Вообще-то, Стрелок имел в виду под городом нечто иное – место, где живут люди сейчас, а не где они жили лет тридцать назад. Но жаловаться было некому.
Город давно умер, превратился в груду разлагающихся руин, сожжённых солнцем и оплавленных кислотными дождями. Снаружи на зданиях не осталось следов копоти, но внутренние стены невозможно было разглядеть сквозь дыры оконных проёмов. Казалось, что внутри домов нет ничего, что вместо прежних жильцов туда вселилась тьма – осколок той двухлетней ночи.
Дозиметр показывал вполне приемлемую картину заражения, но Стрелок всё же проглотил парочку таблеток. Он не был уверен, что плотность излучения будет одинаковой во всём городе, к тому же он собирался здесь переночевать.
Ветра не было. Стрелок шагал по крошащемуся асфальту, и только глухой хруст из-под его ботинок нарушал покой кладбища. Рассыпавшиеся бетонные надгробия тысячам людей, погибшим здесь в несколько секунд, памятники прошлому миру. Стрелок сам до конца не понимал, почему ему нравится бывать в мёртвых городах. Когда в одиночестве бродишь по заросшим травой пустынным улицам где когда-то кипела жизнь, то остро ощущаешь беззащитность настоящего перед будущим. Здесь сами собой приходят мысли о закономерности конца, вспоминаются падения великих цивилизаций прошлого, вся история человечества – история взлётов и падений. Здесь чувствуешь себя частицей вечности.
А вот и один из местных жителей – белый, изъеденный язвами как кусок известняка, череп. Стрелок присел рядом на корточки, провёл кончиками пальцев по шершавой кости. Кем ты был, человек? Мужчиной или женщиной? Сколько тебе было лет? Как тебя звали? Чем ты занимался? Была ли у тебя семья? Какие мысли рождались под этой тонкой крышкой? Почему ты был слеп и самоуверен? Почему ты думал только о себе?
Кар-р!
Какое кладбище может обойтись без чёрной птицы? Большой старый грач восседал на проржавевшем пруте арматуры стены четвёртого этажа. Он был один, и хриплое карканье могло быть адресовано только Стрелку. При каждом крике птица подавалась вперёд и веером распускала хвост. Яростный, угрожающий вопль блуждал в бетонном лабиринте.
Стрелок не любил, когда ему угрожали. Он снёс грачу голову одним выстрелом. И тот, как жестяная мишень в тире крутанулся вокруг оси арматуры и свалился вниз, на острые ветви кустов.
Стрелок не знал, что убивать кладбищенских птиц – плохая примета…
Мясо грача оказалось жёстким и невкусным, да к тому же его было мало. Но Стрелок не побрезговал. Пришлось долго варить птицу, чтобы погибли все глисты, вши и прочие паразиты, которых всегда полно у падальщиков.
Стрелок сидел перед догорающим костром, разложенным у одного из подъездов, под накренившимся бетонным козырьком и бросал в огонь тонкие птичьи кости. Наверное, тысячелетия назад его предки так же грелись у огня перед входом в родную пещеру.
Солнце уже скрылось за чёрным силуэтом какого-то строения, и скоро его костерок стал бы заметен с крыш окрестных домов на расстоянии в несколько километров. Поэтому Стрелок затушил огонь, раскидал горячие угли и вошёл в дом.
Он не стал заходить в квартиры – он и так хорошо знал, что там сможет увидеть. Там было слишком грязно. Стрелок остановился на лестничной клетке между вторым и третьим этажом, расстелил на пол спальный мешок и лёг спать.
Снаружи казалось, что ветра нет, снаружи царила тишина. Здесь оказалось совсем по-другому. Жалобно завывал сквозняк, путался в пролётах лестниц, скользил по стальным тросам лифтовой шахты, заметал пеплом кости в склепах квартир. Стрелку казалось, что тени погибших скитаются по мёртвому дому, жалуются на судьбу, просят о помощи. Они проходят сквозь стены, склоняются над Стрелком и обдают его лицо холодным как лёд дыханием.
Конечно, никакие призраки в этом доме не обитали, просто ветер реши подшутить над засыпающим разумом. Но зато когда Стрелок окончательно погрузился в мутную реку сна, призраки его навестили. Настоящие призраки с той стороны сознания. Из прошлого.
Запасы пищи стали истощаться. Пайки урезали вдвое.
