Запись 12-я. 2 февраля 0000 г. (после многих и многих рюмок)
- ...Все забываю спросить, о чем твоя новая повесть, - с трудом ворочая языком, выговорил я.
- Не помню, - честно признался Реер, не отрывая мутный взгляд от Вероники.
Она сидела в кресле, соблазнительно закинув ноги на подлокотник, медленно курила сигарету за сигаретой и пускала дым колечками в потолок.
- Пьянству - бой, - неуверенно заявил домовой, появившийся в комнате пять минут назад.
- А то... - не стал я спорить; Реер устало качнул головой.
Вероника встала с кресла, небрежно плеснула водки в пластмассовый стаканчик и протянула домовому. Он замотал шишковатой головой, категорически отодвигая протянутый стакан.
- Ты чего? - обиделась Вероника.
- Пьянству - бой, - жалобно повторил домовой, выдохнул, молниеносным движением схватил стакан, гулко проглотил водку и втянул носом воздух.
- Другое дело, - одобрительно сказал Реер, опустил подбородок на грудь и оглушительно захрапел.
Глаза домового неожиданно окосели, мясистые губы растеклись, словно блин по сковородке. С отстраненной улыбкой он фальшиво засвистел всенародный шлягер "Не жди меня, мама, хорошего сына...".
- Везет нам, - обратился я к Веронике, - у кого еще есть такой музыкальный домовой.
- Я не музыкальный, - поправил домовой, рассматривая свой указательный палец наставленный на меня, - а просто всесторонне образованный. У меня даже диплом вечерней школы имеется...
- Гигант, - восхитился я, разливая остатки водки. - Еще выпьем, гигант?
- С превеликим удовольствием.
После второй рюмки домовой опьянел совсем и понес полную околесицу.
- Откровенно говоря, гражданин начальник, - доверительно шептал он мне на ухо, - нам, людям служивым, пить отродясь не положено и нельзя. Ходят непроверенные, но весьма достоверные слухи, что сия пагубная страсть низводит нас до состояния форменных скотов и губительно воздействует на внутренние органы вплоть до печенки. А в таком состоянии - ни тебе не подмести, ни тебе не постирай, ни тебе не подсоби в любом домашнем деле. Также поговаривают - но это уж, пожалуй полная, брехня - будто бы сказывается алкоголь на мозгу. Но я этому, честно скажу, не верю... А потому милостивые государи и мисс призываю содвинуть бокалы во славу ныне здравствующего господина Почтеннейшего Хранителя Королевской Печати!.. В его честь исполним незабвенный хит всех времен и народов "Боже, царя храни!"
Слушать домового было невозможно. Временами он переходил на родной диалект, путал мое имя с Вероникиным. Под конец, он обозвал меня "странным субъектом, требующим самого пристального внимания органов" и заснул на паркете, обхватив обеими лохматыми руками табурет.
- Смешной он у нас, - сказала Вероника, с трудом сдерживая зевоту; на часах было уже полпятого ночи или утра.
- Хочешь спать?
- Смертельно.
- Подожди немного, - попросил я. - Тебе не интересно, чего настрочил этот Спиноза?
- Немного интересно, - она снова заразительно зевнула.
- Тогда давай пойдем к нему в комнату и посмотрим.
- А он не рассердится? - спросила она, виновато оглядываясь на спящего Реера.
- А мы ему не скажем, - шепотом ответил я.
- Пошли, - воодушевилась Вероника и на цыпочках отправилась к дверям.
Я переложил Реера на диван, накрыл пледом. Он за все врем процедуры ни разу не проснулся, только почмокал во сне и смешно проговорил: "Продавайте все..."
На пороге комнаты Реера мы остановились, осторожно заглянули внутрь и увидели в сумраке письменный стол заваленный кипами бумаги. Вероника с опаской оглянулась через плечо и спросила:
- Тебе не страшно?
По ногам сквозил лютый холод. Я поежился и с удивлением заметил, что наполовину окно открыто, за ней проблескивают в свете фонарей суетливые снежинки, а на подоконнике намело снежный холмик. Бросившись закрывать окно, я заметил в этом своеобразном сугробе отпечаток женской туфли.
- Ты чего? - спросила подошедшая сзади Вероника.
Я растерянно прикрыл раму, задвинул шпингалет и продолжал тупо рассматривать следы на подоконнике. Вероника присоединилась ко мне.
