Колкими стружками сыпал снег, степь казалась
нескончаемой... Вечер ложился ровно, зажигая в небе кусочки огоньков, теряющихся и возникающих снова. Непогода взяла верх сегодня: ветер выл от одиночества, степь была пуста - ни фигур, ни теней, ни их звуков,- ни единого живого существа.
По одну сторону от степи стоял сосновый лес, шумящий и пропускающий пургу сквозь себя, наверное, рассказывающий ей про лето и укоряющий в том, что так пусто сейчас; пусто, потому что в такой снежиночный хаос никто не решался бродить по земле, усыпанной сосновыми иголками и топтать новые тропинки...
Снег смеялся, украшая сосны и отвечал им: "Да вы взгляните на себя - невесты в белых платьях! Неужели вам не нравится любоваться собой?" И сосны на минуту замолкали, слушая снег, и оглядывали друг друга...
Волк, бежащий по бесконечной степи и шевелящий ушами, улавливал скрип снега от собственных лап и случайно подслушал разговор снега и деревьев...
Мокрый снег ложился на ресницы, таял от тепла и застывал тоненькими сосульками, дыхание струилось чуть заметным дымком, снег набился в шкуру и заставил не чувствовать лап...
Волк бежал. Не останавливаясь и не оборачиваясь, хватая зубами снег, щурясь от ветра, выпуская слезы из глаз, бежал вперед.
По нетоптанным тропинкам бежать было непривычно - лапы проваливались в снег, иногда сугробы казались целым снежным морем, проглотившим вдруг волка по самую волчью голову... Нет, я не утону - думал волк, и тут же ловил себя на мысли - я же не умею думать, я же - просто волк, бежащий по степи и, почему-то, дающий свободу чьему-то воображению...
Слушая и наблюдая, зверь продолжал бежать, то замедля шаг, то снова пускаясь стремительно...
В этот момент, ночью, казалось, что он - хозяин неба и звезд, очищающих путь, хозяин луны, на которую никогда не выл, а только смотрел и любовался тем, что луна менялась, принимая разные лики, знакомые с самого детства в маленьком, укрытом от посторонних глаз выступе ущелья, где пахло молоком и матерью... Ни один шорох не мог потревожить царившее там спокойствие, когда волк был ещё маленьким волчонком, и, все же, мать не разрешала ему выходить дальше теплого дома...
Когда братья и сестры мирно сопели, волчонок выбирался и выглядывал из ущелья. Слушал ветер и шум деревьев, слушал небо. В первый раз увидев луну, немного испугался, сделал шаг назад и поджал уши.. - что же это за страшный глаз, неужели этот зверь такой огромный, что его невозможно увидеть, и он смотрит вот так...?
С каждым новым днем глаз огромного зверя щурился, пока не стал узкой полоской, а волчонок боялся спросить у матери - что это за глаз и какого зверя?
Пока братья учились охотится на птиц и зайцев, волчонок сидел и думал о глазе того зверя, одиноком глазе одинокого зверя, то дремлющего узкой полоской, то просыпающегося и наблюдающего за всем...
Снег таял в пасти волка, метель потихоньку стихала, тихая серость торопила рассвет, глаза привыкали к яркости снега. Полотно белесой пустыни не кончалось, с деревьев сыпалась белая пыль, иногда что-то ухало там, в соснах, что-то ломалось, трескалось, а потом опять затихало...
Проделывая путь, лапы смирились с холодностью пустыни, что-то стучало в груди, под этот стук зверь бежал вперед, смотрел вверх и думал: отчего же я не птица..?..
Силы были на исходе давным-давно, исхудавшая фигурка, колеблющаяся при сильных порывах ветра, все ещё жила и двигалась по направлению ветра...
Зима нравилась волку, - охлаждала чувствительность, позволяла не так остро знать, что волк один, совсем один в этой бескрайности.