КПД геотермальной установки ещё полгода назад понизился на четверть. Это означало две вещи: первое – наверху закончилась Зима, и второе – здесь в убежище приходилось экономить. Сначала просто удлинили «ночь», потом отключили часть ламп в коридорах и ограничили подачу горячей воды. Уже тогда начали раздаваться голоса, что пора, наконец, выйти наружу. Но пока их было немного, и комендант мог этого не замечать.
Голод сделал людей смелее. Из сорока человек, одиннадцать организовали что-то вроде аппозиции. А остальным было просто всё равно, некоторые из них за последние шесть лет превратились в растения. Они могли проспать несколько суток подряд, а за месяц не произнести ни слова.
Мама Володи раньше занималась политикой, и поэтому возглавила «аппозицию». Однажды он видел, как мама совала под нос коменданту инструкцию предписывающую открыть убежище не позднее чем через пять лет, а комендант указывал ей на другую, о том, что все находящиеся в убежище обязаны выполнять любые указания коменданта.
Комендант был армейским полковником, ему были нужны подчинённые, ему была нужна власть. Иначе он не мог. И Володя отлично это понимал даже в свои четырнадцать. Там, снаружи, комендант не смог бы удержать людей, он бы неизбежно стал всего лишь «одним из». И поэтому он добровольно не выпустил бы отсюда никого, пока на складе оставалась бы хоть одна банка тушёнки.
Все собрания проходили прямо в их комнате, и Володя слышал многое: и то, как мама называла коменданта сумасшедшим, и то, как «аппозиция» планировала захватить власть. Никто из них не знал тогда, что все помещения убежища прослушиваются.
А потом однажды утром Владимир проснулся от звука выстрелов…
Стрелка разбудила автоматная очередь.
Звуки разлетались по пыльным площадкам этажей, отскакивали от стены к стене, как теннисные мячи. Пули дырявили тело сна, брызгали кровью эмоций, рвали в клочья воспоминания. Сон умер.
Стрелок вскочил с пола, сел на корточки. Он глядел в окно, туда, откуда неслась стрельба. Ему пришлось взять «ураган» и смотреть через его прицел, потому что лезть в рюкзак за биноклем не было времени.
Солнце стояло высоко, – было около девяти утра, – и развалины не казались такими мрачными как вчера в багровых лучах заката. Вдоль сетчатого забора детского сада бежал человек лет пятидесяти азиатской наружности. На нём была потрёпанная форма китайской армии, а в руках – автомат. Он задыхался от быстрого бега. За ним кто-то гнался.
Стрелок не смог сдержать улыбку. Завоеватель… Как он ещё здесь оказался, к тому же в военной форме? Каждый встречный с радостью прикончил бы старого врага, да ещё бы и судьбу поблагодарил за возможность. Кстати, и Стрелок не был исключением.
Но как только Стрелок увидел, кто преследует китайца, улыбка сползла с его лица.
Грязные запыленные фигуры в серых лохмотьях и остатках обуви, со звериной ненавистью в глазах. Стая. Они бежали грамотно, экономя силы, только изредка напоминая о себе воплем и помахивая ржавыми кусками железа.
В очередной раз Стрелок убеждался, что самые страшные мутации произошли в мозгах людей. Не меньше половины тех, кто выжил после Судного Дня, подвинулись рассудком. И большая их часть уже вымерла к этому времени. Но существовали и исключения.
В основном стаи состояли из бывших горожан. Когда-то они чувствовали себя в бетонных джунглях, как у Христа за пазухой. Вот здесь у них была работа, здесь можно было добыть еду, одежду и множество совершенно бесполезных вещей, вот тут их лечили, там учили, а за этой покосившейся оградой – хоронили. Они как муравьи протаптывали себе дорожки от одного здания к другому, и очень редко их меняли. Они были уверены, что завтрашний день будет мало отличаться от дня сегодняшнего.
А потом ударная волна смела всю их уверенность, как прибой – песочный замок. И они оказались с новым миром один на один. С жестоким, безжалостным, честным миром, который нельзя было обмануть ни моралью, ни совестью, ни долгом, ни дружбой, ни любовью. Они знали только одно – им нужно было выжить. Любой ценой. И фальшивую улыбку бесполезного разума сменил звериный оскал инстинкта.
Стрелок перевёл прицел обратно на китайца, как раз вовремя, чтобы заметить как заряд крупной свинцовой дроби разламывает его череп и сносит всю голову выше нижней челюсти. Он пробежал ещё несколько шагов, плавно сворачивая в сторону куда улетели его мозги, как будто пытался их догнать, и рухнул в траву, так и не выпустив из рук винтовку.
