Стеклянные Ступени Glass Stairs

Грустный Ворон
И подошли они к реке огненной, имя которой Стикс, и узрели чудо. Из бездны пламени и непроглядного дыма возник пред ними мост из стекла. Тонок и изящен он был, хрупок и прекрасен, как чудо света, но усомнились одни, испугавшись бездны и пламени, и сказали пророку: "Не выдержит этот мост нас, упадем вниз в бездну, уж больно хрупок он!"
И ответил пророк им на это: "Верьте мне, как раньше верили и спасены будете", но не внимали речам его многие и отвернули сердца свои от слов его. И тут явился их взорам еще один мост. Был он из камня и стоял на толстых опорах, и своды его подпирали небосвод. И устремили стопы свои к нему многие, дабы перейти реку Стикс. Дойдя же лишь до половины, начал мост рушиться под ними, и канули они в бездну пламени. И лишь крики боли и страдания озарили равнину.
Долго еще пророк смотрел в след ушедшим, но никто так и не вернулся из ослушавшихся его. Грусть наполнила взгляд его, и обратился он к последнему из пришедших, который не последовал с остальными: "От чего же ты не пошел с ними?".
Но молчал последний, улыбаясь в ответ пророку. "Сильна ли вера твоя, и нет ли в сердце твоем сомнений, что бы ступить за мной?" - Снова вопрошал к нему пророк. Но снова не ответил пришедший, улыбаясь пророку. А затем встал и уверенно направился к мосту из стекла, махая рукой, как бы зовя пророка за собой.
                Притча


Еще один пролет.
Поворот налево. Пятнадцать ступеней вверх и снова поворот.
Он бежал.
Он бежал так, как не бегал никогда в жизни. Он торопиться, он спешит. Его легкие горят, в его жилах закипает кислота, его суставы наполняет свинцовая боль, тянущая вниз. Еще в детстве он бегал с соседскими мальчишками на перегонки, потом в школе на эстафетах и сто метров, потом в институте за пивом на парах, потом на работе с докладами, потом за будущей женой, потом за дочерью по яслям и школьным советам. Но это была лишь спешка жизни, быт, суета, не дающая возможности остановиться и призадуматься, куда же ты бежишь и что оставляешь позади? Сейчас он бежал по настоящему, зная, зачем и куда, зная свой путь.
36 этажей, фойе, чердак, крыша.
78 лестничных пролетов, каждый по 15 ступеней. 1170 ступеней вверх.
Делая шаг по две ступени - 585 шагов.
Он бежал, сталось еще 937 ступеней. 935. 933. Сейчас у него не было времени на лишние размышления и сомнения, но цифры сами лезли ему в голову, напоминая, что он может опоздать. Ему нельзя было отвлекаться - он должен был успеть.
Ворот рубашки был расстегнут, где-то за плечом мотался развязанный галстук, будто флажок участника марафона. Пиджак мешал на поворотах, цепляясь полами за углы перил. Он не мог сосредоточиться на количестве шагов, ступеней и пролетов, давая возможность проникать в сознание тем мыслям, о которых сейчас ему очень не хотелось думать.
Черт, утром все так хорошо начиналось – хорошая погода, вкусный кофе, который всегда варила жена по утрам, вовремя переключившийся светофор на перекрестке. Еще тогда он обратил на это внимание, это был перекресток, на котором он всегда застревал и опаздывал из-за этого на роботу, а именно сегодня со светофором у него не возникло проблем, только его машина начала барахлить в скапливающейся пробке, как включился зеленый. Потом как обычно: кружка кофе на рабочем столе, вместо перекура. Он бросил курить 17 лет назад, когда родилась Дорин, он пообещал жене еще перед свадьбой, что бросит, как только родиться первый ребенок. Дорин была первой... первой и единственной. Во время родов у Мэги возникли непредвиденные проблемы из-за чего-то там труднопроизносимого на латыни, что очень долго пытался им объяснить доктор в своем кабинете, делая большие паузы и все время опуская глаза. Он так и не запомнил название этой болезни, но зато на всю жизнь запомнил выражение глаз жены и тишину в паузах между фразами доктора. Они старались не говорить об этом, даже не вспоминать, но разве можно было забыть их планы: девочка и два мальчика. Даже после того как выяснилось, что первенец - девочка, их намеренья только укрепились. Но с судьбой нельзя спорить. До сих пор он ненавидел всякие непонятные словечки и фразы на латыни, которые так любили вставлять его друзья и знакомые адвокаты и медики.