- Ничего не понимаю, - оторопело и уже совершенно трезво сказала она. - Этого просто не может быть.
- Ты к нему не заходила? - вполне серьезно поинтересовался я.
- Совсем сбрендил? Память отшибло? Мы же все время вместе провели!
- Верно. Но кто же у него мог быть?
Вероника пожала плечами, потом насторожилась, словно гончая засопела носом. Стремительно обежала комнату, переворошила неприбранную постель и вернулась ко мне, победно неся в вытянутой руке лифчик.
- Вот, - возликовала она. - Он уже опустился до банального адюльтера! И запах... Принюхайся, этот запах никогда не может выветриться полностью... Это же "Шанель №5"!
Я принюхался и почувствовал легкий - даже не аромат, а призрак аромата, его воспоминание - аромат дорогих французских духов.
- Не может быть, - не мог поверить я, - он же писал все это время. Да и как к нему могла попасть женщина?
- По веревочной лестнице!
- Ты сдурела? Мы же на девятом этаже живем!
- Наука знает много гитик, - многозначительно сказал Вероника и в доказательство своего тезиса потрясла лифчиком.
- Он не мог одновременно предаваться любви и писать повесть, - выдвинул я тезис-противовес.
- Вот именно, - охотно согласилась она.
- Хочешь сказать, он нас обманул с повестью? А сам тем временем предавался оргии с неизвестной, способной вспорхнуть на 9 этаж, а потом без вреда своему здоровью проделать обратный путь?
Вероника снова потрясла перед моими глазами лифчиком.
- Сомневаюсь, - покачал я головой. - Здесь, вероятно, что-то другое. Надо бы напрямик спросить у этого алкоголика.
- Напрасно сомневаешься! - Вероника, похожая на разъяренную кошку (разве что не шипела и не плевалась), устремилась обратно в гостиную, размахивая найденным лифчиком - видимо, она собиралась потребовать от обманщика объяснений.
- Постой!.. - кинулся я следом за ней.
Но было уже поздно. Она одним махом подскочила к мирно спящему Рееру, толкнула его сначала в плечо, а потом, не обнаружив никакой реакции, хлестнула его наотмашь по лицу своим главным аргументом - лифчиком.
- Ну что ты делаешь?
- Я пытаюсь добиться ответа! - гордо ответила Вероника.
- От него ты сейчас ничего не добьешься, - со знанием дела отметил я.
В подтверждение моих слов Реер невнятно матюгнулся, с кряхтеньем повернулся на другой бок - спиной к нам, - натянул плед на голову и довольно громко икнул.
- Остается ждать утра - тогда он, я надеюсь, сможет дать тебе вразумительный ответ, - сказал я, устраиваясь в кресле и закуривая.
- Надеюсь, - вздохнула Вероника, выуживая из-под стола полупустую бадью лимонада.
- И вообще, - я пожал плечами, - я не совсем понимаю, почему ты так разобиделась, когда нашла чей-то лифчик и не нашла рукописи Реера. Собственно, меня нисколько не удивляет, что он нам наврал. Я с самого начала был уверен почти на сто процентов, что никакой повести нет, а Реер банально треплется.
- Похоже ты его за последнее дерьмо держишь, - неожиданно неприязненно сказала Вероника.
Я слегка опешил от тона ее голоса и растерянно сказал что-то вроде:
- Да причем тут "дерьмо"? Просто я знаю этого прощелыгу, как облупленного...
- Во-во...
- Пойдем лучше спать, - я всегда считал постель лучшим местом для примирения двух полов.
- Ты будешь спать на раскладушке, - непреклонно заявила Вероника.
- Зачем? - не понял я.
- Потому что спать с тобой в одной постели я не собираюсь!
- Почему?
- Не хочу, - доступно объяснила она. - Мне нужно побыть одной.
- Я не буду к тебе приставать, - пообещал я, приложив ладонь к груди.
- Не в этом дело, - загадочно проговорила Вероника и, будто огорченная нежданной бедой английская королева, удалилась в опочивальню, а я, как последний идиот, стал разглядывать спящего Реера, копаться в своей по-русски загадочной душе и думать, что же это такое происходит со всеми нами...
Запись 13-я. Со 2-го по 19 февраля 0000 г.
