорошо знал эти традиции, и эти особенности домашнего гостеприимства, и потому всегда хлопотал по дому, когда к нему приходили гости. Хозяин вскипятил чай, поставил на стол чашки с печеньем, маслом и вареньем. Все уселись за стол, и разговор, ради которого все встретились, начался.
Здесь нужно немного рассказать о самом хозяине. Звали его Владимир Александрович Козыров. К внешнему его виду мало что можно сейчас добавить. Единственное только, что, сняв верхнюю одежду, он остался в простой байковой рубашке и наброшенной поверх нее камуфляжной жилетке.
Саша, оглядев хозяина, с удивлением отметил, что незнаконец был горбуном. Он впервые видел таких людей, и с любопытством рассматривал человека, прожившего жизнь таким уродцем.
Но, впрочем, это уродство нисколько не отнимало от него жизненных сил. Лицо, словно выточенное из крепкого дерева, с глубокими глазницами, в которых жили своей особой жизнью прищуренные глаза, твердые, мускулистые скулы, и резко очерченный подбородок, выдавали в нем человека воли и силы. Руки его, сначала показавшиеся непропорционально длинными, были на деле сильными и хваткими руками. Во всем его облике было что-то такое, шутовское что ли, что исподволь располагало к нему людей. Но, вместе с легким и веселым нравом, склонностью к шутовству, он иным людям мог показаться самым настоящим бандитом-уголовником. В общем, это был своеобразный человек.
Бурная жизнь Владимира Александровича, начавшаяся с детского дома в Решотах, без матери и отца, а потом сильно покидавшая по разным крутым горкам, но не сумевшая сломить, много раз сталкивала его с самыми разными представителями многоликого еврейского племени. Маленький Вовочка, несмотря на свое сильное и врожденное уродство, с раннего детства проявил свои таланты к музыке. В школе он начал заниматься в музыкальном кружке у почтенного учителя музыки Соломона Моисеевича, попавшего в зэковский поселок в далекой Сибири во время знаменитого "процесса правого зиновьевско-бухаринского блока".
Соломон Моисеевич попал в лагеря, конечно, безвинно. Какой-то его далекий родственник оказался "замешан" в этом "процессе". Почти всех родственников Соломона Моисеевича арестовали, и за войну они исчезли в сталинских лагерях. После смерти Сталина, Соломон Моисеевич освободился, остался в Решотах, и стал преподавать детям уголовников и политзаключенных музыку. Он разглядел в маленьком уродливом мальчике дарование, и всеми силами помогал ему развиваться. Потом, после школы, Соломон Моисеевич помог мальчику поступить в музыкальную школу, где работал преподавателем-совместителем.
Владимир вырос хорошим трубачом. Но Соломон Моисеевич не успел выпустить своего ученика. Изношенное лагерями и непростой судьбой сердце не выдержало, и он умер в день выпуска. Владимир проводил своего учителя в последний путь, сыграв в похоронном оркестре.
И дальше жизнь Владимира оказалась тесно связанной с евреями. Если один еврей помог Владимиру подняться, то другой еврей, подтолкнул его к падению. После школы парень часто играл в ресторанном оркестре. Директор этого ресторана (пускай его имя не осквернит эти страницы) поощрял работу музыкантов, и не препятствовал тому, чтобы музыканты пропивали и проедали свои чаевые в его же ресторане.
Так Владимир покатился вниз и стал пить. Пил все больше и больше, наконец допившись до изгнания из оркестра, и постепенно до самого дна. Бросил работу в оркестре, подрабатывал по мелочам на бутылку, и глотал в компании таких же алкашей буквально все, что только горит. Пропив что-то около десяти лет своей жизни, Владимир однажды одумался, и резко завязал с пьянством. После этого жизнь снова пошла в гору.
Но годы прошли, квалификация музыканта была уже утрачена, и он стал разнорабочим, проявив в этом деле упорство и предприимчивость. Разнорабочий - это не рабочий "подай-принеси", а работник по поручениям: приехать, погрузить, увезти, сдать, передать документы, привезти начальника на встречу и так далее, и тому подобное. Это требует сообразительности и расторопности. Тем более, что времена менялись, наступала перестройка, и многочисленным предпринимателям новой волны стали как воздух нужны честные и инициативные работники. Руки таких, как Владимир Александрович, оказались нарасхват.
Владимир Александрович быстро устроился работать в одном, чисто еврейском кооперативе, вот таким разнорабочим. Дело, которым занимался этот кооператив, было простым и нехитрым. Разводились кролики, и в условиях перестроечного дефицита Владимир Иосифович, владелец кооператива, делал хорошие деньги на сдаче мяса в рестораны и магазины, на обработке шкурок и выделке меховых изделий. Владимир Александрович, со своим практичным умом и предприимчивостью, быстро стал правой рукой и помощником удачливого кооператора, и стал, особенно не напрягаясь, заколачивать тысячу - полторы тысячи рублей в месяц. С помощью широчайших связей Владимира Иосифовича в торговом мире города, он обзавелся за полцены неплохой квартирой, машиной, обстановкой и стал жить как настоящий советский буржуй. Правда, с началом гайдаровской реформы кооператив пришлось закрыть, но к тому моменту Владимир Александрович уже жил в достатке, и без особых трудностей устроился на новую работу.
