Когда шкалят датчики? Когда уже невтерпеж. Невтерпеж от гнева и бессилия, от отчаяния и несправедливости. Когда начальник волосатыми лапами под юбку, когда на дно бутылки от безысходности, когда женщину по лицу наотмашь, когда деньги между людьми, когда мама неизлечимо больна, когда тупость, облеченная властью, сильнее разума и таланта.
Екатерина Феоктистовна, несмотря на тяжеловесность имени, была женщиной хрупкой, молодой и симпатичной. Ее жизнь напоминала стандартный сценарий, который предсказывают в сладких снах все матери-одиночки: девочка хорошо училась в школе, с успехом преодолела переходный возраст – не резала вены, не бунтовала, не курила, не пила, не принимала наркотики, не бегала за взрослыми женатыми мужчинами – в общем, не доставляла особых хлопот. Окончила школу то ли с позолоченной, то ли с посеребренной медалью, поступила на какой-то факультет, названия которого современные, желающие пойти далеко, даже выговаривать не умеют. Знания получила редкие, оттого никому не нужные. Вышла во взрослую жизнь, загруженная устаревшей информацией и совершенно лишенная житейского опыта.
Сейчас Екатерина Феоктистовна работала секретарем или, как это раньше называлось – машинисткой. Машинисточкой. Жизнь ее трепетала на просторах повседневности так же робко и нерешительно, как разгорающееся пламя. Слабым язычком огня вилась она вокруг людей, опытных и уже достигших, несмело пробовала свои силы в неизведанном. За это и платила.
Начальником Екатерины Феоктистовны был некий Эдуард Арнольдович, мужчина «в полном расцвете сил», высокий, обаятельный, деловой, излучающий силу и нескончаемую энергию человек. Однако было в его внешности нечто такое, что внушало подозрение и даже опаску, то, что заставляло людей чувствовать себя в его присутствии неудобно. У многих возникало ощущение, будто они чего-то должны Эдуарду Арнольдовичу, но никто не знал, что именно он должен, поэтому все пытались сделать ему приятное. Екатерина Феоктистовна почувствовала его особое воздействие на людей в первый же день своей работы в конторе. Но, несмотря на это несколько тревожное чувство, на легкий дискомфорт в его присутствии, она влюбилась. То есть сначала она все почувствовала правильно – неудобно, но предпочла отнести это на счет своей неопытности и неумения держать себя естественно в присутствии мужчин. Ей казалось, что именно он воплощает в себе все те идеальные черты, которыми она наделила мужчину своей мечты. Екатерина Феоктистовна обрела крылья. Просыпаясь утром, она думала о том, как скоро придет на работу, увидит его, спросит, не нужно ли чего, ответит на пару звонков, принесет ему кофе, соединит в разговоре с нужными людьми, откажет ненужным, занесет ему бумаги на подпись и будет смотреть, смотреть, смотреть на его замечательное, мужественное лицо до тех пор пока он не обратит на нее внимание, приподнимет удивленно левую бровь – как мило он это делает! - и скажет: «Вы что-то хотели спросить, Екатерина Феоктистовна?»
- Нет, нет. Вам ничего не нужно? – с особенным ударением на первом слове.
- Нет, спасибо, можете идти. Если что, я позову.
И так каждый день: просыпалась с мечтой о нем и засыпала с ней же. Когда Екатерина Феоктистовна засыпала, наступало самое чудесное - тогда она представляла, как однажды он явится в контору с огромным букетом пунцовых роз (что уж тут поделаешь – извечная женская романтичность), чмокнет в щечку, спросит о планах на сегодняшний вечер, получит – естественно – положительный ответ и все пойдет как по маслу. Но что скрывается за этим «маслом» Екатерина Феоктистовна плохо себе представляла, то есть, конечно, она много читала и смотрела фильмы, следовательно, знала, как все обычно происходит, но вот незадача – книжки были все сплошь девятнадцатого века, а кино советское. Каждый раз, засыпая, она воображала себе все новые и новые картины начала их отношений, но обычно как-то дальше поцелуя или самой невинной ласки в своих фантазиях не заходила, что тут поделаешь – воспитание.