Из нагромождения бетонных плит и битого кирпича выскочил ещё один всклокоченный индивид. Он потрясал старинным охотничьим ружьём и с детским восторгом орал: «Попал! Попал!». Подоспела «свора» и тоже принялась размахивать своим оружием, кричать и выть на все голоса.
Охота удалась.
Стрелок отметил, что эта стая охотилась вполне профессионально. Была намечена цель, выставлена засада. Жертву гнали по городу, отсекая пути отхода, выводя точно на стрелка. И вывели. И на стрелка, и на Стрелка. Последнее было их большой ошибкой.
От тела «добычи» отделили автомат «Тип 97», ремень с флягой и ножом, подсумки. Двое взяли безголовый труп за руки и ноги, не торопясь, чтобы не уронить и не испортить одежду, понесли за вожаком. А тот бодро, чуть ли не в припрыжку, шагал по разбитому асфальту, нагрузившись добытым снаряжением.
Стрелок едва удержался чтобы не спустить курок. Он не переносил таких вот людей, опустившихся до уровня стадных животных. Они не соответствовали его представлению о людях. К тому же он уже соскучился по жёсткому толчку отдачи и кипящему адреналину в крови.
Наконец Стрелок оторвался от окуляра, не спеша сложил вещи, навьючил рюкзак, помочился в чёрную дыру мусоропровода, спустился во двор и пошёл по следу, вспоминая как он в первый раз нацарапал своё имя на автоматной гильзе.
Это случилось давно, Стрелку тогда было чуть больше двадцати, но его уже звали Стрелком.
Он забрёл в деревеньку, недавно пережившую набег стаи. А точнее – не пережившую. Перед тем, как уйти те животные пировали здесь несколько дней. От десятка хижин остались одни пепелища. Стрелок шёл, разгоняя вороньё от разбросанных всюду костей. И когда он понял, что эти кости человеческие, то не смог сдержать рвоту.
Он был ещё молод.
Стрелок нашёл одного из них, на свою беду задержавшегося в деревне. Это был мальчишка лет пятнадцати. Он сидел у костра и жарил на огне кусок мяса. На этот раз Стрелок смог побороть тошноту и отделал его по первое число. Он требовал отвести его к стае, но тот только молчал и пытался плюнуть в лицо или укусить. Но когда Стрелок отрезал ему палец, мальчишка согласился на всё.
А потом он стрелял, стрелял, стрелял… Пока в живых не осталось никого. Пока стая не перестала существовать. Пока вся его ненависть не вытекла из ствола «калаша» сизой струйкой порохового дыма.
Уже остыли тела, уже слышалось карканье вездесущих падальщиков, а Стрелок всё стоял посреди улицы дачного посёлка, сжимая в руках автомат с последним патроном в стволе. Он думал. Он думал о том, что только что сделал, он спрашивал себя, имел ли он право это сделать. И он отвечал себе. О том, что человечество больно, о том, что среди людей слишком мало людей и слишком много зверей, о том, что некому человечество исцелить. Он ждал от себя решения. И когда он, наконец, вспомнил героя той книги, то уверенность к нему пришла. Он решил. Он станет избавлять человечество от болезней, от грязи, от радиоактивного пепла въевшегося в кожу. Он не будет благодетелем, рыцарем в белых одеждах – он будет судьёй и палачом. А палачи святыми не бывают.
Но вправе ли он судить?
А кто тогда вправе, если не он?
Стрелок взял автомат за цевьё левой рукой, упёр приклад в бедро и передёрнул затвор, поймал патрон на лету. Последний патрон. Символ. Заготовка для символа. Он вынул пулю и высыпал порох, чтобы никому не пришло в голову использовать патрон, достал нож и нацарапал на гильзе корявые угловатые буквы: «Стрелок». Поставил на перекладину православного креста перекрёстка. Вместо свечки.
Это был его первый автограф.
Кровавый след привёл Стрелка к крепкому трёхэтажному строению, которое смело можно было отнести к памятникам архитектуры. В его подвале как раз и находилось то место, где обитала стая. Над капитальной стальной дверью, которой позавидовало бы любое убежище, красовалась выцветшая вывеска: «Бюро ритуальных услуг ‘Последний приют’».
Стрелок по достоинству оценил чувство юмора вожака, и посреди мёртвого города выбравшего для логова штаб-квартиру смерти. Хотя в реальности всё было куда прозаичнее – этот подвал один из немногих, что уцелел в пожарах.