Однако, эта бурная деятельность возымела несколько неожиданный результат. Вместе с усвоением ряда чисто еврейских привычек и наклонностей, у Владимира Александровича развилось стремление к самостоятельности от евреев-покровителей, которое проявилось у него в несколько преувеличенном национализме. К евреям он стал относиться свысока, хотя, при случае, конечно же нисколько не гнушался вести с ними дела, не говоря уже о том, что сам стал заниматься чисто еврейским промыслом - починкой часов.
Потом Владимир Александрович сошелся с местными националистами, и всячески поддерживал их в нелегкой работе агитаторов. Националисты его очень любили и уважали, что понятно, ибо они зависели от него в десятках самых разных нужных мелочей, начиная от заказа националистических газет, связей в оппозиционном движении города и региона, и заканчивая поездками на машине. Иногда Владимир Александрович проворачивал с националистами чисто еврейские гешефты, да так, что сами они об этом даже и не подозревали.
Итак, за небольшим столом, на котором стояли чашки с горячим чаем, печеньем и вареньем, начался тот самый разговор, ради которого было созвано это собрание:
- Ну как, Владимир Александрович, пришли газеты? - спросил Сергей.
- Нет. Я сегодня ездил на почту, но там ничего нет, - ответил Владимир Александрович, отхлебнув из стакана глоток чая: - А у тебя-то старые газеты разошлись?
- Сегодня я отдал на продажу штук десять. А так, еще лежит где-то штук двадцать прошлых номеров. Да вот еще вчера разыскал двадцать номеров "Нашего Отечества", - отчитался Сергей.
- Вот и хорошо, дай мне их. А то люди просят. Ну что, представляй своего гостя, - обратился он к Сергею.
Сергей немного помедлил, отпил глоток чая, и представил:
- Это Александр, мой одногруппник. Тоже евреев не любит…
На этом Сергей остановился, потому что не знал, что говорить дальше. Владимир Александрович в этот момент как раз пил чай. Но пауза не прошла мимо его внимания, и его глаза слегка сверкнули над поднятым к лицу стаканом. Поставив стакан обратно на стол, и взяв печенье из чашки, он обратился уже к Саше:
- Ты о партии русских националистов что-нибудь знаешь?
- Нет, - ответил Саша, и это было истинной правдой. Хоть он и вел горячий спор о политике на лекции Бориса Михайловича, но тем не менее, в самой политике разбирался плохо. Владимир Александрович, закусив размоченным в чае печеньем, показал ему значок, приколотый на жилетке. На красном круге был черный крест, с черными линиями поперек его концов, и по кругу, старославянской вязью, золотыми буквами было написано: "Партия Русских Националистов". Этим значком он повергал в шок иных ревнителей демократии в межнациональных отношениях. Владимир Александрович отхлебнул еще чая, и снова спросил:
- А ты "Протоколы Сионских Мудрецов" читал?
- Нет, - и это тоже было правдой.
Владимир Александрович с вопросом посмотрел на Сергея. Закусив печеньем и запив печенье чаем, он спросил уже у Сергея:
- Сергей, а ты что же, сам не мог ему "Протоколы" дать? У тебя же есть. Сперва дал бы ему почитать наши брошюрки, а потом бы уж приводил ко мне.
Сергей немного покраснел:
- Я… Владимир Александрович, думал, что… сначала нужно проверить… его. Вы же сами говорили…
- Проверить? Проверить, конечно, нужно, но сперва книги или газеты нужно дать… Ладно, сейчас принесу, - сказал Владимир Александрович, и встал из-за стола.
Он прошел с кухни в комнату, и стал что-то искать у себя в шкафу, переворачивать какие-то бумаги, кипы газет. Когда находил - откладывал в сторону. В один момент он остановился, посмотрел внимательнее на кипу книг, подумал о чем-то, и снова залез в шкаф. Вытащив еще одну брошюру, он успокоился, поднял кипу книг, закрыл шкаф и пошел на кухню. На кухне он сел на свое место, и стал представлять Саше свои книги.
- Вот, это "Протоколы Сионских мудрецов", - сказал он, показывая небольшую брошюрку в красной обложке с каким-то диковинным чудовищем на обложке:
- Это записи тайных планов евреев и масонов, как они хотят захватить весь мир. Когда прочитаешь это, очень многое поймешь. А вот брошюрка Гладкого "Жиды". Это - об истории еврейского заговора в России… А ты, вообще, о еврейском заговоре что-нибудь знаешь?
Саша подумал немного и ответил:
- Нет.