...Черт побери! Жизнь отвратительна, как грязная мыльная вода из стиральной машины. Такая же серая, мутная и пропитанная пылью человеческих душонок. И затягивает она, сильнее чем любой водоворот; вначале вызывает легкие приступы дурноты, головокружения, но потом ничего - привыкаешь, даже начинаешь испытывать некоторое удовольствие от этого сомнительного аттракциона.
Иногда он начинает надоедать. Навевать скуку своей однообразной рутиной. Стимулировать зевоту и рвотные спазмы.
Этого машина Хаоса, двигающаяся по Законами Порядка, временами становится неумолимой и лишает тебя того, что дорого и необходимо.
Она, эта сволочная жизнь, сотворила со мной нечто, и прекрасная Вероника, мрачноватый Реер, милый моему сердцу домовой и все остальные выпали из мира, пропали в серебристом небытии на целых 18 дней. Растворились в замордованном, затуманенном сознании...
Но - ничего. Все плохое когда-нибудь проходит. Возвращается хорошее. И не очень хорошее.
Встречайте! Они возвращаются на сцену! Отряхивают помятые, залежавшиеся костюмы. Приводят себя в надлежащий вил - бреются, прихорашиваются, отпаривают брюки, стирают скомкавшийся грим и наводят новый...
Запись 14-я. 20 февраля 0000 г.
...Реер с отвращением провел пересохшим языком по шершавым губам, попробовал сглотнуть, поперхнулся, разлепил веки и обвел взором комнату, наполненную серым и тусклым светом пасмурного дня. В кресле спал я. Из моей опустившейся на пол руки выпал граненый стакан. Рядом темнела россыпь окурков. Обняв мою левую ногу ниже колена, мирно посапывал домовой. В раскрытую дверь спальни была видна обширная тахта и голые пятки храпящей Вероники.
Реер застонал и снова закрыл глаза.
Я услышал сквозь сон его стенания, попробовал проснуться, почувствовал щупальца похмельного синдрома на затылке, собрался было соскользнуть обратно в дремоту, но было поздно: болезненные тиски сжали череп, дурнота окутала мозг, и я взалкал холодного свежего пива.
- Мама, роди меня обратно, - еле-еле прохрипел Реер.
- Поздно, - не поднимая век, огорчил я его и пошевелился.
Домовой тоже очнулся ото сна, с удивлением уставился на мою ногу, смутился допущенной вольности и долго и забавно пытался извиниться.
- Ради бога, - не выдержал Реер, - просто заткнись! Иначе - я за себя не ручаюсь.
Я аристократическим жестом отпустил домового восвояси. Щурясь от болезненного света стал искать на столе остатки спиртного.
- Ничего нет, - констатировал я.
Из спальни донесся протяжный, полный муки вопль несчастной женщины:
- Яду!!!
- Все же, лучше бы пивка, - возразил я.
- Могу сбегать, - с готовностью отозвался из-под плинтуса домовой.
- Тебя только за смертью посылать, - подал голос Реер.
- Тем не менее, другой альтернативы, на мой взгляд, не предвидится, - вступился я за домового. - Объективно никто из нас троих не способен совершить подвиг и сходить в гастроном.
- Сдачу зажмет, - Реер недолюбливал домового.
- Ничего я не зажму, - обиделся домовой и замолчал; тишина надолго затянулась.
- Ну?! - не выдержал я.
- Чего "ну"?
- Домового за пивом пошлем?
- На какие шиши? - недовольным тоном спросил Реер.
- Что значит "на какие"? - возмутился я. - У тебя же полкуска было!
- Было, - нехотя признался он.
- А теперь?
- А теперь нету! - отрезал Реер и заерзал на диване.
- Я не понял, - не понял я.
- Были - и нету! Потратил!
- На что?! - истерично завопил я.
- Будь добр, немножечко потише, - убийственно вежливо попросила Вероника, появившись в гостиной. Нам с Реером в очередной раз была дана возможность увидеть до чего может довести красивую женщину неумеренное потребление спиртных напитков.
- Одна бутылка пива, - начала доведенная красивая женщина, - и я буду как огурчик. Так что вы там говорили про деньги и пиво?
- Я предложил послать за пивом домового, но этот нехороший человек, похоже, просрал всю нашу наличность!
- Когда? - неуместно ясным голосом потребовала она ответа.
Реер помрачнел и ничего не ответил.
- Когда ты мог потратить такие деньги? Ты же последние несколько дней из дома не выходил! -не унималась Вероника.