А, может, это небо?, это, белое, по которому я бегу? Да и не бегу я вовсе - лечу, птица-волк. От таких мыслей шаги ускорялись, забывался холод и пустота в желудке, зверь продолжал путь..
Задирая голову высоко, смотря на небо, безумно любимое, волк думал о яркости облаков и о другом глазе другого зверя - греющем, теплом, звавшимся солнцем... только теплым глаз был тогда, когда снег утекал в землю, а запах трав забивал все другие...
Летом степь оживала, наряжалась в ромашковые поля, и поля с пшеницей и подсолнухами.. и часто волк сворачивал со своей прямой дороги и огибал цветочные поля, а потом бегал, проделывая бороздки собой, дышал ромашками, слушал их смех, а ромашки прикасались к шерсти теплыми шляпками-ладошками и кричали: "оставайся с нами!" Только услышав это, волк снова выходил на прямую дорогу и шел вперед...
Зимой же, ему часто встречались волчьи стаи, также звавшие его с собой, но он даже не останавливался, когда пробегал мимо... Вот и сейчас, мимо, навстречу волку проходила стая братьев и сестер - её запах волк почувствовал ещё вчерашней ночью, но не стал сворачивать с пути, чтобы не встретиться.
"Ты сильный, мудрый, ты одинок, пойдем с нами?" - отстав от стаи и ступая медленно с нашим волком, пара других волков, тихо, но перебивая друг друга, пытались заговорить...
"Ты же не глухой, зачем ты тогда молчишь? Стань вожаком нашей стаи, мы слышали про тебя от других стай, ты никогда не сдаешься и смотришь вперед, пошли с нами?"
Волк шевелил ушами в сторону то одного, то другого брата, но молчал, медленно шел и не оборачивался, стая проходила мимо..
"Ты - странный, прощай же. Мы идем на восток, если захочешь вернуться - мы примем тебя к себе."- уходя, сказали чужаки.
На минуту волку показалось, что его жизнь бесцельна, ненужна, даже ему самому..
А, может и правда, найти теплое ущелье и приходить каждый раз под утро с крольчатиной для волчат и любимой волчицы? И быть им стеной и защитой, и любить их?
Почти остановившись, чуть было не развернулся назад, но увидев в небе лунный глаз, откинул эти мысли прочь.
Он шел уже много-много лет, встречал рассветы и провожал закаты, почти не спал, дышал и слушал...и должен был прийти, наконец.
"Эй, ты, волк? Ты волк?" - выпрыгнув из кустов, спросил дрожаще заяц. Зайцы всегда дрожали - волк это знал, даже если не боялись - дрожали, даже если скрывали дрожь - дрожали внутри. Взглянув на серый комок, почти сливающийся со снегом, волк ничего не ответил.
"Ты же волк, а я - заяц, неужели ты не видишь?" - продолжал неистово заяц...
"Вижу" - спокойно ответил волк.
Лопоухий метался, прыгал вокруг, но близко подойти, все же, не решался.
"Я слышал про тебя, о тебе слышал, эй, волк. Почему же ты не хочешь поймать меня и просто съесть?"
"Или ты ненастоящий волк? Что за жизнь у тебя? Ты потерялся в этом мире, ты не хочешь жить так, как должен. "
Слова зайца были правильными, но как на них надо было реагировать?
"И ты, ты - трус, слышишь, волк? Все говорят, что зайцы трусы, а трус - ты, ты ведь боишься меня, моих слов, правда? И не отвечаешь, потому что не хочешь врать. Ты скрыт, от этого ты трус.
И что ему от меня надо? - думал волк...
"А я я я...не боюсь, вот, даже сейчас подойду и ударю тебя лапой по морде и ты - ты - ты..." - поймав взгляд волка, заяц стал дрожать сильнее и вдруг замолчал. Казалось - окаменел, сидя на задних лапах, приподняв одну лапу, чтобы ударить волка. Волк продолжал смотреть зайцу в глаза, пока не прошел мимо.