Владимир Александрович еще раз грозно, с недоброй укоризной посмотрел на Сергея:
- Ну ты и человека привел! Не мог ему сам рассказать, что ли… Ну да ладно. Раз привел, тогда я расскажу. Саша, вот ты знаешь, что страна сейчас развалена…
- Знаю, - поддержал разговор Саша.
- Хорошо. Но вот ведь интересно: мы работали изо всех сил, старались, не жалели себя, защищая Родину, а уберечь ее не смогли. Почему? Ты знаешь?
Саша снова ненадолго задумался:
- Нет, Владимир Александрович, не знаю.
- Есть такая нация, точнее ее назвать не нацией, а мафией, - евреи. Знаешь, да?
- Знаю, конечно.
- Так вот, очень давно, еще в древности, эта нация решила покорить весь мир. Мудрецы этого народа разработали план покорения мира: евреи должны выйти из Палестины, пройти по всем странам мира и вернуться снова обратно. По пути евреи подчиняют ту страну, в которую пришли. Когда они вернутся обратно, им будет подчинен весь мир, и евреи объявят миру своего еврейского царя. Они уже прошли почти весь путь, подчинили почти все страны мира, и вот на их пути осталась только одна Россия.
Владимир Александрович заметил, что у собеседников нет чая:
- Вам чаю подлить? Да вы пейте, пейте, не стесняйтесь! – и стал наполнять стаканы Сергея и Саши горячей темно-бурой жидкостью. Налил чаю им, себе, уселся на место и стал продолжать дальше:
- Так вот, для того, чтобы подчинить себе весь мир, евреям осталось подчинить одну только Россию. сейчас против России все силы мирового еврейства. Все евреи работают против России. В их руках все банки, все деньги мира, целые страны и народы. Вся эта сила направлена на развал России.
Владимир Александрович задумчиво потянул чай из стакана, закусил пряником, и продолжил:
- Евреи людьми считают только своих. Это у них в Талмуде записано. А все остальные – нелюди, гои, которые созданы для того, чтобы людям, то есть евреям, прислуживать. Все имущество гоя никому не принадлежит, и каждый еврей ее может захватить. Это у них в Шулхан-Арухе записано. Эти книги: Талмуд, Шулхан-Арух, евреи изучают, почитают и поклоняются… А ты о масонах что-нибудь знаешь?
Что еще мог ответить Саша:
- Нет, ничего не знаю. А это – кто?
- Масоны – это такая тайная еврейская организация. Евреи ее создали сразу, как только начали покорение мира. Это абсолютно тайная организация, со своими особыми символами, непонятными для непосвященных, со своими ритуалами, со своей верой. Иногда евреи приглашают вступить в масонскую ложу богатых и знатных гоев, чтобы их подчинить своему влиянию. Сегодня все правительства в мире – масонские. Если ты не масон, то тебя никуда не возьмут. Вот так.
- Владимир Александрович, а как узнали о масонах?
- Те люди, которые не хотели порабощения своей страны, начинали собирать информацию, проникать в масонские ложи, и оттуда разоблачали масонские дела. Кстати, за разглашение тайны масону полагается смерть от своих братьев. Патриоты шли на смертельный риск, чтобы разоблачить масонские ложи.
Тут Сергей вмешался в разговор:
- В Италии разоблачили масонскую ложу П-2. Туда входили все крупные банкиры, многие политики, ученые, много чиновников. Одна журналистка собрала большой материал на эту ложу, и часть его успела опубликовать. Потом, после публикаций ей пришлось бежать из Италии.
- Да, и у нас есть такие патриоты, которые разоблоачают масонство и еврейский заговор, - продолжил Владимир Александрович: - но их евреи, наши русские евреи, очень не любят. Вот был такой товарищ, Владимир Емельянов…
- Который «Десионизацию» написал, - добавил Сергей.
- Вот-вот, он самый. Так его жиды посадили в психушку… Подожди, у меня это где-то в книжке есть.
Владимир Александрович вышел на минутку, и принес небольшую черную книжицу, с надписью золотом по обложке: «Ю. Иванов. Евреи в русской истории». Он перелистал ее, и где-то на конце стал читать:
- Вот. «Император Николай Первый. Убит евреями… Император Александр Второй. Убит евреями… Император Николай Второй. Убит евреями… А вот уже наши дни: Смирнов-Осташвили Александр Юрьевич, просветитель. Убит евреями… Тальков Игорь Александрович, поэт. Убит евреями…». Вот так-то, весь цвет русской нации оказался выкошен евреями.
- А сколько русских людей евреи убили в гражданскую войну? Ты знаешь, что революционеры и чекисты были евреями? – вставил свое слово Сергей.
- Нет, не знаю, - Саша уже не знал куда деваться ему со своим незнанием.
- Вот видишь, - заключил Владимир Александрович с прямо-таки отеческим тоном: - живешь в России, а таких элементарных вещей не знаешь… Ну ладно, ребята. Время уже позднее, мне еще сегодня на работу ехать. Я на машине вас подброшу до центра.