Эдуард Арнольдович не был дураком. Он был подлецом. Или не был. Быть может, долгие годы работы большим начальником сделали его черствым. Или он естественным образом рассчитывал на женский инстинкт самосохранения. Или черт его знает что еще, но, заметив не единожды задержанный на себе восхищенный взгляд новенькой секретарши – старая ушла в декретный отпуск, осчастливленная им, - Эдуард Арнольдович решил действовать по традиционной схеме, разработанной Бог знает кем, но ни разу не дававшей сбоя – явился однажды утром с букетом самых что ни на есть красных роз и пригласил Екатерину Феоктистовну приятно провести вечер в замечательном уютном ресторанчике на углу неподалеку от конторы. Условились на вечер пятницы. И даже вовсе не тринадцатого числа, однако по трагичности событий не уступавшей таковой.
Если кто-то решит, что сразу после ужина Эдуард Арнольдович потащил Екатерину Феоктистовну в постель, он жестоко заблуждается – не таков он был этот начальник. Он всегда обращался с подчиненными аккуратно и действовал последовательно.
После приятной продолжительной беседы секретарша была доставлена к подъезду дома на служебном автомобиле в прежней своей невинности, однако не менее счастливая, чем те, кто только что испытал радость первого оргазма. Екатерина Феоктистовна испытала оргазм душевный, можно даже сказать, что после ужина душа ее где-то сыскала себе ангельские крылышки и теперь радостно трепетала на просторах долины любви. Да. Что-то в этом роде.
Последующая неделя была, пожалуй, самым счастливым периодом в невинной жизни Екатерины Феоктистовны. Будучи задариваема цветами и конфетами, она купалась в океане внимания и заботы.
Эдуард Арнольдович решил, что пора. После еще одного замечательного и приятного ужина он пригласил, как водится, даму на свой не менее замечательный флэт, специально существовавший для подобного рода ситуаций. Но… Боги, что случилось с этим миром?! Она отказалась, сказала, что хочет подариться – именно так – только верному своему супругу. Господи, да она что, с ума сошла? Замуж? За него? Всего такого неповторимого? Да что она о себе возомнила? Мышь какая-то, так ее и разэтак, серая! Ну, заяц, погоди!
Екатерина Феоктистовна была женщиной неопытной, но не наивной. Она смотрела много советских фильмов об оставленных с младенцами на руках наивненьких дурочках, да и мама часто повторяет, что не вынесет еще одной безотцовщины, но видно уж некоторым на роду написано, что так или иначе они все равно будут иметь детей. Без папочки. Хрустальная мечта рухнула, он сказал и думать об этом забыть, но как забыть первую любовь? Она подурнела, много плакала и плохо ела. Вернее ела много, да все не того. Но это лирическое отступление.
Эдуард Арнольдович начинал злиться. Уж если он чего решил, то дальше сами знаете… Пришло время взяться за тело. Душа ее уже была в его кармане, а вот тело, отметить стоит весьма недурное, дразнило близостью, не абсолютной, однако. Существовал ряд способов, которыми он пользовался в ситуациях затруднительного характера, конечно, не столь затруднительного как эта, но все же существовал. Вино издавна считалось и с успехом продолжает считаться одним из самых дорогих даров человечеству от Господа, но и одной из самых больших его бед. Эдуард Арнольдович ставил на последнее в нелегком деле, именуемом им «Феоктист – отец моей пассии». Оставался пустяк – заманить и напоить. Включив кнопку обаяния и двинув рычаг очарования, ЭА ринулся в бой. Стоит отметить, хоть сей факт уже и был упомянут ранее, что этот человек обладал недюжинным упорством в достижении каких бы то ни было целей – больших и маленьких, целей на ближайшее, а также далеко идущее будущее, целей стоящих и настоящих дешевок. Таков он был.
Что ж, еще один милый приятный вечер, тысяча извинений, Екатерина Феоктистовна, что я давеча был столь настойчив, однако и Вы должны меня понять – трудно устоять перед женщиной божественной красоты, Вы же не можете отрицать, что божественно красивы, не так ли, дорогая. Что? Уже так сразу дорогая? Не сердитесь, поймите, моему сердцу сейчас Вы дороже всего. Ах Вы негодник! Милая Екатерина Феоктистовна, извините, можно просто Катя? Пожалуй… Так вот, милая Екатерина Феоктистовна, я хотел бы поднять бокал этого чудесного французского вина за то, что природа продолжает дарить миру такую красоту, как Ваша. Однако не думайте, что я имею в виду красоту исключительно внешнюю – нет, Вы прекрасны изнутри также, Вы светитесь светом божественной сущности и все такое прочее. Давайте, я Вам еще налью. Не правда ли, замечательно вкусное вино, а какой букет!