В эту ночь мысли не покидали. Я, действительно, трус, ушастик был прав. Трус, скрывающй и бегущий от всего, от себя же... Бегущий, петляющий. Нет смысла идти вперед. Нет сил, ничего не осталось...
Думая так, волк просто рухнул на землю под ближайшую сосну и закрыл глаза.
Лапы горели, снег под сосной таял, дыхание стало ровным, снилось лето и ромашки, и родное ущелье, пахнущее молоком, снилась мать, не вернувшаяся однажды... Снились окна горящих избушек и дымки от них, снился глаз зверя, который говорил волку - иди вперед. Стало тепло и спокойно, уши перестали слышать, а лапы чувствовать. Кажется, волк проспал целю вечность.
Протерев лапами глаза, щурясь от белизны, волк окунул морду в снег, умылся, и твердо решил больше не думать ни о чем и не слушать никого. Попробовал встать, но понял, что отощал так, что скоро закончатся силы просто дышать. Лег на мокрую траву, показавшуюся из растаявшего под теплой шкурой снега и просто смотрел на степь. Сон снова овладел им, снились зайцы, прыгавшие вокруг и кричащие - ты трус, ты - слабак. Ты - не волк, ты - лжец, ты врешь самому себе. Зайцы, бьющие лапами по морде, не больно, но метко, и радующиеся тому, что они, зайцы, хоть и дрожащие и пустые, зато - умеющие говорить то, что думают, умеющие делать больно словами.
Среди ночи волк очнулся, приподнялся на задние лапы, видимо, сон принес немного сил; погрыз лежащую корягу, растопил в пасти комок снега и решил снова идти.
Ночь светила ярко, ветра не было, снег лежал ровно и не кололся. Шаги, стук, тишина и скрип от лап, воспоминания о сне про зайцев... и только вперед, насколько хватит сил.
"Стой!" - почудилось, будто кто-то сказал это волку. Да нет, вероятно, это от бессилия и голода...
Скрипов снега стало вдвое больше, кто-то шел сзади и пытался окликнуть зверя. Раз я трус, - думал волк, - не обернусь.
Огромная фигура с железной палкой ускорила шаги, зашла вперед и перегородила дорогу. Взглянув на небо, показавшееся маленькой лужей, взглянув на сосны и на равнину снега, волк застыл на месте. Направленное на него ружье, с двумя глазами-дырками не пугало ничуть, даже стало интересно посмотреть на то, о чем когда-то, в далеком детстве, рассказывала мать-волчица.
Глухая тишина в секунду воцарилась во всей округе. Фигура медлила, почему-то медлила, громко дыша, и немного растерявшись, медлила.
"Я знаю тебя, - сказал человек волку, - и я убью тебя. Ты молчишь? Но ты умеешь говорить - это я тоже знаю."
Волк устало посмотрел человеку в глаза, какая-то интересная искринка, словно то зеленое озерцо в летнем лесу, отражалась в глазах, налипший снег сосульками свисал с усов, это рассмешило волка и он принялся хохотать, повалившись на спину. Человек не ожидал такой реакции, пошатнувшись, охотничий рюкзак перевесил его, и он стал падать назад, без возможности удержать равновесие. Прицелившись и падая, фигура нажала на курок.
Выстрел оглушил лес и степь, волк перестал смеяться и замер неподвижно, глядя в небо.
Так они и смотрелись - человек с ружьем, сидящий на снегу и непонимающий, почему волк хохотал, и тело волка, со взглядом в небо, застывшее в улыбке...
"Что же я убил? зачем я убил?" - не понимая ничего, вслух задавал вопросы человек, затем, встал и, сказав громко, - "так должно было быть", погрузил на себя волка и побрел к охотничьей избушке посередине леса, неподалеку от деревни.
Тело волка было легко, но какой-то непонятный груз давил внутри человека, стало тоскливо и плохо, снова вспомнился волчий смех, пугающий, но теплый какой-то...
Вот и избушка с печкой и с прикрепленными гвоздями на стене для разделки шкур.