- Какая разница когда? - неуверенно сказал он. - Могу я потратить свои деньги, не спрашивая у вас специального разрешения, или нет?!
- Не можешь, - возмутился я. - Мы же вместе живем, и бюджет наш общий.
- Коммунист! - зло бросил Реер и нервно схватил сигарету.
- Тима, - вкрадчиво обратилась Вероника, - может быть, ты все-таки расскажешь нам, что происходило эти четыре дня... Кто у тебя был... Куда ты потратил пятьсот рублей...
Реер насупился, размял пальцами сигарету и прикурил.
- С чего этого вы взяли, будто у меня кто-то был?
- Взяли, - просто сказала Вероника. - Отпираться - бесполезно.
- Это что - допрос?
- Ага, - честно говоря, хохотнул я туповато, - тебе пора привыкать к такому отношению - скоро ведь из КГБ придут...
- Неудачная шутка, - через плечо бросила Вероника. - Он может обидеться, и ничего не расскажет.
- Я все равно ничего не расскажу, - замотал головой Реер.
- Ага, значит ты признаешь, что у тебя кто-то был? - оживилась она.
- Ничего я не признаю, - устало сказал он. - Этот разговор начинает выводить меня из себя. Вы чего, с бодуна озверели?
Вместо ответа с трагическим лицом Вероника извлекла откуда-то из-за спины заранее приготовленный злополучный лифчик и помахала им перед носом у Реера.
- А что ты на это скажешь?
Реер, нахмурив брови, следил глазами за раскачивающимся в воздухе предметом женского нижнего белья.
- Что это? - невозмутимо спросил он.
- Лифчик, - торжествующе ответила Вероника.
- Ну и? В нем есть что-то особенное?
- Мы, - медленно, почти по слогам стала разъяснять она, - нашли его у тебе в комнате. В развороченной постели.
Реер громко сглотнул. Затравленно озираясь по сторонам, избегая смотреть на меня или на Веронику, он беззвучно шевелили губами, будто хотел что-то сказать, но слова так и не обретали жизнь.
- Тебе нечего нам ответить? - укоризна была голосом Вероники.
Реер крутанул головой, словно ему жал воротничок.
- Н-н-нет, - просипел он.
- Кто она? - прокурорским тоном потребовала ответа Вероника.
- Нет... - заговорил Реер. - Это бессмысленно... Сказать?.. Все равно не поверите... Только хуже будет... Еще решите, что у меня белая горячка, санитаров позовете...
- Отчего же не поверим, - оскорбилась Вероника. - Если ты нам расскажешь правду, у нас не будет оснований не верить твоим словам.
- Правда бывает разная, - жалобно сказал он. - Бывает такая правда, что ложь рядом с ней кажется самой настоящей истиной!
- Будь мужчиной, - подбодрил я его безо всякого желания. - Скажи. Мы же твои друзья и желаем тебе исключительно добра.
- Исключительно добра! - передразнил Реер. - Знаем мы, какого ты мне добра желаешь, продажное перо извращенного соцканибализма.
- Алан не заслужил таких обидных титулов, - пролила на мое сердце бальзам Вероника.
Я испытал теплое чувство благодарности. Мне даже на миг показалось, что это красивая, прекрасная женщина все же немного любит и ценит мою не особо приглядную особу. Однако мираж очарования был непоправимо разрушен следующей фразой нашей прелестницы:
- Алан - просто-напросто подверженный чужому влиянию наивный мальчик.
- Спасибо, - не выдержал я, демонстративно плюнул от обиды на пол и свалил на кухню - пить холодную воду из-под крана, мечтать о кружке холодного пива и сожалеть о том, с какими неблагодарными людьми иногда сводит нас жизнь...
Запись 15-я. 20 февраля 0000 г. - начало марта...
...Время отчего-то не наступило. Все неожиданно смешалось, закружилось, завертелось в оголтелом безумном танце, и я абсолютно потерялся во времени и пространстве. Помню мимо проплывали странные, лишенные четких контуров и смыслов силуэты. Они лукаво сверкали пронзительно холодными глазами, качали и кивали головами, а потом булькали неясными, но членораздельными звуками. Чтобы притаиться и избежать разоблачений, я притворялся таким же странным и бессмысленным силуэтом, подражал их загадочному бульканью и испытывал призрачное удовлетворение, когда они принимали меня за своего. Они так забавно пытались выразить мне свое почтение, доброжелательство и прочие суррогатные добродетели, что иногда приходилось буквально сдерживать истеричный смех.
