Красные крепостные стены древнего Кремля, напоминающие сочный ломоть твердокопченой колбасы, были так же неприступны, как и сотни лет назад.
- А почему дяденька как неживой? - наивно спросил маленький Петя у воспитательницы.
- Какой дяденька? - не сразу поняла та.
- Ну вот же, - нетерпеливо показал Петя.
У внушительных и непробиваемых на вид Спасских ворот намертво замер часовой. Глаза наскоро выбритого солдатика с выражением томительного изумления смотрели поверх булыжной мостовой Красной площади. За несколько секунд, что воспитательница смотрела на него, часовой ничем не выдал своей живой сущности. Более всего он походил на застывшего в камень безумца, рискнувшего взглянуть на мифическую Медузу Горгону.
- Это часовой, - облегченно пояснила воспитательница, озираясь через плечо на причудливый Мавзолей, украденный большевиками у древних то ли майя, то ли ацтеков.
- Говорят, он там живой, - шепнул Сашенька впечатлительной Морковкиной.
- Кто? - уже немного испуганно переспросила Морковкина.
- Ленин, - многозначительно шепнул Сашенька, и несчастная впечатлительная Морковкина сначала захлюпала носом, а потом и вовсе разревелась.
- Вера Семеновна, - всхлипывая жаловалась она, - Горячкинов говорит, что Ленин там живой...
- Ну и что? Чего ты плачешь, Аннушка?
- Он - страшны-ы-ы-ый, - вздрагивая объяснила Морковкина.
Воспитательница Вера Семеновна неожиданно вспомнила, что когда она была маленькой, ей говорили, что Ленин - самый хороший человек на Земле и вечно живой. С тех пор многое изменилось. Ленин перестал быть самым хорошим человеком на Земле. Вечно живым он тоже перестал быть. Осталось только ссохшееся тело, измученное долгой болезнью и мертвенной вечной жизнью. С такой жизни щеки вождя мировой революции запали почти до гортани, а резкий запах нафталина растекся по всей стране и выпадал радиоактивными осадками.
- Горло болит, - пожаловался президент в глубинах кремлевских катакомб.
- "Холса" изволите? - мгновенно отозвался холуй у дверей.
- Мудак ты, - тихо сказал президент. - В задницу себе засунь свой "холс". Лучше лекаря позови.
В один миг холуй исчез. За тяжелыми дубовыми створками двери разнеслась угрюмая авральная сирена. Приглушенно долетали вопли: "Врача! Быстро!"
Президент недовольно поморщился. Поднял вялой, будто распухшей, рукой трубку черного телефона и быстро сказал:
- Вася, этого шумного Поскребышева пора устранить. Да, у меня от него голова раскалывается. И подбери кого-нибудь посообразительней. В следующий раз тебя самого инквизитору скормлю.
Поглядев со скукой в блестящий глаз камеры слежения он гаркнул:
- Пидоры!
Глаз потух.
- Говорят, у вас здесь теперь все по-новому. Свобода...
- Свобода? Ах, да, свобода... Да, говорят.