Чертов светофор, он тоже виноват во всем этом. Сейчас он ненавидел, что ему надо добираться на роботу чуть ли не по центральной улице.
Он бежал. Его легкие наполнялись огнем. Надежда на второе дыхание становилась все меньше, мышцы начинали ныть, и тело просило о пощаде. Но он знал, что остановиться сейчас нельзя. У него не было времени на остановки, возможно у него уже совсем не было времени, и он уже опоздал.
Еще два этажа, четыре пролета, 60 ступеней позади.
В голове, будто огромные счеты, отдавалось эхом бешеное сердцебиение. По всему телу пробегали волны усталость и изнеможения. Он был далеко не молод и отвык от таких физических нагрузок. Надежда на второе дыхание еще теплилась в сознание, но становилась все менее реальной.
Почему все это происходит именно с ним?
Почему именно сегодня, а не в любой другой день?
Все это было будто кара посланная с небес.
За что, Господи?
Еще один пролет, еще 10 ступеней.
С каждым шагом он поднимался ближе к небу, отдаляясь от бренной земли. У каждого человека есть мечта оторваться и взмыть к небу, пускай иллюзорно, пускай лишь на мгновение. Почувствовать свободу полета, нарушив все законы притяжения и гравитации. Но сейчас его мысли были вовсе не об этом. Для него это было не взлетом, а долгой дорой, лестницей, ведущей вверх, и ему нельзя было опоздать. Все, что угодно, но добраться наверх вовремя. Успеть.
В голову лезли воспоминания и картинки из жизни, будто черно-белые слайды семейного альбома.
Вот Мэги сообщает ему о своей беременности, вот он с цветами в родильном отделении волнуется и не находит себе места, вот они въезжают в новую квартиру, вот простуда дочки и он, как сумасшедший звонит врачу в три часа ночи, пытаясь ему внятно объяснить состояние Дорин. Он редко заглядывал в прошлое, стараясь не упустить настоящее, он всегда дорожил теми короткими мгновения счастья, которые многие из нас упускаю из-за страха перед будущим или поисками в прошлом.
Ничего нельзя ни вернуть, не предугадать и он знал это. Когда-то давно он тоже жил прошлым надеясь на будущее, до тех пор, пока счастье не постучало в двери и заставило забыть сомнения и ответы, которые он тщетно искал много лет. Его счастье было не абстрактно или эфемерно, оно имело свой образ, голос и запах - это была Мэги. Она изменила не только его жизнь, но и его самого, что было почти невозможно. Он стал настоящим, да, проще, жизненнее, реальнее, но настоящим. Он не жалел о потерянном, ведь он нашел намного больше, чем даже мог себе представить, он стал самим собой.
Их брак был не просто печатью в паспорте, как для многих в наше время. Даже друзья подшучивали над ними, что они слишком сильно любят друг друга, что бы это было правдой. Но мнение других мало интересовало их, они слишком дорожили этим чувством и друг другом. Конечно, как и между любыми двумя людьми, и между ними возникали проблемы, конфликты и споры. Они ругались и сорились, но это лишь разогревало их эмоции, будто они делали все это только друг для друга. Будто каждая маленькая сора была чем-то вроде подарка в их тихой семейной жизни. С появлением дочери их отношения стали только крепче, ведь теперь у них была Дорин.
О, Господи, как давно все это было.
Кажется, что всего пару дней назад, настолько яркие образы и картинки. Вся жизнь будто слайды, фотоальбом, открытки из прошлого.
На работе сегодня был из ряда вон спокойный день. Его должность криминалиста-психолога редко давала ему отдых и перерывы, но сегодня, как ни странно, почти весь день он просто просидел за столом, сортируя картотеку и просматривая старые файлы и дела, завалявшиеся на его столе или в тумбе стола. Все было слишком хорошо, что бы, не обратить на это внимание. А на обратной дороге его машина застряла в огромной пробке почти возле самого его дома. Посидев в машине минут десять, он все же решил, выйти и узнать, в чем же дело. Ему нельзя было сегодня опаздывать.
Его остановил полицейский и сказал, что дом оцеплен в связи со сложившейся обстановкой и  попросил покинуть зону оцепления, на что он лишь показал ему свой значок и помчался к парадному входу.
-   Постойте, нельзя туда!
Но он уже не слышал крики полицейского. Там была его семья, он должен был успеть.