Однако долго выносить все это невозможно. Я не сдержался и стремительным, непреклонным образом разорвал с вонючим треском их липкую паутину...
Запись 16-я. 4 марта 0000 г.
...Реер говорил со странной горячностью. Он будто бы и обращался к нам, но одновременно казалось, что он рассуждает сам с собой вслух, и мы с Вероникой становимся просто случайными свидетелями его мыслительного процесса.
- Нет, - говорил он, - как вы можете поверить в то, во что я сам не мог бы поверить? Это напоминает бред параноика или белую горячку, но я же знаю, что я не параноик и не страдаю белой горячкой. Я знаю на что похожа белая горячка.
- Да объясни ты толком, - осторожно попросила Вероника.
Реер словно не услышал ее слов. Он продолжал свои мыслеизлеяния.
-...Она тихонько постучала в окно...
***
Рассказ Реера
...Она тихонько постучала в окно. От испуга я чуть не умер. Опрокинув от неожиданности стакан с водой на пол, я кажется нервно вцепился в стол. По-моему, поначалу я решил, что у меня белая горячка. Увидеть за окном девятого этажа спокойно улыбающуюся женщину, в каком-то немыслимо легкомысленном воздушном одеянии, когда на улице десятиградусный мороз, и решить, что это - наяву, может только абсолютный кретин. Поэтому я застонал от жалости к своим воспаленным сознанию и нервной системе, измученным неумеренным потреблением алкоголя.
Видя мое замешательство, поеживаясь немного от холода, она снова - на этот раз настойчивее - постучала по стеклу. Я завыл от ужаса галлюцинации и зажмурился. В уши ворвалась уже совсем беспардонное постукивание в раму. Я открыл глаза и только тогда поверил в реальность происходящего. Она сделала банальный, чертовски естественный и неожиданный для меня жест - она покрутила пальцем у виска, показывая мне, что я определенно свихнулся с ума, коли позволяю благородной леди торчать на морозе и не пускаю ее в свой дом, где она явно искала убежища от холода.
На ходу утирая липкий, густой как клей, пот со лба, я словно паралитик подошел к окну и несколько раз дернул раму на себя. Бумажные ленты, которыми были заклеены щели, оглушительно затрещали и оборвались. В комнату хлынул холодный воздух. У меня защипало в носу и я громко чихнул.
- Это точно, - сказала гостья, перелезая через подоконник. - Еще бы минутка, и я бы точно околела. Чего не открывал так долго?
От изумления я не мог пошевелиться. Стоял столбом, как последняя дубина, не давая ей пройти.
- Предложил бы даме присесть, - улыбнулась она, рассматривая меня.
Под ее внимательным взглядом я почувствовал себя каким-то диковинным зверем, которого в зоосаде изучает вкрадчивый и ласковый ученый.
Я издал какое-то сомнительное бульканье, нервным движением указал на стул и посторонился, пропуская даму. Она легко и непринужденно посмеялась, проходя мимо, совершенно неощутимо щелкнула меня по носу и с достоинством и грацией, неуместными до сих пор в моей комнате, опустилась на старый расхлябанный стул.
- Чем обязан? - выдавил я из себя, нервно шаря по столу в поисках сигарет.
Гостья посмотрела на меня с удивлением.
- Сам-то, надеюсь, понимаешь всю бессмысленность своего вопроса?
- Не совсем...
- Господи, как можно быть таким непонятливым? - она стремительно вытянула вперед руку и без лишних вопросов схватила сигареты. - Прикурить не найдется?
- Найдется...
Изящный язычок пламени сыграл пятнами тени на немного худом, но очень красивом лице. Она глубоко затянулась, выпустила дым на свободу озорными колечками и просто проговорила:
- Ты же сам меня ждал.
Я облокотился о подоконник. Слишком много незваных гостей повстречались мне в эти дни.
- Как я мог вас ждать, если я с вами незнаком? - мне это казалось веским аргументом.
- Что с того? - отмахнулась от моего веского аргумента гостья. - Конечно, мы с тобой еще не встречались, но ты, - я абсолютно уверена, - буквально жаждал моего прихода.
- Мне думается, вы заблуждаетесь...