Человек шел по следам волка очень давно, петляя и возвращаясь, наблюдая и пытаясь заговорить, понять волка. Подсылал к нему зайцев и расспрашивал о волке у ромашек и деревьев. Зачем-то теперь, встретившись с ним лицом к лицу, - просто убил его. Так и не узнав про то, о чем собирался, так и не приняв волка до конца, так и не услышав то, что было сказано много-много раз.
Тело волка было еще теплым и неподвижно лежало у печки. Зачем-то, человек принес его в свой дом и положил рядом с огнем, будто согревая то, что уже нельзя было согреть, то, чему тепло стало ни к чему. Пусть полежит - сказал себе человек, налил водки из фляжки, висящей на дощатой стене, закурил трубку, набитую травой, растущей летом в степи и делающей яркими мысли... - пусть отдохнет, он так долго шел...
На стенах висели рога убитых зверей и остатки лап, у кровати, как ковер, - шкура медведя... застыло-стеклянно смотрели глаза оленя, и, вот, теперь, - тело волка у печки. Поседевшее, обмякшее, недвижимое, но достойно и гордо, с улыбкой лежащее. Человек боялся взглянуть на ту улыбку ...чем-то она привлекала его.
Снег растаял, и у печки образовалась небольшая лужа.
Я же не могу без этого волка - вдруг подумал человек и тут же перебил себя - нет, могу, ещё будет тысячи волков с самыми разными мыслями, сымых лучших волков, умеющих жить, радующихся жизни. А этот волк? Чего он? Трусом он был и лжецом, непонятным, запутавшимся. Да и чего я в нем нашел такого? Зачем следил за ним и боялся его мыслей? Зачем? Казалось, волк знает то, что я искал, но лишь казалось... Ну и пусть бы шел себе - чего он мне?
Что-то зашевелилось у печки, мерещилось, что волк поднялся, пошатываясь стряхнул воду с шерсти, и посмотрев человеку в глаза, снова принялся хохотать... потом стал говорить многое и непонятное, фразами слишком слабыми, так казалось человеку, фразами слишком скрывающими силу - так казалось потом. Казалось?
Волк то смеялся, то давал волю слезам, то просто смотрел на шкуры висящих животных и просто остатков от них, улыбаясь им.
Носи мою шкуру - она тепла, она умеет все - радоваться небу и слушать звезды, она - моя жизнь - промолвил волк. И помни - за каждое существо, висящее в этой избе, ты в ответе, за каждое оброненное слово, каждую игру, каждый клочок зверьков, которые слепо шли тебе навстречу, ты в ответе. Твой путь слишком пуст, потому что ты проходишь мимо того, что ищешь.
Знаешь, по-моему, тебе стоит любоваться журавлем издалека, чтобы потом он не оказался просто синицей в твоей руке. Я же - стал просто телом, лежащим у твоей печки, обмякшим, сырым и серым, слабым и ненужным. Но теперь я знаю, что искал так давно, теперь не жаль даже своей шкуры. Есть то, что ты не в состоянии познать, есть то, что ты ищешь и никогда не найдешь.
...Дым стелился по избе ровными клубами, выла метель, половина окна была занесена снегом, человек схватил шкуросъемный нож, подошел к печи, но волка там не было.
Не было ни следов на снегу, нетронутым оказался запор двери, да и дверь не открывалась из-за огромного сугроба.
Волк шел вперед и улыбался, он знал истину, а человек просто промахнулся, стреляя тогда из ружья, волк сыграл с ним в его же игру, от этого и улыбался.
Утро пришло рано, солнце светило ярко, пригревая все кругом, снег блестел, человек вышел из избушки, вдохнул морозного воздуха и подумал, что ему все это почудилось, что это из-за травы в трубке и водки, влажный след у печки высох, не оставив очертания зверя. И только слова прочно сидели в памяти, те слова, одинокого волка, слишком сильного, чтобы продолжать жить, слишком слабого, чтобы уйти прочь от всего.