В фойе его еще раз остановил полицейский, потребовав покинуть помещение, но его значок ответил на все не заданные вопросы и открыл дорогу наверх.
В легких горел огонь, и кровь закипала в жилах.
Он бежал так, как ни бегал никогда в жизни. Еще один пролет, еще 15 ступеней позади, осталось еще... еще... ему нельзя было останавливаться. Сердце было готово вырваться наружу.
Лифт сломался еще вчера вечером.
-    Хоть какая-то физическая нагрузка,  - сказала ему жена утром, когда он сетовал на сломавшийся лифт, -  а то все время сидишь за столом с этими бумажками.
А сегодня 1170 ступеней отделили его от его семьи, и он бежал. Он бежал так, как не бегал никогда в жизни. Его легкие горят, в его жилах закипает кислота, его суставы наполняет свинцовая боль, тянущая вниз.
Почему все это происходит именно с ним?
Почему именно сегодня?
Почему он?
Он не знал ответы, он знал, что ему надо бежать. Серый бумажный пакет, зажатый в левой руке, бился о колено, мешая бежать, и каждый удар напоминал, что он должен успеть.
Будто звон колокола.
По ком он звонит?
На каком-то из этажей он сбросил пиджак и развязавшийся галстук, толку от них все равно было уже не много. Дочка всегда говорила ему, что его одежда вовсе не способствует взаимопониманию, что самое важное на его работе, и он даже в чем-то соглашался с ней. Кто захочет открывать свою душу накрахмаленному бюрократу с безупречно завязанным галстуком каждое утро. Самое смешное было во всем этом, что за все годы супружеской жизни он так сам и не научился завязывать галстук, и Мэги делала это каждое утро, осыпая колким замечаниями и упреками в сторону его сегодняшней внешности и гардероба, она всегда следила, что бы он хорошо выглядел. Он даже не мог себе представить, как одевался до их брака. Будто все это было где-то в прошлой жизни, больше похожей на сон.
О, Господи, как давно все это было, будто слайды из чужой жизни, фотоальбом дальних родственников. Пожелтевшие от времени фотографии почти забытых друзей, одноклассников и просто знакомых и соседей.
Вся его жизнь мелькала перед его мысленным взглядом, некий момент истины, где ты ничего не можешь изменить. Но сегодня бессилие не пугало его, он только должен был успеть.
Еще 4 пролета. 60 ступеней, 30 шагов. Последний рывок, последнее усилие.
Он посмотрел на часы, старые механические часы, которые подарила ему Мэги в первую годовщину их брака, которые постоянно надо было заводить. Он вдруг вспомнил ее фразу, когда вечеринка закончилась, и они остались одни: "Секунды счастья слишком мимолетны, береги их для нас".
Осталось почти 3 минуты.
Он успеет. Он должен успеть.
Капли пота бороздили его лоб, стараясь подобраться к глазам, и он щурился и вытирал лицо рукавом, так как платок он обронил еще на первых этажах. Его тело ныло и сопротивлялось каждому шагу, каждом движению, каждому вдоху. Но он должен был бежать.
Вот он - последний пролет, за ним еле различимая дверь на крышу. Старая, проржавевшая от влаги дверь с сорванным замком.
Последние 15 ступеней.
Все его мысли собрались в яркий тонкий луч, устремившийся наверх. Именно сейчас он должен успокоится и сосредоточится. Он был психологом, и привык часами сидеть и выслушивать истории и проблемы человеческих жизней, быть спокойным и вселять доверие в тех, кто нуждался в его помощи. Это была его робота - снимать волнение и напряжение, но сегодня все валилось у него из рук, весь день все было не так. Он не мог успокоить самого себя, сердце вырывалось из груди, а в голове вставали неописуемые картины из глубин сознания и все проснувшиеся страхи терзали его душу.
Господи, почему именно я?
Вообще-то он редко обращался к Богу, в их семье не было особо верующих или сторонником каких либо религий. Его родители были атеистами, жена тоже не уделяла особого внимания вере, ограничиваясь полугодичными походами в церковь, скорее из любопытства, чем по каким-то более религиозным причинам. Их дочь была ребенком нового поколения, рожденного на грани веков, и ее отношения к Богу были вообще непонятны "отсталым" от жизни родителям, если эти отношения все-таки были, в чем отец неоднократно сомневался.
А за сегодняшний вечер он уже не один десяток раз обращался к Богу, да пусть все это были обычные фразы, своеобразный способ выплеснуть эмоции, а не признак веры. Он еще раз убедился, что очень волнуется и не может взять себя в руки.