- Глупенький, - замахала она на меня руками, - неужели ты еще не догадался, кто я такая и что я не могу заблуждаться?!
- Мне кажется, мы не совсем понимаем друг друга...
- Это ты, по-моему, не совсем понимаешь. Я же твоя муза и вдохновение!
Тут, словно пелена упала с глаз моих. Я с радостью и счастьем поверил сразу и безоговорочно: да, она моя муза, мое вдохновение, моя вечная подруга небесного происхождения. Боже мой, думал я, как давно я тебя ждал! Как я мечтал о твоем присутствии! Долгие годы тебя подменяли дрянные суррогаты вроде алкоголя, продажной страсти шлюх и эфемерной романтики человеческих отношений. Но теперь уже я понял все! Теперь не будет ошибочных стремлений, судорожных метаний в поисках истины - истина теперь рядом со мной и во мне!
По-видимому, мои мысли были абсолютно доступны музе. Она с нескрываемой жалостью смотрела на меня, покачала головой и твердо сказала:
- Ты преувеличиваешь мои возможности. Я всего лишь послана к тебе, чтобы помочь написать повесть.
- То есть?
- Не бойся, я не собираюсь тебе диктовать готовый текст. Вовсе нет! Я всего лишь буду стимулировать творческий процесс. Такс сказать, задавать общее нужное направление.
- Кому нужное направление? - насторожился я.
- Да в первую очередь, естественно, тебе!
- А во вторую?
- Это так важно для тебя? - муза была явно недовольна моим вопросом.
- Безусловно.
Она многозначительно показала глазами на потолок.
- А поточнее?
- Сам не догадываешься?
- Не уверен.
- Тогда - лучше тебе и не знать.
- Не очень ты любезна, - сердится на нее было просто невозможно, но я очень старался, чтобы ей показалось, будто я злюсь.
- Ну извини, Тима, извини... Не могу я тебе этого объяснить, если сам не понимаешь...
- Ладно. Ну и что же я должен писать?
- Тебе виднее, - пожала плечами муза.
- Я думал, ты мне помогать будешь.
- Буду. Помогать. А писать ты сам должен.
Я оторопело почесал лоб. Писать мне особо не хотелось. Идей в голове тоже не было. Даже настроения не было, из которого могло бы что-нибудь путное выйти.
- А в чем будет заключаться твоя помощь? - спросил я, чтобы потянуть время.
- Увидишь, - хитро улыбнулась муза, потянулась всем телом, как кошка на раскаленной крыше, поднялась и пересела на кровать.
Я почувствовал, что уши предательски краснеют. Застеснявшись я отвернулся в сторону.
- Хорошо, - разорвала тишину муза. - Даю первую подсказку. Книга, которую ты должен написать, решит твои проблемы с КГБ, принесет достаточную для дальнейшего писательского роста известность. Исходя из данных предпосылок, ты должен понимать, что повесть должна быть идеологически выдержанной. Тут вот и кроется основная проблема. Ты должен умудриться проскочить между двумя уродливыми чудовищами - между своей гипертрофированной, но фактически рудиментарной совестью и сомнительной коньюкторой данного момента времени.
- Это что же такое ты мне предлагаешь? - всерьез разволновался я. - Предлагаешь талант свой продать этому чертову государственному аппарату?
- Зачем этот пафос? Все значительно проще. Талант не продается - большой мальчик, должен знать. Я предлагаю тебе спасти свою жизнь и добиться профессионального роста. Кто тебе мешает потом, получив достаточную известность, вытирать ботинки об систему?
- Прогнувшись раз, прогнешься и второй, и третий раз, - не очень уверенно заявил я.
- Ты же не настолько слабый человек, Тимоша, - ласково сказала муза. - Повторяю, все что тебе нужно, - купить себе будущее. Если ты не сделаешь то, что я тебе говорю, твоего будущего не будет. Оно закончится на днях, так и не успев начаться.
И тут я начал что-то подозревать. Ее состояние показалось мне немного нервозным. Как только она появилась, я сам был взбудоражен сверх меры и ничего не замечал. Но теперь, немного успокоившись, я обратил внимание, что она старается как можно реже смотреть мне в глаза, часто и без пользы поправляет челку и беспрестанно качает правой ногой закинутой на левую.
- Одним словом, ты хочешь сказать, что без этой политкорректной дряни мне никак не выкрутиться?