У входа имелся часовой, раньше женщина, теперь – просто самка. Она забавлялась с мелкой ящеркой. У ящерицы отсутствовал хвост, а задние лапки были переломаны. Бедное животное пыталось ползти на одних передних, хотело убежать, спрятаться. Но женщина каждый раз возвращала её назад, ждала, пока та выдохнется.
Стрелок не спешил. Он обошёл кругом дома, заодно продумывая различные варианты плана, и оказался за спиной у самки. Он подкрался вплотную, достал нож. Женщина с азартом следила за мучениями ящерицы, раскрыв рот и просунул язык между зубами.
Её смерть была быстрой.
Нож вошёл в шею, ближе к основанию черепа, точно между позвонками. Судорожный, хрипящий вдох и булькающий кровью выдох. Лезвие плотно засело и пришлось приложить усилие, чтобы его достать.
Стрелок вытер клинок, вернул его в ножны и наступил на голову калечной ящерке.
Он спрятал свой рюкзак в ближайших кустах, а сам подошёл к окрашенной ржавчиной двери. «Ураган» в режиме стрельбы длинными очередями с малым импульсом, – зачем впустую тратить «топливо»? – удобно лежал в руках, придавал уверенности и силы. Снова появилось ощущение игры, как там, в подземельях Генерала. Но Стрелок отбросил мысли о неудаче как ненужный хлам и толкнул дверь.
Петли не скрипели – петли стонали, звали на помощь, поднимали тревогу. Казалось, что где-то рядом гидравлический пресс сминает в лепёшку автомобиль. Звук был неприятным, режущим нервы, но Стрелок его не замечал, сейчас главным для него стало зрение.
Крохотный коридорчик, тамбур и дверь в противоположной стене. Обычная дверь, не стальная, и слегка приоткрытая. Стрелок делает шаг и бьёт по ней ногой. Влажная, холодная вонь ударяет в ноздри: сырость подвала, пот, свежая кровь. Но Стрелок не замечает и этого. Он воспринимает только медленно поворачивающиеся к нему головы, нескрываемое, почти детское удивление на лицах, руки ищущие оружие.
Он начинает стрелять.
Сначала двое тех, что занимаются свежеванием, потом – кучка тел, затеявших оргию прямо у образцов кладбищенского зодчества, и напоследок ещё один, спящий на стёртом паркете.
Стрелок окидывает взглядом помещение, не останавливаясь на выпотрошенной «добыче», чтобы не портить себе аппетит перед завтраком, и упирается в две распахнутые двери. Он ищет цель. Цель находит его.
Из-за конторского шкафа по правую руку от Стрелка с диким воплем выскакивает тщедушная, дистрофичная особь с архаичной монтировкой в руках и собирается проломить Стрелку череп. Но он отступает назад, и особь, не в силах удержать пятикилограммовый кусок железа, почти что падает на пол. Стрелок даёт очередь.
Новый крик звучит со стороны тех двух дверей. Стрелок оборачивается и видит вожака с китайским «Тип 97» в руках. Он видит, как палец давит на спуск. Он видит огненные струи, бьющие в отверстия пламегасителя…
И за те четыре тысячных секунды, пока пуля проделывает путь от дульного среза до контакта с его телом, в голове Стрелка всё-таки успевает пронестись одна сверхзвуковая мысль: «Бронебойная?..»
Пуля попадает Стрелку в грудь, бросает на пол, ломает ребро и остаётся в бронежилете. Обычная металлическая болванка. У него перехватывает дыхание, сердце сбивается с ритма. Стрелку вдруг кажется, что удар повредил ампулу с токсином в его груди, и вот сейчас, прямо сейчас наступит паралич дыхательных мышц, сейчас сердце ударит в последний раз и остановится навсегда. Глупее такой смерти он не мог себе представить.
Но Стрелку везёт и во второй раз.
Он видит, как к нему бегут, переваливаются через трупы своих, машут руками и водопроводными трубами, вопят и рычат, брызгают слюной и кровью, хватают ртами воздух и свинец. Умирают. Все.
Только теперь Стрелок поднимается с пола, морщась от боли в груди. Он осматривает трупы, все с тупой злобой на лицах, ни у одного нет страха – стадный инстинкт сильнее его. Вожак лежит здесь же и медленно остывает.
Вот и нет ещё одной стаи.