Рука легла на ржавую ручку, в глазах плыли черные круги, долгий бег давал знать о себе. Все тело онемело и переставало слушаться. С трудом, толкнув дверь, он вышел на крышу. Скрип старых, никем не смазанных петель озарил вечернее небо. Крыша была усыпана мелким гравием, а вдалеке, где-то на краю города, солнце тонуло в небоскребах, предвещая наступление ночи.
Он нервно огляделся по сторонам, замерев истуканом, будто боялся спугнуть  кого-то. Только что горячий пот при соприкосновении с холодным ветром превратился в ледяные струи, заструившись по телу. Его начал бить озноб. Он вспомнил, что сбросил пиджак где-то на лестнице. Сейчас он бы ему не помешал, не хватало в завершение ко всему еще простыть. Эта странная мысль на краю его сознания удивила его еще больше, чем все происходящее. Ему на мгновение показалось, будто жена отчитывает его за очередное разгильдяйство. Но это лишь еще больше взволновало его.
Прищурившись, он заметил в дальнем конце крыши, нечеткую фигуру. Медленно приближаясь, он начал разглядывать контуры фигуры. Это была женщина, она сидела на самом краю крыши, свесив ноги с каменного парапета. Она сидела спиной к нему, разглядывая то ли закат солнца, то ли огни и шум полицейских внизу. Вся эта картина показалась немного нереальной.
Он замер на секунду, стараясь привести свои мысли в хоть какой-то порядок, но они разбегались тараканами на ярком свету.
-     Не стой так, простынешь.  -   Сказала она, оборачиваясь и протягивая ему плед.
Он сделал еще один шаг, подойдя к ней. Лучи заходящего солнца путались в ее волосах светящимся ореолом. Руки плохо слушались, как и все тело, наполнившись свинцовой усталостью. Сев рядом и свесив вниз ноги, он медленно укрыл пледом их обоих.
Он молчал.
-     Красивое сегодня небо. Почти такое же, как в тот вечер, ты помнишь?  -   Обратилась она к нему, но он  так и не ответил. Его мысли были сейчас где-то очень далеко, и даже не в расстояниях, а во времени.
-     Все в порядке?  -   Снова спросила она. В ее голосе звучали забота и волнение. -  Не надо грустить.
-     Я не грущу, просто...   я забыл бокалы.
-     Не надо,   -   ответила она, и на ее лице засветилась неземным светом теплая улыбка.  -  Я знала, что ты обязательно что-то забудешь. Вот там, слева от меня, снизу.
Он протянул руку и нащупал пакет. Подтянув его поближе, он вытащил и него пару одноразовых стаканчиков, там же лежал фонарик и… пачка его любимых сигарет. Спустя столько лет она помнила марку его любимых сигарет.
Она ничего никогда не забывала, а особенно такие мелочи.
Тут он вспомнил и о своем пакете. Раскрыв его он достал бутылку вина. Красное, полусладкое, портвейн – ее любимое. Хорошо, что он положил штопор не в карман пиджака, а то пришлось бы сейчас искать его где-то на лестнице.
Налив два стакана, он дал один ей. Все это время его взор был прикован к горизонту.
Скоро закат.
-      Представляешь, я до сих пор не могу поверить, что прошло ровно двадцать лет. Все это было, будто вчера, пролетело, будто одно мгновение. - Сказала она, делая глоток.
-      Я и сам не всегда верю. - Ответил он. - В сказку трудно поверить.
Она улыбнулась, и плотнее закутавшись в плед, прижалась к нему, беря его за руку. Он почувствовал тепло ее руки, зная, что сейчас она улыбается.
Солнце на прощание лизнуло край крыши и скрылось за горизонтом, забирая с собой еще один день, забирая проблемы и суету, забирая моменты счастья и воспоминания, забирая еще один кусочек жизни. Но одну вещь оно не могло забрать у этих двоих, даже спустя тысячи закатов, даже спустя двадцать лет.
-     Я люблю тебя...
Но резкий порыв ветра унес остальную часть фразы, смешивая голос с монотонным свистом и гудением вечернего города, не давая разобрать, кто же именно из них сказал это, унося эти слова куда-то вдаль, к горизонту, будто беря залог для будущего эха, обещая вернуться снова и снова.
Я люблю тебя...


17.01.2003.В.В.
Кит от Вейста