- Точно, наконец-то до тебя дошло, - с заметным облегчением согласилась она, а я еще больше укрепился в своих подозрениях.
- Хорошо. Тогда приступим, - я устремился к письменному столу, внутренне сожалея, что у меня нет глаз на затылке - мне было очень интересно, как себя поведет моя дорогая муза. Я уселся, заправил лист бумаги в машинку и артистично хрустнул, разминая, пальцами. - Итак...
Я резко обернулся.
Муза обхватила руками колени, уткнулась в них лицом и тихонько вздрагивала всем телом. Такого я не ожидал.
- Что случилось?
Она не ответила, но я услышал, что она тихонько всхлипывает. Я подошел, присел рядом на корточки и поборов смущение провел ладонью по ее волосам.
- Почему ты плачешь?
- Я не плачу, - всхлипнула она и зарыдала в голос.
Вы меня знаете. Для меня нет ничего страшнее женской истерики. Я совершенно теряю способность трезво мыслить, не знаю что делать, а главное - куда деваться от этой самой истерики. Вот я и впал в беспомощную прострацию, чесал лоб и, по-моему, что-то приговаривал, вроде "не надо, все образуется" и "зачем так убиваться".
И вдруг она лихорадочно зашептала.
- Боже мой, я же все понимаю! Что же я делаю, сука тупая?! Родители бы со стыда провалились, если бы узнали... При моем воспитании... Честная муза, вдохновительница, называется... Но ведь заставили, припугнули, сволочи. Это ведь очень больно, когда тебя лишают любимого дела. А мое любимое дело - вдохновлять таких вот молодых, талантливых, перспективных. Не могу без этого... Они сказали, что если не соглашусь, не сделаю, не оправдаю доверия, никогда больше не пустят, и крылья ампутируют...
Только тут я заметил, что действительно у нее за спиной имеют место два совершенно прозрачных крылышка, вроде тех, что у стрекоз - побольше, правда.
- Кто они? - растерянности моей не было предела.
Муза промолчала.
- Что им от тебя надо?
- Не от меня, - соизволила ответить муза, - от тебя.
Выходит, подозревал я ее не зря. Муза моя оказались не очень чиста на руку.
- Что им от меня надо? И кто все-таки эти "они"?
- Ты не поймешь. Я сама не совсем понимаю, это очень сложно. Там, - она показала рукой в потолок, - началась кампания... Нет, я не должна тебе говорить! Тогда они точно мне крылья ампутируют. Прошу, не задавай вопросов. Умоляю, напиши! И себя, и меня спасешь. Поверь, так будет лучше! Не хочешь? Что бы такое тебе предложить? - она на миг задумалась, а потом неожиданно выскользнула из лифчика и распростерла объятия.
Вообще-то, мальчик я уже большой и видом обнаженного женского тела меня трудно смутить. Но вид обнаженного тела музы меня основательно смутил. Мне показалось противоестественным то, что муза предлагает себя для плотских утех. Я покраснел и отвернулся.
- Бред какой-то.
- Ты не хочешь меня?
Не оборачиваясь я промычал что-то нечленораздельное. Дикость ситуации сковала меня. Сзади послышались тихие шаги. Меня обняли за талию, я сквозь халат отчетливо ощутил, как соски музы прижались к моей спине. Они словно проткнули меня насквозь, и я вырвался, отпрянул.
- Не надо!
Она стыдливо прикрывала руками грудь, а по щекам ее текли слезы.
- Я тебе неприятна?
Стало стыдно и за нее, и за себя.
- Дело не в этом, - попытался я объяснить. - Просто так не должно быть. Это ненормально. Ты же не простая земная женщина какая-нибудь! Ты - муза! Неужели тебе не стыдно?!
- Стыдно, - она опустила голову. - Очень стыдно. Думаешь, я продажная?
Муза вернулась на диван, закуталась в простыню и снова закурила, время от времени нервно покусывая ногти.
- Тебе уже приходилось предлагать себя? - набрался я храбрости.
Она уничтожающе посмотрела на меня.
- Нет! - резко ответила муза. - Никогда. Как и всякой порядочной музе, мне вообще положено быть девственницей.
- Прости.
- Ты не виноват. Это я совсем запуталась. Мне тоже неприятна эта история. Да что там, откровенно противна. Но я не знаю что делать. Все кончено... Мне нет возврата.