Стрелок осмотрел автомат, убедился, что тот рассчитан под эндемичный китайский 5,8 миллиметровый патрон и оставил на месте. Теперь он не спешил, он прекрасно знал психологию таких стай. Когда возникает угроза, они нападают все разом, кучей, пытаются задавить количеством. Так что особей представляющих угрозу больше не осталось. Он был в этом уверен.
За одной дверью был длинный тёмный коридор, две заваленные хламом комнаты и сортир. А за другой оказалось довольно приличного вида помещение с коллекцией различных гробов и двумя людьми в бессознательном состоянии.
Сперва Стрелок увидел девушку. Одежды на ней не было, зато были ссадины, царапины, кровоподтёки, следы сексуального насилия. Она лежала на большом крепком столе, а руки и ноги были привязаны к его ножкам. Грудь едва заметно приподнималась в неглубоком дыхании, кожа имела фиолетовый оттенок. Она замерзала.
Парень сидел на стуле, уронив голову на грудь, а руки его были связаны за спиной. Как только Стрелок вошёл в помещение, он поднял голову. Под левым глазом наливался краской свежий синяк, из разбитой губы шла кровь.
- Ты не один из них?.. – он прищурился и всмотрелся в Стрелка. – Помоги мне. Развяжи.
- Сейчас, - бросил Стрелок и шагнул к девушке.
Она оказалась не старше восемнадцати. На лбу была содрана кожа от удара рукоятью пистолета, от которого она вероятно и потеряла сознание, а вот на левом плече Стрелок заметил два следа от прививок. Это становилось интересно. Стрелок накрыл девушку курткой, что валялась рядом на крышке гроба, и вернулся к парню.
- Они её трахали, по очереди. Я видел, - он опустил голову. – Развяжи.
Узел на его запястьях оказался совсем хлипким, и кисти совершенно не затекли. Стрелок стал кое-что подозревать.
- Как тебя зовут?
- Женя, - он встал, слегка пошатнулся. – Она уже была тут, когда меня притащили. Животные! Спасибо тебе.
- Потом поблагодаришь, помоги лучше развязать.
Стрелок повернулся к Жене спиной, упёрся в крышку стола ногой и стал развязывать руки девушки. Женя не спешил. Протектор ботинка прочно встал на угол плиты ДСП, с резины скатилась капелька крови и упала на пол. Стрелок разматывал врезавшиеся в кожу верёвки и ждал. В этом деле он был профессионалом.
Ему показалось, что он услышал ухмылку, расцветшую на лице Жени. А может быть это был просто осторожный щелчок предохранителя?
Стрелок оттолкнулся. Если бы курок был взведён, то он бы не успел. Но те лишние пару килограмм на спуске дали ему время. Стрелок бросил себя спиной вперёд, не думая о том, как станет приземляться, и, пролетая мимо парня, заехал ему локтём прямо в фас. В лучших традициях древних гонконгских боевиков. Это выглядело эффектно, жаль только, некому было оценить.
Упали они вместе, причём Женя уже в бессознательном состоянии. Пистолет выстрелил. Пуля улетела в раскрытую дверь и глухо ударилась о бетон.
Стрелок встал с пола держась за грудь, потирая только что ушибленную задницу и негромко матерясь. Он поднял бесчувственное тело, уложил его в гроб, накрыл крышкой и заколотил.
Он вернулся к девушке, закончил с верёвками и принялся растирать онемевшие конечности. А потом он понял, что делает не то, и выбежал наружу. Вернулся Стрелок уже с рюкзаком. Он достал аптечку, нашёл ампулу с нашатырём, отломил кончик, поднёс к лицу девушки. Она закашлялась, повернула голову, открыла глаза.
- Можешь что-нибудь сказать? – Стрелок вглядывался в её глаза, и ему казалось, что она его не видит.
- Да, - слабый хриплый голос, пересохшее горло.
- На, выпей, - Стрелок протянул ей флягу, приподнял голову. Она глотнула.
- Чувствуешь руки и ноги?
Она вяло покачала головой.
- Холодно.
Стрелок порылся в рюкзаке и извлёк на свет двухсотграммовый пузырёк с медицинским спиртом. НЗ. Самое время оприходовать. Он вылил половину пузырька в пустую на две трети флягу, встряхнул.
- Выпей. Постарайся выпить.
Она выпила и даже сумела подавить позывы пустого желудка к рвоте.
- Вот и хорошо. Я сейчас разотру тебя спиртом, чтобы согреться. Будет больно – терпи. А хотя, можешь кричать, только сознание не теряй. Хорошо?