Практически бесчувственная от вина и сладких речей Екатерина Феоктистовна довезена в том же самом служебном автомобиле до дверей подъезда с квартирой специально для таких случаев и отнесена на руках наверх. Положена на роскошную кровать – жаль, она об этом не знает – быстро раздета лихорадочно трясущимися руками любимого босса и незамедлительно обесчещена.
Алло, Любочка? Здравствуй, дорогая. Я тут немножко простыни замарал, зайди, приберись, пожалуйста. Хорошо? Ух ты, моя цыпочка! Так бы и укусил прямо сейчас за одно место. Ну, ладно, прощевай, да не забудь про простыни, о’кей?
Алло, Лысый, ты? Заедь ко мне через полчасика, забери тело пьяной изнасилованной дамы, кто-то подкинул ее мне прямо в квартиру. Придурки! Отвези в лесок, положи под кусток, да полтинник у нее из сумочки не вытаскивай, это ей от меня, добренького, на обратный проезд.
Милиция не поможет, одного сраму не оберешься, а доказательств никаких. О том, чтобы сказать маме даже думать страшно. Идти на работу – ни за что – там он. Господи, помоги, вразуми, не осуди, Господи, сделай же хоть что-нибудь, в конце концов! О-о, таблеточки, миленькие, маленькие, зелененькие, как я сама. Ну-ка, посмотрим, чем вы можете мне помочь. Раз, два, три, четыре… двадцать одна, две… Не жди меня, мама, хорошего сына.
Доктор, доктор, она очнулась. Ну-у, что тут у нас? Добрый день, Екатерина Феоктистовна, как мы себя чувствуем? Тошнит? А как вы хотели? Столько таблеток выпить это вам не каля-баля. Скажите спасибо, что живы остались. Что ж, поговорите с мамой, через пару-тройку дней выпишем вас.
Доченька, ну что же ты? Как же так? Что случилось? Почему? Зачем ты сделала это? Почему не пришла и не рассказала мне о своих проблемах? Я б тебе помогла!
Ах, оставьте меня, мама! Я не хочу никого видеть. Не хочу, не могу, не желаю! Уйдите, мама! В конце концов уже…
Весна, быстро теплеет, распускаются листочки, день становится длиннее, возвращаются птицы – все как в школьном учебнике. На крыльце роддома Екатерина Феоктистовна с ребенком на руках. Встречает мама. Медсестры ничего не говорят, не поздравляют.
Здравствуй, мама. Здравствуй, моя родная, как ты чувствуешь себя? Спасибо, гораздо взрослее. Подержи ребенка. Ее будут звать Альбинкой. Она совершенно здорова, весела, хотя по ее скукоженной мордашке еще не скажешь, что она там себе думает. Мне кажется, здесь ей лучше, а во мне было тесно. Давай подержу, утютю, моя маленькая.
Четырехлетняя Альбинка стрелой мчится по двору за удирающим от нее мячиком, ничего не выходит, сейчас он вылетит на дорогу и его там задавит машина, как это всегда предсказывала мама. Альбина! Альбина! Куда ты? Стой, под машину попадешь! Башмачок Альбинки попадает на самый вредный камень во дворе, ступня подворачивается, она летит как птица носом в землю. Но не успевает долететь – чьи-то сильные руки подхватывают ее и поднимают в самое небо, высоко–высоко. Ура-а-а! Я летаю! Мама, смотри, я летаю. Извините, это Ваше произведение искусства? Я говорю, Ваша девочка? Екатерина Феоктистовна не слышит, она слишком напугана за дочь, быстро берет ее на руки, гладит по голове, целует, только потом поднимает глаза на спасителя. Молодой, лет тридцать, не больше. Высокий, сильный. Спасибо Вам. Она бы точно убилась, если б не Вы. Симпатичный. Как Вы вовремя, еще б немножко и она разбила бы себе голову. Очень недурен. Да ладно, что там. Просто мимо шел. Решил поймать. Протягивая руку - Дима, а Вас? Екатерина… Катя, просто Катя. Будем знакомы.