- Выход есть всегда...
***
Запись 17-я. 4 марта 0000 г. (после рассказа Реера)
...Вероника влепила Рееру хлесткую пощечину, схватила с пола свою сумочку ушла, громко хлопнув дверью. Я расстроено проводил ее взглядом.
- Зря ты, Тимофей, это все рассказал. Видишь, Вероника вконец вышла из себя. Вышла напрочь.
- Но ты-то мне веришь? Понимаешь? - вид у Реера был довольно несчастный.
- Я-то понимаю. Я человек подготовленную, тоже в некотором роде творческий. А что дальше было с музой?
- Дальше? - Реер хитро улыбнулся. - Дальше, я уложил музу спать - заметь, именно спать - и взялся за работу.
- Я свидетель, между ними ничего не было, - показался из-за плинтуса домовой.
- Сгинь! - рявкнул я.
- Вот собственно и все, - закончил Реер.
- Что значит все? Насколько мне кажется, это только начало. Самое главное - именно работа.
Реер молчал, а домовой за плинтусом ворочался и недовольно ворчал.
- Это какая-то тайна?
- Это больше чем тайна, - торжественно сказал он.
- По-моему, ты просто наводишь тень на плетень.
- Считай, что хочешь. Но то, что я сделал, произведет настоящий взрыв!
- Надеюсь, только социальный?
- Да уж не демографический, - глупо хихикнул Реер и снова принял серьезный вид.
- Ну по старой бы дружбе сказал...
- В таком вопросе не доверяют даже друзьям. Тем более, старым.
Я оскорбился, яростно затушил сигарету и отправился на кухню. Решил для успокоения нервов вымыть скопившуюся за неделю пьянства посуду. Какого черта, не понимал я. Чего он крутит? Строит себя некоего заговорщика, причем суть заговора совершенно неясна, да и скорее всего отсутствует напрочь. Придури Реера были для меня не новы, но новая определенно переходила рамки.
- Ты зря обижаешься, - говорил он на повышенных тонах из комнаты. - Твоей вины здесь нет. Это твоя беда.
Я обиделся еще больше и фыркнул. Разумеется, тоже на повышенных тонах. Тарелки в сушилку ставил с оглушительным лязгом.
- Посуда, между прочим, тоже ни в чем не виновата, - продолжал Реер. - Смотри, не разбей любимый сервиз Вероники. Она будет очень огорчена.
- Без разницы. Она больше не вернется.
- С чего ты взял?
- Знаю. Удивляюсь, как ты этого не понимаешь.
Хмурый Реер вошел в кухню.
- Не придумывай. Она сто раз так уходила, но всегда возвращалась. Без нас она не сможет, - твердости в его голосе почти не было.
- Ты заблуждаешься, и сам это знаешь. Вероника ушла навсегда из нашей жизни, и этот факт нужно просто принять.
- А я не хочу его принимать!
- Ты ведешь себя, как капризный ребенок, у которого забрали игрушку, - заметил я, протирая полотенцем фужеры.
На мое замечание Реер отреагировал болезненно. Даже замахнулся на меня рукой.
- Именно об этом я и говорю, - добил я его окончательно.
Он поставил локти на стол, запустил пальцы в шевелюру и стал монотонно раскачиваться на табурете. Однако, упадок его продолжался недолго. Не успел я расставить на полке и десяток стаканов, как он объявил:
- Нам нужно выпить!
- Я не сомневался, что ты придешь к этому. Но у нас совсем не осталось денег. Ты, кстати, так и не объяснил куда их девал.
- Объяснять тут нечего. Я их отдал музе. На первое время ей хватит. Потом отработает и отдаст. Обещала.
- Ты бы себя со стороны послушал, балбес! Как муза будет отрабатывать деньги?
- Я ей посоветовал устроиться литературным редактором в издательство. А ее изумительные крылышки днем прятать в сейф. Если помнутся, всегда можно утюгом погладить, - создавалось впечатление, что Реер говорит совершенно серьезно.
Пришла моя очередь чесать лоб.
- Ладно, оставим музу в покое. Ты мне лучше скажи, на какие шиши ты собираешься пить?
- Есть предложение. Продадим что-нибудь на барахолке. Например, любимый сервиз Вероники. Это будет очень символично - выпить за уход любимой женщины, продав ее любимую вещь. В этом есть своя сермяжная правда...