Она моргнула.
Стрелок убрал куртку, плеснул на руки из пузырька и начал растирать. Девушка не издала ни звука. А вот он едва не присвистнул, увидев нашивку на рукаве куртки: «Тайга-1» - как раз то место, которое было целью Стрелка. Это становилось совсем интересно.
Спустя час они с ногами сидели на столе, подпирая спинами стену, словно дети, вволю набегавшиеся за день. Они разговаривали.
Девушку звали Татьяной, и ей действительно было восемнадцать. Растирания, как наружные, так и внутренние, помогли ей придти в себя. Она оделась и даже немного привела себя в порядок. Стрелок только удивлялся лёгкости, с которой она забыла всё, что с ней произошло. Он даже выразил свои мысли вслух, и она ему ответила (спирт всё-таки ударил её в голову): «Зачем плакать о прошлом? Всё равно ведь ничего не изменишь. Какая тогда разница?».
Снаружи начался дождь, почти ливень. Кое-где с потолка закапало. Они решили переждать.
Таня рассказала о своём доме, о своей семье. Оказалось, что она уже полгода как замужем, что они с Мишей любят друг друга. Но как раз это мало интересовало Стрелка. Гораздо ценнее для него было упоминание про «Тайгу-1».
Семь лет назад они начали строить город, в сорока километрах от объекта – ближе не позволял уровень загрязнения. И уже почти построили. Им не хватало сырья и людей, а в технике недостатка не было. Сам объект почти не пострадал в войну. Два ядерных реактора с запасом топлива лет на двести, горно-обогатительный комбинат, сталелитейный, химический, нефтеперерабатывающий, почти три десятка различный производств. Всё как описывал Генерал.
А Стрелок рассказал о своей проблеме, о смерти приросшей к сердцу. Он прозрачно намекнул, и она поняла. Да, у них был отличный хирург, дядя Паша. Однажды он даже почку пересаживал. И в тот момент Стрелок, наконец, поверил в счастливый финал.
Таня ела тушёнку из запасов Стрелка и продолжала рассказывать.
Они поднимались на барже вверх по течению, везли нефть с каспийских месторождений. Нет, это была не та баржа, что видел Стрелок – другая. Так вот, они остановились – что-то там не заладилось с двигателем – и она пошла прогуляться. Конечно, ей говорили, что там опасно. Но она ведь полжизни провела под землёй, а там были такие цветы! А потом она куда-то упала и очнулась уже здесь.
- Ой, что это?! – Таня оторвалась от еды.
В крышку гроба стучали изнутри, хрустело прогнившее дерево.
- Это Женя проснулся, - Стрелок ухмыльнулся, - тот из них, что ещё не разучился говорить и думать. Что-то долго он дремал…
Доски, наконец, проломились, и над гробом появилась рука.
- Хочешь сама его, - Стрелок перевёл взгляд на лицо Татьяны, - убить?
Неглубокие ещё морщины злобы и боли разгладились на её лице, а взгляд стал отстранённым, когда Стрелок закончил фразу. Она покачала головой.
И Стрелок подумал, что не всё ещё потеряно для этого мира. Раз существуют такие как она, умеющие прощать и находить компромисс, легко забывающие все свои обиды и неудачи, лишённые болезненного тщеславия и зависти, готовые принести себя в жертву если потребуется. Из таких может получиться идеальное общество. Но в одиночку они не выживут. Выживут такие как Стрелок.
Стрелок спрыгнул со стола, поморщившись от боли в груди, подошёл к гробу и помог Жене выбраться наружу. Он поставил его на ноги и со всего размаху ударил чуть пониже солнечного сплетения.
- Пойдём. Дама не желает видеть твою противную рожу (в прошлый раз Стрелок неплохо приложился: всё лицо было измазано запёкшейся кровью, а сломанный нос съехал на сторону), даже с дырой промеж глаз.
Стрелок вторично поставил на ноги присевшего было Евгения и вывел его в тёмный коридор.
Вообще, Женя был необычным человеком. И не только потому, что сумел подчинить себе дикую стаю. Он родился после Судного Дня и в довольно скверных условиях. У него была только одна почка, зато целых три селезёнки и восьмикамерное сердце. Но мозг у него оказался самый обыкновенный, и пули действовали на него вполне традиционно.
- Консервные банки наизнанку не выворачиваются.
- А зря.
- Если хочешь ещё…
- Нет, хватит. Доставай лучше рацию.